Полная версия
Осколки маминой любви
В тот день отчим Марии выглядел крайне молчаливым и угрюмым. Обычно он вёл интересные и веселые беседы, за что его очень любили дети. При ссорах в семье, которые устраивала Светлана, он всегда делал вид, что непричастен. Молчал. Но сегодня Александр походил на человека, пережившего большую потерю.
– Нет. Я только что из школы.
– Ах, Маша… если бы ты знала, что я прихожу на обед не ради этой скудной еды, которой вы с твоей мамашей-тюленихой меня кормите, а ради тебя, ради того, чтоб побыть с тобой наедине… Иди ко мне!
Александр обильно потел, его жирная кожа лоснилась. Лишний вес провоцировал одышку. Волосатые подмышки пахли жареной колбасой и грязной пепельницей. Мария никогда не обращала внимания на это: детям нет дела до недостатков взрослых. Теперь же, после сказанных отчимом слов, впервые в жизни она испытала отвращение. Не провоцирует ли положение ее тела мужчину? Она поправила юбку, натянув её на колени.
Отчим с остервенением во взгляде резко двинулся по направлению к девушке. Потные руки стали прижимать её к огромному телу, мерзкая влага которого ощущалась даже через рубашку. В глазах Марии появились черные точки, в груди словно что-то сжалось и превратилось в ком.
Липкая тошнота подкатила к горлу. Мария не помнила, как оказалась на полу, без одежды, без движения. Лишь пятна крови на ногах и животе и боль, которая заставляла сохранить злость и ненависть, которая впоследствии годами не позволяла девушке заснуть, дали понять, что произошло.
– Вставай и одевайся. От этого ещё никто не умирал. Если Светке расскажешь, убью.
Прошло несколько дней после случившегося. Ком тоски и глубокого отчаяния, густо закрашенный серостью пустоты, снова подкатывал к горлу девушки тупым молчанием. Назревала новая вспышка семейного скандала. Мария понимала, что мама вернулась с работы не в настроении, и что-то должно произойти. Девушке хотелось избежать всего этого, исчезнуть, провалиться сквозь землю, что казалось невозможным так же, как «уйти в свою комнату»: Мария не имела отдельной комнаты, спала в гостиной на диване.
– Да, я уволился, ну и что? Найду другую работу! – из кухни раздавался заплетающийся от алкоголя голос отчима.
– Я думала, что наша жизнь изменится! А ты бросаешь кобылий воз на меня! Я не чувствую себя женщиной рядом с таким убожеством, как ты! Какой ты, к чёрту, мужик, если не можешь заработать копейку и принести в дом! Да о чём я вообще, когда у тебя даже член не стоит! – не сдерживая злобы с надрывом в голосе прошипела Светлана, за что получила пощечину, потом ещё одну. Потом послышались тяжелые звуки ударов, коротких визгов и глухих, но отчаянных криков матери Марии. – Ну давай, мужик, еще ударь, ты только на это и способен.
Мария забрала свидетеля этой сцены – своего брата – и увела во двор. Владимир не хотел уходить и оставлять взрослых наедине в непонятном для него происходящем спектакле: его отец впервые за долгие годы жизни в браке с его матерью позволил себе поднять на нее руку.
Александр, всегда спокойный, невозмутимый и понимающе молчаливый, выбил в тот день Светлане два зуба. Его уволили за пьянство. Каждый день после произошедшего между ним и его падчерицей, мужчина оставался на работе до позднего вечера и напивался. Камеры наблюдения на его предприятии не раз просмотрело начальство. Многократные разговоры с директором, сплетни коллег, их призывы оставить пагубную привычку приходить на работу с похмелья и оставаться в цеху после рабочего времени наедине с бутылкой не остановили мужчину. Он словно хотел убить себя, стараясь выпить каждый день больше прежнего. А теперь он оказался вынужден искать новую работу, остаток времени проводить дома, сталкиваясь лицом к лицу с Марией.
– Прости меня, девочка, – как-то сказал Александр своей падчерице.
Мария молчала. Она знала, «молчание – золото», вспоминая слова учительницы по литературе. Классная руководительница как-то пригласила психолога для беседы с классом, и Мария хорошо усвоила слова той прекрасной, словно воздушной, женщины.
– Дети, отставляя обидчика, с которым не хочется вступать в диалог, наедине с самим собой, мы даем ему право выплеснуть весь накопленный им яд, а себе оставляем возможность наказать его больше, чем нам бы этого хотелось. Это происходит потому, что очистившись от переполняющего его яда, наш обидчик остается ни с чем, внутри его души глухо и пусто, как в бочке. Тишина и молчание, в которых мы оставляем его, не заполнят пустоту, не избавят от одиночества.
Будучи шестнадцатилетним подростком, Мария знала об этом, и интуиция подсказывала, что лучше избегать лишних разговоров. В ее бездонных глазах таилась злость, обида и страх, что все может повториться сначала.
– Бог простит, – ответила она отчиму и направилась в комнату, где включила телевизор.
Шел какой-то старый советский фильм, на черно-белом экране мелькали знакомые лица, слышались чьи-то реплики и смех, кто-то пытался шутить. Марии хотелось переключиться на другой канал, она уже смотрела этот фильм, но страх привлечь к себе внимание отчима не давал ей это сделать.
В ушах стоял гул, в глазах снова мелькали черные точки. Тогда она решила выйти из дома, отправиться к матери на рынок, куда угодно, лишь бы подальше от отчима. Вскочив с дивана, не выключив телевизор, выбежав из квартиры и хлопнув дверью, она не знала, что Александр уже полчаса, как находился в ванной, наполненной густой смесью горячей воды и крови. Красные капли покрыли плитку на полу в ванной, и острое лезвие бритвы лежало в раковине.
– Что ты тут делаешь? – недовольно спросила Светлана, увидев дочь рядом со своей торговой палаткой.
– Соскучилась. Помогу тебе работать. Потом вместе пойдем домой, ладно?
Светлана ничего не ответила, но всем видом дала понять, что ей не нравится эта идея. Однако, как только подошел покупатель, гримаса недовольства сменилась маской всепоглощающей любви: какому клиенту понравится наблюдать нервозность продавца или хозяина торговой лавки?
Работа матери казалась Марии очень сложной и даже неприятной. Раздражала переменчивость мамы. Светлана вела себя так, словно играет роль на сцене, каждый раз новую. Раздражал нездоровый блеск её глаз, когда она общалась с покупателями, разделяя каждого из них по сословиям определенной, знакомой только ей одной, системы. С каждым из «сословий» Светлана разговаривала на особом языке в специально предназначенном тоне. Разные люди посещали палатку: по-разному одетые, они по-разному спрашивали о цене. Кто-то торговался, кто-то нет. Одни смотрели на продавцов так, как смотрят на насекомых и мышей, сморщившись от неприязни. С такими Светлана не церемонилась и не делала скидок. Другие вели себя скромно, пряча глаза и вывернутые штанины купленных на вырост брюк на своем ребенке. Такие не успевали торговаться: Светлана сама отдавала им товар со скидкой, порой даже разговаривала с подобными клиентами так, как разговаривают с близкими родственниками. Мария никогда не понимала принципов этой работы, а Светлана чувствовала себя здесь, как рыба в воде.
Пришло время возвращаться домой. Какое-то странное чувство охватило Марию. Необъяснимое, огромное. Хотелось плакать. Они с матерью поднимались по ступеням, и с каждым шагом Мария всё отчетливее слышала стук собственного сердца. Двери в квартиру открылись, звук телевизора доносился из комнаты.
– Саш, убавь звук! Саша! – снимая обувь, кричала Светлана.
Через несколько минут девушка уже не слышала ни криков, ни плача матери, ни её мольбы, обращенной к небу: все вокруг словно поглотила мрачная тишина. Даже капли, постоянно стекающие из никем не отремонтированного крана, больше не раздражали слух.
Глава 4
«Cкорая» и справка о смерти от врача, милиция и оформление протокола осмотра трупа, морг, свидетельство… Супруг Светланы скончался от потери крови. Его труп жена и падчерица обнаружили в ванной, наполненной кровавой водой, спустя два часа после смерти. Светлана сразу же позвонила в бюро похоронных услуг, где покойника помыли, одели и положили в холодильник на хранение. Труп частично «задубел». Как ни старались подвязать подбородок, рот оставался страшно распахнут, и судмедэкспертам пришлось его ломать и зашивать.
Светлана сделала всё, чтоб уговорить батюшку разрешить похоронить мужа на кладбище вместе с остальными усопшими, а не за воротами, как поступают по правилам Христианской Православной церкви с самоубийцами. Хоронили Александра в селе, недалеко от усадьбы его родителей, где еще летом он, смеясь, рассказывал мальчишкам, как выманить из тины огромного сома.
Стояла глубокая осень. К концу ноября пронизывающий холод Среднего Поволжья сковал землю и руки могильщиков: копать яму с каждой минутой становилось всё труднее. Провожая мертвого сына в последний путь, мать Александра, Зинаида, молча заливалась слезами. Дед обнял за плечи свою старушку.
– Кукленок, у тебя давление, нельзя тебе, – он вытащил носовой платок из кармана, вытер им со щек своей жены солёную жидкость.
Кто-то в толпе прихожан, нетерпеливо ожидавших повода выпить поминальной водки, шептался: «Это Светка довела», «Зачем рот-то зашили», «Не топчись по земле, следы не оставляй», «Когда уходить будем, не оглядывайся!». По христианскому православному обычаю люди прощались с покойным, целуя его в лоб. Владимир не плакал, казалось, даже не понимал, что произошло. Он молча поцеловал холодный лоб отца и отошёл от гроба вместе со Светланой, которая, казалось, вот-вот потеряет сознание. Настал черед Марии, она приблизилась к гробу и склонила лицо над умершим, как вдруг ко всеобщему ужасу покойник «улыбнулся»: нити, стягивающие губы, лопнули, и зашитый рот трупа распахнулся в чудовищной гримасе. Все страшно ахнули, Мария отскочила от гроба, чуть не лишившись чувств.
– Это – убийца Сашки! – кто-то крикнул из толпы прихожан. Послышался общий гул, шушуканье. Гроб наспех заколотили, погрузили, засыпали землей и разошлись – кто – по домам, кто – в сельскую столовую за дармовой водкой, пирогом и сплетнями – на поминки.
На плечи Светланы легли тяжелые хлопоты. Новоиспеченной вдове теперь предстояло закончить строительство собственного дома в деревне. Дом строился на заработанные с бизнеса Светланы деньги, однако был оформлен на Александра. Его родственники, как стервятники, слетевшиеся пообедать, пожелали отобрать у Светланы дом. Свекры не любили её, даже несмотря на то, что женщина старалась им понравиться и родила внука. Зинаида, как любая, даже самая плохая мать, понимала и чувствовала, что Светлана никогда не любила её сына.
– Любви нет, есть уважение и привычка! Светка ни того, ни другого не испытывает, я-то знаю! – говорила свекровь Светланы своему верному мужу, потакающему ей во всём, – дом по документам на Саше! Его больше нет, значит этот дом наш!
Светлана действительно не любила Александра. Она нуждалась в опоре и статусе замужней женщины. Однако после заключения брака она очень скоро поняла, что для настоящего женского счастья этого недостаточно. Ложившись с мужем в постель, женщина испытывала хорошо скрываемое ею отвращение. Александр никогда не привлекал Светлану как мужчина. Она часто жалела о том, что когда-то ввязалась в авантюру, вспоминая, как познакомилась со своим, тогда ещё будущим, вторым мужем.
Это случилось на праздновании новогодней ночи тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года у Галины и Андрея. Галина приходилась Светлане коллегой по работе, а Александру – двоюродной сестрой.
– Свет, ну что, собираешься в одиночку отмечать Новый год? – интересовалась коллега по работе, – Машуля всё равно у твоих за семьсот километров отсюда. Да и на дорогах гололед! Неужели, туда поедешь?
– Не знаю, Галь. Думаешь, он достойный? Все они, козлы, одного поля ягоды.
– Ну-у-у, этот особенный! Он надежный, да и красотою не блещет. Не обижайся, это я к тому, что бабы за ним не побегут вприпрыжку, сигая из штанов!
– Вот, молодец, значит теперь мне, как второсортной, можно заглядываться только на страшненьких… Спасибо, Галя, не даёшь забыть, что я разведёнка, – надулась Светлана.
– О! Федул, губы надул! Мой Андрюха вон вообще на гориллу похож, а что ж с того? Мужик не должен быть красивее обезьяны, хоть и плохонький, да свой. А ты без мужика вон скоро на стену полезешь! В общем, знаешь, что? Прекращай ты уже свои капризы, приходи к нам отмечать Новый год, познакомитесь, а там сама решишь. Ну, то есть, вместе решите, как быть дальше.
При встрече с Александром Светлана приуныла, несмотря на предупреждение: брат Галины оказался мужчиной невысокого роста, весил больше нормы и неудачно шутил.
– М-да, мужичок с ноготок… До Сергея ему далеко, конечно. Ну, будь, что будет, я и сама уже не та, что раньше, – успокаивала себя Светлана.
При дальнейших свиданиях Светлана поняла, что Александр обладал большим количеством положительных черт: он умел делать любую мужскую работу по дому, умел готовить, работал на заводе и прилично зарабатывал. Однокомнатная просторная квартира, в которой он жил холостяцкой жизнью, сверкала чистотой. Он любил музыку, слушал популярные в те годы группы «Queen» и «Modern Talking» на стерео-проигрывателе. Бережно и внимательно относился к Светлане. Его не смущало, что женщина в разводе и имеет дочь.
Александр, который в ту новогоднюю ночь планировал другое мероприятие, сам не заметил, как сделал Светлане предложение выйти за него, первое предложение руки и сердца в его жизни. Кто бы мог подумать, что двум сердцам, когда-то объединившимся в надежде спастись от одиночества, станет ещё хуже от присутствия в жизни друг друга. Светлана исполняла супружеский долг, зажмурившись и представляя кого-то другого. Александр, как любой внимательный мужчина, чувствовал это и страдал частичным отсутствием эрекции. Женщины способны терпеть нелюбимого рядом, мужчины же сделают всё, чтоб уйти. Так, по сути, у них и получилось.
***
После смерти супруга Светлана, желая избавиться от жутких воспоминаний и расширить жилплощадь, повела Марию в нотариальную контору. Там она попросила дочь подписать какие-то очень важные бумаги. В скором времени Светлана сообщила детям, что они переезжают в новую трехкомнатную квартиру.
– Наконец-то, у тебя будет своя комната, – Светлана с сочувствием посмотрела на дочь, – подарок к твоему дню рождения. Не думай, я не забыла. Траур у нас, поэтому не отпраздновали.
– Да, ерунда, мам. Ты лучше скажи, мы телефон проведём? – спросила Мария, вспомнив, как часто ей приходилось звонить Николаю из телефонной будки и ждать своей очереди.
– Кому что, а лысому – расческа, – засмеялась мать Марии, – для меня главное, что Новый год мы будем праздновать в новой квартире!
Строительство дома с земельным участком в пятнадцать соток Светлана решила приостановить до лучших времен. Ей не хотелось вспоминать о совместных с мужем планах на будущее на фоне трагических событий, ехать в село и сталкиваться с теперь уже бывшими свекрами. Всё чаще стал выпадать и покрывать замерзшую землю мокрый снег, и единственное, чего хотела Светлана после работы, – вернуться в свою новую квартиру, выпить большую чашку горячего чая с бергамотом и расслабиться на диване у телевизора. Этого казалось вполне достаточно для спокойной жизни вдовы и её детей.
Через некоторое время после трагедии Мария поняла, что беременна. По утрам ей всё чаще становилось плохо, она не могла смотреть на еду в течение дня и ощущала себя вздутой, огромной, неуклюжей. Девушка решила посетить врача.
– Да, есть беременность, но срок пока маленький. Дам тебе направление на УЗИ, сходишь, результаты мне принесёшь, – быстро проговорила маленькая, худенькая врач.
Мария не имела карманных денег и не знала, как попасть на платное ультразвуковое исследование.
– Что теперь мне делать? Даже подруг нет, чтобы хотя бы взять денег в долг. Может, у Ритки попросить, как-никак с начальной школы знаем друг друга… А если спросит, зачем? Нет, нельзя у Ритки. Тогда, может, у Ирки, племянницы отчима? О, да, чтоб всё село потом меня обсуждало. Тогда, может, Коле позвонить…Попросить деньги, признаться во всём? После всего, что он сделал?Пфф… Маша, ты же умница, думай! – безмолвный диалог с собой загонял Марию в тупик.
Оставался лишь один вариант. Мария знала, где её мать прячет деньги. Узнала она об этом случайно, когда ночью проснулась от шороха на кухне. Поднявшись с постели, девушка увидела из приоткрытой двери, как Светлана пересчитывает деньги, потом укладывает их на дно старого чайника, кладет сверху пакетик с сушеной мятой и прячет чайник в продуктовый шкаф. Мария, увидев это, смекнула, что увиденное – тайна, и если мама узнает, что дочь подглядывала, очередного скандала не избежать. Девушка быстро и неслышно двинулась к своей постели и сделала вид, что спит, совсем позабыв об увиденном. Однако теперь Мария вспомнила. Перед ней встал вопрос: взять ли деньги? Без спроса. Без объяснения. Украсть. Сказать, что не имеет никакого представления о том, куда делись деньги, если что…
– Я это сделаю. У меня нет выхода. Когда стану старше, пойду работать, отдам. Ведь если спрошу денег, она всё равно их не даст, но спросит, зачем они мне. Придётся всё объяснять. Или лгать.
Впервые в своей жизни Мария украла деньги. У своей родной матери. Девушка взяла из чайника приличную пачку бумажных купюр, сделала это быстро, чтоб никто не увидел, не пересчитывала, но была уверена, что на УЗИ ей хватит. Сунув деньги в рукав, Мария быстро спрятала оставшиеся купюры под травой для чая, закрыла чайник. Руки затряслись, крышка чайника застучала. Вот-вот и посуда выскользнет из рук и рухнет с грохотом на пол. Но Мария, не теряя ни минуты, сунула чайник в шкаф.
В этот же день она отправилась на УЗИ. Огромный мужчина с волосатыми руками, проводящий исследование, вызывал у девушки непреодолимое отвращение: уж очень походил на покойного отчима. Забрав результаты, Мария вновь отправилась к врачу.
– Да, всё так, как я думала, девять недель беременности. Тебе нет восемнадцати, мне нужно сообщить твоим родителям о случившемся. Оставляем беременность или нет – решать будут они.
– Нет. Только не это. Пожалуйста.
– Ну, милочка, об этом нужно было думать, когда, пардон, ноги раздвигала! Иди с родными разговаривай, не тяни, а то потом поздно будет метаться-то. Время ещё есть. На раздумья недели хватит, придёшь ко мне с мамой, определимся с датой процедуры. Если не придешь, то придётся рожать, само не рассосётся.
«Господи, что теперь будет-то?» – думала Мария, покидая женскую консультацию. Как во всем признаться? Как объяснить, от кого забеременела, откуда взяла деньги на УЗИ? Но разговор так или иначе предстоял сложный.
– Беременность? Ты что? Охренеть, позор-то какой! Папенькино отродье гулящее! Ну ты и шалава! – кричала Светлана так, что казалось, её легкие вылетят из горла.
– Ты же не думаешь рожать и всем нам жизнь испортить? Я и так тебя кормлю! Ещё мне не хватало бастарда твоего! От кого ребёнок-то?
– Не знаю.
– Зашибись! Ты даже не знаешь, от кого залетела? У тебя детей потом может не быть, ты же это понимаешь, тупая твоя башка!
– Понимаю.
– Да не понимаешь ты ни хрена! Отец кто? Коля твой что ли?
– Нет!
– А кто тогда? Хоть денег на аборт пусть даст!
– Не знаю!
Мария заплакала, её плач перерос в рёв. Испуганная мать налила воды и дала стакан дочери.
– Так, не надо мне тут истерик. Ничего не ешь на ночь и утром. Пеленку, сорочку и тапочки на завтра приготовь. Я знаю, что делать. И побрейся по-женски. Да не реви ты…
Мария не могла понять, что происходит. Она вышла на улицу и присела на холодную скамейку в заснеженном парке. Казалось, весь мир обрушился на её плечи. В кармане оставалось несколько сотен рублей.
– Странно, что мать ничего не сказала про УЗИ и не спросила про деньги, – подумала Мария.
Наступило утро, девушка взяла с собой всё, что велела Светлана, пока та писала записку сыну. Затем они вместе вышли из дома, ничего не сказав друг другу.
По дороге в больницу Мария видела, как беременную женщину какой-то молодой мужчина, скорее всего муж, нежно держит за руку и ведёт к машине, открывая ей дверь и помогая усесться на заднее сиденье. Девушке стало тяжело на душе: возможно, она никогда не испытает радости материнства.
Знакомая Светланы работала в больнице. Хватило пары слов, чтоб договориться о процедуре в тот же день. В операционную тянулась огромная очередь. Оказалось, что все женщины ждут той же участи, что и Мария. Каждая пыталась заговорить с подругами по несчастью, стоял гул, все что-то советовали друг другу.
– Я тебя во дворе подожду, – сказала дочери Светлана, и быстро вышла из больничного коридора.
– Дочка, ты тоже что ли сюда? Батюшки, какая молодая, – охнула женщина, лет пятидесяти. Как потом стало известно из её разговора с другими, она забеременела от насилия собственного мужа, и этот аборт на её счету уже тридцатый.
Войдя в палату для подготовки пациентов, Мария переоделась в сорочку. Из операционной доносился душераздирающий стон. Мария заплакала от испуга и жалости к самой себе. Вдруг в её палату ввезли девушку, которая едва отошла от наркоза. Следом за носилками в палату влетела женщина-врач и закричала на пациентку.
– Ты что, вчера бухала? Курила? Я кому говорила, не есть, не пить ничего? А если бы я проткнула тебя?
Руки Марии похолодели. На лбу появился пот, а во рту привкус железа. Из слов врача Мария поняла, что на пациентку не подействовал наркоз, и во время операции девушка начала бить врача ногами в тот момент, пока внутри нее были медицинские инструменты. Марии стало плохо от всего этого кошмара, ей казалось, что не хватает воздуха.
– Возьми себя в руки. Пришла твоя очередь, – анестезиолог пригласил Марию в операционную.
Зайдя в огромный, холодный и хорошо освещенный зал, девушка почувствовала запах спирта, увидела на столе инструменты, а под операционным креслом – окровавленные бинты. От всего этого Мария снова почувствовала ком в горле и хотела было заплакать, но анестезиолог выразил недовольство.
– Так! Плакать прекратила! Иначе кошмары будут сниться!
– Да что может быть хуже этого кошмара, – сказал кто-то из присутствующих медсестёр.
– Жизнь это, бабоньки, очнитесь.
Марию ни о чём уже не спрашивали, никто не возмущался тем, что она такая молодая, пришла одна, без мамы. Казалось, окружающим нетерпелось поскорее покончить со всем этим и вернуться в своё прежнее жизненное русло, отправиться по магазинам за новогодними подарками и мандаринами, позвать гостей и открыть шампанское. В вену Марии ввели наркоз, и она, улетая в другую реальность, уснула.
После операции прошло всего несколько часов, и Мария смогла вернуться домой. Она чувствовала ужасную боль в животе, но с души словно камень свалился. Никаких угрызений совести за убийство ещё не родившегося ребенка она не испытывала, зато переживала стресс, из-за которого спустя несколько дней после операции потеряла сон и аппетит. К счастью, приближался Новый год, а потом и зимние двухнедельные каникулы.
За окном стояло холодное предновогоднее утро. Светлана решила поработать в первой половине дня, а вечером, купив чего-нибудь к праздничному столу, вернуться: новогодняя ночь в обществе детей не предвещала ничего нового и интересного. После похорон своего мужа Светлана полностью ушла в работу, находилась на рынке по выходным до позднего вечера и не интересовалась делами дочери и сына. Дети чувствовали себя одинокими, и в этот праздничный день Мария и её младший брат находились в квартире одни.
Вдруг раздался звонок. Открыв дверь, Мария на минуту замерла от неожиданности. На пороге стоял Николай. Он чувствовал себя виноватым перед Марией за произошедшее в школе, а потом узнал от родственников о трагедии, случившейся с отчимом девушки. Новый адрес Марии Николай выпытал у Иры, племянницы умершего. Чтобы облегчить муки совести, юноша решил навестить свою обиженную девушку, выбрал подходящий момент и приехал в гости ранним предновогодним утром.
– Я – Дед Мороз, вообще-то. Деда Мороза нельзя выгонять, –Николай, смущаясь, уставился в пол.
– А подарки привёз, Дедушка Мороз? – впервые за долгое время засмеялась Мария.
Её радости не было предела: она почувствовала себя нужной, ведь к ней приехал человек, по которому она, несмотря ни на что, очень скучала.
Девушка крепко сжала в объятиях своего любимого, который ответил на ласку взаимностью, вдыхая аромат волос Марии. Они любовались друг другом, и, казалось, забыли о произошедшем за это время: всё вокруг словно замерло.
– Есть хочешь? – спросила Мария.
– О, да!
– И я хочу! – младший брат Марии недовольно промычал, выходя из комнаты, шлёпая босыми ногами по чистому линолеуму.
Мария и Николай отправились на кухню, держа друг друга за руки. Молча улыбаясь, они готовили свой первый романтический завтрак. Ничего вкуснее жареного картофеля, который приготовил Николай, Мария не ела. Юноша же в свою очередь хвалил кулинарные навыки девушки: