Крысиная башня

–– К Рыбину, на пятнадцать тридцать.

Резкий громкий женский голос заставил Полину вздрогнуть. Она так старалась примириться с телевизором, что не сразу поняла, кто говорит, кто такой Рыбин и что значит «пятнадцать тридцать».

–– На пятнадцать тридцать к Рыбину, – раздраженно повторила женщина в оранжевом, в цвет будущего октября, пальто. Она стояла у стройки регистрации и барабанила по столешнице длинными ногтями цвета густого тумана.

–– Ждите, – невежливо ответила Полина, – Рыбин пока занят.

Она снова взъерошила ежик своей короткой стрижки и продолжила смотреть «Ты поверишь!», не обращая внимания на недовольные взгляды, которые бросала на нее клиентка. Мельник мелькнул на экране и пропал: из-за женщины Полина не успела расслышать, что про него сказали. Теперь на экране был мужчина лет сорока, с крупным носом, маленькими глазами и волосами, собранными в хвост мышиного цвета. У него была замечательная улыбка: добрая, открытая, по-детски беззащитная. Полине он понравился. Загаданный шкаф мужчина пропустил и остановился перед другим, массивным, с длинной свежей щербиной на дверце.

План сменился, и теперь Полина смотрела на лабиринт снаружи и издалека. Между ней и шкафами была ведущая, которая шептала в камеру, чтобы не могли слышать участники:

–– Константин прошел мимо нужного шкафа и остановился возле дверцы с отколотой щепкой. Приметный шкаф. Если помните, он даже не обсуждался – это было бы слишком просто. Неужели наш участник сделает такой очевидный выбор? Обидно. Помните, как хорошо Константин проходил стартовые испытания?

Участник отошел от шкафа и стоял чуть поодаль, качая головой и потирая подбородок маленькой рукой с тонкими пальцами и аккуратными, матово поблескивающими ногтями.

–– Нет, не могу. Простите, – растеряно сказал он Анне. Та уже оказалась рядом и поддерживала Константина за локоть.

–– Очень, очень жаль, – сказала она, сочувственно кивая головой. Константин доверительно прильнул к ней, будто давно был с ней знаком. – Что случилось?

–– Потоки энергетические неравнозначны, – ответил Константин. Он произнес это так искренне, что даже тонко чувствующая Полина ему поверила.

–– Понимаете, – продолжил он, – мы ищем живую энергию…

–– Так… – Анна выглядела встревоженной.

–– … а мне мертвая идет. Вперебой. От этого шкафа.

–– И что же с ним? – Анна удивилась. Она подошла к шкафу, открыла дверцу и заглянула внутрь. Там было почти пусто. На вешалке висела старая, годов восьмидесятых, вареная джинсовая куртка.

Константин прикрыл глаза и втянул воздух сквозь сжатые зубы. Его рука поднялась и закрыла лицо.

–– Да, – глухо сказал он, – она стояла так. Она стояла здесь. Потом был резкий испуг. Сердце вздрогнуло. Потом – удар. Сердце остановилось. Острое… Нож. Кажется, нож. И… обмякла вот так вот, упала… Вы простите: не могу больше, не могу…

Константин плакал.

–– Понятия не имею, о чем вы говорите, – сухо сказала Анна и отстранилась.

Полине захотелось разгадки. Она смотрела, как камера, подрагивая, следует за Константином, а он идет, опустив голову, то ли переживая поражение, то ли под впечатлением застигнувшего его видения. Другая камера показала, как из толпы на помосте вышел мужчина – очень похожий на Константина, такого же возраста, такой же комплекции, только коротко стриженый. Он спустился по лестнице вниз, вытирая ладонью текущие по щекам слезы, взял Константина за локоть и повел дальше от камер. Оператор какое-то время шел вслед за ними, потом отстал и показывал мужчин уже издалека: они стояли за фанерным щитом декорации и шептали, склонив друг к другу головы. Все было слышно: Константин забыл, что на нем остался включенный радиомикрофон.

Полина не смогла дослушать: из кабинета вышел доктор Рыбин, забрал недовольную ожидающую и ушел, а Полина осталась выписывать счет за лечение молодому парню с невнятной от заморозки дикцией.

За серым свитером парня на широком плоском экране двухмерная Анна стояла посреди толпы растерянных зрителей, качала головой и говорила:

–– Вы только подумайте! Как неожиданно! Кто бы мог подумать! У меня просто мороз по коже… Такого просто не бывает, просто не бывает…

Они сочувственно кивали, и глаза их блестели от возбуждения, как блестели бы у каждого, кто стал свидетелем чуда.

7.

Съемка длиной в десять часов была окончена, Настя сидела перед монитором и массировала веки, уже не думая о том, чтобы беречь макияж. У нее устали глаза, серый туман обволакивал предметы, в нем вспыхивали золотистые звездочки. Вспышки сопровождались короткими очередями острой головной боли. Но кроме того Настя пыталась остановить слезы. Она не понимала, почему хочет плакать. Думала, это проснулась вдруг сентиментальность, оттого что Константин блестяще сыграл свою роль.

История с убийством в шкафу понравилась ей сразу, как только Маша ее рассказала. Редакторов своих Настя любила – они всегда находили в куче мусора что-то интересное, и Маша была из лучших. Настя могла представить себе, как осторожно обрабатывала она владельца шкафа, когда поняла, что ему есть что рассказать. Наверняка она начала так:

–– Здравствуйте, Игорь, почему вы решили принять участие в нашей программе?

А Игорь, скорее всего, пожал плечами, избегая смотреть ей в глаза.

–– Ну хорошо, – тут Маша улыбнулась, слегка подалась вперед и грудью навалилась на разделявший их стол, – расскажите немного о вашем шкафе. У него есть какая-то история?

Игорь молчал и даже немного отвернулся в сторону. Маша замерла, боясь спугнуть.

–– Я выкинуть его хочу, но не могу, – сказал наконец Игорь. – Думаю, хоть бы потерялся тут у вас. Или разбился бы при перевозке.

–– Почему же? – осторожно шепнула Маша. – Что с этим шкафом?

–– В нем мама моя умерла. – Игорь помолчал немного и продолжил: – Грабитель убил. Залез в квартиру, стал рыться в вещах. Немного забрал, даже деньги не все успел найти, хотя она их особо и не прятала. И тут она вернулась. Он залез в шкаф, надеялся, что не заметит, а она как раз к шкафу пошла. Открыла дверцу, и тут он… И она… И прямо в шкаф упала. Там ее нашли. В шкафу.

Маша опять не сказала ни слова, намеренно не сказала, чтобы Игорь запомнил об этом разговоре как можно меньше и думал, что не сообщил ей никаких подробностей. Потом стала копать, задействовала связи с журналистами криминальной хроники и с полицией, осторожно поговорила с соседями. После написала Константину текст.

Настя пересмотрела разговор Константина и Игоря. Две фигуры смутно темнели за декорациями, куда не проникал свет прожекторов со съемочной площадки.

Настя нервничала, пытаясь понять, не испортили ли сюжет при съемке. Она знала, что правдивая история, пропущенная через экран, выглядит неправдоподобно, а талантливо сделанная ложь, напротив, приобретает звучную убедительность правды.

––…вижу, дверь открывается… – шептал владельцу шкафа Константин. Благодаря шепоту интонации сглаживались, и фальши почти не было слышно. – Потом – раз, раз… Будто две молнии. Сталью, серебром сверкнуло… Кровь… Падение… Мягкое. На одежду – и вниз. Еще страх вижу.

–– У мамы? – хрипло спросил Игорь.

–– Нет, – ответил Константин, его голос был мягок. – Она не успела понять, что произошло. Грабитель испугался. Вылетел из квартиры. Потом ярость… Ваша ярость. Та отметина на шкафу – это же вы. Вы хотели уничтожить его, но потом рука не поднялась…

–– Не поднялась. Шкаф был ей дорог.

–– Бабушкин. Начало века.

–– Откуда вы… Как вы… Я же не говорил ни про щепку, ни про нож. Никому не говорил. Черт, я не знаю, что с этим делать!

–– Я не думаю, что вам стоит казнить себя, и уж тем более нельзя винить шкаф, понимаете? Он видел несколько поколений вашей семьи, он хранит семейный дух. Он принял вашу маму, сделал ее кончину безболезненной. Он – ваша память. Знаете, некоторые люди просто выбрасывают из памяти все плохое. Но фокус в том, что вместе с плохим стирается и хорошее. Оно того не стоит. Берегите память о вашей маме. Заберите шкаф домой.

Настя пересмотрела эпизод несколько раз, потом прикрыла глаза и вспомнила красивое лицо Мельника. По телу ее прошла сладкая дрожь, Настя закусила губу. Потом повернулась к Гане и, пытаясь оправдать волнение, сказала:

–– Вот для этого мы и работаем. Да, пусть нам приходится создавать иллюзию. Но ради этих глаз, ради того, чтобы человек сбросил груз с души, чтобы мог пережить то страшное, что с ним произошло – ради этого стоит жить.

Ганя улыбнулся и кивнул. Он нравился ей и за эту молчаливую поддержку, и за то, что в конце концов не стал сопротивляться и оставил Мельника в проекте.

–– Ты сегодня едешь ко мне? – спросила Настя.

–– Еду, – ответил Ганя.

Он был действительно нужен ей, потому что Мельник затягивал ее, словно омут под мельничным колесом.

Эпизод четвертый

Первое испытание

1.

Саша получила свои способности по наследству от прабабушки. Об этом она рассказала Мельнику в тот год, когда познакомилась с ним.

–– Она потеряла рассудок, – говорила Саша, – потому что помогала людям. Так что я знала, что со мной когда-нибудь тоже случиться что-то в этом роде.

До того, как Саша заболела, Мельник не хотел в это верить. Он смотрел в ясные Сашины глаза, меняющие цвет вместе с небом: то темно-голубые, то холодно-серые – и не видел в них ни следа приближающейся тьмы. И все же Мельника пугало то, с какой исступленностью и самоотдачей Саша отзывалась на человеческую беду, бросалась помогать, разматывала длинные полотна шелка, разводила краски, раскладывала воображаемые кисти и писала, писала людям избавление от горя. Она словно звала к себе болезнь, словно хотела убедиться в том, что скоро придут дни боли и беспомощности. Хотела погрузиться в них быстрее, чтобы не бояться больше их приближения.

Первой болезнь почувствовала Черепашка. Однажды утром она не пришла есть и отказалась от воды. Она сидела на подоконнике, апатичная и вялая, ее нос был сухим и касался белой растрескавшейся краски. Потом кошке стало хуже. Она встала на слабые, негнущиеся лапы и начала бесцельно бродить по квартире. Ее трехцветная голова болталась из стороны в сторону. Мельник никогда не задумывался о том, что у кошек может болеть голова, он не знал, что это так пугающе выглядит.

Черепашка молчала. Рот кошки был открыт, словно она хотела жалобно мяукнуть, но не было слышно ни звука. Пройдя от одного угла комнаты до другого, она садилась, поднимала лапу и начинала царапать голову, будто пыталась достать из нее то, что болит. Отчаявшись, выпускала когти, и на бело-рыже-черной шерсти проступали бурые капельки крови.

Мельник был там в тот день. Поняв, что происходит, Саша бросилась к кошке, потом села на кровать, закрыла глаза. Мельник знал, что она будет рисовать, и стал смотреть: он мог видеть ее воображаемые краски.

Саша брызнула на ткань черным, потом рыжим. Шелк вздрогнул раз и другой. Черепашка замерла, наклонила голову, прислушиваясь к тому, что будет происходить, но не произошло ничего. Шелк вздрогнул третий раз, хотя не было ни брызг, ни касания кистью, и пятна исчезли. Вместо них возникло сердце, густо, мясисто-красное, с темными линиями артерий и вен. Сердце висело на грубых шнурках, растянутое внутри деревянной рамы, тоже написанной на шелке. Шнурки казались прочными, но над ними легкой дымкой клубился пушок верхних, чуть растрепавшихся волокон. Перетершихся волокон становилось все больше и больше. Плотные у основания шнурки внезапно истончались к серединам и начинали походить на песочные часы с вытянутым болотно-серым перешейком. Время в них стремительно текло к концу.

Шнурки оборвались, сердце стремительно рухнуло вниз.

Саша не испугалась. Она приняла падение с благодарностью. Ей хотелось, чтобы все кончилось раз и навсегда – и не было бы больше человеческих несчастий, которые она брала на себя и которые, будто чрезмерную ношу, не могла нести. И чтобы Мельника больше не было. Но он был, видел ее сердце и то, как, пошатнувшись, она упала на кровать. Мельник позвал Риту.

Рита дочь не отпустила. До приезда скорой она держала Сашу за руку и непрерывно звала: приказывала, просила, убеждала, умоляла, пела и даже смеялась. Голос мамы остановил падение болезненно и резко, будто страховочный трос. Саша пыталась отделаться от него, но отцепиться не могла и висела между небом и землей, потерянная и испуганная, пока по венам ее не потекло к сердцу лекарство.

2.

Мельник думал, что больше не сможет найти ту замечательную забегаловку, но, как ни странно, она оказалась на месте. Он сел за тот же столик и заказал тот же завтрак.

В кафе снова не было ни одного посетителя, но Александра подошла к нему не сразу: она не находила нужным суетиться только из-за того, что Мельник – ее единственный клиент. Она принесла ему яичницу, блины, большую чашку горячего чая, и Мельник отметил, что Александра изменилась: выщипала жесткие темные волоски с подбородка и, пожалуй, воспользовалась пудрой, чтобы лицо ее не блестело. Переставляя тарелки и чашку с подноса на стол, она даже слегка улыбалась, но Мельник сделал вид, что ничего не заметил, чтобы не смущать ее.

–– Спасибо. Мне у вас нравится, я буду заходить часто, – сказал он, стараясь звучать серьезно. Александра отошла от столика, с показным равнодушием пожимая плечами, но легкий жест, которым она подхватила поднос, скорее всего, означал, что она не против. Мельник улыбнулся: она ему нравилась.

Когда он закончил завтракать, Александры на месте снова не было. Мельник подошел к стойке, заглянул за нее, но никого не увидел. Только там, где в прошлый раз лежала распластанная книга, стояла в лужице пролитого кофе маленькая белая чашка с мельницей Пикассо на испачканном боку. Мельник попытался поднять ее, но чашка присохла к стойке и отлипла с трудом. Второй ее бок был снежно-бел. Там не было ни Дон Кихота, ни Санчо Пансы.

Над стойкой, невидимый из зала, висел на кронштейне плоский телевизор. Он был включен, но на экране мелькал снег. Шипения слышно не было – индикатор в углу показывал, что динамики отключены. От этого беззвучного снега и синего отблеска экрана Мельнику стало не по себе. Ему хотелось уйти, да и время поджимало. В конце концов он решил не ждать и положил деньги на стойку. Убирая бумажник в карман пальто, он оглянулся по сторонам и увидел дверь в другом конце зала. Он подумал, что это может быть служебное помещение, и пошел туда, чтобы сказать Александре про деньги, но перед тем, как взяться за ручку, зачем-то запахнул пальто. Круглая ручка повернулась с трудом: Мельнику показалось, что его ладонь слегка прилипла к металлу, как бывает зимой, в мороз.

Дверь распахнулась, и Мельник попал туда, где было по-настоящему холодно. За дверью царила глубокая, тихая, морозная ночь. Луна всходила над горизонтом, ее синевато-желтое свечение заставляло мерцать мириады усыпавших землю снежинок. Угольно-черные тени ветвистых деревьев лежали на ровных волнах просторной снежной поляны причудливым узором, служа рамой для белого пространства, украшая и ограждая его. Эта рама, и снег, и холодный свет луны делали пейзаж похожим на телевизионный экран, работающий без звука.

Мельник, будто завороженный, сделал несколько шагов вперед, выпустил из руки круглую ручку, и дверь мягко закрылась у него за спиной. Летние ботинки заскользили по снегу, холод охватил Мельника с ног до головы, но он терпел, вглядываясь вперед и вниз: лежащее перед ним поле спускалось к неширокой стремительной речке, пронзительно-черной, как провал в никуда. Мельник вспомнил о Саше и начал искать глазами мост, но не увидел его. Круглой башни тоже не было видно, но Мельник был почти уверен, что она скрывается за лесом по правую руку от него. Только мельничное колесо темнело на фоне сияющей белизны противоположного берега.

Мельник вгляделся в сплетение черных и белых пятен. Он чувствовал опасность, исходящую от этого места. Ему очень хотелось пройти вниз по полю к реке, чтобы разобраться, в чем тут дело, но он не мог этого сделать сейчас, потому что спешил на съемки. Обжигающий порыв ледяного ветра ударил ему в лицо, Мельник невольно склонил голову и повернул назад. За его спиной была узкая, бледно-серая стена забегаловки. Щели вокруг входной двери сочились электрическим светом. Большое окно тонуло в густых еловых лапах. Ельник был темен и непроницаем. Когда ветер ударил второй раз, где-то в глубине леса соскользнул с ветвей пласты слежавшегося снега. Одна из ближних елей уронила вниз тонкую сосульку. Сосулька врезалась в плотный сугроб и, будто умело брошенный кинжал, срезала покосившуюся верхушку: как будто открылся белый ларец, в глубине которого скрывалось что-то темное. Мельник готов был поклясться, что он видит плечо и часть безволосой головы, но он не мог утверждать: его нога уже переступила порог, и он стал тем, кто живет в знойном дне, а морозная ночь осталась позади, за дверью, захлопнутой ветром.

Мельник стоял на пороге кафе и пытался осознать, насколько реально то, что с ним произошло. Онемевшая шея и мертвенно-бледные пальцы рук не могли служить доказательством: ведь в последнее время он жил с чувством постоянного холода, которое отступало только от пищи, поданной женскими руками, но на плечах его черного пальто лежал крупный бисер растаявшего снега. Стряхивая капли, Мельник пошел к выходу и увидел Александру. Она стояла за стойкой и с показной тщательностью протирала и без того чистый бокал. Перед ней не было ни денег, ни грязной кофейной чашки, зато стоял высокий стакан с горячим молоком.

–– За счет заведения, – сказала Александра и подвинула стакан к Мельнику.

3.

–– Все участники шоу делятся пополам, пять на пять. Конечно, зрители о таком делении знать не должны, но оно должно быть у нас в головах.

Первая пятерка – неудачники. Их миссия – развлекать и раздражать. Они – свита, которая делает короля. Зрителю должно быть с самого начала ясно, что они слабаки. У них мало удачных выступлений, у них мало болельщиков. Они оттеняют тех, среди кого потом обнаружится настоящий победитель. Основная функция этой пятерки – быть материалом на вылет. Пока они исчезают из шоу, зритель привыкает к будущим звездам, проникается к ним уважением, иногда даже испытывает восхищение или страх.

Типажи среди аутсайдеров могут быть разные. Хорошо, если есть два незапоминающихся человека: от них можно будет избавиться в первых программах, не потеряв зрителей. Затем, нужен кто-то очень неприятный – его можно подержать подольше, чтобы зрители вздохнули с облегчением, когда он вылетит. И хорошо бы отыскать парочку экзотических персонажей, или даже сумасшедших, над которыми можно хорошенько посмеяться.

В пятерке неудачников обязательно должны оказаться те, кто искренне верит в свою исключительность и одаренность. Это придаст шоу оттенок правдоподобия и одновременно выставит их особенно нелепыми.

В пятерке лидеров, напротив, должны оказаться профессиональные маги, не зависящие от озарений и вдохновения. Это должны быть люди практикующие, опытные, понимающие, что чудес не бывает…

–– То есть, мошенники?

–– Нет, не мошенники. Люди, помогающие тем, кто страдает или отчаялся, под видом магов. Главное, чтобы они подходили к делу прагматически, потому что непредсказуемость способна погубить любое шоу.

Тут тоже важны типажи. С учетом нашей аудитории – а это обычно малообразованные женщины разного возраста, преимущественно за тридцать – расклад может быть такой: допустим, бледный полупрозрачный ребенок, чтобы подключить материнский инстинкт; простая спокойная женщина, скорее некрасивая – чтобы могла восприниматься как подруга и не казалась соперницей; два мужчины, один постарше, другой помоложе, не красавцы, но обаятельные, положительные персонажи со светлыми, открытыми лицами; ну и раздражающий фактор должен быть обязательно – ведьма или цыганка, с яркими чертами лица, злобная, резкая, пугающая… Ну, ты же понимаешь, это только приблизительный расклад. Возможны варианты.

–– И кто же из них должен выиграть?

–– Лучший. Не забывай: у нас честное шоу.

4.

Второй выпуск шоу Полина тоже смотрела на работе – дома у нее телевизора не было. К началу программы холл опустел, пациенты расселись по креслам, открыв напряженные рты навстречу вращающимся жалам бормашин, и ее никто не отвлекал. Она уже немного привыкла к роли зрителя, и теперь внимательно всматривалась в лица десяти человек, среди которых был Мельник, бледный от напряжения, серьезный и странно скованный в движениях. Когда Мельника представляли зрителям, о нем сказали: «ясновидящий». Полина пожала плечами.

Участникам должны были завязать глаза и проводить их в комнату, в которой находился известный человек. От них требовалось рассказать о нем все, что можно: программа во многом жила за счет того, что влезала в интимную жизнь звезд.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

             «Ничто не длится вечно кроме земли и неба…» – строчка из песни группы «Kansas». Слова Керри Ливгрена.

2

             «Ни за какие деньги не купить еще одной минуты»

3

             «Пыль на ветру…»