Операция «Бангладеш»

– Мужчина! – протянул офицер, отрывая по линейке корешок с подписью. – Ну, будь здоров, купец! Ратных тебе успехов! – напутствовал он Евгения и вышел, оставив дверь распахнутой.

7

1989, дом семьи Хаханян

Павлу нравилась мелодичная трель звонка в квартиру Хаханянов, поэтому он всегда звонил по два раза. В этот раз, взволнованный, он трижды нажал на кнопку, и, не успела Татьяна открыть дверь, затараторил:

– Представляешь, Евгения Викторовича в армию забрали.

– Прекрасно представляю, – лёгкий смешок в интонации Татьяны окрасился оттенками вызова.

– Весь бизнес пошёл прахом. – Павел стремительно прошёл по длинному коридору в просторную кухню, обошёл массивный круглый стол и налил в гранёный стакан воды из пузатого графина с горлышком, похожим на лебединую шею.

– Туда ему и дорога! – Татьяна вздёрнула подбородок.

Павел напился и пропыхтел, переводя дыхание:

– Всё на Евгении Викторовиче держалось, оказывается. Без него все передрались, переругались и разбежались.

– Ясное дело – крысы, – уверено вынесла вердикт Татьяна.

Павел мгновение осмысливал её слова.

– И я крыса? – он с прищуром наклонил голову набок.

– Дурачок! – Татьяна погладила Павла по затылку. – Я же тебя спасла от них.

– Ты? Спасла? – изумился Павел.

– А то кто же? – Татьяна выпучила глаза гипертрофированно передразнивая Павла.

– Я не понимаю… – Павел ссутулился и плюхнулся на мягкое сиденье стула рядом с кухонным столом.

– И понимать нечего… – Татьяна подвинул ближе к Павлу вазу с грушами. – Просто рассказала неравнодушному человеку, мол, наш комитет комсомола превратился…

– Это кому же? – встрепенулся Павел. – Большегородскому своему, что ли?

– Паша, почему «моему» Большегородскому? Николай Иванович, между прочим…

– Ну знаешь… – Павел схватил грушу и жадно надкусил.

– Знаю, – Татьяна привалилась к шкафу-пеналу по другую сторону стола.

– И что, думаешь, теперь лучше станет?

Сок стекал по подбородку Павла и капал на клетчатую скатерть.

– Я не думаю, я сделаю – будет лучше. – Татьяна посмотрела на лючок вытяжки под потолком, будто на нём читалась программа реорганизации комитета комсомола.

– И что ты сделаешь? Мало ты уже наделала? – Павел бросил огрызок обратно в вазу.

– Работать будем. Соберём тех, кто ещё не окончательно в желудок превратился, и восстановим доброе имя комсомола.

– Руководить-то кто будет? – Павел постучал кулаком по лбу. – Руководитель же нужен. Вождь!

– Так я и буду. – Татьяна упёрла руки в боки. – Меня уже назначили. – Она подошла к окну, стала протирать кожистые листики «денежного дерева», тон её смягчился: – А ты, Павлик, заканчивай диссертацию, защищайся, и папа тебя возьмёт на работу. Мы с тобой поженимся, детишек нарожаем.

Павел тихо встал и попятился к двери. Татьяна продолжала живописать, но тон её снова налился сталью:

– Будет кому страну поддержать в трудное время, и будет кому порадоваться её победам. Я теперь и стройотряды организую, и общественную работу подниму.

Павел тихо открыл дверь и напоследок услышал растерянный призыв: «Павел?»

***

– Наивная идейная девушка, – Валентина потрясла пустым стаканчиком.

Павел чпокнул пробкой и тонкая струйка коньяка ударила в пластиковое донышко.

– Сейчас любая идея, кроме пожрать, считается наивностью, – вздохнула Татьяна, осушила свой стаканчик и протянула его Павлу.

– Характерище! – уважометр в глазах Ирины зашкаливал, она протянула Татьяне пирожок.

– Это-то и пугало, – Павел ладонью дослал пробку в бутылочное горлышко.

– Ой, какой пужливый, – Татьяна презрительно скривилась и поблагодарила Ирину за закуску: – Ты, мать, волшебница по кухне, я погляжу!

– Теперь понятно, откуда этот твой «купец», – Павел выстроил бутерброд-небоскрёб из карбоната, сыра, варёной колбасы и кружка помидора.

– Да, Паш. Всё, считай, оттуда. Молодость… – Татьяна чокнулась с Валентиной и кивнула ей: «Пей давай!»

– Нет, а Николай-то!.. Вот это мужчина! Какой могутный кряж! Бывают же! – Ирина не переставала восхищаться – явно истосковалась по сильным эмоциям.

– Такую силу не захочешь, а уважишь, – морщась от коньяка, Валентина понюхала пупырчатый огурчик.

– Угу… Конечно… – Павел брезгливо отвернулся.

Женщины переглянулись и прыснули.

– Понимал бы чего! – со снисходительным умилением повысила голос Татьяна.

– Ты хоть замужем? – Вопрос прозвучал то ли с надеждой, то ли с жалостью, Павел и сам не понял.

– Хоть! – Татьяна поперхнулась от возмущения. – Я замужем за генералом Большегородским. Фамилию, правда, свою оставила. В память о папе.

– Понятно, мог бы не спрашивать, – махнул рукой Павел. – Поздравляю!

– Дурак ты, Пашка, – потупилась Татьяна. – Я тебя ждала, надеялась, вернёшься.

– Я что, на Марс улетел? – Павел осмелел и пошёл в атаку.

– А ты хотел, чтоб я за тобой побегала? – в тон ему ответила вопросом Татьяна.

– Нет… Ну… Как… – Наступление Павла захлебнулось.

– Знаешь, вернись мы сейчас, может, и побежала бы. – Алкогольный блеск Татьяниных глаз осенила тень задумчивости. – Да что теперь говорить… Ни комсомол не спасла, ни институт не закончила. Развлекаюсь теперь частным риэлторством время от времени.

– А я, как вышел из твоего дома, даже не понимал, куда иду, – Павла тоже пробило на слезливую доверительность.

– Ну ещё бы… – хохотнула Татьяна. Её пьяная откровенность вспыхнула и погасла искрой минутной слабости.

– М, – Ирина проглотила кусок редиски, – несчастный такой был, бедненький. Бродил, как сомнамбула.

8

1989, Новочеркасск

За три месяца Ирина освоилась в Новочеркасске, как в родном городе. По приезде, в середине августа, она, боясь заблудиться, день за днём осваивала новые улицы и переулки. Ходила кругами и радовалась, если выходила к намеченной площади, сворачивала за правильный угол, садилась в автобус на нужном маршруте. Поначалу автобус ходил только к месту работы, но Ирина не стеснялась расспрашивать коренных новочеркасцев, расширяя географию мест назначения. Для новоиспечённого педагога общение на улице – сущие пустяки. Сама она, конечно, вряд ли распределилась бы в интернат для слепых и слабовидящих детей, но и отказываться не стала. На родине, в Самаре, она жила после смерти родителей у тётки, а у той своих трое. Теперь Ирина нет-нет да и посылала ей пятёрку-другую с зарплаты.

Первого сентября Ирина с головой погрузилась в учебный процесс. Про должность воспитателя-психолога не рассказывали в институте, приходилось осваиваться с новыми обязанностями «в бою», привыкая к общению со слепыми детьми. Ирина покупала им килограммы конфет и шоколадок только бы отделаться от необъяснимого чувства вины. Особенно перед учениками классов с литерой «Б» – они, по мягкой формулировке, отставали в развитии. Правда, ранняя самостоятельность порождает обострённую практичность. Конфетами долго сыт не будешь, поэтому на сладости Ирины Григорьевны выменивалась тушёнка, картошка и брикетики лапши «Анаконда».

В своей комнате общежития Ирина часто завязывала глаза, пытаясь вести хозяйство вслепую. Потом просто отмывала пол и покупала новую посуду. В конце осени приударил морозец. В воскресенье Ирина впервые за прошедшие месяцы отправилась в Ростов купить тёплые колготки и присмотреть при случае платье. Час на автобусе, ещё сорок пять минут на маршрутке, и приехала на рынок Тимерник – ей посоветовала комендантша общежития. Идёт Ирина глаза прикрыла, представляет себя незрячим в незнакомом городе. Шаг-другой, запаниковала и поскользнулась на льду первой же лужицы. Кое-как сгруппировалась и села на корточки, опёршись о бордюр.

– Пьяная, что ли? – недовольно пробурчала старушка в зелёном пальто и сером платке. – Дети вон слепые как играют, а эта, зрячая, на ногах не стоит. Тьфу!

– Слепые дети? – опешила Ирина. – Где играют?

– Да тут, на рынке, – прохожий подал ей руку и помог встать. – Не ушиблись?

– Нет, спасибо… – Ирина, не глядя на спасителя, поспешила в проход между ларьков и палаток.

Иди на звонкий голос баяна и найдёшь или свадьбу, или другой какой праздник. Ирина нашла двух одиннадцатиклассников на центральном «перекрёстке». Несколько проходов соединялись тут, образуя подобие площади. Контейнеры с хозтоварами, «джинсой» и свадебными платьями, прилавки с пальто и куртками, стеклянный киоск с восточной едой. Деловые пузатые дядьки в коже и дорогих меховых шапках, тётки с золотыми зубами и рой разномастных горожан-покупателей. Толик Золотарёв энергично растягивал меха баяна, а Серёжа Рассельников терзал струны видавшей виды гитары. Перед ними стояла открытая спортивная сумка. Её яркий красный цвет смотрелся пятном крови на пыльном асфальте. И по этой крови гарцевал чёрный конь на жёлтой эмблеме в виде щита. В сумке россыпь мелочи стыдливо пряталась под несколькими смятыми рублями, похожими на бездомных калек.

Бодрая композиция закончилась, и полилась жалостливая мелодия. Сергей под трогательный перебор запел:

Жар пустыни, зелёные дали,

И глубины холодных морей.

Мы в мечтах и не то повидали

Средь аккордов гитары моей.

Ирина заслушалась было, но звон монет вернул её в чувства. Ей захотелось по-матерински вскрикнуть как можно громче: «Это что такое?!» и даже по-отцовски снять ремень.

– Хорошее представление, мальчики! – Ирина дотронулась до плеча Толика. Ребята перестали играть и настороженно прислушались, поворачивая головы и вытягивая шеи, будто рассматривали невидимую цель через чёрные очки. – А «Мурку» слабо? – Ирина шутила, но голос её предательски подрагивал.

– Здравствуйте, Ирина Григорьевна! – первым сообразил Толя.

– Здрасьте… – Серёжа положил гитару на колени, и ребята замерли в нерешительности.

– Собираемся, – вздохнула Ирина.

Пока Толя и Серёжа наощупь зачехляли инструменты, вокруг шипели и скалились торговцы.

– Ничем не брезгуют! На сиротах выезжают.

– Привозят, увозят…

– А ещё одета прилично…

– Такая молодая, а совести ни грамма…

Ирина расправила у Сергея на плече лямку от гитарного чехла и подняла кофр с баяном.

– Тяжёлый, – усмехнулась она.

– Подождите! – Толик наклонился и обшарил асфальт, орудуя руками как мётлами. – Сумка!

Толя застегнул молнию и как бы невзначай встряхнул сумку. Оценка заработка по весу и звону не ускользнула от Ирины. Она взяла Толика за руку, Серёжа положил ему ладонь на плечо, и они втроём отправились на автобусную остановку.

Мотаясь на задней площадке автобуса под звон «бутылок» из-под днища, Ирина спросила:

– Где инструменты взяли, у Вячеслава Андреевича?

– Да… – неохотно и не сразу ответили ребята.

– А он знает? – Ирина отшагнула, ловя равновесие на повороте.

– Нет, – встрепенулся Серёжа, и в поддержку ему Толик с готовностью замотал головой: – Нет, не знает!

– И зачем вы это придумали? – Ирина наконец собрала пацанов в одном углу, и сама нашла устойчивое положение.

– Ирина Григорьевна, – начал Толя слезоточиво.

– Мы родителям хотели на подарки заработать, – в тон товарищу заскулил Серёжа.

– Да, к Новому году, – продолжил свою «партию» Толя.

– Лучший подарок тот, – назидательно закивала Ирина, – который сделан своими руками.

Толик понурился. Сергей вздохнул и проворчал:

– Так мы же своими руками играем…

– Добираться трудно, наверное? – подобрала слова Ирина, преодолев неловкость.

– Ерунда! – просиял Толик. – Мы на попутке.

На пригородном автовокзале пересели на автобус до Новочеркасска. Ребята устроились в мягких креслах и заснули. Ирина смотрела то на мальчиков, то на пассажиров. Она мысленно уравновешивала весы в сотни раз чувствительнее аптекарских. Раскладывала на чашах и меняла местами гирьки педагогических принципов и нравственных правил, традиционных устоев и моральных прав. Наконец, пройдя через волнительную суету выхода из автобуса, Ирина усилием воли прижала стрелку весов к отметке «ноль».

– Значит так, мальчики, – твёрдость в её голосе предназначалась для мобилизации всего подросткового внимания, – сколько вам нужно?

– Ой, мы не возьмём, – испугано отшагнул назад Сергей.

– Нет-нет, мы не можем, – Толя выставил вперёд ладонь.

– Я просто так и не предлагаю, – возмутилась Ирина. – Организую вам несколько концертов, выступите – заработаете.

– А инструменты? – засомневался Толя.

– Поговорим с Вячеславом Андреевичем, – предложила Ирина, надеясь на понимание старшего коллеги.

– Не, он большую долю запросит, – сморщился Серёжа и поспешно пояснил: – Мне так кажется.

Аферистическая направленность разговора покоробила Ирину.

– Так, – строго сказала она, – мы с вами не какие-нибудь цеховики, подпольно на подарок родителям не зарабатываем. На языке ещё крутилась фраза про директорское благословение, но Ирина уже поняла, что совсем «по-белому» не выйдет. – Ладно, артисты, будут вам инструменты.

***

Сразу после новогодних каникул Ирину вызвал директор интерната. Михаил Васильевич Пауков слыл крепким хозяйственником и буквоедом.

– Ирина Григорьевна, – он не стал ходить вокруг да около, – вы зарекомендовали себя знающим специалистом, способным воспитателем. Дети к вам потянулись. Но, извините меня, эксплуатировать детский труд – это за рамками добра и зла!

– Я… – Кровь застучала в висках у Ирины. Она хотела присесть на стул у стены, но на нём стояла красная сумка с чёрным конём на эмблеме в виде жёлтого щита. Ирина опёрлась о стену.

– Что такое? Вам плохо? – Пауков вышел из-за стола, отбросил сумку и помог Ирине сесть.

– Но я не… Можно воды? – мысли прыгали тушканчиками, Ирина не могла сосредоточиться.

Пауков наполнил и подал ей стакан.

– Я позвонил и навёл справки. Золотарёв с Рассельниковым всюду выступали бесплатно. Инструменты из интерната не пропадали. Что это за хитрая схема не понимаю, Ирина Григорьевна! Может, Вы мне объясните?

Ирина выпила залпом.

– Инструменты я взяла напрокат. Кто вам рассказал, Михаил Васильевич, если не секрет?

– У нас маленький город, – Пауков замялся и присел рядом.

– Это ваша сумка? – держась за сердце, спросила Ирина.

– Сумка? – удивился Пауков. – А, нет, Слава забыл… Панченко… Ну, Вячеслав Андреевич.

Ирина встала и, держась за стену, пошла к двери.

– Сейчас вернусь.

Быстрым шагом, чуть ли не бегом, Ирина промчалась по коридору, дважды повернув направо, и оказалась в другом крыле перед кабинетом с табличкой: «Струнные инструменты». За приоткрытой дверью вполголоса напряжённо переговаривались несколько человек. После короткой стычки решимости войти и желания превратиться в ухо Ирина прислушалась.

– Нет-нет, исключено! – шипел Панченко.

– Ну, Вячеслав Андреевич! – канючил Золотарёв. – Всё же было хорошо, ну пожалуйста!

– Хватит, Толя! – упорствовал Панченко. – Второй раз вы меня не уговорите.

– Но почему нет? – вступил сладкоголосый Рассельников. – Смотрите, нам Коленка концерты устроила в доме престарелых, в военном госпитале и ещё мы в две станицы ездили, с казаками выступали…

– Кто устроил? – недоумённо прервал его Панченко.

– Ой! Ирина Григорьевна, – бросились наперебой исправляться мальчики.

– И добром это не кончится! – рявкнул Панченко. – Всё, тема закрыта!

Подростки ещё препирались, но Ирина перестала вникать в суть разговора. Она пошла обратно, обхватив себя руками и качая головой. Ей хотелось то смеяться, то ругаться. «Вот так, поступила по-взрослому, – Ирина открыла дверь своего кабинета и, оставив ключи в замке, прошла к столу, – помогла детям». Она вырвала из тетрадки листок, села и написала заявление об уходе. Объяснять, что отдала ребятам за выступления свои сбережения, она сочла уже не нужным.

9

1989, Самара

Парень у ограждения моста походил на статую. Не Аполлон, не Дионис, но и не Квазимодо. Достаточно хорош, чтобы заинтересоваться, и в меру неуклюж для жалости.

– Молодой человек! – осторожно позвала Ирина.

– Да, девушка… – Парень не обернулся, голос его прозвучал отрешённо, нараспев.

– Красивая река, правда? – Ирина облокотилась на ограждение.

– Река? Где? – Парень равнодушно вглядывался в серую даль.

– Внизу. – Ирина на полшага подвинулась к парню.

– В каком низу? – Парень медленно наклонил голову. – Да, надо же, река… Течёт…

– Это плохо? – живо поинтересовалась Ирина.

– Что именно? – Парень на пол-оборота повернул к ней голову.

– Что река течёт?

– Вроде нет… – По каменному лицу пробежала тень сомнения. – Хорошо так течёт, быстро, красиво. Почему это должно быть плохо?

Тихо зазвенели рельсы.

– А вам плохо? – Участие в голосе Ирины расплавило бы даже стальное сердце.

– Мне хорошо. Лучше не бывает. Ничтожеству не бывает лучше, – подбородок парня дрогнул.

На подъезде к мосту соловьём-разбойником свистнул локомотив.

– Завидую! – восхитилась Ирина. – Давайте тогда пойдём сейчас в одно тихое место, и вы мне расскажете чуть больше, хорошо?

– Зачем? – усомнился парень.

– Так вы же всё равно не прыгаете, – театрально расстроилась Ирина.

– Не прыгаю? – Парень подался вперёд и задумчиво посмотрел на реку. – Слушайте, хорошая мысль. И отсюда – в самый раз.

– Бежите от счастья? – Ирина придвинулась к парню ещё на полшага.

– Вы издеваетесь? – парень повернулся к Ирине, и на его лице обозначилась страдальческая мина.

По мосту загрохотал товарняк.

– Прыгнуть – надо перелезть! – Ирина едва перекрикивала стук колёс.

– Слушайте, вы смеётесь надо мной? – парень навис над Ириной. – Нет, ну, правильно, это смешно. Конечно! Я и сам хохочу внутри.

– Вас как зовут? – Ирина придержала парня за плечо и крикнула ему в самое ухо: – Меня – Ира.

– Павел, – теперь парень кричал в Ирино ухо: – Зачем вам? Это уже не важно.

Вагоны бесконечного состава плавно катились, лязгая железом. Ферма моста стонала в унисон. В оглушительной какофонии попеременно слышались гимн индустриальной мощи и юмореска о человеческом ничтожестве.

– С этой стороны ограждения, – Ирина развернула Павла спиной к реке, – можно только под поезд броситься, не интересуетесь?

Павел отшатнулся, его лицо перекосил ужас, рот искривился, как от кислятины.

– Прыгнуть в реку кажется не таким опасным. Под поезд – это… слишком жёстко: металл, масло, грязь, скрежет.

Последней проехала пустая платформа. Рельсы ещё поскуливали с облегчением, но вокруг уже разливалась благодатная тишина с запахом сирени и креозота.

– Да, некрасиво получится, – сделав вид, что взвешивает варианты, согласилась Ирина. – Знаете, Павел, вечер не лучшее время для сведения счётов, тем более с жизнью. Не надо ничего решать вечером. Недаром же: утро вечера мудренее. Сейчас мы с вами уйдём, а утром найдём вам подходящий мост.

– Почему женщины такие жестокие?

– А вы как думаете? – Ирине самой не хотелось думать, ей нравилось смотреть в глаза Павла.

– Я только что это понял, и у меня не было времени обдумать детали, – потупился Павел.

– Пусть жестокие, но мы готовы поддержать мужчину в любом его начинании. – Ирина взяла Павла под руку и слегка потянула. – Так что до завтра у нас как раз будет время разобраться в неприглядных качествах полов.

– Бред какой-то… – Павел схватился за ограждение и тряхнул головой. – Не помню, как я тут очутился.

– Бывает. Пойдёмте? Всё будет хорошо, – Ирина сжала бицепс Павла.

– Ну, если вы обещаете… – Павел смущённо улыбнулся, отпустил ограждение и пошёл следом за Ириной.

10

1993, Самара

Ирина каждый вечер накрывала на стол, будто съехался табор родственников или наступил внеочередной Новый год. Холодильник ломился от блюд в разной степени готовности и продуктов на любой вкус. Не считая сезонных закаток и сушёных грибов. Любила Ира время от времени устраивать тематические кулинарные дни – корейская кухня, итальянская, мексиканская, русская. Нажарит-напарит – пальчики оближешь. Павел удивлялся, где она брала продукты посреди всеобщей жизни впроголодь.

– Садись уже, Ир! – Павел распечатал бутылку водки.

Только что из морозилки, прозрачная жижка наполнила две хрустальные стопки тягучей ледяной струйкой. – Я, кстати, дома на выходных.

– Хорошо. – Ирина разыграла на столе блиц-партию в пятнашки, освобождая место для скворчащей сковороды – чёрная чугуняка под зелёной крышкой.

– В Германию не едем, сорвался перегон, – Павел выдвинул Ире стул.

– Отдохнёшь. – Ира кинула на спинку стула фартук и, довольная, уселась за стол. – Фух!

– Ну что, мать? – Павел подал ей запотевшую стопку. – Вздрогнули!

Павел заглотил содержимое рюмки молодцевато и жадно. Занюхал корочкой «рижского». Ирина, морщась, пригубила. Павел положил ей на тарелку селёдки с луком и плюхнул ложку салата. Ирина замычала и показала пальцем на бутылку газировки. Павел плеснул ей «Тархуна» в тонкий стакан с цветной аппликацией. Ирина пила зелёный пузырящийся напиток, будто три дня ходила по пустынным пескам. Наконец она поставила стакан, выдохнула и положила Павлу на тарелку пухлую нажористую котлету с дымящейся сковороды.

– Хотели с ребятами на дачах поработать, но мужику баню не завезли. – Павел подцепил кусок датской ветчины из гумпомощи – ватный и ненатурально розовый.

– А бани прямо целиком возят? – изумилась Ирина, нарезая селёдку.

– Не, брёвна. – Павел не стеснялся разговаривать с набитым ртом.

– Я тебе билет возьму на хоккей. В субботу. Помнишь, ты хотел?

– А чего один. Вместе пойдём. – Павел налил себе ещё водки.

– У меня ученик будет, – Ира виновато втянула голову, – надо мальчика порепетировать.

– Ир, зачем тебе ещё и репетиторство? – Павел чокнулся с Ириной недопитой стопкой и выпил так же лихо, как в первый раз.

– Паша, ты хлебушек бери, – Ира подвинула к нему хлебную корзинку.

Павел крякнул, хрустанул малосольным огурчиком и наколол разомлевшую жёлтую картофелину.

– Нет, серьёзно. В воскресенье у тебя психотерапия на дому.

– Да мне не трудно совсем. Чего бы не подзаработать? – Ирина примирительно улыбнулась и отпила «Тархуна».

– Всех денег не заработаешь! – Павел погрустнел и набычился. Ему ли говорить?! Сам-то всюду на подхвате, кругом бегом. Руки в масле, попа в мыле…

Ирина потрепала его за локоть.

– Всех и не надо, Пашенька. Ещё котлетку? Напомни, да, постирать надо вечером.

– Давай я постираю!

– Пашка, да ты чего? – рассмеялась Ира. – Машинка постирает.

– Ир, я не въезжаю, – Павел звонко положил вилку на тарелку. – Продлёнка эта в школе, психи твои, консультации бесконечные, ещё и репетиторство теперь. Что это, извини, жадность? Нам чего-то не хватает? Нет, скажи, как есть. Да, у меня заработки через пень колоду. Но налаживается же… Да, медленно. Чуть-чуть ещё заработать, и зоопарк откроем. Думаешь, не смогу? Я всё-таки кандидат наук. Несколько лет в вузе преподавал.

Ирина встала у Павла за спиной и принялась массировать ему плечи.

– Пашенька, золотой мой, ты и так трудишься не покладая рук. Отдохнуть тебе надо.

– Ира! – Павел взял бутылку, но тут боксёрским гонгом прозвучала соловьиная трель дверного звонка.

– Кто это ещё? Тоже к тебе по работе? – вдогонку съязвил Павел.

– Нет, я никого не жду. Сейчас открою.

– Сиди, я сам.

Павел, не скрывая разочарования, поставил бутылку и вышел в коридор. Ирина засуетилась – положила в тарелку Павла лоснящуюся жиром котлету, две ложки салата и наполнила стопку до краёв водкой. У входной двери слышались глухие голоса – удивлённый Павла и мальчишеский звонившего. Наконец дверь захлопнулась, и в гостиную вошёл Павел, задумчиво рассматривая жёлтый конверт формата А4.

– Курьер из банка. «СтрёмВзятьБанк». Тебе говорит о чём-нибудь?

– Да… Ерунда… Дай мне пакет, я потом посмотрю.

– Зачем же потом?! Сейчас и посмотрим, – Павел решительно надорвал конверт.

– Давай хоть после ужина, Пашенька. Ты вон не доел…

– Ириш, извини, я устал. Я не первоклассник и не говорящий попугайчик. Я тоже хочу и могу участвовать в нашей, как бы совместной, жизни.

Жёлтый бумажный завиток упал на пол. Павел извлёк сшитые скрепкой листы и прищурился, вчитываясь в мелкий текст.

– Так, что тут?.. Чукаленко Ирина Григорьевна… За три года… Два миллиона… Банк претензий не имеет… Что? – Павел кинул конверт поверх сковородки. – Три года?! Ты три года выплачивала такую сумму и молчала? Ира!

– Пашенька, я не хотела тебя волновать. У меня был долг, да. По глупости. Но, смотри, всё к лучшему: мне теперь не надо никого репетировать. Мы вместе пойдём на хоккей. Паша, это же здорово!

– Да, Ира, замечательно! Иди на хоккей, иди, куда хочешь, вообще. Ты прекрасно и без меня справляешься. Всех благ и процветания! Черепашку себе заведи.