О Нём

Очень! Уже тогда я стала понимать, что это предупреждение. Серьёзное предупреждение. И я это вполне начала осознавать. Но как изменить свою жизнь? Как изменить то, что вокруг, если я действительно в клетке и мне некуда пойти?

Ирина пригласила меня пожить к себе. Тётя Роза была не против, тем более, что после маминой свадьбы ей пришлось пить дальше в одиночестве. Я уже настолько привыкла к попойкам у себя дома, что тихие посиделки тёти Розы на кухне в обнимку с бутылкой меня совсем не напрягали. К тому времени у меня образовалась моя собственная компания, и с Ириной я больше не гуляла. Она очень обижалась, но я уже понимала, что мы с ней разные. Она бежала в ночь, чтобы отдаться кому-нибудь. Чтобы заглушить завывание чёрной пропасти своего сердца. Внутренний демон каждый вечер гнал её из дома. Я же шла куда-то от отчаянья, потому что где-то там было всё равно безопасней, чем дома. А ещё я пыталась хоть как-нибудь заработать. Один раз я примкнула к компании девчонок, которые снимали норковые шапки у подвыпивших людей. Держа в зажатой ладони лезвие ножа, спрятанного в рукаве, я впервые увидела в глазах мужчины панический страх… У меня появилась своя кожаная куртка. И я так благодарна Господу, что мы тогда не загремели в тюрьму…

Бывало, мне даже давали какую-нибудь мелочь за гадание. Одним вечером Ирина, как обычно, собиралась на свой ночной променад. В этот раз она особенно уговаривала меня с ней пойти. Но я хорошо запомнила тот момент, когда услышала «голос» и теперь осознанно или нет, но прислушивалась к себе. В тот раз я снова почувствовала отчётливое «нет!». И, несмотря на нытьё и уговоры, осталась дома – у неё дома, на кухне с тётей Розой, в попытках раскурить «Приму». Ирина не вернулась домой ни ночью, ни на следующий день. Тётя Роза, привыкшая ко всякому, не верила в плохое. «Загуляла…» – повторяла она растерянно, пока рано утром второго дня к подъезду не прикатила машина. Проснувшиеся соседи с первого этажа потом рассказали, как из неё выбросили почти раздетую девушку в бессознательном состоянии. Ирина пролежала в реанимации три дня и на четвёртый скончалась, не приходя в сознание. Это были первые похороны в моей жизни. Маме моей подруги с работы пригнали большой «Икарус», в котором ехала одна я. На похоронах было шесть человек. Тётя Роза подарила мне несколько Иринкиных вещей и попросила съехать. Я снова вернулась в нашу квартиру. Лёжа на кровати, смотрела в потолок. Мне казалось, что меня засасывает огромная воронка… Я вспоминала свой сон про неё и каменоломню. Внутри было чёткое понимание, что Ирина и вправду сейчас не в самом лучшем месте. Что ей очень плохо. Я заревела. Я совсем не плакала на похоронах, а теперь ревела навзрыд. Думаю, не об Иринке я плакала тогда, а о себе. Мне казалось, что и я так же закончу…

Дверь в мою комнату Войцехович выбил с третьего раза. Я хорошо запомнила его ухмылочку. Но сдаваться без боя я не собиралась. Будучи довольно крепкой девушкой, оттолкнула его несколько раз. Я металась по квартире. Войцехович матерился. Мать спала на диване в алкогольном дурмане. Я бросилась на кухню и успела схватить кухонный нож. Увидев его в моей руке, отчим развернулся и побежал от меня. Я за ним. Я реально хотела его убить! И с большим удовольствием ткнула бы ему в живот, но Войцехович развернулся и перехватил мою руку. Нож оказался у него. Он замахнулся. Я увидела блеск перед самым лицом и инстинктивно схватила за лезвие. Войцехович вытащил нож из моей ладони. Кровь брызнула во все стороны, а отчим сразу испугался и закрылся в комнате. Я лежала на полу коридора и выла. Не от боли, а от отчаянья. Я взывала к тому, чего не знала. Просила о помощи, не надеясь быть услышанной. Выла с таким же отчаяньем, как волк воет на луну. И не сразу услышала, что в дверь давно стучат. Ко мне пришла знакомая с соседом, парнишкой с четвёртого подъезда, позвать на посиделки с картишками. Увидев меня всю в крови, потащили через дорогу в больницу. И уже через два часа я с зашитой рукой снова сидела в своей комнате. Была уже глубокая ночь. Мать очнулась и под звон рюмок ворковала с Войцеховичем на кухне.

А я решила умереть. На этот раз по-настоящему. С пронзительной ясностью поняла одно: «Я не хочу больше так жить. Я не хочу больше так жить! И если я не могу ничего изменить, то лучше умереть!» Сформировав эту мысль, сразу успокоилась. Теперь я знала, что нужно делать. Пока они пили на кухне, я тихонечко зашла в их комнату и вытащила из серванта большую коробку с лекарствами – нашу домашнюю аптечку. Я слышала много историй, как люди, наглотавшись таблеток, тихо умирают, засыпая навсегда. Такая смерть меня вполне устраивала. Дверь с вырванным замком я оставила открытой настежь. Наверное, хотела, чтобы они увидели, что я делаю. И в глубине души надеялась, что меня остановят. Я налила в стакан воды из крана, села на табуретку и стала наугад распечатывать упаковки.

Я видела, что отчим ходит по коридору и внимательно следит за моими действиями. А так как на кухне вместо сломанной розетки была сквозная дыра в мою комнату, я слышала каждое их слово. И каждое их слово отпечаталось в моей памяти навсегда. Войцехович подскочил к матери и сказал:

– Слышишь? Она там таблетки пить собирается…

– Какие еще таблетки?..

– Большую аптечку взяла, говорю! Покончить с собой, что ли, надумала?

Следующие слова моей мамы меня потрясли. Видит Бог, как я хотела их забыть.

– Да пусть пьет. Сдохнет. Комната быстрей освободится…

Хочу сразу сказать, что я простила её. Она мало изменилась с тех пор, но я простила её и за то, что было, и за то, что есть, и за то, что будет. Она не помнит этого момента или говорит, что не помнит. Может быть, её психика включила защитную реакцию и стёрла из памяти этот эпизод. Да. Я верю, что это возможно. Потому что, если бы она действительно помнила то, что она делала – с этим невозможно было бы жить…

Когда я услышала, что сказала моя мама.… Как мне описать свои чувства? Внутри меня что-то оборвалось. Что-то сломалось. Впоследствии мне было очень трудно это починить. В этот момент я по-настоящему осиротела. Я поняла, что всё делаю правильно. И мне действительно лучше уйти. Я не хочу жить в таком мире. И я принялась их пить. Теперь я хотела умереть совершенно по-настоящему. Я глотала их по одной, запивая водой. Сначала белые, потом голубенькие. Потом были какие-то желтые капсулы, потом снова белые…

Я плакала, вспоминала об этой дуре Иринке и шептала:

– Ирка, забери меня отсюда! Забери…

Выпив несколько десятков, я стала злиться. Никакого эффекта я не

чувствовала. Совершенно ничего. Голова была ясная, спать не хотелось совсем. Но так же я чувствовала, что не могу проглотить больше ни одной таблетки. Я сидела за своим старым исцарапанным столом, за которым столько лет делала уроки. Смотрела на пустой аквариум, в котором давно сдохли все рыбки, и ждала. Ждала до тех пор, пока не открыла глаза, и поняла, что лежу на полу. Обнаружила, что давно упала с табуретки, и рядом со мной мама, которая трясет меня и требует, чтобы я взяла трубку телефона.

Войцехович  поставил мне на пол телефон, и они пошли курить.

Я чувствовала, что нахожусь внутри какого-то желе и вот-вот потеряю сознание. Нащупала трубку телефона и услышала в ней голос отца. Он показался таким родным, что у меня снова полились слёзы. Собрав все свои силы, я, наконец, просипела ему в трубку:

– Папочка, прощай… Я так тебя люблю…

– Что случилось, Оксана?! Что с тобой?!

– Папа…Я умираю…

Дальше помню, как просто закрыла глаза. И тут же открыла от того, что надо мной склонился отец. Потом я поняла, что меня везут на машине скорой помощи. Потом я блевала в туалете приемного покоя. Потом мне промывали желудок. Потом я спала. Потом снова блевала в раковину своей палаты. Потом снова спала. Только на третий день я стала понимать, что, кажется, выжила и в палате не одна. Потом меня пришли навестить отец и его новая жена. Она принесла мне яблоки. Но мне их было нельзя. А отец рассказал, что он занимался своими делами дома, когда вдруг понял, что со мной случилась беда. Понял так ясно и отчетливо, что позвонил к нам на домашний. Трубку взял Войцехович и долго материл, объясняя, куда ему идти. Но папа снова позвонил и сказал, что если он сейчас же не услышит мой голос, то приедет к ним сам прямо сейчас. И тогда они меня растолкали и бросили мне трубку телефона…

Мой отец меня спас. Он спасал меня два раза. В первый раз он дал мне свою кровь, когда я умирала в детстве. И второй – когда послушался голоса другого Отца. Того Отца, который всё видит и никогда не бросит. Отец, который спасет тогда, когда все предадут. Человек может бросить своих детей и забыть; Небесный Отец – никогда.

В больнице случайным образом обнаружилось, что я беременна. Гинеколог вздыхала, кривила губы и удивлялась, как я могла этого не заметить. На все вопросы я молчала. А что я могла ответить? Что я и есть ребёнок? Что совершенно не понимаю, что происходит с беременными женщинами? Что мало знаю о взрослой жизни? Что в моём возрасте нужно ещё только мечтать о поцелуях…

Из больницы позвонили матери. Новость о моей беременности отрезвила её настолько, что они с Войцеховичем тут же нашли деньги и заплатили гинекологу. Срок был уже большой, и аборт делать по правилам уже поздно.

Моя растерянность сменилась радостью. Я совершенно не понимала, что такое материнство, но очень обрадовалась. Ведь я теперь буду не одна. У меня будет ребенок! Мы будем любить друг друга! Меня позвали на процедуру. Сказали, прихватить по дороге пеленку. Я не удивилась очередному осмотру в гинекологическом кресле. Мне вкололи общий наркоз, и я оказалась в странной светлой комнате. Были заметны очертания диванов, стульев, кресел. Всё это было накрыто тканью, как делают, когда уезжают из дома надолго. Но помещение напоминало мне, скорее, комфортный и уютный вокзал. Почему-то я чувствовала, что это вроде зала ожидания, но при этом здесь никто никогда не сидит… Я с интересом осматривалась, но вдруг обнаружила, что угол в потолке стал светлеть и растворяться. Из него на меня полился свет. Я смотрела на него, как зачарованная, и меня, как бабочку, тянуло к нему с нарастающей силой. Всё исчезло – и комната, и очертания, остался только ослепительно яркий свет, к которому я неслась с какой-то космической скоростью. Этот полёт был настолько впечатляющим, что я запомнила его во всех подробностях. Свет приближался и заполнил собой всё. Я помню тот восторг, с которым я летела ему навстречу. Эти эмоции невозможно сравнить ни с чем. Абсолютное счастье – вот только приблизительная формулировка того, что я чувствовала. И вдруг – бац! Я как будто врезалась в стену. Впереди встали две высокие фигуры в белом. Просто встали впереди меня, но я не могла их обойти ни с какой стороны. Я видела, как желанный свет стал отдаляться, и это вызвало во мне бездну отчаянья. Ни мольбы, ни крики не помогали. Меня не пропускали к свету, а он исчезал… Я стала плакать, умолять и даже попробовала оттолкнуть этих двух. Но мои руки проходили сквозь белые фигуры, и я не могла ни до кого дотронуться. Они же стояли молча, не реагируя на меня.

Я открыла глаза оттого, что меня били по щекам. Врач, наклонившись надо мной, ругался, испугавшись, что я не просыпаюсь после наркоза.

Окончательно пришла в себя я уже в своей палате. И уже без ребёнка. В ту ночь мне приснился такой сон. Я увидела маленького зверька в траве. Он был похож или на лисёнка, или на маленькую рыжую собачку. Такой милый. Я хотела его погладить и присела на корточки. Стала подзывать к себе. Но он смотрел на меня жалобно и испуганно и пятился, приседая, будто бы от боли. Я звала его, а он всё пятился от меня и скулил. А там, где он приседал, трава была опалена. Это продолжалось, пока я не увидела, что его хвост и задние лапы горят. Огонь распространялся от хвоста по всему его телу. Лисёнок горел на моих глазах, и я ничем не могла ему помочь…

Меня выписали и определили к папиной матери. Отец всё-таки настоял. Но бабуля, узнав о моих прегрешениях, не очень-то была рада меня видеть. И я сама вернулась к матери и отчиму.

Моему брату Павлу в тот период было около десяти. Спустя много лет, когда он был уже взрослым парнем, он рассказал мне сон, который увидел в те дни – такой реалистичный, что запомнил его на всю жизнь. Ему приснилось, что он спит и просыпается от стука. Подходит к двери и открывает. На пороге стоит Ирина, которая к тому времени уже умерла. Она выглядела ужасно. В какой-то грязной сорочке-рубахе, изъеденная червями, синяя – как в фильме про ходячих мертвецов, только со слов Павла, ещё ужаснее… Он много раз видел её при жизни и был потрясён. Покойница припала к двери, норовя войти. Но он удержал её и закричал:

– Пошла вон! Что тебе надо? Уходи отсюда!

Брат изо всех сил пытался закрыть дверь и отпихивал Ирину ногами. А та

ему отвечала:

– Я пришла забрать Оксану! Пропусти, она сама позвала меня. Я пришла за ней!

Но Павел собрал все силы во сне, оттолкнул её и захлопнул дверь. И тут же проснулся в ужасе.

Сейчас я понимаю, что он, как единственный мужчина, оставшийся в нашей семье, в тот момент взял на себя духовную защиту, сам этого не осознавая. Хотя он тогда ещё не познакомился с Иисусом, но воспользовался той властью, которую дал Господь мужчине и главе семьи. И я ему за это очень благодарна!

От Матфея Гл.13 Ст. 42 «и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов».

Наверное, многих удивит обилие в этой книге снов. Найдутся, я думаю, те, кому это не очень понравится. Найдутся и те, кто не поверит. А кто-то начнёт их истолковывать по-своему. И ко всему этому я готова. Я предполагаю, что будет и негативное их восприятие. Некоторые спросят меня – зачем ты их рассказываешь? Даже если тебе это действительно снилось.… И я отвечу – потому, что это моя жизнь. Потому, что я обещала рассказать обо всём максимально честно и подробно. Потому, что без этого история будет неполной. Мне приходится говорить о себе, чтобы поведать о Нём. И если кто-то сможет рассказать по-другому – флаг вам в руки и ручку впридачу.

Пишите свою историю. А это моя жизнь, и она такая.

______

Как-то меня позвали на день рождения. Отмечала одна девчонка из пятого подъезда нашего дома. Пока её родители уехали на дачу, дома собрались все парни и девушки нашего двора. Времена были голодные, и мы были рады варёной картошке и соленым огурцам на столе. Мы пили дешёвое красное вино и курили по одной сигарете, передавая её друг другу. Внезапно в дверь позвонили. Хозяйка, перепугавшись, что пришли родители, сразу открыла дверь. В квартиру вошли взрослые, по нашим меркам, дядьки, лет двадцати пяти – тридцати, в спортивных костюмах и бордовых двубортных пиджаках.

Они деловито исследовали квартиру, посмеялись над нашим роскошным столом и, поменяв кассету в магнитофоне на группу «Король и Шут», поздравили растерянную именинницу. Наши мальчики притихли, а новые гости заявили, что нужно срочно купить что-нибудь из еды и нормальной выпивки. Кто-то стал плавно двигаться к двери, и я тоже последовала ближе к выходу. Похоже, посиделки подошли к концу. Дальше начиналась уже не наша вечеринка. Но тут один из незваных гостей прихватил меня под локоток и заявил, что я точно хочу проводить его до магазина. И едва я успела воспротивиться, выволок из квартиры. И вот я, крепко удерживаемая за руку, обмирая внутри от страха, иду в ночи к ближайшему комку-ларьку. Молодой человек, играя мышцами и не особо скрывая пистолета, небрежно заправленного под ремень, расспрашивал, как меня зовут и где я живу. Пока мы дошли до магазина и вернулись в наш двор, я от испуга и выпитого ранее вина не просто рассказала о себе, а буквально выревела рассказ об отчиме и моей жизни. Молодой человек слушал молча, иногда задавал вопросы. А на обратном пути препроводил до моей квартиры. Сказал «пока» и махнул рукой, звякнув дорогими бутылками в красивых глянцевых пакетах. Больше я его никогда не видела. И даже не знаю точно и достоверно, связан ли этот эпизод с тем, что через несколько дней Войцехович исчез. Да, просто вышел в магазин и не вернулся. Не вернулся ни в этот день, ни на следующий. Ни через месяц, ни через год… Мать сначала поубивалась, заливая и это своё горе. Искала его. Потом пришла в себя немного и через полгода развелась без его присутствия. Мы много лет думали, что с ним могло случиться. Я подозревала, что того уже нет в живых. Но спустя много лет мама встретила своего бывшего мужа случайно на улице. Войцехович что-то бубнил, но так и не смог объяснить ей внятно, что тогда с ним произошло…

Но для меня всё предельно ясно. Я и в этом вижу руку Божью.

Мои надежды на то, что с исчезновением отчима мама, наконец, выйдет из своего стопора, не оправдались. Она систематически завязывала, находила работу. Приводила себя в порядок и покупала духи. Но через пару месяцев с такой же легкостью развязывалась, и всё возвращалось к батарее пустых бутылок под кроватью, среди которых валялся и пустой флакончик выпитого парфюма.

Мне сейчас трудно описать своё состояние в тот период, потому что внутри меня что-то омертвело, и я не знала, что мне делать дальше. Было ощущение, что я всё-таки умерла, но не до конца. А как жить дальше, не понимала. Я ходила как во сне, несколько раз дралась с матерью и, раскладывая на себя карты, видела одну беспросветную тьму…

К Римлянам Гл.6 Ст.21 «Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, которых ныне сами стыдитесь, потому что конец их – смерть».

Откровение Гл. 21 Ст.8 «Боязливых же и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая».

2-Царств Гл.22 Ст.5 «Объяли меня волны смерти, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня».

Гл.22 Ст..7 «…и Он услышал из чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его».

Кольцо

Как-то, придя к одной моей знакомой, я обнаружила там странную компанию. Несколько молодых людей и девушек стояли, взявшись за руки, а парнишка ненамного старше меня пел под гитару. В наших компаниях тоже любили побряцать на струнах, но тут песни были совсем другие. Парень пел о Боге. Я сидела на краешке дивана и думала, что же такое случилось с моей знакомой Надей? Я знала её на тот момент не очень долго, они жили вдвоём с сестрой Аней в собственной трёхкомнатной квартире. Рано осиротели.

Любили шумные компании. Аня одна растила сына. А Надя была беременна. И вот они стоят, взявшись за руки, с какими-то незнакомыми ребятами и поют песни. Ни тебе сигарет, ни выпивки. Только чай и блинчики… М-да…

Я вздохнула. Вот что делают с людьми всякие секты. Да что у них там в голове?! Бог? Да кто его видел? Как можно слепо верить в то, чего не существует? Я вспоминала разговор с отцом, который произошёл в далёком детстве. Помню, как наша учительница классе в третьем-четвёртом провела урок атеизма. Она рассказывала о том, что Бога нет, и как дореволюционные попы обманывали людей, помогая царскому режиму держать их в рабстве. В конце урока мы поднимали палец вверх и хором говорили «Бога нет!».

Ирония была такова, что на этом уроке я вообще впервые услышала о Боге. Отец мой был убеждённым атеистом и на тот момент членом партии. Мама, как оказалось потом, прятала где-то дома иконку.… Но разговоров о Боге у нас в семье никогда не происходило. Помнится, я пришла домой и сразу спросила папу, кто это такой – Бог? И что, его и правда нет? Отец сидел и терпеливо объяснял, что умный человек не позволит морочить себе голову такой ерундой. А он уверен, что я человек умный или обязательно таковым стану, когда вырасту. И учительница права, никакого Бога нет, он это точно знает.

И вот я сижу на этом старом диване, слушаю скрипучий голос парня, который пытается вытянуть слишком высокую ноту, и думаю – как же, наверное, это обидно, быть такими глупыми. Потом ко мне подсела сама Надя и стала мне рассказывать, что Бог – это любовь и Иисус умер на кресте за наши грехи. Я спросила, кто такой Иисус? Мне сказали, что Иисус – это сын Божий и тоже Бог, потому что рождён от Бога… Отец и Сын, это одно. А ещё есть Дух Святой… Я психанула и вышла из этой квартиры. Что за бред! Как они могут во всё это верить, серьёзно?!

Домой вернулась с чувством внутреннего удовлетворения собой. Как хорошо, что у меня побольше ума, чем у них. Я поняла – всё дело в интеллекте! Разумным человеком труднее манипулировать. Всё-таки количество прочитанных книг даёт о себе знать – мне запудрить мозги гораздо труднее, чем этим несчастным. А вообще, надо бы в милицию сходить, этак они и квартиру продадут… Сестры-то – сироты. Заступиться за них некому…

Моя мама в этот период переживала следующую попытку начать новую жизнь и с головой окунулась в очередную работу. Я сейчас не могу припомнить, где она работала, но это были ночные смены. Утром она уходила, а рано утром следующего дня возвращалась. Я размышляла о бедных сёстрах весь вечер. О религии вообще и о Боге в частности. А вдруг Он всё-таки есть? Но тогда должны же быть хоть какие-то признаки его существования, хоть какие-то доказательства! Наутро, когда мама ушла на смену, а я жарила картошку и радовалась, что она уже успела получить первую зарплату, мне пришла в голову идея. Я вдруг поняла со всей ясностью, что доказать его существование или отсутствие очень просто. Поразительно просто! Ведь если Он есть, то есть, существует, значит, Он может отреагировать, ответить, выйти на контакт. Значит, нужно всего лишь спросить Его самого! Пусть покажет себя. «Ну, а если Он невидим? – размышляла я, – Ну. типа – дух, как эти полоумные говорят… Но они говорят, что Он всемогущий, то бишь, всё может. А если Он не всё может, то какой же Он Бог?»

Значит, решено! У меня включился такой азарт, что я прямо в этот момент пошла в свою комнату и села на кровать. «Бог! – сказала я вслух. – Если Ты есть! Если Ты существуешь на самом деле, я очень хочу это знать». Я вспомнила, как сестра Нади, Аня, некоторое время назад нашла на улице возле магазина золотое кольцо с камнем и рассказывала об этом всем…

«Так вот, – продолжала я. – Если Ты есть, тебе не составит труда себя проявить. Пусть на этом столе, – я постучала по полированной гладкой поверхности, – появится кольцо. С камнем! – добавила я. – В течение суток!

И тогда я никогда не буду сомневаться в твоём существовании». Я посмотрела на время, было раннее утро. Мама ушла только недавно, значит, кольцо должно здесь появиться не позднее завтрашнего утра. «И да, вот ещё что, – сказала я вслух, сама себе. – Я никуда сегодня не пойду. Буду сидеть целый день дома. Для чистоты эксперимента!» Я рассудила так: если я выйду куда-то и найду кольцо на улице, как Аня? Потом буду всю жизнь сомневаться, вдруг мне просто повезло? Это не должно быть просто стечением обстоятельств.

Итак, мой эксперимент начался! Я помыла во всей квартире полы. Поболтала по телефону. Потом просто сидела в комнате мамы перед телевизором… И открыла дверь в свою, чтобы, проходя мимо, поглядывать на стол. Это было весело, но немного разочаровывало. Кольцо на столе не появлялось. «Ну а чего я ожидала?» – разговаривала я сама с собой. Я что, и вправду рассчитывала, что каким-то фантастическим образом колечко материализуется на моем столе? Мне и самой было смешно. А вдруг Он не слышал? Как Он может не услышать – если Он Бог! «А если Он не захочет отвечать? – думала я. – Тогда зачем такой Бог вообще нужен? Тогда это то же самое, что Его нет…» Вот и пришли к самому логическому итогу – Его просто нет.

Эх… Я села на кровать и смотрела на свой старенький стол, за которым я давно перестала делать уроки. На котором только недавно вскрывала пачки таблеток, чтобы умереть. Старый, исцарапанный разноцветными ручками…

Я пошла на кухню доедать картошку. Так прошел мой день. Просидев допоздна перед телевизором, я отправилась спать. Завтра придет мама. А проснусь я намного позже. Это будет уже следующий день. Выключая лампу, бросила последний взгляд на гладкую поверхность. Ну чего я ещё ждала…

Я проснулась от того, что меня кто-то грубо расталкивал. Потирая глаза, я пыталась понять, что делает в моей комнате соседка с первого этажа и почему она трясёт меня за плечо и кричит.

– Оксана! Проснись, проснись!

– Что случилось, Алла Александровна?

Она стояла у моей кровати, склонившись надо мной в длинной, до пят, сорочке, на плечах платок. Распущенные и всклокоченные рыжие волосы. Выглядело это угрожающе.

– На! – и стукнула ладонью по моему столу. Резко развернулась и вышла из комнаты. Я посмотрела на стол. Там лежало маленькое колечко, сверкая голубым камушком. Я хлопала глазами, не понимая, сон это или явь. И вообще, что происходит?

Из кухни доносились голоса. Я накинула халат и вышла из комнаты. Мама уже вернулась с дежурства и ставила чайник, а Алла Александровна сидела на табуретке, поджав короткие ножки, и по-настоящему горько плакала.