Время, бесстрашный художник…

«Эта тряска, эта качка…»

Эта тряска, эта качка –ничего в ней нет такого.Это школьная задачка –поезд шел из пункта А.Это маленькая повестьвсе о том же – ехал поезд,ехал поезд, ехал поездк пункту Б из пункта А.Это все куда как просто,время, скорость, расстоянье,время множится на скорость,восемь пишем, два в уме.Дождь и ветер, дым и сажа,три страницы, два пейзажа,трубы, церковь, элеватор,две березки на холме.Это все куда как просто,повесть, школьная задачка,мы свое уже решили,мы одни уже в купе.Мы дочитываем повесть,повесть, школьная задачка,будка, стрелка, водокачка,подъезжаем к пункту Б.Что ж, плати за чай и сахар,за два ломтика лимона –вкус лимона,вкус железа,колеи двойная нить.Остается напоследоктри-четыре телефона –три-четыре телефона,куда можно позвонить.

Воспоминанье о красном снеге

Я лежал на этом снегуи не знал,что я замерзаю,и лыжи идущих мимопоскрипывалипочти что у моего лица.Близко горела деревня,небо было от этого красным,и снег подо мноюбыл красным,как поле маков,и было тепло на этом снегу,как в детствепод одеялом,и я уже засыпал,засыпал,возвращаясь в детствопод стук пролеткипо булыжнику мостовой,на веранду,застекленную красным,где красные помидоры в тарелкеи золотые шары у крылечка, –звук пролетки,цоканье лошадиных подковпо квадратикамкрасных булыжин.

«Темный свод языческого храма…»

Темный свод языческого храма.Склад и неусыпная охрана.Цепь, ее несобранные звенья.Зрительная память, память зренья…Тайный склад и строгая охрана.Полотно широкого экрана.Магниевых молний озаренья.Зрительная память, память зренья…Но – и полотно киноэкранаи – незаживающая рана,и – неутихающая мукаповторенья пройденного круга.О, необъяснимое стремленьена мгновенье выхватить из мракаберег, одинокое строенье,женский профиль, поле, край оврага,санки, елку, нитку канители,абажур за шторкою метели,стеклышко цветное на веранде,яблоко зеленое на ветке…Память зренья, своеволье, прихоть,словно в пропасть без оглядки прыгать,без конца проваливаться, падатьв память зренья, в зрительную память,и копать под черными пластами,в памяти просеивать, как в сите,слыша, как под черными крестами –откопайте! – просят – воскресите!..Я копаю, день и ночь копаю,осторожно почву разгребаю,на лопату опершись, курю,– Бедный Йорик! – тихо говорю.

«Сколько нужных слов я не сказал…»

Сколько нужных слов я не сказал,сколько их,    ненужных,        обронил.Сколько я стихов не написал.Сколько их до срока схоронил.Посреди некошеной травы,в чаще лебеды и лопухов,шапку сняв с повинной головы,прохожу по кладбищу стихов.Ни крестов, ни траурных знаменв этом месте темном и глухом.Звездочки стоят вместо именпо три,    по три,        по три над стихом.Голова повинная, молчу.Вглядываюсь в даль из-под руки.Ставлю запоздалую свечувозле недописанной строки.Тихий свет над черною травой.Полночь неподвижна и тиха.Кланяюсь повинной головойпраху Неизвестного стиха.

Время зимних метелей

Фрагменты сценарияПосредине фильма снег идет.Человек по улице идет…Снег валит на город густо-густо,снег гребут лопатой с тротуара,грузят на машины –и в машинахза город торжественно везут.Снег лежит на шапках у прохожих,на плечах прохожих и на спинах,и они его неутомимона себе по городу несут.Где-то в этом городе огромномчеловек звонит из автомата.Женщина звонит из автоматагде-то на другом конце земли,где-то на другом конце Вселенной,на какой-то улице соседней –долгие протяжные гудкив телефонных мечутся кабинах,в призрачно мерцающих глубинахдолгие протяжные гудки,как сигналы спутников случайных,тщетно окликающих друг друга.Все быстрей,быстрей вращенье круга,диски,телефонные круги,все быстрее –диски,диски,диски,бешено вертящиеся диски,диски,телефонные круги,диски – сумасшедшие колесапаровозаи электровоза,электричкии автомобиля,диски,телефонные круги,диски-бубны,диски-барабаны,цирки,карусели,балаганы,диски,телефонные кругирадиолыи магнитофона,в городском саду аттракциона –чертово вращенье колеса.Человек звонит из автомата,женщина звонит из автомата,вот его глаза,ее глаза –два бездонных,два бессонных круга,где сейчас неистовствует вьюга,и сквозь них,сквозь вьюгу,сквозь пургу –два огромных телефонных диска,два огромных круглых обелискана равнине белой, на снегу.

Новый год у Дуная

Камень старинный, башни, мосты, ограды.Гостеприимны древние эти грады.Благословенны тихие эти веси.Колокола воскресные в поднебесье.Под куполами, золотом, синевоюя с непокрытой шествую головою.Колокол, солнце, елка стоит, сверкая.День новогодний – боже, теплынь какая!День новогодний, теплый, весенний, синий.А в эту пору снег идет над Россией.Ветер гудит по нашим великим рекам.Снег над Россией. Что там, за этим снегом?Что там за снегом – что он, кого он прячет?Кто там за ним вздыхает, смеется, плачет?Кто там сейчас в лесу над костром колдует,дует в огонь, в озябшие руки дует?Господи, дай им солнца, тепла, капели!Дай, чтоб скорее птицы в лесу запели!Синью наполни очи лесных проталин!..К старости, что ли – стал я сентиментален.Даже не думал, что напишу такое…Хрустнула ветка где-то в лесном покое.Скрипнули сани и затерялись в поле.И никуда не деться от этой боли.Ветер гудит по северным нашим рекам.Снег над Россией. Что там, за этим снегом?

Воспоминанье о Нибелунгах

Это былопочти перед самой войной,мы смотрели немецкий фильм,Песню о Нибелунгах,фильм, конечно, немой,и веселый тапериз студентовнаяривал лихо на пианиночто-то смешное,и мы хохотали,когда белокурый красавец Зигфридумывался кровью драконапод мелодиюпопулярной в ту поруспортивной песни.Мы изучали тогданемецкое средневековье,миннезанг,майстерзанг,мы любили щегольнутькаким-нибудь звучным именем,каким-нибудь Вальтеромфон дер Фогельвейде.Оставалось несколько месяцевдо начала этой войны,с которой мы возвращалисьдолгие годы,с которой не все мы вернулись,мы,от души хохотавшиенад этой отличной шуткой –Зигфридумывается кровью дракона,умываетсякровью,ха-ха,умываетсякровью!

Дети

Дети, как жители иностранныеили пришельцы с других планет,являются в мир, где предметы странные,вещи, которым названья нет.Еще им в диковину наши нравы.И надо выучить все слова.А эти звери!А эти травы!Ну, просто кружится голова!И вот они ходят, пометки делаяи выговаривая с трудом:– Это что у вас? – Это дерево.– А это? – Птица. – А это? – Дом.Но чем продолжительнее их странствие –они ведь сюда не на пару дней –они становятся все пристрастнее,и нам становится все трудней.Они ощупывают переборочки,они заглянуть стараются за.А мы их гиды,их переводчики,и не надо пыль им пускать в глаза!Пускай они знают, что неподдельно,а что только кажется золотым.– Это что у вас? – Это дерево.– А это? – Небо. – А это? – Дым.

Старая женщина с авоськой

А вот явленье грусти бесконечной,хотя,на первый взгляд,и беспричинной.На остановке где-нибудь конечнойстарушка из автобуса выходит.Ах, город,эти новые дома,керамика,стеклои алюминий!Какая пестрота и легкость линийв меняющихся контурах его,какая гамма цветосочетаний!Здесь для примера я бы показалЦентральный, скажем, аэровокзалили Дворецдля бракосочетаний,куда подъехал свадебный кортежс девчонкою в одежде подвенечной…Но вот картина грусти бесконечной,когда старушка площадь переходит.Ах, город,все куда-то он спешит,торопится на ярмарки,на рынки,на свадьбы,на рожденья,на поминки,проглатывая прессу на ходу,прижав к себе попутные покупки,нет-нет еще косясь на мини-юбки,как бы стыдясь,что снова уличенв приверженности к моде быстротечной…Но вот картина грусти бесконечной,и я едва не плачу в этот миг,когда старушка площадь переходит,в скрещенье всех событий мировыхшагает по дорожке пешеходной,неся свою порожнюю авоську,где, словно одинокий звук минорныйи словно бы воробушек озябший,один лежит на донышкелимон.

«Завидую, кто быстро пишет…»

Завидую, кто быстро пишети в благости своей не слышит,как рядом кто-нибудь не спит,как за стеною кто-то ходитвсю ночьи места не находит.Завидую, кто крепко спит,без сновидений,и не слышит,как рядом кто-то трудно дышит,как не проходит в горле ком,как валидол под языкомсосулькой мартовскою тает,а все дыханья не хватает.Завидую, кто крепко спит,не видит снов,и быстро пишет,и ничего кругом не слышит,не видит ничего кругом,а если видит,если слышит,то все же пишет о другом,не думая,а что же значит,что за стеною кто-то плачет.Как я завидую ему,его уму,его отваге,его перу,его бумаге,чернильнице,карандашу!А я так медленно пишу,как ношу трудную ношу,как землю черную пашу,как в стекла зимние дышу –дышу, дышуи вдруготтаиваю круг.

Воспоминанье о дождевых каплях

Дождь проникал к нам запростосквозь дырявую крышу,потолки протекали,на них выступали желтые пятна,кусочки известки падали на пол,а на полу стояли корыта,ведра, тазы, кастрюли,и за ночь,если дождь шел ночью,они наполнялись мягкойдождевою водой.Кап, кап, кап…Впрочем,меня это занималомало.Детский мой сон был крепок,звуки паденья капельмне не мешали.Я вижу отчетливо комнату,эти кастрюли и ведра,расставленные в странном порядке,как шахматные фигурыв этой игре с дождем,вижу паденье капель,круги на водеи маленькие воронки,но, как ни стараюсь,не слышу звука –словно в немом кинофильме.– Звук! – я кричу,– звук!И он догоняет меня,звук пролетевшего самолета,назойливый стук метронома,колокол,частые взрывы –аж лопаются перепонки –кап, кап, кап…

Как показать зиму

…но вот зима,и чтобы ясно было,что происходит действие зимой,я покажу,как женщина купилана рынке елкуи несет домой,и вздрагивает елочкино телоу женщины над худеньким плечом.Но женщина тут, впрочем,ни при чем.Здесь речь о елке.В ней-то все и дело.Итак,я покажу сперва балкон,где мы увидим елочку стоящейкак бы в преддверьежизни предстоящей,всю в ожиданье близких перемен.Затем я покажу ее в одиниз вечероврождественской недели,всю в блеске мишуры и канители,как бы в полете всю,и при свечах.И наконец,я покажу вам двор,где мы увидим елочку лежащейсреди метели,медленно кружащейв глухом прямоугольнике двора.Безлюдный двори елка на снегуточней, чем календарь, нам обозначат,что минул год,что следующий начат.Что за нелепой разной кутерьмой,ах, боже мой,как время пролетело.Что день хоть и длинней, да холодней.Что женщина…Но речь тут не о ней.Здесь речь о елке.В ней-то все и дело.

Диалог у новогодней елки

– Что происходит на свете? – А просто зима.– Просто зима, полагаете вы? – Полагаю.Я ведь и сам, как умею, следы пролагаюв ваши уснувшие ранней порою дома.– Что же за всем этим будет? – А будет январь.– Будет январь, вы считаете? – Да, я считаю.Я ведь давно эту белую книгу читаю,этот, с картинками вьюги, старинный букварь.– Чем же все это окончится? – Будет апрель.– Будет апрель, вы уверены? – Да, я уверен.Я уже слышал, и слух этот мною проверен,будто бы в роще сегодня звенела свирель.– Что же из этого следует? – Следует жить,шить сарафаны и легкие платья из ситца.– Вы полагаете, все это будет носиться?– Я полагаю, что все это следует шить.– Следует шить, ибо сколько вьюге́ ни кружить,недолговечны ее кабала и опала.– Так разрешите же в честь новогоднего баларуку на танец, сударыня, вам предложить!– Месяц серебряный, шар со свечою внутри,и карнавальные маски – по кругу, по кругу!– Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,и – раз-два-три,   раз-два-три,      раз-два-три,         раз-два-три!..

Воспоминанье о скрипке

Откуда-то из детствабумажным корабликом,запахом хвойной ветки,рядом со словом полькаили фольга,вдруг выплываетстранное это слово,шершавое и смолистое –канифоль.Бумажный кораблик,елочная игрушка,скрипочка,скрипка.Шумные инструменты моего детства –деревянные ложки,бутылки,а также гребенки,обернутые папиросной бумагой, –это называлось тогда шумовым оркестром,и были там свои гении и таланты,извлекавшие из всего этогозвуки,потрясавшие наши сердца.Я играл на бутылках,на деревянных ложках,я был барабанщикомв нашем отряде,но откудаэто воспоминанье о скрипке,это шершавоеощущенье смычка,это воспоминаньео чем-то,что не случилось?

«Была зима, как снежный перевал…»

Была зима, как снежный перевал,с дымком жилья, затерянным в провале.Но я в ту пору не подозревал,что я застрял на этом перевале.Была такая длинная зима,когда любой вечернею пороюуже легко – сойтись горе с гороюи очень трудно не сойти с ума.Была зима,и загородный дом,где в сумерках мерцает телевизори где гудит огонь,бросая вызовметелям,снегопадам,январю –всему, что нам на головы свергалось.Дни прибывалипо календарю.К пяти часам у нас уже смеркалось.Когда в окно вползала чернотаи все предметы делались иными,я видел,как подводится чертапод нашими усильями дневными,под нашей каждодневною тщетой.А ниже,оставаясь за чертой,тянулась цепь таинственных пометок,и лес напоминал строеньем клетоки всей своею сущностью прямой,что он не только современник мой,но и другого века однолеток,и он другие помнит времена.Графический рисунок голых ветокнапоминал при этом письменадавно существовавшего народа.А я еще задач такого родане знал,я перед ними пасовали то и дело путался в ответах.Да и мороз к тому же рисовална стеклах непонятные узорыи всякие загадывал загадки,которых я разгадывать не мог,хотя и упражнялся регулярно.А утром сноватоненький дымокстоял над крышей перпендикулярно,и даль передо мной была бела,и жизнь моя передо мной былакак на ладони вся,как на экране,и можно было с легкою душойперечеркнуть написанное ране,переписать строку или главу,которая лишь сдавленно звучала,перемарать постылый черновик,и даже сжечь,и все начать сначала.

Сон о дороге

И еще такой я видел сон.Люди,их несметное количество,все, кто жил на свете до меня,двести поколений человечества,в отблесках закатного огняпо дорогешлимимо меня.Люди эти, малы и велики,выходя из тьмы своих веков,на себе несли своих боговтемные таинственные лики,свои стягии свои вериги,груз венков своих,своих оков,книги своих пастырейи книгивольнодумцев и еретиков,древние орудия познанья,множество орудий для дознаньяи для целей всяческих других,чаши для куренья фимиама –словом, все,с чем шла когда-то драмаих страстейи верований их.Как ее разрозненные звенья,времена смешав и поколенья,шли передо мною Брут и Цезарьи Марат с Шарлоттою Корде,армии афинян и троянцев,якобинцеви преторианцев,Азия бок о бок и Европа,вперемежку Рим и Карфаген.И почтенный киник из Синопа,седовласый старец Диоген,выступив на миг из полумрака,поднял свой фонарик над собоюи сказал мне строго:– Для чего! –И подобно греческому хору,тысячи людей одновременновыдохнули разом:– Для чего! –Кто-то рявкнул басом:– Ты ответишь! –И шепнули рядом:– Ты все скажешь!Ты нам головой своей ответишь,если ты не скажешь –для чего!.. –Я хотел ответить,я пытался,я кричал,но звук терялся где-то –как всегда во сне бывает это,вымолвить не мог я ничего.А меж темпоток уже кончался,край его вдали обозначался,и, венчая шествие, качалсяодинокий факел позади.И тогданад темною дорогой,где шаги едва уже звучали,преисполнен гнева и печали,трубный глас раздался:– Проходи!!! –И тогда пошел я вслед за ними,как в конце военного парадас площади уходят музыканты,завершая шествие его.А потом дорога опустела,лишь траватревожно шелестелаи звезда полночная блестела,грустно вопрошая:– Для чего?

Тревожное отступление

Я выдохся. Кончился. Всё. Ни строки.И так я, и этак – и всё не с руки.Река замерзает, и ветер с реки.Пора ледостава, и время бесптичья.И в голову лезут одни пустяки.Одни пустяки начинают менятревожить –ну, скажем, вопросы величья,забвенья и славы,наличья врагов,а то – еще лучше –вопросы наличьядолгов перед кем-то и просто долгов,а то еще – тоже –вопрос безразличьявлиятельных критиков,узких кругов,от коих зависят вопросы величья,а также вопросы наличья долгов.Вот ход моих мыслей. Примерно таков.Я выдохся. Кончился.До неприличья,до ужаса даже – пуста голова.С трудом вспоминаю простые слова.Совсем задыхаюсь от косноязычья.Но после бессонницы ночь напролет,когда уже, в лестничный глядя пролет,решаю –а что, если вниз головой? –внезапно я звук различаю живой,шуршанье и клекот,как будто бы птичьягортань прочищается. Тронулся лед!И что-то случилось. Почти ничего.Всего только дрогнули чаши весов.И ключ повернулся. И щелкнул засов.Но это,возникнув бог весть из чего,моих журавлей предвещало прилет.(Вот тут и поди разберись, отчего,откуда все это начало берет!)Но клекот, шуршанье, и сдавленный зов,и множество смутных еще голосов…Да что же случилось? Пока ничего.Но тронулся, тронулся, тронулся лед.Теперь не пытайтесь тягаться со мной!Нет, вам не подняться теперь до меня!О господи, что ж это было со мной?Неужто и впрямь начинали менясерьезно тревожить вопросы величья,забвенья и славы,наличья врагов,а то – еще лучше –вопросы наличья –ну, словом, весь этот набор пустяков?Нет, дудки! Ищите себе дураков!Моих журавлей начинается лёт!И ветер охоты подул на листы,и пороховницы мои не пусты,и ход моих мыслей сегодня таков,что впору с богами соседствовать мне!Да что там – с богами! Я сам из богов!Движенье созвездий и ход облаковрешительно благоприятствуют мне.И все-то мне на руку,все мне с руки,и все на мою только мельницу льет.Так что же случилось?Пока ничего.Но тронулся, тронулся, тронулся лед.

Второе тревожное отступление

Ну вот и вернулись твои журавли.И ветер охоты подул на листы.И пороховницы твои не пусты.Ну что же, прекрасно!И ход твоих мыслей сегодня таков,что можешь с богами соседствовать ты.Да что там – с богами! Ты сам из богов!Ну что же, возможно.А все же давай разберемся сперва –с чего закружилась твоя голова?Всего-то с того, что умеешь словаписать на бумаге?Что можешь придать им порядок такой,чтоб строки стояли строка над строкойи чтобы одна отвечала другойсвоим окончаньем?Что вместо, к примеру, весна и соснаты нынче рифмуешь весна и весла –и в этом ты зришь своего ремеслапрогресс несомненный,как если бы рифма весна и веслауменьшила в мире количество зла,хотя б одного человека спаслаот пули, от петли?А ты не подумал, садясь за стихи,что, может быть, это и есть пустяки –уменье писать на бумаге стихи,стихи на бумаге?И разве тебе не казалось порой,что ты занимаешься детской игрой,в бирюльки играешь во время чумы,во время пожара?Что все эти рифмы – безделица, вздор,бубенчики на шутовском колпаке,мальчишки, бегущие с криками вдольрядов похоронных?Ну что ж, опровергни, отбрось, отметивсе знаки вопроса один за другим,предай осмеянью, сотри в порошок,чтоб камня на камне…А все же ты должен пройти этот кругсомнений, неверья, опущенных рук,пускай не сегодня, не сразу, не вдруг,а все же, а все же…

Время раскрывающихся листьев. Фрагменты сценария

Клавиши рояля, чей-то палец,пробежавший по клавиатуре,и сейчас же тысячи сосулекс грохотом летят на тротуар.Человек сидит в весеннем сквере,в сквере,где сейчас творится чудо,чудо непрерывности творенья,сотворенья ветки и куста,чудо воссозданья,повторенья,завершенья круга,воскрешеньялиний изначального рисунка,формы прошлогоднего листа.Человек сидит в весеннем сквере,в сквере,переполненном грачами,их высокомерными речами,вздорностью грачиных пересуд.Черные пасхальные старухис древними рублевскими очамибелые платочки с куличамимимо сквера бережно несут.Человек сидит в весеннем сквере,улыбаясь грусти безотчетной,смотрит,как в песке играют дети,хлебцы выпекают на доске,как они песок упрямо роют,на пескепесочный домик строят,крепость воздвигают на песке.А весенний гром,еще несмелый,первый,еще робкий,неумелый,тихо погромыхивает где-то,громыхает,душу веселит.А весенний дождик все смывает,облегчает,очищает душу,обещает радужное что-то,что-то неизвестное сулит,что-то позабывшееся будит –что-то будет,что-то еще будет,что-то еще здесь произойдет.И тогда в дожде,как наважденье,возникает давнее виденье –женщины забытые глаза,два бездонных,два бессонных круга,и сквозь них,сквозь дождь,неторопливо –человек по улице идет,и навстречу женщина идет,и ониувиделидруг друга.

Воспоминанье о шарманке

В высоком и тесном дворе,как в глубоком колодце,на днепоявлялся шарманщик,появлялась шарманка,появлялся мотивчик,наивный и грустный,и тогда открывались окошки,и двор оживал,и в окне проступало лицо,проступала рука,проступала ладонь под щекой,из окна вылетала монетка,завернутая в бумажку,и летела на дно колодца –летела копейка,летела слезинка,летела улыбка,летела ромашка,летела синица,жар-птица,райская птица,ах, спасибо, шарманщик!Но кончался мотивчик,уплывала шарманка,удалялся шарманщик,унося в кармане копейку,слезинку,улыбку,ромашку,синицу,жар-птицу,райскую птицу,и колодец дворанаполнялся,как дождевою водой,тишиной,и онарасходилась кругами,расходиласькругами,расходиласькругами…

«Еще апрель таился у запруд…»

Еще апрель таился у запруд,еще была пуста его купель,а он не почитал уже за трудусилья капельскладывать в капель –в копилку,по копеечке,копил,как скряга,а потом на эту медьсебе рубаху синюю купил –ни мне, ни вам подобной не иметь.В рубахе синей,конопат и рыж,пустился в пляс,как молодой цыган,и все сосульки,виснувшие с крыш,запели,как серебряный орган.И тут уже поехало,пошло,а на вторые или третьи сутки,в один из этих дней,произошлосамоубийство мартовской сосульки,которая,отчаявшись,упалас карнизаи покончила с собой,чего никто, конечно,не заметил.Апрель был юн,он весел был и светели щеголялв своей рубахе синей,которая казалась голубой.

Птицы

Когда снега земли и небав окне смешались заодно,я раскрошил краюшку хлебаи бросил птицам за окно.Едва во сне, как в черной яме,рассвет коснулся век моих,я был разбужен воробьями,случайной трапезою их.Они так весело стучалио подоконник жестяной,что показалось мне вначале,что это дождик за стеной.Потом их стук о подоконникродил уверенность во мне,что по дороге скачет конникморозной ночью при луне.Что это кто-то,по ошибкевстав среди ночи, второпяхстрочит на пишущей машинкесмешной рассказ о воробьях.А птицы шумно пировалии, явный чувствуя подъем,картины эти рисовалив воображении моем.Как будто впрямь благодарилименя за что-то воробьи,они на память мне дарилипроизведения свои.Они давали безвозмездно,а не за пищу и за кров,по праву бедных и безвестныхи все же гордых мастеров.Они творили, словно пели,и, так возвышенно творя,нарисовали звук капелисреди зимы и января.И был отчетливый рисунокв моем рассветном полусне –как будто капало с сосулеки дело двигалось к весне.

Человек с транзисторным приемником

Вы еще привыкнете к нему,к этому звучанью резковатому!..Человек идет по эскалатору.Он стоит от вас невдалеке.Ящичек свистящий и грохочущий,ящичек поющий и хохочущийдержит, как воробушка, в руке.Он таскает ящичек по городу,по бульварам бродитда по скверикам.К морю выйдет –ходит по-над берегом,собственною музыкой томим.Кто ж он,этот странник,очарованныйящичком играющим своим?Эту вещь, недавно уникальную,хитрую шкатулку музыкальную,на себе несет он, как печатьвремени,которое молчатьразучилось,да и не желает.– Эй, – ему кричат, – убавьте звук!– Сделайте, – кричат ему, – потише!Прекратите шум!.. –Да вот поди же,шум не прекращается никак.Спящие в домах раздражены.Сколько раз его ни унимали –всяческие меры принимали –так и не добились тишины.Продолжает ящичек звучать –петь,кричатьи всякое другое.Потому что время не такое –не такое время,чтоб молчать!

Воспоминанье о санках

Мама везет меня куда-тона санках,нас обгоняет извозчик,а мне, должно быть,года четыре,и мама идет впереди,а я смотрю в ее спину,уставился в одну точкуи думаю о чем-то.– О чем ты там думаешь, мальчик? –говорю я ему,сидящему в санках.Я хочу забежать вперед,заглянуть в глазаи сказать ему что-то,предупредить его, что ли, о чем-то,предостеречьот каких-то опасных поступков,но санкивсе дальше и дальше,все гуще падает снег,и вот уже санки пропали из виду,и на снегу остаетсялишь следих узких полозьев,а потом и его заметаетснегом.

Как показать весну

Я так хочу изобразить весну.Окно откроюи воды плесну

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.