Железный дневник

– Валера догадался, как добыть денег, – продолжил Важный. – Говорит: Ксюша, дай сама объявление «Нашелся бульдог», помогу составить. Продашь и расплатишься со мной. Стерва отказалась: без Яника ничего делать не буду.

– Заладила: Яник, Яник, – возмутился Веселый. – Значит, она понравилась Валере, искал повод остаться на ночь. Сколько ей лет?

– Тридцать. Пропитая, голова немного дрожит, щеки опухшие, но зубы целые, острее, чем у пса. Особые приметы – ни капли жира, рост без каблуков – метр восемьдесят. Ты заметил, что все алкоголички стройные и подтянутые. Ксения – тоже.

– Значит – это взаимное. Сама чувствовала новый вариант, заигрывала, – вслух размышлял Веселый. – Может, муж все-таки бесследно пропал, может, сама убила – надо бы сделать запасы на будущее.

– Особенно если новый вариант при деньгах. – Важный заскрежетал от ненависти кулаками. – Валера, конечно, конченая мразь, не зря его зарезали. Получил по заслугам! Он, выясняется, имел сбережения в кармане, от нас скрывал. А Ксюше – показал! Все деньги высыпал на столик: на, смотри, красавица, какой я богатый. Валера любит ублажать женщин, которые хоть сейчас готовы к сексу, сбегал за водкой, еще купил газету и съедобный подарок бульдогу. Ксения радуется близкому знакомству с дружком мужа. Уселись, как на собственной свадьбе, откупорили бутылку. Пир в разгаре. Находят нужное объявление: «Потерялись два близнеца Ален Делон и Депеш Мод. Семья страдает. Дети плачут. Высокое вознаграждение». Выходит, другой бульдог где-то до сих пор бегает по улицам… Молодожены забавы ради крикнули: Ален Делон! Бульдог немедленно отреагировал, насторожился, зашевелил ушными раковинами. Про это знакомство с собакой Валера потом в больнице матери рассказал, немного странно было слышать на похоронах ее вопли: «Сынка погиб из-за паршивого француза!» Помянем недостойного друга, жадина-говядина.

Я предельно отчетливо слышал, как откручивается и закручивает винтовая крышечка на бутылочном горлышке. Казалось, что кто-то стонет от сильной боли. Подъездное эхо любит сгущать краски. В стаканах начался шторм. Фантики, освобождаясь от начинки, изрыгали раскаты майской грозы. Стремительный глоток. И – уф-ф-ф!!! – точно выпили расплавленного свинца. Важный, продув легкие тяжелым выдохом, отметил:

– Валеру обрадовал размер вознаграждения, бульдогова хозяйка готова отдать только за одного пса целых двадцать тысяч.

– Ого, отлично живут кинологи! – взорвался от негодования Веселый. – Это в сотню раз выше, чем размер пенсии моей пожилой матери. Двадцать тысяч! За меня и половины этой суммы не предложат, если пропаду без вести.

– Слушай дальше. Валера предлагает собутыльнице такой вариант: отдавай мне бульдога и типа в расчете, долг Яника погашен. Ксюша перечитала объявление, уперлась: не отдам, мужа собака – приказал беречь, может, до сих пор гоняется за Ален Делоном. Приведет его, тогда и отдадим сразу парочку.

– Значит, Валера не трахнул Ксюшу? – удивился Веселый.

– Выходит, нет, если отказала в собаке. Наш покойник озвучил другой вариант: вместе отправиться к хозяйке бульдога. Он возьмет законные пять тысяч, Ксения – остальные. Нормально же. Но Ксюша не соглашалась. Валера ругался, не отступал. Ксюха уже нажралась, кричала: не отдам четвероногого кобеля, лучше убью его сама. И точно, схватила со стола нож, бегала за двадцатью тысячами, как тореадор за белым бычком. Пыталась ударить в шею. Промахивалась. В таком расшатанном состоянии только крупные цели можно зарезать, например, человека. Валера смотрел за беготней, хохотал, хлопал в ладоши. Вот так зрелище! Потом позвал: Депеша, здесь спасение, ко мне, красавчик! Француз подскочил к нему, спрятался под ногами. Эта дура штурмует, раздвигает Валерины ноги. Он не дал ей ходу, пинал руку с ножом. Ксюша с ума сошла от обиды: как так, в собственной квартире не дают прикончить грязное животное! Валера ей намекает о внешних данных: твоя наружность страшнее французской задницы. Получи!.. Ксюша – разрезала живот. Мясо наружу. Когда опомнилась, перескочила через поверженное тело и вон из квартиры.

– Значит, обошлось без секса. Тогда зачем ее опаивал, зачем деньги тратил? – Веселый не понял смысла всей истории с Ксенией и собакой.

Из заключительных слов Важного я понял, что Валера умирал ровно два дня. У него хватило сил выйти из квартиры, оставил дверь открытой, сел на лавочку перед подъездом, пытался пальцами заткнуть дыру в животе.

Я мысленно умолял Важного дойти до детского, жизнерадостного финала: освобожденный бульдог бежит навстречу своей счастливой хозяйке. Подобный финал разве не лучшая посмертная награда для Хриплого? Но рассказчик резко сменил тему, мечты о пяти тысячах окончательно разбиты, как бы теперь добыть денег для следующей героиновой вечеринки. Принялся громко высчитывать день, когда престарелая мать Веселого получит свою мизерную пенсию.

2 сентября

Ровно год и еще парочка месяцев – столько прошло времени после моего прощания с ненавистной средней школой №23. Ровно год и парочка месяцев – не учился и не работал, обнимался по ночам с книгами, днем спал, вечером немного размышлял о своих перспективах в этом скучном мире. Затянувшийся отдых вызвал сильное раздражение у родителей: в семье растет профессиональный бездельник. Тем не менее я хотел дать себе еще один год на размышления. Но угроза репрессий и ежедневные монологи о карьерном росте, о потерянной молодости привели к единственно правильному решению – я покорился, дал слово взяться за ум. Дальше сработали связи мамы – вынудила устроиться на тот самый РМЗ (ремонтно-механический завод) на улице Мичурина, куда в качестве последнего шанса на исправление отправляют всех городских подонков и разгильдяев. Должность обещали невысокую.

Рано утром сел на трамвай, маршрут №4. Остановка Прокатная – в гуще сонных мужчин и женщин просочился через решетчатые ворота. Первое впечатление от РМЗ – едкий запах технического масла и раскаленного металла. Нашел «нужного человека», передал большой привет от мамы. Тайные связи пустились в пляс: мы направились в токарный цех. Неприятное местечко. Кругом ходили какие-то люди с враждебными гримасами на лицах. Внутренности цеха скакали, вибрировали – волосами чувствовал, как наэлектризовывалось окружающее пространство. Стены поминутно с треском сбрасывали накопившееся напряжение, высокие окна тут же отзывались, вниз на наши головы сыпались звонкие ритмы. Я с удивлением прислушивался, остальные, кто давно вышел из статуса новичка, не замечали однообразной, как сердцебиение, производственной мелодии. С «нужным человеком» остановились перед двухэтажным карусельным станком – тяжеловесом в мире машин; салатово-голубой корпус составлен из нагромождения прямоугольных объемов, на нижнем уровне из туловища выдавалась дискообразная подвижная часть; ручки, переключатели – в серебре, кнопки пульта управления – черные, только центральная – красная. Здоровяк благодушно гудел, вальяжно вращался, ошкуривая массивную заготовку. За станком внимательно наблюдали закрытые глаза Рафа Назмутдинова, седой дядя – лет за пятьдесят, выпрямился по стойке смирно, не шелохнется, физиономические мускулы заморожены. Человек-бюст, посмертная маска, скульптура столпника. Я был коротко представлен, если говорить точнее, навязан в качестве помощника. Спасибо маме, спасибо связям!

Не поднимая век, Раф довольно тускло отреагировал, вроде согласился взять на себя хлопотную обязанность наставника – показал на голый пол, прямо перед собой – это и есть мое рабочее место. В обязанности входили такие несъедобные малоприятные вещи, как уборка металлической стружки, переноска тяжестей, выполнение других самых простых поручений, между делом – обучение токарному искусству. И все на полном серьезе! Уборка стружки, борьба с неподъемными штуками! Какие грубые, примитивные обязанности! Что же впереди? Представим итог моей жизни: полвека выслушивал скрежет завода; восемь часов в день, с перерывом на обед, боготворил привычки Рафа; умножал железные занозы на кончиках пальцев. Неужели так все и случится? Конец света наступил без согласования со мной! Еще вчера взял ворох книг в центральной библиотеке, как следует не успел вступить в диалог с главными персонажами, только полистал, выхватил несколько сладких цитат.

Новый начальник поспешил меня обрадовать: перед тем как приступить к своим прямым обязанностям, необходимо переодеться в спецкостюм; пошивочная и хранилище одежды располагаются в желто-кирпичном корпусе – от РМЗ находятся на расстоянии пушечного выстрела. «Следует сбежать под благовидным предлогом и больше сюда не возвращаться. Надо посвятить себя чему-то более выдающемуся, чем уборка стружки», – подбадривал я себя, направляясь к центральным воротам. Не успел переступить границу, за которой находился свободный мир, как вдруг столкнулся с двумя парнями – остановили крепкими, продолжительными рукопожатиями.

– Игорь, – представился первый, отпускать мою кисть он отказывался, аккуратно мял в уютном кулачке. Черт возьми, приятный массаж! Сам Игорь – хилый, высокий, живот отсутствует (у меня тоже), сутулится, но слегка, как цветок. Что там дальше из внешних данных? – лебединая шея, темно-русый, по лицу кралась хитроумная улыбочка; голубые глаза – бесстыжие, губы – кокетливые. Манеры для заводского рабочего слишком изящные, зубы тоже слишком белые. Рот – сладкоречивый, даже когда произносит гадости. Следом мою кисть небрежно принял Сергей, едва удерживал за кончики пальцев, тем самым показывая, кто здесь самый главный. Взгляд суровый, уничтожающий. Как и полагается лидеру, он был чуть ниже Игоря – бычковатый, с насупившейся чугунной физиономией. Чудачествами, видимо, не страдал, но убеждения, пусть и в скромном размере, присутствовали. Несмотря на теплую погоду – носил черную спортивную шапочку, надвинул по самые брови, чем подчеркивал свою выдержку, сильный, прямой характер. Думаю, он и в постели не снимает шапочку, боится разрушить долго создаваемый образ. Неодушевленные предметы все-таки имеют великую силу над людьми – не обязательно ограниченными, – придают им чувство превосходства, компенсируют частички утраченного полноценного «я». Ну а я, в свою очередь, почувствовал угрозу. Сергей имел нюх на щуплых, наивных, лишенных практичности слабаков (перечень моих достоинств, по мнению мамы), давить таких ботинком с толстым каблуком – непередаваемое удовольствие. Скупая мимика на его одухотворенном лице пришла в движение. Игорь, прочитав немой приказ, ласково ко мне обратился:

– А мы уже знаем твои личные данные, отдел кадров отчитался: Пашенька Жигульский – заместитель Рафа. Поздравляем тебя, Паша, не каждому смертному дается возможность попасть на РМЗ. Паша, как дела, Раф тебя не обижает?

Я успокоил: не обижает, за пять минут знакомства это трудновыполнимая задача.

– Выходит, пять минут не прошло, а уже подружились. Молодцы, – обрадовался Игорь. – Граф, если заметил, не из болтливых, с неохотой делится своими знаниями. В этом и состоит его метод обучения, тебе до всего придется самому доходить методом проб и ошибок.

– Сквозной раной обернется твоя первая ошибка, – уточнил Сергей.

– Через неделю ты от него сбежишь, – предсказывал Игорь. – Для тех, кто связался с Рафом, – это большой испытательный срок, многие и трех дней не выдержали. Теперь давай поговорим о действительно приятных вещах. Как твои впечатления от нашего завода? Правда, дух захватывает!

– Ничего особенного, дома лучше, гораздо лучше, – ответил я, затем продолжил решительным тоном: – Не хочу ждать целую неделю, если и бежать с вашего завода, то сейчас же. Вы меня некстати задержали, а так бы давно был на полдороге к дому.

Игорь рассмеялся, наверное, полагая, что это только шутка. Сергей плюнул на землю и зажмурился от удовольствия, потом оскорбительным тоном посоветовал мне постричься: с такими длинными, светлыми волосами не принято работать на станках – опасно, «оторвет башку», испачкаю территорию цеха кровавым месивом. И вообще, если не оторвет, то все равно длинноволосые блондины своим присутствием разрушают сплоченный мужской коллектив: «так и хочется плюнуть в рожу педику…» Я уж и не знал, что ответить, смущенный замечанием, принялся прихорашиваться, уложил кончики растрепанных локонов за уши. Сергей повторно, более густо сплюнул, готовился к серьезному разговору, повышал свой авторитет. Драматическая пауза, и – резко достает из кармана три талона в столовую – один фиолетовый, остальные красные, – молча уставился на Игоря, тот понял приказ:

– Дружок, не спеши совершать побег, тут тебя никто не держит, не будут стрелять в спину. Потерпи полдня. Перед решающим стартом надо подкрепить свои силы. Пообедай на прощание в нашей столовой. Хочешь покушать почти задаром? Если хочешь – а ты должен хотеть, – поспеши приобрести талоны, с ними гораздо дешевле, чем за наличный расчет. Без обмана – талоны не фальшивые. Красные – выдают обычным работягам, порции очень питательные: горячая кашка, холодные пирожки, пятьдесят грамм халвы, вкусные сухари, йеменский кофе с сахарозаменителем. Фиолетовый – директорский – на триста шесть пять голодных желудков хватит, то есть можно целый год жировать, бери что душа пожелает, ешь с аппетитом хоть стены столовой, хоть паштет из табуретки…

– Кого-то из нас в детстве очень часто обзывали Паштетом, – смеялся Сергей.

– Ну что, Паша, хочешь почувствовать себя директором? – заговаривался Игорь. – Это непростой талон, это пропуск в клуб уважаемых, солидных людей.

– Хватит его уговаривать, – рассердился Сергей. – Слушай меня, нам нужны деньги, дай двадцатку и забирай талоны. Делай с ними все что захочешь.

Если честно, я не хотел посещать столовую, собирался в течение дня полечиться голоданием. Всегда стеснялся есть (ненавижу ресторанное слово «кушать», оно равноценно мерзкому буржуазному «насыщаться») в обществе большого количества незнакомых людей; не выносил одновременного чавканья тысячи ртов, похрюкиваний, урчаний, похлопываний по животу, особенно нестерпимы – протяжные звуки глубоких глотков. Я выложил двадцатку, ради укрепления дружеских связей, пусть они даже продлятся полдня, ровно до обеденного перерыва. Намерение совершить побег оставалось в силе. Сергей обрадовался легкой добыче, торжественно похлопал Игоря по плечу. Я тоже искренне радовался, готов был отдать все свои деньги. Хотелось присоединиться к новоявленным приятелям, но от меня быстро отделались.

В таком случае – вперед за спецкостюмом! Промышленная зона находится в тридесятом круге ада, не поддается вменяемому описанию. Загадочные тоннели заглатывали меня, закоулки всасывали, арки выплевывали, тупики давились и гнали обратно. Кишки запасных входов и выходов переплелись, образовали сложные узорчатые узлы, так что ничего необычного в том, если я шел куда-то глубоко под землю, а оказывался на плоской крыше технического сооружения. Заметив пришельца, промзоновские птицы поднимали клубы столетнего праха и падали вверх. Склады, мини-цеха – их здесь больше, чем звезд на небе. Иногда попадались очаровательные башенки, похожи на перевернутые вазы: окна заделаны красным кирпичом, дверные проемы отсутствуют, редкие щели замазаны бархатной плесенью. Робкое дыхание прорывается сквозь мощные стены. Прекрасная дева в заточении. Как она там внутри? Горит ли лампа? Ткет ли гобелены, ждет ли еще своего милого принца?

Некоторые сооружения построены по типу сумасшедшего конуса, небрежно воткнуты в землю, дрожат осенним листом; на тонкие грани давят тени заводских труб – вот-вот произойдет обрушение. Тут и там пищали вертлявые механизмы, задирали хоботы, с любопытством поглядывали по сторонам; другие – укрощенные гиганты, связанные сварными швами, они дружно мычали, перемалывая внутри себя особо прочную субстанцию. Заборы, заборы – идут в наступление, двух-трех-шестиметровые. К ним прижались подзаборники – свежие моторы, околевшие машины, фундаменты сгнивших зданий, собачьи будки, шлагбаумы, охранники, медные колеса, горки шлака.

По дороге попадались отдельные представители рабочего класса, безмятежно шагали, выпуская из ноздрей клубы табачного дыма. О-о-о! – мы с первого взгляда понимали друг друга – тоже убивают время, спешить некуда. Чаще всего встречал юных токсикоманов (они же – чухаморы), нет черней существ на нашей планете, горстями лезли из проломов в автомобильных боксах, двигались перебежками туда, где можно надежно укрыться от солнца и уснуть на бетонном матраце.

После подобных декораций заката человечества желто-кирпичный корпус показался объектом этого мира, а не того. Разбушевавшееся воображение резко остыло, когда очутился в полутемном помещении. Заведующая хранилищем спецодежды взглядом определила мой рост, пропорции тела, размер затылка, толщину шеи – с учетом их износа помножила на два-три следующих года. Вычислив на калькуляторе оптимальный фасон, смело отправилась в запасники. Минута истины настала, скоро она вернется.

– Не стоит дожидаться, сейчас принесет тюремную робу, – пробудился внутренний голос. – Ухватись за последний шанс. Давай, беги на волю!

Я машинально достал талоны, в этих трех листочках скрыт смысл жизни и смерти. Порвать?

– Рви-и-и и беги-и-и!.. – вопил внутренний голос.

Заведующая разложила на широком прилавке уродливые темно-синие штаны и верхнее дополнение с узкими рукавами; поставила надежные, железно-каменные ботинки – сильно напоминали бычий профиль Сергея. К наряду прилагалась белая каска и желтая фуфайка. С тяжелым сердцем, словно на договоре с дьяволом, я расписался под списком выданных вещей.

Ноша оказалась крайне неудобной, мучила на обратном пути. Окружающая местность больше не предлагала занимательных сюжетов. Сложные пространства, объекты без верха и низа исчезли. На обочинах дорог наблюдал только скопление приземистых строений и градостроительных ошибок. Думаю, в ближайшем будущем я раскрою романтический потенциал промзоны. Выходит, побег отменяется, все отлично, здравствуй, унылый Раф?

– Нет, нет, еще не поздно бросить тяжелую сумку и отправиться в дальнее плавание, – обреченно лепетал внутренний голос. – Паша, там, впереди, необъятное море Свободы!..

Я равнодушно кивнул в знак согласия, неплохая идея. И только сейчас понял, что меня действительно волнует: почему фуфайка желтая? Слишком вызывающе смотрится, чем не костюм клоуна или актрисы из детского спектакля. Не видел рабочих, одетых в унизительный желтый цвет. Может, заведующая таким образом пошутила, вместе с талией измерила мою эмоциональную составляющую, нарисовала психологический портрет, мало чем отличимый от картинки с тропическим попугаем. Неужели я настолько смешон?..

Территория РМЗ. Остановился перед приземистым домиком. Чистый, белый фасад. Первый этаж полуслепой, окошки маленькие; второй – полностью остеклен, создается ощущение, что крыша опирается только на оконные рамы. Прямо на входную дверь прибита вывеска – «Столовая №3». – Приветствую тебя, цех по производству вкусной и полезной еды! – ни с того ни с сего выпалил я, резко развернулся и кинулся в ближайшие кусты. Обед еще не скоро, как бы кто не заметил. Расположился на крышке теплотрассы. Тепло, уютно. Щеки ласкает желто-зеленая листва, звуки улицы приглушены. Кроны деревьев очень высокие, я наслаждался уединенностью на дне воздушного колодца. Чудеса не заставили себя долго ждать. Прежде всего меня заинтересовало любопытное небесное явление: сверкали голые пятки, струилась белоснежная туника; дева с греческим профилем окуналась в облака и тренькала на золотой лире, ласково посматривала вниз, искала, кому из земных существ сыграть мелодию вдохновения.

– О, дорогая муза, и ты тоже решила посетить прозаическую промзону, – пытался я обратить на себя внимание. – Давай вместе отдохнем, присаживайся на краешек теплотрассы.

Видение откликнулось, заглянуло ко мне в гости. Смутные фантазии овеществляются, оформляются. Стихотворная строчка упрямится, не идет четкой лесенкой, с первой рифмой обрывается и вдребезги… Пытаюсь заново, может, сейчас Володя Маяковский встретится с Артюром Рембо и появится нечто масштабное, сверхрадикальное. Вышли безобразные: «Солнце светит над столовой, цех идет попить воды фруктовой…» Небесное видение меня сегодня обмануло или обиделось – неправильно встретил: где романтическая обстановка, где лакированный стол, гусиное перо и свечи! Все-таки великую поэму сидя на корточках не напишешь.

На часах – без пяти, без трех, без одной. Обед.

Взвалив на спину сумку, выпорхнул из своего укрытия, с намерением «случайно» попасться на глаза Рафу и вызвать ухмылку одобрения: молодой человек старается, спешит трудиться. К моему глубокому разочарованию, на дорожке, ведущей в столовую, – никого. Неужели все настолько увлечены своими станками? С опаской заглянул в цех. Тишина исключительная, пещерная. Машины остановились, рабочие исчезли – кроме человека, чье фото висело на доске почета: «Лучший токарь августа – Александр Яковлев». Он сидел на тележке для перевозки тяжелых грузов, держал в левой руке банку с макаронами по-флотски, ловил вилкой спрессованные кусочки. Жевал просто, без всякого удовольствия, как порядочный человек. Вот так и надо – правильно жует! Убежден, есть ради одного наслаждения – способны только отморозки, итальянцы и французы. Наблюдая за тем, что творится в нашем мире, хочется с пафосом ругаться, примерно так: вы, гурманы, вы, любители изысканной кухни и столетних вин, вы – хуже нацистов, хуже живодеров. Пока существует голод – наслаждение гастрономическими чудесами надо приравнять к тяжкому преступлению. Позор вам, сожрите лучше друг друга, тогда в мире точно исчезнет голод!

Однако куда пропали остальные рабочие? Спросить Яковлева не осмеливался, грех мешать лучшему токарю августа. Бросил спецкостюм у основания карусельного станка. Отправился в зону отдыха – овальную площадку на задворках завода. Меня встретили блуждающие тени, захиревший газон, старые скамейки в стиле ампир. Посетителей не обнаружил. Заглянул в урну – думал, найду знакомые следы от плевков, сигаретный дымок, изжеванный пирожок. Ничего из перечисленного. Здесь тоже стояла доска почета. Надеялся найти фото Сергея или его верного пинчера. Ни того ни другого, зато в январе лучшим работником оказался человек с внешностью Сократа, февраль остался за Дон Кихотом, был там и Конфуций в квадратных очках. Мне помешали найти других двойников исторических личностей, совсем рядом звонко пикнула невидимая райская птичка, ей на чисто русском языке ответила подружка: «Пневмокомната». Да, да, птичка прощебетала – пневмокомната! Обе – дружно рассмеялись. Зашуршали платья, бег легких ножек или, может, это совсем не ножки, может, захлопали крыльями?.. Я всего лишь переутомился, не стоит искать объяснение тому, что здесь происходит.

Развалившись на скамейке, дожидался конца первого в своей жизни обеденного перерыва. Циферблат наручных часов развлекал движением трех стрелок: секундная – гналась за временем, минутная – кралась, часовая – умерла. Настал миг – когда они сошлись. Пора.

Собираясь непонятно кого застать врасплох, врываюсь в цех… Ха-ха, пусто!!! Яковлев не в счет. Покончив с вермишелью по-флотски, управлял станком, сосредоточенно смотрел за тем, как резец вышивает кружева на заготовке. Где все? Это – сон? Да – враждебный, неуютный, следует только подождать, кошмар обязательно прервется, и я окажусь на своем любимом домашнем диване. Надо проверить свои подозрения. Для чистоты эксперимента важны подробности. Мелкие детали не появляются дважды в одном и том же сновидении, они либо пропадают, либо не поддаются логическому объяснению – стреляют виском в пистолет. Выхожу из цеха – и тут же молниеносно возвращаюсь! Строго осматриваю тыл карусельного станка, спецодежда должна исчезнуть. Ну же, давай, исчезай! Блин! Да, самообман. Признаю, приятные диванные абстракции давно вытеснили из моего сознания ощущение подлинности происходящего – машинально дополняю, приукрашиваю банальные ландшафты, облагораживаю наглые рожи. Потому-то разочарование стало моим постоянным спутником. Новая реальность в образе завода совершенно сбила с толку. Не хочу РМЗ – ненавижу и во сне, и наяву!

Если не порвал талоны, придется посетить столовую. Объедаться не собирался, постараюсь как можно дольше посидеть за чашкой йеменского кофе, совершу злонамеренное опоздание. Раф от возмущения прозреет, поднимет веки и выкинет за пределы завода. Ха-ха, пусть обязательно даст пинка под зад. Увольнение должно эффектно выглядеть!

Столовая №3. Зал полон, свободных мест нет, хотя обеденный перерыв, если мои часы не ошибаются, закончился полчаса назад. Посетители ведут жестокий бой с пустыми желудками. Женские и мужские пасти жуют, не устают. Электричество варит, газ жарит. Кости трещат, плоть подгорает. Взмах ножа – и котлета напополам! Самые крупные куски мяса, согласно пояснению в меню, еще вчера резвились на зеленой полянке. Корова – это пища? Художники ее рисуют с улыбкой на устах, доброй красавицей, мудрой подругой шаловливой девочки, в кино – поет песни из цыганского романса: как люблю я вас, очи черные и прекрасные. После портретов и умиления настает черед скотобоен. Значит – пища. Теперь корова может уместиться на тарелке – вполне понятные кубики, такие продаются в детском мире, с буквой-закорючкой на каждой стороне.