Быть иль… Казаться

«Прав был Алик, – думал Иван, – какие воины из любителей пива?»

Конечно, не всех, не вступивших в ополчение, стоило подозревать в равнодушии или трусости. Кто-то из гражданских выполнял свой долг в коммунальных службах, под осколками и пулями восстанавливая линии электропередач или залатывая повреждённые газовые и водопроводные трубы. В осаждённых городах часто возникали проблемы с электро-, газо- и водоснабжением. Кто-то развозил прятавшимся от обстрелов людям хлеб и воду, кто-то привозил и распределял гуманитарную помощь: продукты, медикаменты, вещи. Кто-то работал на заводах и в мастерских, чиня выведенную из строя военную технику или производя насущно необходимое для нормального функционирования городского хозяйства. А кто-то приходил на позиции ополченцев, чтобы в свободное от работы время углубить окопы или накрыть блиндаж – помочь, чем может.

Все не могли оставить работу и взять в руки оружие, да и оружия столько не было, чтоб на всех хватило.

Одним словом, были профессии необходимые, первоочередные для жизни населения городов и сёл. Это и медработники, конечно, и водители, развозившие продукты по точкам торговли, и работники сельского хозяйства, и производители пищевых продуктов, да мало ли таких профессий?

«И разве можно осуждать отца многодетного семейства, вывозившего свою семью из-под обстрелов в Россию? Мог ли он оставить жену и детей в незнакомой стране и вернуться воевать? – рассуждал Иван. – Тут каждый сам за себя решает, это всё – очень личный вопрос. Вот брат, к примеру, рядом воюет, а у него трое спиногрызов».

Но ведь один процент от возможного – это не ответ, это приговор. Приговор обществу, приговор личности. Если речь идёт о защите родной земли, а вскормленные ею дети покидают мать, и не мать она для них вовсе, а что-то безличное и безразличное – это приговор всей системе, самим мировоззренческим основам современного человека, его безразличию, безыдейности и ханжеству.

Сколько из тех, кто выходил на многотысячные митинги, позже оказалось в строю? Десятая часть? Двадцатая? Сотая? Неужто они обманывали себя тем, что стоит немного покричать, и всё изменится, либо кто-то сделает за них всю работу? Выходит, люди живут иллюзиями? Чего же стоит весь этот уклад, который ничего, кроме пустых надежд и ложных устремлений, предложить и обеспечить не может? «Фабрика грёз» – двадцать первый век.

Другой вопрос в том, сколько из тех, кто взялся за оружие, было готово воевать за Родину, а не радостно ухватилось за предоставившуюся возможность отомстить обидчикам, пограбить «награбленное», подняться наконец-то над теми, кому завидовал, и доказать своё мнимое превосходство.

Всяких людей встречал Иван в рядах ополчения: были здесь и трусы, и герои, благородные души и подлецы, идеалисты и неспособные к восприятию любой идеологии настоящие сумасшедшие.

Сам он знал наверняка немногое – то, что его место здесь, и что он должен здесь делать.

А ещё он видел поступки, которые остаются в памяти навсегда и дают смысл, даже когда всё вокруг кажется совсем пустым и никчемным.

Следующая операция последовала уже через два-три дня. Группа из нескольких автомобилей и микроавтобусов проследовала на сто километров в юго-западном направлении. Конечной целью являлось уничтожение вражеского лагеря под Волновахой. Планировалось также захватить вооружение и боевую технику, с этой целью в пикапе, в котором ехал Иван, транспортировались канистры с дизельным топливом.

Противник не ждал нападения – схватка была короткой, победа полной. Силы ополчения потеряли убитым одного бойца, у противника потери составили около полутора десятка бойцов и несколько единиц техники. Захватить «коробочки» тогда не удалось, зато пополнили арсенал полусотней единиц стрелкового оружия (автоматы, пулеметы), магазинами, патронами. К потерям ополченцев также можно было отнести брошенный на дороге микроавтобус.

Уже после того, как отряд повстанцев отошёл, оставшихся в живых солдат противника накрыли огнём свои же «вертушки».

Позже Иван узнал, что подвергшееся нападению подразделение противника отказалось выполнять полученную команду – заходить в город на зачистку. Солдаты не стали воевать с мирными жителями и в итоге поплатились своими жизнями.

«Война – жестокая штука. Тут гибнут и правые, и виноватые. Только ответ они будут там по-разному держать», – подытожил Иван свои размышления, подавив оставшееся после операции чувство неудовлетворённости.

Через несколько дней ему довелось участвовать в операции по поддержке отряда ополченцев, занявшего терминал в аэропорту.

Подразделение Егора, прибыв на место, рассредоточилось повзводно. Группе, в которой оказались Иван и Вал, указали позицию под мостом и поставили задачу прикрытия основных сил от средств авиации.

В воздухе, действительно, на короткое время появлялись Сушки: они отстреливали тепловые ловушки, выпускали ракеты и уходили, были замечены и «крокодилы». В аэропорту шёл бой, до их позиции доносились его отзвуки: выстрелы миномётов, взрывы, автоматные и пулемётные очереди.

Иван подошёл к старшему группы, молодому, но уже богатому опытом ветерану боевых действий:

– Послушай, а чем бороться с воздушными целями? АКМ – всё-таки несерьёзно, а из мухи попасть ещё надо…

– Да всё понятно. Приказ ты слышал… Хоть из рогатки будем сбивать, – невесело усмехнулся старший.

– Да и место здесь крайне неудачное, – продолжил Иван, – ты представляешь, что будет, если крокодил или СУшка НУРами сюда, под мост, шарахнет?!

– М-да, тогда нам всем каюк настанет, – спокойно оценил последствия его визави. – Приказано тут стоять.

С приказом не поспоришь. Иван рассеянно смотрел на небо, когда к нему приблизился знакомый парнишка:

– Вань, я из мухи предохранитель дёрнул и выкинул, а вертушка уже ушла…

– Давай посмотрим, где бросил – место помнишь?

Ничего они в траве не обнаружили, но вышли из положения, найдя замену в куске проволоки.

Движение в воздухе прекратилось вскоре после их прибытия, но выстрелы в аэропорту были слышны ещё долго.

В тот день позицию под мостом занимало ещё одно подразделение – было тесновато, и большинство бойцов разместились вверху, на склонах, в тени.

Иван заметил, что один из бойцов их группы разлёгся с ПКМом у опоры моста, выжидающе посматривая в небо.

– Чёрт, ты что высматриваешь?

Тот нехотя протянул:

– Вертушку жду: покажется – собью.

– Ты собрался крокодил из своей пукалки приземлить?! – Иван занервничал, наблюдая тупую уверенность пулемётчика в необходимости совершения неадекватных действий. – Ты понимаешь, что после его ответки не будет ни моста, ни нас?!

Чёрт, очевидно, ничего не представлял и не собирался заниматься таким бесполезным делом:

– Может, собью всё-таки… А ты что предлагаешь, смотреть на них?

Иван молча повернулся, снова подошёл к старшему:

– Слушай, этот дебил собрался из пулемёта «двадцать четвёрку» сбивать. Если попытается, прилетит ответка, сам понимаешь. Давай я его пристрелю из ПМа – так лучше будет.

Старший посмотрел на пулемётчика и крикнул ему:

– Чёрт! Уйди оттуда! Займи позицию сверху, направление – аэропорт, цели наземные!

Чёрт с недовольным видом неторопливо полез по склону под мост.

Прошло ещё немного времени, и соседи, оставшиеся по какой-то причине без командира, возроптали. На кратком собрании, устроенном прямо под мостом, они приняли решение уходить.

В происходящее неожиданно вмешался Вал:

– Отставить панику! Вы приказ получили?! Выполняйте! Обороняйте указанную позицию! Вы же не стадо баранов, вы бойцы народной армии! Ждите дальнейших указаний командования!

Эта взбучка подействовала – уходить бойцы передумали.

Томительное ожидание продолжалось, новых указаний не поступало.

Вдруг со стороны аэропорта, но уже гораздо ближе послышались автоматные очереди, тут же их звонко поддержал пулемёт – казалось, одновременно стреляет по меньшей мере рота. Бойцы их группы также открыли беглый огонь в направлении аэропорта.

Иван стоял внизу, посреди дороги, и, не понимая, смотрел вверх: никакой команды не было, куда они стреляют?! Он заметил, что стрельба ведётся беспорядочная: знакомый ему мелкий бизнесмен Бородка, отвернувшись, поднял руки с автоматом, так что они едва превышали уровень почвы, и поливал пространство примерно в том же направлении, что и остальные. Из состояния застывшего недоумения его вывела пуля, ударившая в асфальт в полуметре от него – Иван взорвался:

– Вы, ослы драные, что творите?! Куда стреляете?! Кто приказ дал?!

Но стрельба и без того прекратилась так же внезапно, как и началась. Выяснилось, что огонь открыли после того как заметили, что бойцы соседнего взвода подразделения перестреливаются с несущимися на полной скорости КАМАЗами.

Позже, когда все стянулись к месту погрузки на грузовики, Иван услышал от худого вечно небритого ветерана Мазая, как всё было.

– Нам только отмаячили по радейке, что правосеки на прорыв пошли, а тут эти КАМАЗы несутся… Очередь из кузова над моей головой – херак! Чуть не цепануло! На стенке, за мной, след остался! Я в ответку с РПК полрожка им в кузов закинул – мало не покажется! – добавил он с усмешкой.

И только после возвращения назад, в своё расположение, кто утром, а кто и много позже, они узнали кого расстреливали в тех КАМАЗах.

Когда на ОБОПе (новом штабе и месте постоянной дислокации части местного ополчения) появился этот паренёк в желтой футболке, Иван не заметил. Он казался чудным и немного неуместным в своей гражданской одежде и каким-то неприкаянным видом. Позже кто-то рассказал Ивану, что он периодически теряет сознание. «Странно, – подумал он тогда, – кто он и что здесь делает?»

Но было не до размышлений о всех странных людях, случайно встречавшихся в его жизни – дел хватало. И всё же пришло время, и ответы на промелькнувшие в его уме вопросы были получены.

Как-то знакомый предложил Ивану проехаться в городок соседней области, он согласился и уже в дороге узнал, что сопровождает группу раненых добровольцев. Немного подлечившись, нескольких перебинтованных кавказцев и уже знакомый Ивану по ОБОПу парень направлялись домой, «за ленточку».

Эта короткая дорога вместила в себя много информации, но после услышанного вопросов только прибавилось.

Выяснилось, что «странный» паренёк – один из выживших в расстрелянных под аэропортом КАМАЗах. Приехавшие из разных уголков России добровольцы, с горящими идеей сердцами, были кем-то цинично использованы как пушечное мясо. По официальной версии, тогда произошла ошибка: занимавшим здание терминала бойцам дали приказ прорываться через «окружение», ополченцам, окружавшим аэропорт, передали сообщение о попытке прорыва со стороны «правосеков» (которых, кстати, на этой территории вообще не было). Так случилась трагедия.

Большинство из ребят выжили, но столкнулись с цинизмом мародёрства. Ничего из заблаговременно приобретённой ими амуниции и приборов не уцелело, украли всё. Очевидно, что совершили это те самые подонки, которые только что стреляли в них, но, подойдя к машинам, не могли не узнать о страшной ошибке – даже на окровавленной форме выделялись георгиевские ленты.

Человеческая низость подчас кажется нечеловеческой, ввиду невозможности для нормального сознания воспринять её мотивацию, позволяющую преодолевать мощные моральные запреты, жизнеутверждающие установки, которые только и позволяют мыслящему существу осознавать себя человеком. Пострадавшие в этой чудовищной мясорубке люди приехали за тысячи километров защищать землю своих братьев, но были преданы и руководством, и рядовыми бойцами.

Мотивы командовавшего операцией были Ивану совершенно непонятны: бывший командир спецподразделения проявил в этой операции невиданную халатность, заставлявшую задуматься о том, чью сторону в этом вооружённом конфликте он держит. Мразь рангом пониже просто корыстно воспользовалась несчастьем ближнего, которое, – будь они людьми, а не падалью, – было бы их несчастьем. Презреть беду пришедшего тебе на помощь, жадно распихивая по карманам «ништяки», может только нелюдь.

Во время этого рассказа Ивану было стыдно. Он не стрелял в грузовики, мчавшиеся из аэропорта, не крал у раненых и убитых их вещи, но содеянная гнусность легла пятном на всём ополчении, на всех жителях Донбасского края, пусть открытых обвинений в этом и не прозвучало.

«Руководителя, организовавшего убийство ребят, и простых мародёров, обворовавших их, объединяет та лёгкость, с которой они переступают через принципы человеческого сосуществования, соблюдение которых в известной мере является гарантом психического здоровья, – думалось ему. – Их действия происходят из одного и того же душевного порока: крайний эгоцентризм обусловливает абсолютное безразличие к любой, отличной от их собственной, жизни. Но подобный дефект развития предполагает также признаки умственной дегенерации».

Иван расценил происшедшее как гнусную провокацию, имевшую целью остановить поток добровольцев из Российской Федерации. Возможно, смысл этого иудиного деяния был иной, кто знает? Серьёзного разбирательства не было. Никто так и не ответил за это преступление.

Прошло ещё немного времени, и Иван встретился со своими старыми товарищами: группа Дикаря влилась в состав сил городского ополчения.

Иван тогда вспомнил свой, сейчас казалось, давнишний разговор с Валом – его, к сожалению, на тот момент на месте не было, поскольку он выполнял отдельное задание во главе своего небольшого, но боеспособного отряда. Время пролетело незаметно – полтора месяца, как один день.

Ребята рассказывали всякое: о боях, об обстрелах города, о героизме и предательстве, утечке строго секретной информации и неожиданных «чудесных совпадениях».

На следующий день по нелепой трагической случайности погиб Василий, бывший учитель, строгий, но очень добрый человек, пользовавшийся любовью и уважением своих боевых товарищей. Они рассказывали, как, передвигаясь по незнакомой местности в лесу, Вася просил их соблюдать дистанцию: если бы он, возглавляя группу, зацепил растяжку, то пострадали бы и те, кто находился рядом. Дикарь вспомнил, как Вася, изучавший только что полученную винтовку Драгунова, заметил в небе беспилотник. «Как считаешь, Сань, попробовать?» – и первым же выстрелом сбил его, хотя оружие не было пристреляно.

Выжил в аду кромешном, чтобы подорваться на поставленной своими же мине, забывшись в телефонном разговоре…

Иван снова занял свое место в группе: выезжали по несколько раз в день, дел хватало.

Исполняя договорённость, достигнутую между Министерством обороны вражеской стороны и руководством Народной Армии, группа Дикаря участвовала в передаче тел погибших бойцов десантной бригады ВСУ из аэропорта Луганска.

Как Иван узнал от местных, ранее в занятом десантниками аэропорту произошел вооружённый конфликт: часть бойцов отказалась выполнять приказы преступного командования и подняла над зданием триколор. Завязался бой – мятежные десантники выстояли, тогда задачу уничтожить поставили перед авиацией…

Задачей группы Дикаря была транспортировка останков погибших до границ области, контролируемой силами ополчения, и передача «груза-двести» противной стороне. Всё прошло без осложнений, но приятного в этой миссии было мало: удручало сознание такого печального конца отважных воинов, а трупный запах от контейнера, из которого всю дорогу сочилась желтоватая жижа, казалось навсегда пропитал машины, одежду, кожу и проник глубоко внутрь.

В середине месяца произошёл первый в городской черте авианалёт: штурмовик противника атаковал здание УВД, в котором всё ещё размещался личный состав ополчения. В результате бомбометания погиб боец, несколько человек были ранены. Самолёт был сбит.

С этого времени начались регулярные авианалёты на город и пригородные районы. Самолёты бомбили места расположения ополчения, впрочем, как правило, безрезультатно. Иногда их сбивали, и на поиски парашютировавшегося лётчика бросали весь свободный личный состав. Найти их почти никогда не удавалось из-за высокой скорости самолёта: обычно они приземлялись где-то далеко от места поражения их машины, нередко – на территории, подконтрольной ВСУ.

Ивану считал, что зачастую неудачные бомбометания объяснялись не столько непрофессионализмом лётчиков, сколько их нежеланием выполнять боевые задачи. Тому в подтверждение были десятки свидетельств знакомых ополченцев, рассказывавших о прилёте пустых болванок на позиции и других демонстрациях доброй воли формальными противниками.

Это была гражданская война, и симпатии многих людей, оказавшихся по ту сторону, тяготели к тем, кто осмелился заявить о своей позиции, отвергнув карикатурных марионеток, навязанных Западом.

VI

Вскоре Дикарь получил под своё командование гарнизон посёлка к северу от города. Ввиду исключительной важности удержания обороны города в этом опасном направлении здесь была сосредоточена наиболее мощная группировка сил городского ополчения. За короткое время формирования её численный состав достиг уровня батальона; несколько танков и установок «Град», взвода разведки, зенитной артиллерии, миномётчиков, АГС-ников и отделение снайперов представляли собой грозную силу.

В сжатые сроки на территории бывшего интерната, где разместился отряд, были возведены фортификационные сооружения, вырыты капониры для техники, окопы и блиндажи.

Противнику стало известно о занятии подразделением этого расположения практически сразу – с первых же дней начались регулярные авианалёты, поначалу совершенно неэффективные: кассетные бомбы приземлялись на значительном удалении от стен лагеря. Непонятной оставалась причина неудачных атак с воздуха: то ли виной тому была слабая подготовка личного состава, выполнявшего боевую задачу, то ли лётчики опасались попасть под огонь зенитной артиллерии (за три месяца ЗУ-23-2 сбили до пяти самолётов противника), то ли причина крылась в их нежелании выполнять преступные приказы командования. Ополченцев мало занимали эти вопросы, главное – бомбы падали далеко, и никто от этого пострадать не мог.

Первая же ночная вылазка, предпринятая Дикарём, увенчалась успехом. Группа из одного автомобиля-пикапа, с размещённым в кузове расчётом АГС, и двух танков отправилась навестить уже знакомую воинскую часть.

Один танк не доехал, заглохнув в нескольких километрах от базы, но, несмотря на эту потерю, группа продолжила выполнение боевой задачи. Иван сидел на заднем сиденье, за Саней, и молчал. Рядом с ним развалился его крымский товарищ Денис, тоже не особо разговорчивый этим вечером. Только Дуримар за рулём всё пытался разговорить Дикаря сообщением своих глубоких познаний касаемо деталей боевой обстановки.

Прибыв в пункт назначения, они оставили машину во дворе дома, выходящего фасадом на расположение части. Позицию выбрали за углом, скрывавшим стоявший напротив БТР. По сигналу Дикаря выстрелом из РПГ-7 Денис уничтожил бронемашину. Иван стоял немного в стороне, но почувствовал удар горячего воздуха по ногам.

Сразу же начался ответный огонь из автоматов и пулемётов: часовые, несомненно, услышали шум двигателя приближавшегося танка и успели подготовиться к отражению атаки. Стрельба была беспорядочной, частые удары пуль об асфальт дороги высекали весёлые искорки.

Подошёл танк и сходу открыл огонь по зданиям на территории части; его задачей было, скорее, отвлечь внимание солдат от пешей группы, вызвать панику, чем уничтожить какие-то конкретные объекты.

Иван попытался выстрелить по вспышкам огня из «мухи» – осечка, ещё одна попытка – снова осечка. Он аккуратно положил трубу, направив её в сторону противника, как и требует инструкция, и тут заметил, что Дикарь и Денис уже находятся по другую сторону прохода между домами, а рядом с ним стоит, дико вращая глазами, Дуримар. Иван понял, что задержался, пока возился с «мухой», пропустив мимо ушей команду об отходе.

Пули густо щёлкали по асфальту дворового проезда – Дикарь оценил ситуацию и быстро, с бедра, произвёл три выстрела из подствольника по неумолкающей огневой точке. Видимо, не зря он славился своим умением – пулемёт затих, и двое отставших бегом присоединились к своим.

Уже в машине Саня минуту или две не мог справиться с тяжёлой отдышкой. Обеспокоенный Дуримар полез к нему с расспросами, но тот жестом остановил его.

Иван понял, что командир пережил не самые лучшие моменты своей жизни из-за их медлительности. И ещё понял, что он скорее сам костьми ляжет, но всех своих доставит домой целыми.

Обратно добрались без приключений. Дикарь ругал командира танка, который, вместо того чтобы кружить вокруг части, осыпая её снарядами, выстрелил пару раз и был таков. С лёгкой руки Сани к нему пристал новый позывной – «Медуза».

Позже узнали, что потери противника в этой стычке составили: БТР, два боевика «Правого Сектора» и несколько раненых солдат.

С начала боевых действий ополченцы ещё два-три месяца беспрепятственно посещали этот стотысячный город. Здесь был даже штаб народной армии из нескольких человек, каким-то образом сосуществовавший с военными.

Егор в то время не мог оказать им значительной помощи людьми, поскольку ослабил бы тем самым оборону своего города. Но оружием он делился, присылаемых из городков бойцов обучали азам военного дела – делалось всё возможное в тех условиях.

И таких городов было немало: из-за нехватки людей контингент ополчения в них был ничтожно мал и не смог оказать серьёзного сопротивления армии, когда началась масштабная «антитеррористическая операция».

Потом, после занятия многих небольших населённых пунктов военными и отребьем из нацбатов, местные жители взвыли: «Когда вы фашистов отсюда выбьете?! Приходите скорей!»

Иван, когда слышал об этом, злился: «О чём же вы раньше думали? Почему не брали оружие сами? Хата с краю была?»

Как-то при очередном визите к воинской части Иван проходил мимо многоэтажного дома и услышал сверху недовольное: «Что вы тут забыли? Нечем заняться – автоматы похватали?»

Он поднял голову и увидел на балконе одного из верхних этажей толстого мужчину в майке, рядом с ним стояла женщина.

– У тебя, боров, забыл поинтересоваться, чем мне заниматься, – зло ответил Иван и поднял ствол автомата.

Тех как ветром сдуло.

Был и другой случай, в городке Луганской области, через который группа проезжала на пути к пограничному пункту. Здесь они сделали краткую остановку, по-видимому, с целью налаживания взаимодействия.

Иван с товарищем зашли в ближайший продуктовый магазин узнать, не заварят ли им чай. Продавщица ответила утвердительно, и они устроились в конце небольшой очереди. Иван обратил внимание на миловидную женщину лет тридцати пяти, вошедшую в магазин и бросившую на них быстрый взгляд. Им заварили чай, и они уже собирались выходить, когда она всё-таки не вытерпела:

– Что вы тут забыли, вояки?! Что ж вам дома-то не сидится?!

Взгляд её был злой и язвительный. Иван понял, что она боится: из-за того, что они здесь, сюда придёт война. Он мог бы ответить ей, что у них в городе давно стоят казаки, что они здесь не задержатся и уже уходят, но его задело за живое.

– Вам, я вижу, неспокойно. Ничего ни в какое место не колет?

– Не колет, – с пылом ответила женщина, обманувшись его спокойным тоном. – Ещё б вы глаза не кололи, и совсем было бы хорошо!

– Значит, нечему колоть, – посочувствовал Иван, – нет у Вас совести, выходит. Или есть, но только не про нашу честь?

Она зло смотрела на него, не находя нужных слов, а он продолжал:

– У Вас, наверное, какой-то особый взгляд на вещи? Вам всё равно, что фашисты сюда придут и творить будут, что захотят?

– Да пусть бы и творили, что захотят, лишь бы войны не было! – взорвалась женщина.

Уже на пороге Иван развернулся к ней:

– Будет всё обратно Вашим чаяниям: фашистов мы сюда не допустим. А взгляды-то свои Вы всё ж лучше бы пересмотрели, не поймут Вас люди.

На улице, пока они пили чай, он думал, что всё-таки её можно понять. Наверняка, у неё дети, и она переживала за них, как и любая мать. Что же может быть хуже для матери, чем война?

Иван интересовался историей и вспомнил, что читал где-то, как во время Великой Отечественной войны в одном шахтёрском городе женщины подняли бунт против Советской власти и не дали при отступлении наших войск взорвать шахты. Их волновал, – и, если рассудить здраво, никак не мог не волновать, – вопрос: «А где наши мужики работать будут?!» Они думали о своих семьях. А о других семьях думать им было некогда, и то, что уголь фашистам на военные заводы и в топки паровозов пойдёт, их тоже не особенно волновало – их семьи не будут голодать.

Пока враг распространял клеветническую информацию о произошедшей интервенции и недовольстве местного населения, люди помогали своим защитникам как могли: бабушки несли на блокпосты сваренный борщ, бизнесмены завозили продукты и сигареты, молодежь шла вступать в ряды ополчения. Конечно, не только юнцы занимали место в строю, на памяти Ивана были даже немощные старики, старавшиеся доказать свою способность пользоваться оружием. Добрую половину сил ополчения составляли мужчины средних лет, бывшие шахтёры, заводчане и колхозники.