Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским

– Ты чего… Ну, балуются ребята. Поговорить с ними надо.

– Да ты в уме? А вдруг это «Черная кошка»?

В то время в Саратове, как и в других городах, гуляла легенда о страшной банде грабителей «Черная кошка».

– Алексей, в самом деле, – начала было мама, но отец отмахнулся и вышел из комнаты. Дядя Гриша – за ним, мы – следом. Остановились на пороге кухни, откуда была дверь на веранду.

Послышались звуки отпираемых задвижек, замка, скрип двери. Отец вышел к бандитам.

Что он наделал!

Мы потихонечку вышли на веранду, где стояли дядя Гриша, мама, Бабаня. Дядя Гриша стоял у двери, приложив к ней ухо. По-прежнему с ружьем.

– Гриша, – сказала мама, но он на нее цыкнул, и она замолчала.

В палисаднике слышались голоса. Незнакомые… Отца…

Чирканье спички о коробок… Опять голос отца…

О чем они говорят так долго?

Шуршанье… Стук калитки в палисаднике… Потом стук в дверь.

Дядя Гриша отскочил назад и по-бойцовски выставил ружье.

– Откройте, – услышали мы голос отца. Мама словно очнулась и быстро отперла дверь.

– Ну, вы молодцы!

Я видел, что лицо отца перекосила нехорошая улыбка.

– Крепко закрылись!

– Да погоди! – перебил дядя Гриша. – Воры где?

– Говорил, что пацаны. Ну, дал закурить, урезонил. Вот они и ушли.

– Как урезонил? Как ушли? – дядя Гриша ничего не понимал. В его огромной голове не укладывалось, что с ворами, оказывается, можно поговорить, найти такие слова, чтобы они ушли.

Однако не только для дяди Гриши – для всех нас поступок отца был удивителен.

Бабаня передала керосиновую лампу маме и своим большим согнутым пальцем, выставленным вперед, крепко стукнула дядю Гришу по лбу:

– Балда! Нет, чтоб помочь, так он и дверь закрыл! Балда!

И еще раз стукнула, и еще.

– Да ты чего, мама, ты чего? – дядя Гриша пятился, отступая от Бабани, защищаясь ружьем, вытаращив глаза и вскрикивая от боли.

Был он так смешон, что мы не выдержали и захохотали.

Берег реки

На берегу реки было два чуда: музыка и кино. Музыка звучала вечерами на спортивных станциях «Динамо», «Локомотив», «Буревестник».

Эти станции представляли собой небольшие деревянные дебаркадеры, над которыми поднимались вышки для прыжков в воду. Деревянные понтоны, пригнанные друг к другу, составляли правильные четырехугольники, примыкавшие к дебаркадерам, – таковы были бассейны.

Мы купались точно в такой же воде, какая была в бассейнах, но там, всего лишь в нескольких метрах от нас, шла совершенно иная жизнь. Особенно примечательной она была вечером, когда на спортивных станциях зажигались огни – зеленые, красные, желтые. Пловцы сидели и стояли у самой вышки. Парни – в белых брюках, теннисках или футболках, в белых ботинках из парусины, начищенных зубным порошком, девушки – в легких цветастых платьях. Они смеялись, переговаривались и слушали музыку.

Да, в музыке-то и было все дело.

Мы садились на песок и тоже слушали – новые песни, старые, которые полюбили, а плохая музыка, как мы считали, здесь не звучала.

Через реки, горы и долины,Сквозь огонь, пургу и черный дым,Мы вели машины, объезжая мины,По путям-дорожкам фронтовым…

Мы тихонько подпевали, улыбались, и на душе у нас было очень хорошо.

Потом звучало танго, и пловцы танцевали. Парни держались прямо, делали замысловатые «выходы». А грудной, мягкий и чуть загадочный голос певицы проникал прямо в сердце:

В этот час, волшебный час любви,Первый раз меня любимой назови,Подари ты мне все звезды и луну,Люби меня одну…

Да, была пора первых влюбленностей, пора ожидания какой-то новой, необыкновенной жизни. Казалось, еще день, два – и она наступит.

Эти смутные ожидания нового, как я теперь понимаю, заставили брата поскорее покончить со школой. Он пошел учиться в строительный техникум. Отец выбор одобрил: теперь, после войны, строители очень нужны.

Но очень скоро я заметил, что и о техникуме, и об учебе Толя ничего не говорит. Мне было интересно, я задавал вопросы, а он или отшучивался, или занимался своими делами – чаще всего «моторчиком». Это была самодельная радиола, которая довольно неплохо работала. Детали (адаптер, динамик и т. д.) доставались самыми разнообразными путями, иногда фантастическими.

Как и пластинки. Рядом с любимыми песнями, записанными на черных рентгеновских пленках, появились и толстые пластинки Апрелевского завода – арии из опер и оперетт.

В тот год на гастроли в Саратов, почему-то зимой, приехала оперетта из Иванова. Нам очень понравился «Вольный ветер», и мы с ума сходили от куплетов Фомы и Филиппа:

Есть у нас один моряк,Он бывал во всех морях,Где не плавал ни Колумб, ни Беринг…

Однажды нашу музыку прервал нежданный визит. Пришла незнакомая худая женщина в очках, в потертом пальтишке:

– Я куратор курса, на котором учится ваш сын Анатолий…

«Куратор» прозвучало как «экзекутор».

– Вы знаете, что Анатолий второй месяц не ходит в техникум?

Отец и мать не нашлись что ответить, только глазели – то на педагога, то на Толю.

От чая куратор отказалась, ушла, получив заверения, что будут приняты самые строгие меры… вплоть до ремня.

– Ну, чем же ты занимался? – грозно спросил отец.

– В кино ходил… в театр.

– Куда?

– В театр. На оперетту.

– Вот как! В оперетку, значит! Поглядите-ка, выискался ценитель субреток!

Повисла тягостная пауза. Было слышно, как всхлипнула мама. Слово «субретка» я услышал впервые и запомнил его.

– А где же ты деньги брал? – вдруг спросила мама.

– Две простыни на Пешке толкнул.

(Пешкой называли у нас рынок, где торговали овощами, яблоками, сезонными ягодами, барахлишком, скобяными товарами.)

Мама всплеснула руками.

– А я-то их обыскалась!

Отец сжал кулаки. Говорил, срываясь на крик, что в шестнадцать лет был в ЧОНе (часть особого назначения для борьбы с контрреволюцией), в двадцать – председателем завкома.

Толя был бледен.

– Я отдам… Пойду на завод…

– На какой завод? – ужаснулась мама.

– Весоремонтный. Я уже ходил, спрашивал…

– Почему весоремонтный? – несмотря на драматичность ситуации, отец неожиданно хихикнул.

– Потому что он в центре города…

Действительно, в самом центре города был завод. Там ухал молот, что-то гремело и скрипело, и, когда я проходил мимо (рядом был кинотеатр «Ударник»), мне делалось страшновато: отчего там, за железным забором, так сильно гремит? И вот как раз в этот гром и скрежет, в это пекло и полез Анатолий.

Он стал слесарем-инструментальщиком.

Я не мог не заметить, что Толя довольно быстро переменился – раздался в плечах, стал серьезней. Но стоило ему после работы поесть и немного отдохнуть, как я, нетерпеливо поёрзывая на стуле, говорил:

– Ну что, идем?

Толя нарочно тянул, делал вид, что идти ему никуда не хочется.

А потом резко вскакивал:

– Вперед!

И мы неслись в кино.

К тому времени отцу дали квартиру в каменном доме, неподалеку от Волги, на улице Октябрьской, 24. Теперь там висит мемориальная доска, которая установлена в 2019 году к 85-летию актера театра и кино Анатолия Солоницына.

Рядом с нашим домом были и «Пионер», и «Центральный», но мы мчались в «Синий платочек» – так мы называли кинотеатр, стоявший на берегу Волги. Это был огромный деревянный сарай, выкрашенный, как и пивные ларьки, голубой краской. Сидели на длинных скамейках, врытых в землю. Пол земляной, ноги мерзли. Но зато почти всегда здесь можно было достать билет, а иногда прошмыгнуть и без билета.

Как из волшебного мешка, на экран нашего «Синего платочка» каждую неделю вытряхивались фильмы. «Индийская гробница»! «Железная маска»! «В сетях шпионажа»! А то и вовсе убийственный – «Тарзан»!

Удивительно, как среди этой мешанины кислого с пресным, талантливого и пошлого Толя сумел разобраться, отделить зерно от плевел.

Откуда нам было знать, какие фильмы смотреть, а какие нет?

В школе об увиденных фильмах можно было только шушукаться – официально смотреть их нам запрещалось. Да и что могли знать наши учителя о Лоуренсе Оливье или Чарльзе Лоутоне, Вивьен Ли или Марлен Дитрих? Прочесть о знаменитых актерах, режиссерах было негде – разве что на неряшливых фотографиях, которые покупались на базаре. По этим перепечаткам кинокадров, «карточкам», мы и узнали, что в «Тарзане» играет Джонни Вайсмюллер, а в «Двойной игре» – любимица девчонок Джанет Макдональд.

Толя пришел в восторг от Чарльза Лоутона. Разумеется, тогда мы не знали фамилии этого прославленного английского актера, любовь к которому брат сохранил до последних своих дней. Мы просто посмотрели «Мятеж на “Баунти”» и запомнили актера, который сыграл капитана Блая. После «Мятежа на “Баунти”» мы посмотрели другой английский фильм – «Рембрандт».

Картина только началась, а Толя радостно шепнул мне:

– Это он!

– Кто – он?

– Артист, ну, в фильме «Мятеж на “Баунти”».

– Да ты что?

Лоутон в образе великого живописца был совсем-совсем иным, и я не узнал актера.

– Говорят тебе, это он! – шепнул Толя и отодвинулся от меня в знак презрения.

Этот фильм нам понравился гораздо больше, чем предыдущий, особенно финальная сцена. Теперь я понимаю, что она сделана сентиментально, с явным расчетом на мелодраматический эффект, но тогда она нас буквально пронзила…

Вот нищий старик – опустившийся, с лицом, изрезанным морщинами, в котором мы с трудом узнаем великого художника, подходит к сторожу и просит его: «Пусти меня, мне надо посмотреть картину…» Сторож мнется, и тогда Рембрандт дает ему золотой. Проходит в зал, видит свой «Ночной дозор»… Картина в пыли.

Рукавом художник стирает пыль, и лица на полотне словно оживают, смотрят на нас… Рембрандт улыбается. «Почему ты смеешься, безумный старик?» – спрашивает сторож. «Я смеюсь потому, что не зря прожил жизнь», – отвечает художник, и глаза его зажигаются тем самым огнем, который горел, когда он писал «Ночной дозор»…

С годами я понял, что нравилось Анатолию в кино – исключительная правдивость.

Мы стали «собирать артистов». Завели альбом, аккуратно вклеивали туда фотографии.

Мама сохранила этот альбом. Там фото Михаила Жарова – он подпирает подбородок так, чтобы были видны наручные часы; там узенькая ленточка – кадры из «Возвращения Василия Бортникова»; там Лоуренс Оливье и Вивьен Ли в фильме «Леди Гамильтон», там целый мир…

Райские яблочки

Стоит дивная, необыкновенная осень. Говорят, такой благодати ни у нас на Волге, ни в Москве не было уже больше ста лет.

Как раз на эти последние дни лета приходится день рождения Толи. Удивительно, что именно в этот день, 30 августа, отошла к Господу наша мама.

Я думаю о ней, и вижу ее лицо. Она улыбается, зубы у нее белые, глаза карие, на лбу и на висках завитки черных густых волос – как у Кармен. Лицо это самое красивое в мире – так я считал лет, наверное, до шестнадцати.

Мне было двенадцать лет, брату – шестнадцать, когда он, как вы уже знаете, пошел работать на завод.

Есть один памятный день в веренице годов, о котором мне хочется вспомнить сегодня, – как мы с Толей решили отметить мамин день рождения.

…Вот мы уселись за стол. Передо мной лежал чистый тетрадный лист. Я обмакнул перо в чернильницу и приготовился записывать все, что мы решим купить к праздничному столу. Отец в командировке, и нам с братом выпало отметить мамин день рождения.

– Так. Картошки – два кило. Нет, лучше – три.

Почерк у меня хороший, меня за него хвалят, я отличник, а Толя вечно спешит.

– Так. Помидоры – кило. Нет, там посмотришь – штуки три возьми. Но хороших, крупных. Понял? Дальше. Лук, петрушка, укроп. Лучше возьми пучок. Но смотри – чтобы свежее все было!

– Да знаю! – раздраженно ответил я.

– Не ерепенься, пиши. Лук репчатый. Спросишь у бабок, чтоб был сладкий.

– Знаю.

– Ничего ты не знаешь. Слушайся, когда старшие говорят. Так. Огурцов соленых – штуки три. Хорошо бы свеженьких… Да где их сейчас взять! Ладно. Будет у нас салат, подсолнечное масло есть. Пожарим картошечки… Что еще? Конфеты я сам куплю, в магазине… И печенье…

– Может, пирожное? Хоть одно?

– Наверное… На нашем заводе я видел в киоске ром-бабы…Знаешь, сверху политы коричневой такой подливкой, как куличи…

– А дорогие?

– Посмотрим. Так. Хлеб у нас есть. Картошечка, салатик, потом чай… Может, сварганим и щи?

– Можно. Тогда надо капусты, какой-нибудь приправы…

– Приправа у нас есть, я смотрел. Пиши – вилок капусты… Кажется, все. Вот тебе пятерка. Держи. Как придешь с базара, начинай чистить картошку, поставь кастрюлю с водой. Не забудь посолить… Так. Еще что, не забыть… Правильно, деньги засунь в «пистончик». Если останется что, принесешь… Я как с завода приду, чтобы вода уже кипела… И все нарезано было… Понял?

Я спрятал пять рублей – купюру темно-синего цвета с гербом Советского Союза посредине – в маленький кармашек брюк, который и назывался «пистончиком». Успокаивающе кивнул брату.

Он проверял, все ли нужное взял на работу. Толя выше меня почти на голову, светловолос, голубоглаз – в отца. А я себе кажусь ужасно маленьким, у меня вихор черных волос загибается, глаза карие, щечки румяные, мне ненавистно мое лицо, хотя все говорят, что я «в маму». А уж когда говорят: «Какой хорошенький» или «Славный мальчик», я готов в ответ сказать что-нибудь грубое, обидное, чтобы не сюсюкали.

– Ну, Але (так он меня звал), не подведи. Я на тебя надеюсь.

– Не беспокойся.

Толя ушел на завод, а я быстренько собрал кошелку и отправился на Пешку.

Овощной ряд находился под деревянным навесом. Прилавки – длинные доски, на которых выставлены выращенные в садах-огородах овощи и фрукты. Почему-то покупателей почти не было, я это хорошо запомнил. Продавцы, в основном бабушки, обрадовались, увидев меня.

– Смотри-ка, какой покупатель пришел, – сказала одна из них, улыбаясь. – Чего тебе, голубок?

Я зло посмотрел на бабку, потому что она назвала меня «голубок».

Степенно достал список, составленный дома, уставился в него.

– Так, – сказал я, подражая брату, – прежде всего картошка…

– Возьми у меня, – сразу вмешалась бойкая бабушка, стоявшая рядом с той, которая назвала меня «голубком».

– А почём? – я взял одну картошку, придирчиво рассматривая ее.

– Дак дешевче не найдешь. А посмотри, кака картошечка. Хоть на выставку.

– И правда, бери у нее, – посоветовала бабка-«голубка». Все они были в платках, похожи друг на друга. Но эту, первую, которая вступила со мной в разговор, я все-таки запомнил. По глазам, по кругленькому лицу, как у нашей Бабани, которую мы любили и в первые годы приезда в этот город жили у нее. И еще по улыбке, которая не сходила с ее как будто выглаженного, без морщин, лица.

– Что у тебя там в списке? – спросила она и протянула к моему тетрадному листочку руку. Я уже перестал злиться на нее, рассмотрев, что она похожа на нашу Бабаню. Я отдал ей листок, она приблизила его к лицу.

– О, как хорошо ты пишешь! Хорошо учисси? А что эт тебя на рынок послали?

– Я отличник, – снисходительно сказал я. – Мне доверяют, вот и послали. У матери день рождения. Брат на заводе, мать на работе.

Я следил, как бойкая старушка взвешивает мне картошку – боялся, как бы не положила «под шумок» гнилья. Но картошка оказалась и в самом деле отличной. Полез за деньгами, но тут еще одна старушка, которая торговала репчатым луком и зеленью, подозвала меня к себе. Мой тетрадный листок перекочевывал от одной старушки к другой. Они смотрели в него, одобрительно кивали, оценивая мой почерк.

– А где отец? Нету? С войны не вернулся?

– Вот еще! В командировке. Потому мы с братом решили сегодня сами стол накрыть.

– О-о-о!

– Молодцы!

– И готовить умеешь?

– А то! Сколько раз на рыбалке уху варил. А щи и того проще. Надо вот только вилок хороший выбрать.

– Это у меня, – сказала еще одна бабушка. – Выбирай.

– А мясо-то для щей есть?

– А лаврушка? Перец? – наперебой интересовались бабушки.

– А еще хорошо приправу положить. Вот у меня тут есть, возьми-ка. Тут всякого я понабрала – хоть для щец, хоть для борща. Хоть если что мясное жарить.

– Мяса у нас кусочек небольшой. На щи хватит, – важно ответил я и взял из рук одной бабушки свой листочек.

– Так. Кажись, все…

– Нет, не все, – сказала еще одна бабушка, стоявшая самой последней в ряду. – Погляди, какие у меня яблочки. Ранетки. Одна к одной. Все спелые, все вкусные.

– Не, яблочки мне не положены. Не смогу.

– Сможешь! Ну-ка, дайте мне его сумку. Это тебе будет с походом!

«С походом» у нас говорили, когда давали бесплатно сверх того, что ты просил.

Бабушка насыпала мне ранеток, аккуратно упаковала все купленное.

– Ну вот, теперь все, – сказала бабушка, которую я про себя назвал «ранеткой». – Готовить, что ль, сейчас начнешь?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

См.: Костромская сторона. Кострома, 1892. Вып. 2; Описание Костромской губернии. Кострома, 1861.