Дыхание светлячков

Мы всерьез собирались выпросить пшеницу и всякую зелень с кухни, чтобы сделать рацион Ылкэпэнеру четко по инструкции. В сутки четыреста грамм мяса или рыбы, семьдесят миллилитров молока, сто пятьдесят грамм овощей и семьдесят грамм злаков, а еще нам требовались для этого собственные весы или хотя бы набор мерных приспособлений, но над нами долго и громко смеялись. А потом снабженцы подарили пакет собачьего корма размером, да и весом с самого Ылкэпэнера. В составе обнаружилась не вся тундра, но большая часть нужных белому зверю элементов.

За этими хлопотами и попытками учить французский, я осознала окончательно, что мы покидаем родные края только тогда, когда за бортом вместо берега, местами не отличимого от ледяных полей, возникла громада ледокола.

«Таймыр-10» , черно-алый гигант, тридцати метров в ширину и сто сорока восьми в длину, вероятно, выглядел странно для непривычных к подобной технике глаз. За черным бортом возвышался, словно вырезанный из какого-нибудь города, массивный семиэтажный многоквартирный дом, увенчанный казалось бы карнизом с выступающей застекленной лоджией. На деле это сооружение, венчающее «дом» – верхняя палуба и капитанский мостик. Выкрашено все в ярко-алый, немного потемневший от времени цвет, приближающийся к сочному вишневому. Мы моментально в него влюбились, хотя наши с сестрой любимые цвета – белый и все оттенки тающего льда. Тали даже запретила звать себя полным именем, предпочитая сокращенное, подразумевавшее слово «таять». Но увидеть «Таймыр-10» и не полюбить его оказалось невозможным. Тем более, в названии содержалось мое имя – Тали тут же придумала легенду, как полуостров назвали в честь некой Таисии «миром Таи», но живущие там малые народы говорили название на свой лад, так «мир» превратился в «мыр» да так и вернулся в русский язык и в название ледокола. Профессор Василевич, стоявший рядом, улыбался ее истории, напоминавшей, по его словам, искрометные импровизации одного из студентов, который ничего не выучил к экзамену, но не сдавался.

Пока судно снабжения огибало «фасад» ледокола, мы с Тали не переставали восхищаться, как это все не опрокидывается в воду, ведь спереди казалось – «дом» гораздо больше самого корабля.

Другие страны тут же забылись, как и приличия. Мы прыгали и радостно визжали, с нетерпением ожидая, когда окажемся на сияющих огнями вишневых палубах. А выздоравливающий Ылкэпэнер на руках Тали вторил нам невообразимыми звуками, порой спорящими с визгом и хрипами из радиоприемника. Прибор кстати, очень понравился песцу, Ылкэпэнер смотрел на него как на живое существо, пытался разговаривать и трогал лапами, негодуя, почему шумный кирпич не желает с ним играть…

Момент, когда мы пересели с судна снабжения на ледокол, запомнится, наверно, на всю жизнь – мы с сестрой одновременно ступили на как бы пружинящую под ногами поверхность. Конечно, это была только иллюзия, вызванная избытком впечатлений и легкой дрожью в коленках.

Профессор Василевич никак не выразил волнения, да у него и не выдалось такой возможности – сам капитан ледокола, Василий Богатин, встречал заграничного гостя и лично поволок на чай, прихватив и нас.

Чаевничали мы в баре ледокола – на громадной махине имелись и столовая, спортзал, качалка, сауна… говорят, таким ледокол задумали еще до Конца Света и десятый «Таймыр» только повторял своего далекого предшественника. Миф о том, что до нас по свету плавало целых девять «Таймыров» тут же оказался развенчан – ледокол получил название с десяткой за то, что его постройка завершилась в десятом году прошлого столетия. Событие столь радостное для флота, что его до сих пор отмечали, и так выходило что ледокол пугал иностранцев уже самим названием, намекая на полчища собратьев.

Ылкэпэнеру перепало свежей рыбы лично из рук капитана, и до пересечения с «Астрой» дяди Владимира нам пообещали сделать документы на питомца, во избежание проблем за рубежом.

Оставив блаженствующего от сытости песца в отведенной нам каюте, мы отправились на экскурсию, начавшуюся с рулевой рубки. Уже оттуда нам с Тали не хотелось уходить, ведь рычаги управляющие частотой вращения винтов при нас не сдвинули и на одно деление, а ведь у этих трех рычагов целых сорок одно положение! Но гид был неумолим, намереваясь показать нам и профессору весь ледокол не иначе чем за один день. Мельком показав вертолетную площадку, нас потащили в радиорубку, откуда оказалось можно отправить домой фотографии…

Библиотека, поразившая маленьким количеством книг – впрочем, ознакомиться мы с ними не успели, бассейн и сауны, кабинет главного инженера, почему-то понравившийся профессору, бесконечные коридоры с каютами и трапы… Возникло впечатление – здесь можно заблудиться, что при размерах ледокола, конечно, невозможно.

В машинном отделении представилась возможность отделаться от гида – профессор Василевич отвлек внимание на себя, пораженный существованием и работой ядерных реакторов, заправляемых топливом раз в пять лет. Их мощности хватило бы снабжать электричеством многомиллионные города, и Хенрик, как защитник природы, Земли и человечества в целом, вступил в спор о безопасности и целесообразности этих установок посреди океана.

Мы немедленно скрылись за турбинами, вращающими генераторы. Когда незадачливый гид, выделенный нам капитаном, обернулся, Тали и я успели подняться по лестнице к выпрямителям и пристать к обнаружившемуся поблизости персоналу.

Так началась новая экскурсия, растянувшаяся на многие часы. Экипажу редко доводилось видеть девушек, пусть одна из них и мертвая, способных любоваться работой рулевой машины – огромными поршнями, вращающими руль за кормой, потому у нас не было отбоя от желающих все показать и объяснить.

Электромоторы гребных винтов особенно заинтересовали меня – хотелось знать, легко ли их отремонтировать, ведь часть пути до Антарктиды, который мы однажды непременно пройдем, точно придется совершать на ледоколе. Сестра с трудом оттащила меня к опреснительным установкам и вспомогательным котлам. Завершила экскурсию антишумовая кабина, а потом мы заслушались про многоступенчатую защиту от нештатных ситуаций.

Так, в первые сутки на «Таймыре» у нас нашлась новая причина не учить французский…

Глава 3. Качели – гордость пограничников

Исследование ледокола – занятие ничуть не менее увлекательное, чем подготовка экспедиции или воплощение в реальность особо невероятных планов. Например, мы выяснили, что в отличие от машинного отделения, в кондитерском цеху и близлежащих к нему помещениях, ничто не напоминает о том, что мы находимся на ледоколе посреди океана. Иллюзия того, что за одной из дверей обнаружится выход на землю и пейзаж какого-нибудь ближайшего к родной метеостанции города, не оставляла там. Потому мы поспешили покинуть выложенные кафельной плиткой помещения с огромными кастрюлями, запечатанными пачками круп и муки и стопками подносов.

В мастерских нам показалось веселее, но больше всего нравилось машинное отделение и переплетения труб с множеством кранов. Выяснив, что фотографироваться можно почти везде, мы ежедневно отправляли домой фотографии техники и Ылкэпэнера.

Выздоровевший песец повсюду сопровождал нас, став любимцем экипажа. Тали всерьез беспокоилась, что к прибытию во Францию его раскормят. А белое пушистое создание пребывало в двух состояниях – или веселило всех вокруг невероятными кульбитами и попытками показать, как нужно нырять под снег за добычей, или, разомлев, пластом лежало в хозяйских руках. Бывали, впрочем, перерывы – оказалось песцы очень хорошо ладят с котами. Крупные пушистые «борцы с хвостатой нечистью», как их называли моряки, с удовольствием играли с Ылкэпэнером, когда не патрулировали «Таймыр» в поисках крыс.

Самих хвостатых мы так и не увидели – коты на ледоколе находились скорее на «всякий пожарный». Во всяком случае, капитан Богатин клялся, что на его корабле нет ни одной крысы, но экипаж рассказывал нам «леденящие кровь» истории про войну с хвостатыми безбилетниками, как на «Таймыре» так и на других кораблях. Рассказы дяди Владимира о хитрости и смекалке корабельных крыс меркли рядом с новой информацией. К тому же, корабельные крысы превосходили размером сухопутных, а если уж умерли где-то за переборками и продолжили из вредности и мертвыми точить зубы о провода и деревянные панели…

В общем, мы с сестрой значительно пополнили репертуар своих историй: от безобидных баек о внеочередном отпуске за сотню крысиных хвостов, которые нужно сдать боцману и чем можно их подменить, до вызывающей сомнения легенды о корабле с огромным колоколом, чей несмолкаемый звон в течение нескольких суток не вынесли и сбежавшие крысы, и барабанные перепонки экипажа…

Это опять же не помогало в учебе французского языка. Причем, новые знания носили не только «исторический» и теоретический характер – нас научили делать «противокрысиные дубинки» из обрезков изоляции от толстых кабелей или пластиковых гофрированных шлангов и дымовые шашки. Впрочем, по словам некоторых, последнее на крыс никак не действовало, но было таким едким и вонючим, что выветривалось из одежды и кожи несколько недель.

В каюте тоже не было покоя, столь необходимого для погружения в не смягчение французских согласных и артикли разных родов – высокие борта узких кроватей, предназначенные предотвращать выпадение тела при качке на борту, особенно приглянулись нашему зверю, норовившему сгрести одеяло и устроить себе дом. А через несколько дней никакие уловки уже не помогали спасти деревянный шкаф – Ылкэпэнер освоил его вскрытие в совершенстве. Ни хилый магнитный замок, ни бумажки, подложенные между дверок, не спасали от хитрого песца. Благо, под нижней кроватью имелся выдвижной ящик для вещей. Пришлось свинтить ручку, чтобы хитрый зверь его не открывал…

Так и пролетало время. Профессора Хенрика реквизировал у нас капитан, полюбивший вести с Василевичем длинные разговоры обо всем. Иногда при этом присутствовали и мы.

Когда капитан бывал в настроении на нашу долю доставалась интересная информация – про ледяную защиту и форштевень, противообледенительные устройства, пускающие пузыри и в шутку именуемые моряками «джакузи», про плавучий док – хитрую штуковину, способную прикинуться обычными причалами, а после всплыть и поднять ледокол целиком над водой для осмотра. Главный прожектор ледокола, лампа мощностью в пятьдесят киловатт прямоугольной формы, во время полярной ночи освещающая льды перед носом «Таймыра», как и до Конца Света, носила ласковое название «Солнышко»…

А как-то утром я с ужасом осознала, что «Таймыр-10» проложил путь уже для всех кораблей и приближается к пересечению с траекторией «Астры» дяди Владимира. В моей же голове из французского языка задержались только названия городов и дней недели. Запомнить палубы «Таймыра» – куда легче! Успехи сестры оказались примерно такими же. Да, мертвым не нужно спать, но смотреть, как ледокол ломает лед, не шевелясь часами – для Тали, да и для меня, занятие куда интереснее необычно звучащих слов.

«Таймыр» не плыл, а медленно ехал по ледовому полю, словно утюг, наезжая на толстый лед и проламывая его своим весом. Изредка приходилось давать задний ход, тогда ледокол крошил особо прочный лед гребными винтами. Следом, по проложенной дорожке так же неспешно тянулась вереница кораблей. Изредка, перед остановками, в отдалении на льду встречались машины, и ожидавшие нас люди махали руками или спокойно стояли, пока ледокол проходил мимо.

А внизу за бортом сплошные льды в это время превращались в крошево. Более крупные куски вздымались, переворачивались, показывая нежно-голубые бока, обычно скрытые от посторонних глаз внутри ледяного панциря.

На метеостанции мы лишены подобной роскоши – видеть сколы толстых ледяных глыб, потому мысль о том, что скоро мы неизвестно на сколько времени попрощаемся со льдом и снегом, только убавляла приоритет изучения французского. Тали, в конце концов, заключила – в «разговорных» условиях, когда вокруг все говорят на иностранном, учить язык значительно легче. Это примерно как учиться плавать, когда тебя столкнули в воду там, где не достаешь до дна. Быстро и эффективно.

Я согласилась, развив мысль, что так у нас не возникнет неправильного акцента, и мы решили оставить тяжелый словарик у дяди.

Это случилось все-таки внезапно. Привычный шум затих. Взамен по вишневой палубе что-то прогрохотало. Как оказалось – профессор Василевич готовил багаж к отбытию. Я выбежала из каюты, прильнув к вишневым, слегка облупившимся поручням. Лицо тут же огладил холодный ветер, но льды остались позади – ледокол вышел из параллели оледенения в незамерзающие воды. Впереди нас ждали дядя Владимир, команда «Астры» и французы.

Дядя Владимир – китогон. Нет-нет, в основном он плавает следом за китами, а не гоняет их. С помощью маячков передвижение стаи отслеживают, а мертвых особей отгоняют. Морю ни к чему стаи мертвых китов – так плавать станет небезопасно. Потому тех, кого не обглодали до костей, китогоны ловят или отгоняют к берегам и сдают людям. Малые народы севера до сих пор сохраняют свою самобытность. Китовые ребра идут на стены юрт, а кости, светящиеся Огнем Смерти – преподносятся шаманам. Даже если таких «священных огненных домов» в селении построено пять-шесть, шаманы всегда довольны. Однажды один из них подарил в ответ священного оленя с превосходно сохранившейся шкурой и огромными ветвистыми рогами, полыхающими Огнем Смерти. Этот олень величественно вышагивает по тропинкам в специальном зоопарке – мы с сестрой несколько раз ездили на него смотреть. В основном, у нас, полярников, достопримечательности – мертвые белые медведи с полыхающими глазами, содержащиеся в просторных вольерах. Каждый уважающий себя поселок старается держать такого для гостей, а олени остаются у оленеводов.

Дядина «Астра» обычное китобойное судно, не слишком изменившее конструкцию после Конца Света. Половина команды, как и дядя, мертвецы, помешанные на своей работе. Любой из них может как провести половину смены под водой, прицепившись к киту, так и бесконечно рассказывать собеседнику о тонкостях своей работы, истории китобойного промысла со времен деревянных кораблей или о том, с каким трудом за рубежом приняли практику ненавистных, но полезных российских китогонов. О последнем, без сомнения, профессору Василевичу придется слушать до самой Франции.

Мы быстренько собрали рюкзаки, подаренные экипажем игрушки Ылкэпэнера – «наследство» невостребованное слишком важными, чтобы играть с какими-то жалкими шариками котами, самого зверя и направились следом за Хенриком.

Прощаться с «Таймыром» оказалось труднее, чем с родным домом. Понимание, что вишневых палуб, полыхающих электрическими огнями, хоть сейчас небо светлое и их выключили, мы не увидим долго-долго, впивалось в сердце рыболовными крючками.

Дядя, поприветствовав друга, заметил наши несчастные лица и залился веселым смехом. Ылкэпэнер с подозрением глядел с моих рук на невиданное зрелище – кроме Тали он почти не видел мертвецов. На ледоколе их служило мало, а дядя Владимир представлял собой редкое зрелище – говорят, его распухшим лицом с красным оттенком и пятнами сине-багрового цвета можно пугать слабонервных, чего нам, увы, еще никогда не доводилось наблюдать.

– Наташенька, Таюшенька! И… кучка снега с лапками! – дядя крепко нас обнял, заставив песца удивленно взвизгнуть, а радиоприемник Тали или хрустнул, или издал что-то из широкого ассортимента помех. Оставив профессора на растерзание любопытным помощникам, дядя проводил нас к каюте.

После ледокола «Астра» казалась унылой лачугой. Всего две верхних палубы, общая длина судна – каких-то шестьдесят пять метров, а ширина девять с половиной. Ни о каком спортзале, где можно порезвиться с Ылкэпэнером и прочих благах речи и не шло.

Но зато внутри каюты на стенах висели знакомые фотографии – молодой папа рядом с непутевым старшим братом и маленькая Тали, с интересом щупающая вмятины на голове дяди-мертвеца. Выглядело это так, словно малютка пыталась выдрать дяде Владимиру волосы.

Мама с маленькой мной верхом на белом медведе – я смутно помнила огромного ручного зверя, приведенного к детскому саду фотографом с пушистыми усами, а потом папины крики о безответственности глупой жены, готовой сфотографироваться и в пасти крокодила…

Незнакомые люди, корабли, киты – похоже, дядя уступил свою каюту на время путешествия.

Как капитан, он скрупулезно проверил наши документы. Тали не успела дома обновить паспорт и сделала это на ледоколе – новое правило, которому перевалило уже лет за тридцать-сорок, разрешало «передвижным населенным пунктам, с населением, превышающим сто пятьдесят человек, и не покидающим свой населенный пункт в течении полугода, иметь свои собственные органы регистрации», и «Таймыр-10» как раз по штатному экипажу превышал это число, даже без пассажиров. Но дядя все равно ворчал и пристально разглядывал новый паспорт сестры, с двумя фотографиями – прижизненной и посмертной, выискивая огрехи, которые неумехи с ледокола конечно просто не могли не оставить. Под его взором и документы Ылкэпэнера, казавшиеся при получении могущественным щитом от пограничников, превратились в сомнительную бумажонку, купленную в сувенирной лавке. Дядя всерьез заставил нас понервничать, но, в конце концов, признал документы годными и вернул их.

«Астра», не имевшая препятствий в виде льда, двигалась гораздо быстрее ледокола. Потому, не прошло и недели, как мы оказались у морской границы.

Как ни странно, больше всего норвежских пограничников заинтересовал радиоприемник Тали. Над нами для порядка махнули сканерами и оставили в покое, а вот его долго рассматривали с суровым выражением лиц, водили над ним какими-то детекторами и вообще хотели разобрать.

Тали не удержалась и с помощью английского сообщила, что внутри живет «шумный дух» который помогает ей при общении с шаманами нганасан, коряков, алеутов и манси. Чукчи понимают ее так, без помощника.

Лица пограничников окаменели. От злости или еще от чего-то – непонятно. Успокоились они только после того, как сплавали на базу и вернулись с распечатанными моделями радиоприемников едва ли не всех стран и народов и долго сверялись с этой кипой бумажек, изображая детективную деятельность. Наконец, радиоприемник опознали, взвесили и сверили вес с цифрами на бумажке и только после этого согласились не разбирать наш любимый шипящий кирпич.

Тали напоказ с облегчением вздохнула и поделилась опасениями, что после их следственного вскрытия приемник пришлось бы обматывать скотчем, что опознавалось бы всеми еще издали как бомба и вызывало массовую панику. А Хенрик Василевич напоследок радостно поблагодарил пограничников за знатный цирк, заставив их покраснеть от злости.

Как бы то ни было, нас, скрипя зубами, пропустили, и «Астра» продолжила путь в иностранных водах. Когда мы отплыли достаточно далеко и все на борту успокоились, дядя подозвал нас с Тали к себе и показал несанкционированную видеозапись с пограничниками, суетящимися вокруг «опасного прибора» и сестренку, изо всех сил хамящую служащим при исполнении.

– Если вы будете плохо себя вести, я отправлю это видео вашему отцу, – улыбаясь, поставил нас в известность дядя Владимир. И напомнил, что некоторые люди склонны подозревать виновными за произошедший Конец Света другие страны. В основном роль «злодея» отводилась сгинувшей Северной Америке, но некоторые с удовольствием подозревали Россию. А потому, хоть прошло несколько сотен лет и до правды этой версии как пешком до нашей любимой Антарктиды, стоит вести себя прилично.

Пришлось промолчать о задании Петра Георгиевича попугать французов самоварами, похожими на роботов и пресловутыми мишками с автоматами.

Больше нам не выдалось возможности рассказывать легенды про радиоприемник – на ближайшей к берегу метеорологической станции нас ждал такой радушный прием, словно мы привезли голодающим провизию, а не записи северных сияний.

И мне, и Тали даже стало жаль, что «Астра» шла не в Норвегию, а дальше. Все-таки любители не могли себе позволить арендовать или купить корабли, а каких-то постоянных маршрутов в этих краях не сформировалось. С международной связью для «простых смертных» тоже все обстояло плохо.

Новые друзья за горячим чаем фантазировали, как бы приручить злых пограничников передавать с проходящими мимо кораблями материалы между станциями и на чем свет стоит ругали депутатов, вампиров и вообще всех, кто хоть близко чем-то мешал заниматься наукой без ограничений на страну.

Мы оставили им все контакты наших знакомых и прощались чуть не со слезами на глазах, хотя дядя по секрету и сказал, что пройдохи всегда давят на жалость и не стоит представлять ситуацию настолько плачевной, как рассказали местные метеорологи. Заступившемуся за них профессору дядя популярно разъяснил – финансирование и прочие условия здесь, может, получше наших будут…

Между тем, «Астра» приближалась к Северному морю и очередным зарубежным границам, для широкой души мореплавателя на таком «небольшом пространстве» стоявшим как кость в горле.

Но чем дальше мы заплывали, тем менее злыми становились досматривавшие нас пограничники. Некоторые даже приглашали за стол и рассказывали истории из своей работы. Дядя неизменно ворчал по этому поводу, а Тали с сияющими глазами каждый раз слушала заново историю про изобретение «горизонтальных весов», один в один похожих на простые детские качельки. Весы предназначались исключительно для мертвецов – когда обычные весы показывали подозрительные цифры, на «качелях» проверяли, не напихали ли предприимчивые покойнички внутрь себя какой-нибудь контрабанды. Пограничники хвастались, что если тайник располагался в черепе, тот мгновенно перевешивал. Однако на невинный вопрос, что в их краях считается контрабандой, мы получили ошеломительный ответ о незаконно выращиваемой капусте, не прошедшей пищевой сертификации.

Когда мы отплыли от базы гостеприимных пограничников, я легла ничком на палубе «Астры», сотрясаясь от неудержимого смеха. Дядя погрозил мне пальцем, сказав, что грешно смеяться над людьми, ведь они не виноваты, просто у них такая работа, но и сам ухмылялся, а Тали всерьез обсуждала с профессором Василевичем создание эпоса о нашествии капустоголовых контрабандистов.

Интерлюдия 1

ХХ год после Конца Света

Мертвец на костылях. Ну не бред ли? Во-первых: мертвые боли не чувствуют. Можно и наступать на поврежденную конечность. Во-вторых: сломанные кости, естественно не срастаются. Но зато их можно «починить», а то и заменить целиком. И не надо быть врачом с дипломом, чтобы справиться, а красиво зашить разрез после самоуправства может каждая вторая, не девушка, так бабушка.

Но незнакомый мертвец упрямо ковылял на костылях. И было в его походке что-то не то. Не ходят так ни мертвые, ни живые. Илья пригляделся и заметил, что мертвяк по очереди наступал на обе ноги, следом перемещались костыли, а спина прямая, словно столб, не сгибалась ни на сантиметр, но наклонялась в такт ходьбе и если бы не лишние опоры-костыли, незнакомец рухнул бы плашмя.

Илья хотел записать мужчину в психи, но слишком глубокие следы тот оставлял на песке игровой площадки срезая через нее путь. Мертвяк не прикидывался, что с трудом передвигается, и причиной тому служил немалый вес.

– Эй, космонавт! К каким перегрузкам готовишься? Юпитер штурмовать собрался? – крикнул мертвяку Илья.

Незнакомец закачался, выровнялся и неспешно повернулся в сторону Ильи. Блеснули стекла круглых очков в розовом свете искусственного заката.

– Экспедиция на Сириус, готовлюсь к ускорениям в десять g, – беззлобно, даже весело, сказал мертвяк Илье. Казалось, вот-вот козырнет и назовет «товарищем». Парню стало не по себе, но глупую шутку назад не вернуть. Он оглядел незнакомца повнимательнее, под белым халатом не просматривалось ничего выступающего, не иначе мертвяк-ученый напихал железок себе внутрь.

– Не смею задерживать, раз такое дело, – как можно вежливее сказал Илья.

Мертвец одарил парня благодушной улыбкой, и заковылял своей деревянной походкой дальше. От взгляда Ильи не укрылось, что у опоры купола чудика ждал персонал главной городской лаборатории почти в полном составе.

Глава 4. Сыр подозрительный, двадцать три сорта

К берегам Франции мы причалили в один из мартовских дней. Зимние льды дома только начинали таять, а здесь уже зеленела мягкая трава. Мех Ылкэпэнера еще не начал линять, и все встречные умилялись небывалой красоты пушистому зверьку. Мы с сестрой только улыбались, предвкушая, что будет дальше. Линька у песцов начиналась в марте-апреле и грядущее зрелище стоило тех неудобств, которые возникали при путешествии с животным.

Оказалось, у профессора Василевича, студенты не только в Греции, но и по всему миру. Во Франции Хенрика ожидало несколько десятков заочников разного возраста, к ним он сначала и направился. А пока опоздавшие со всей страны съезжались в небольшой городок, нам с сестрой выделили в качестве экскурсоводов старост группы – парижанку Жанну и местного уроженца Жака. Такой ассортимент имен старост выглядел бы немного подозрительным, если бы не любовь французов к букве «ж».