Новолетье

– Кто эта женщина? Почему она спит на полу? Ведь здесь есть ещё лежанка?

– Это её место; она твоя камеристка, Эльза; будет прислуживать тебе в дороге.

– Прислуживать мне? Зачем? Я всё умею сама…

– Анна, ты забыла, чья ты невеста; тебе отныне не придется делать многое из того, чем ты занималась прежде.

Бесшумно, как исчезла, вернулась Эльза:

– Мой господин, кареты готовы; госпоже время переодеться…

…Платье, раскинутое перед ней на лежанке, ровно из лучей солнца соткано, да по низу ещё серебряные цветы, как в инее, – Анна не то пальцем, коснуться, – подойти близко забоялась; и как надеть этакое?

– Сколь дивное! Мне ли то?.. – восхищённые глаза её встретились с презрительным взглядом Эльзы. Русские слова камеристка произнесла четко:

– Это очень простое дорожное платье! Я помогу вам одеться; следует поспешить…

Гладкая ткань нежно обволокла тело, но слегка стеснила дыхание; Анну смутило, как обозначилось грудь, оголились ключицы и шея… Густые косы её, распустив, Эльза ловко свернула туго на макушке под золотой ободок; сверху набросила легкую прозрачную ткань, надела золотой венец… Всё это время она ворчала вполголоса по-немецки; Анна, не понимая её, боялась шевельнуться, чтобы не разозлить ещё старуху; в то, что это её прислуга, холопка, она не поверила…

…Марк, от изумления красотой невесты, не находя слов, только и вымолвил:

– О, моя королева! – взял руку и поцеловал ладонь…

Анна решила, что всё это,– дивный сон; в яви такого быть не может; и скоро она проснётся…

Во дворе, затмевая неяркое осеннее солнце, ослепительно сияли две золотые кареты. Марк распахнул дверцу, помог сесть Анне; хотел войти следом; его остановила встревоженная, и как будто оскорблённая Эльза:

– Мой господин! Вы не можете сесть с ней! Вы ещё не обвенчаны! Там моё место!

–Ты забываешься, старуха! Твоё место там, где его укажу я! – голос Марка, резкий и жёсткий, испугал Анну: неужто её ласковый Маркуша таким может быть?

Опустив голову, Эльза молча ушла в другую карету. Марк не мог не заметить, что встревожил Анну этим окриком, и уже не выпускал из рук её ладоней:

– Не стоит переживать, душа моя; ты сама скоро научишься общаться с прислугой; а старуху давно следовало поставить на место. Эльза никак не забудет свое знатное происхождение…

– Так она не из простых? Отчего же…?

– Простолюдин не может прикасаться к особе королевской крови…

Всё сжалось внутри у Анны: не для неё этот дивный сон; ошибся Тот, кому ведомо всё; не ей бы сидеть в этом приютном тёплом возке, на мягких скамьях с любимым; ведь она и слов таких не знает, чтобы назвать всё, что здесь есть…

– Потерпи, душа моя; скоро приедем. Мы уже в Германии: сейчас уже темно, а утром ты увидишь, как она прекрасна; там такие же густые леса, как на Руси, но намного лучше. Потом я покажу тебе море; я не люблю его, но ты должна увидеть это. Брат мой, Эрик, не может без моря; оно такое же холодное и коварное, как его сердце; его замок стоит на берегу моря. У нас разные матери, но один отец…

– А твой батюшка, – он благословил нас?

– Батюшка? Да-да, благословил, конечно…

– Он, поди, грозен; что-то боязно мне…

– Бояться не стоит, ведь я с тобой…– Марк стал ей рассказывать о своём замке в горах, среди густых дубняков… Говорил по-немецки, иногда вспоминал русские слова… Анна задремала под тихий его голос, под покачивание кареты, под меховым плащом…

…Очнулась от резкого толчка; карета остановилась; Марк выскочил, Анна вглядывалась во тьму напрасно…

– …Что там такое, Фриц?

– Это я, Марк! Соскучился, по тебе, брат!

– Эрик? Что ты здесь делаешь?

– Вот решил встретить тебя; в ночном лесу полно опасностей, – волки, разбойники!..

– Ты один из них? Чего ты хочешь?

– Ты знаешь, брат! Мне нужна эта женщина!

– Зачем? У тебя есть невеста!

– Мы можем с тобой поменяться!

– Ты сошёл с ума, брат! Ты с детства отнимал у меня всё самое лучшее, но сейчас не тот случай!

– Посмотрим! Тебе всё равно некуда привезти невесту, – твой старый замок сгорел! Но, говорят, в наше время – меч лучший судья!..

…Анна дрожала как в лихорадке, меховая накидка уже не согревала; она слышала резкие голоса и не понимала ни слова, затем лязг железа…

Дверца кареты распахнулась: она радостно вскрикнула; но это была Эльза…

– Что случилось? Где Марк?

– Всё в порядке, госпожа; не надо волноваться!

– Но там что-то происходит! Я пойду туда! – Анна толкнула дверцу, но Эльза больно стиснула ей руку:

– Сидите, госпожа! Это не наше дело!

Лязг мечей стих; Анне послышался чей-то стон; потянулась к завесе на окошке, Эльза опять удержала её… Ночная птица из тьмы с диким криком ударилась о стенку кареты, и упала под колёса… Кто-то крикнул: гони! – И кареты понеслись…

– Где же Марк?

– Он едет следом; сидите спокойно!

…Она проснулась в тишине и полумраке; меж плотных занавесей пробился утренний свет… Показалось: к ней сейчас склонялось солнце, но не согрело, а лишь обожгло сердце и губы… И опять Анна не понимала, – в яви она или во сне…

Сном припомнилось вчерашнее… Эльза уже не отодвигала её от окна, но усталость придавила и любопытство, и страх; Анна безразлично следила, как тряслась карета по бревенчатому мосту; где-то внизу блестела чёрным маслом вода… Тёмная громада стен закрыла светлеющее небо; тяжкие ворота из необъятных бревен заскрипели надрывно, пропуская приезжих…

Сколько там ворот было? Одни падали мостом перед ними, другие поднимались, третьи распахивались…

Вспомнились рассказы Макара об иноземных княжьих замках; задрала до боли голову, пытаясь разглядеть кровлю чёрного каменного терема… «Какой же великан такие хоромы ставит?» Эльза накинула фату ей на лицо, люди с факелами окружили их…

В бесконечных узких переходах, на тёмных крутых лестницах она оглядывалась, пытаясь высмотреть Марка, но слепили факелы; её подталкивали вперёд… В этой сумрачной комнате она осталась одна; белоснежные гладкие простыни; платье, в коем спит она, – в таком по Беловодью не стыдно в праздник пройтись. Кабы Марк с ней был, – всё б легче… Где ж он?

Осторожно из-за завесы оглядела комнату: никого… Посреди маленький столик с закрытой миской, рядом кувшин, всё сверкает серебром; возле стола кресло с резной высокой спинкой; вырезан такой же орёл, что на карете Марка, только голова вправо поворочена… Прочее укрывает сумрак; открыть бы ставни, впустить утренний свет… Лёгкий вздох донёсся из тёмного угла, там кто-то заворочался…

– Марк?! – Она даже не испугалась… С дубовой, узкой, непокрытой скамьи вскочила юная заспанная девушка, поправляя светлую растрёпанную косу; ёжась, потирала тонкие плечи под лёгким платьем… Анна только сейчас заметила, – в комнате не намного теплее, чем на улице; тёплая рубаха грела лишь под периной…

– Прости, госпожа! – девчонка рухнула на колени – Не наказывай меня, я ненадолго задремала; очень устала вчера… – тараторила по-немецки, Анна почти ничего не разобрала.

– Да ты кто? Почему спишь на голой скамье? Моя лежанка широкая и мягкая, и вдвоём теплее…

– Как можно, госпожа? – девушка вдруг зашептала по-русски, приложила палец к губам – Я Амалия, камеристка ваша; никто не должен знать, что я понимаю ваш язык.

– Амалия, скажи, – я приехала вчера утром; ведь так? Сейчас тоже утро; неужто я спала так долго?

– Я не знаю, госпожа! Меня привели сюда вчера в полдень с другими девушками из деревни. Мы убирали здесь, а полога кровати нам запретили касаться; но я потом заглянула: вы крепко спали… Должно быть, Гертруда велела напоить вас сонным зельем…

– Гертруда? Кто это?

– Сестра хозяина; злая, как собака; я больше всех её боюсь…

– А хозяин? Где он?

– Кто его знает? Возможно на охоте… – Амалия насторожилась, прикрыла рот ладошкой, – сюда идут… – перешла на немецкий, – Госпожа, я принесу воды умыться и переодену вас…

Ковровая завеса, заменяющая двери, сдвинулась; человек с болезненно опухшим лицом и редкими бесцветными волосами, внёс на серебряном подносе серебряную миску же, и серебряный кувшин с кружкой, – всё такое же, что стояло на столе; по мягким коврам ступал бесшумно, как же Амалия услыхала шаги его?

Кроме кувшина и миски, человек поставил на стол чашечку, едва с ладошку, и кружечку с напёрсток. На поднос он собрал то, что было на столе.

…Амалии показалось, что он медлит; похлопала его по плечу и показала на дверь.

– Это Карл… – объяснила Анне, когда проследила, чтобы тот ушёл, и не задерживался за дверью… – Он глухонемой… Или притворяется… Это для меня пища; я буду пробовать вашу еду, чтобы вас не отравили.

– Меня? Но зачем? Кому нужна моя смерть?

– Не знаю; но так принято здесь…

Анна не поняла; что принято, – травить или пробовать; возможно, то и другое…

– Госпожа! Я открою ставни для света, и вы позавтракаете…

…Анна ахнула от восхищения: лучи солнца пробились откуда-то сбоку, осветив дивный узор в оконце:

– Это слюда… – объяснила Амалия, и распахнула окно.

Нагнувшись с широкого подоконника, Анна глянула вниз: как высоко! Во дворе копошились люди, устанавливали частокол из толстых бревен; даже с такой высоты видно было, какие они оборванные, грязные и угрюмые; другие люди били их и хлестали плётками.

– Что там? Зачем их бьют?

– Это франки; их взяли в плен в битве. Они меняют гнилые бревна, – здесь будет ристалище, – площадь для турниров.

Солнечный день уже не радовал Анну, слюдяные узоры уже не казались такими дивными; неужто людей бьют только за то, что они франки!

Амалия поняла её; указала дальше:

– Посмотрите туда, госпожа; там моя деревня…– Анна обвела взглядом широкий двор, несколько рядов частокола, другие башни… В лесистой долине за бурной речушкой проглядывали островерхие крыши домиков.

Амалии не хотелось долго думать о грустном; к тому же это только франки; не стоило им воевать против Германии.

– Госпожа, садитесь же завтракать! – Амалия открыла миску, запах жареной птицы разошёлся по комнате; отрезала себе щепотку; капнула вино в наперсток.

– Целая куропатка, да такая большая! Мне столько не съесть! А ты как же? – Анна увидела голодный блеск глаз камеристки…

… За сытным обедом, от тёплого вина, Амалия болтала без умолку:

–…Эта Гертруда, – она вдова; говорят, она отравила своего мужа; он проиграл свой замок; теперь она живёт у брата, больше к ней никто не сватается. Она с франками воевала, и в турнирах участвует…

Анна рассказала о себе; девушки всплакнули малость…

– Так вы, госпожа, из простых; такая же, как я… Вам повезло просто… А мне говорил кто-то, я не поверила,– уж больно хороши вы…

– Ты, Амалия, тоже красивая; может, и тебя какой богач полюбит; был бы добрый человек…

– Мне братья так же говорили, сюда отправляя; да что здесь за люди; рыцари злые, грубые; из похода придут, – неделю пьянствуют… А мне в деревне человек один нравится; да не молодой уже…

Заболтавшись, обе забыли, где они; в комнату вошла высокая худая женщина в чёрном. Амалия, побелев упала на колени;

– Юные красавицы весело проводят время! – Анна сразу вспомнила этот резкий голос.

– Амалия, – Гертруда перешла на немецкий. – Ты, кажется, хорошо пообедала; ужин тебе не понадобится… Пошла вон, и жди меня у лестницы…

– Я рада, что, наконец, могу видеть невесту брата… – Гертруда чуть склонила голову, радости в её голосе не ощущалось

– Но где Марк? Когда он придёт?

– Не перебивайте меня, милочка; своего жениха вы увидите на свадьбе… Так вот: мой брат сделал вам честь, назвав невестой и привезя сюда… Честь надо заслужить; от вас зависит, как скоро вы свидитесь со своим женихом… С этого дня говорить по-русски вы будете только со мной, – один месяц… За это время вы изучите немецкий язык, овладеете приличными манерами и, наконец, научитесь обращаться с прислугой.

Гертруда говорила ровно и бесстрастно, не глядя на Анну… – А эта мерзавка будет наказана…

…У лестницы Амалия покорно дождавшись госпожу, опять рухнула на колени и припала к её руке. Гертруда заставила её подняться, больно прихватив за волосы:

– Я смотрю, новая хозяйка пришлась тебе по нраву! Интересно, на каком же языке вы с ней беседовали, и, главное, о чём?

– Н-на немецком, госпожа…

– Что же, эта грязная славянская дикарка знает наш язык? Ладно, так о чём вы болтали?

–…Так… Ни о чём…

– Так вот и ни о чём? Что-то должно освежить твою память…– Не выпуская волос девушки, Гертруда резко ударила её по лицу другой рукой, – Ну, что ты теперь вспомнила?

– Госпожа Анна…

– При мне не называть её госпожой!

– Она о себе рассказывала… – Амалия понимала: искренний ответ не пойдёт ей на пользу, – о моей семье расспрашивала…

– Только-то? Надеюсь, о своих братьях-язычниках ты ей тоже поведала? – Амалия побледнела… – Ладно-ладно, об этом я пока помолчу… Если будешь делать всё правильно; я знать хочу всё, о чём она будет говорить, с кем: кто как относится к ней…

– Но, госпожа… – Гертруда размахнулась для удара, но лишь погладила щёку Амалии, слегка впившись в неё ногтями.

– Ты меня поняла, малышка…

…Анна, не привыкшая к праздности, в одиночестве бродила по комнате, не зная, чем занять себя. Открыла ставни запертого окна, – на сумрачной стороне слюдяной узор не сиял так ярко. Окно распахнула, – показалось – там лишь бесконечно серое небо… Но может ли быть в мире столько воды? Анна глянула вниз, и дух захватило от необъяснимого: огромные серые волны с белой пеной каждый миг накатывали на серые острые скалы со страшным гулом, разбивались брызгами; и будто б Анна даже почувствовала на лице ледяные солёные искорки… Валы окатывали скалы, и оседали, исчезая в пучине; где-то на окоёме серая вода слилась с серым небом… Белые птицы с тоскливыми криками садились в белую пену и не найдя того, что искали, вспархивали опять…

Прежде чем окно захлопнуть, заметила Анна башню с левого угла на крутой скале. Узкое окно в башне открылось; выглянуло бледное женское лицо. Незнакомка увидела Анну, и быстро закрыла окно…

«…Поди, море это и есть; оно и верно, страшное. Почто Марк сюда привёз меня? А той каково? Поди, только это и видит… А птицы стонут, – ровно дети малые плачут… Где ж он, Маркуша её? Ладно ль она сделала, что сюда приехала; как там Макар один, в такую–то пору?

Меркли оконные узоры на солнечной стороне; в комнату вползала ночь, а она всё сидела одна… Бесшумно явился Карл с факелом, зажёг светильник на стене, поклонился, жестом указал Анне на дверь:

– Мне туда идти? – спросила, забыв, что он глух. Карл опять показал на выход…

…Шли мрачными переходами, потом узкой лестницей с коптящими светильниками…

В огромной тускло освещённой комнате, за длинным пустым столом сидела Гертруда, прямая, как спинка её высокого кресла. Стены комнаты скрывала тьма, там бродили какие-то тени. Здесь всё было огромным: очаг и вертел, где коптилась туша быка; стол за который усадили Анну, – лицо Гертруды виделось отсюда бледным пятном, – на стул без спинки. Сзади встала высокая женщина в чёрном. Она произнесла несколько немецких слов неожиданно грубым голосом. Анна хотела обернуться, увидеть того, кто говорит, но жёсткие ледяные ладони удержали её голову.

– Гедда научит тебя держаться за столом! – резким голосом Гертруда напомнила о себе.

Неслышно двигаясь, люди поставили на стол большое деревянное блюдо и два громадных ножа. Перед Анной появилось блюдо поменьше, нож не такой страшный, и стопка тонкотканных холстинок. Одну из них Геда развернула на коленях у Анны.

Два человека в белых передниках, бритые наголо, вынули тушу из очага и прямо на вертеле свалили на блюдо; зловеще сверкая великанскими ножами, разрезали быка на части. Геда отщипнула и попробовала мясо; указала на один кусок, размером с её голову; его и положили перед Анной. Она склонилась отрезать немножко и получила шлепок в спину. Геда рявкнула ей что-то; Гертруда отозвалась эхом:

– Сидеть прямо!..

…Возвращаясь к себе вслед за Карлом, она не думала, сыта ли, – из того что ей положено, Анна съела лишь небольшой кусочек, – к сытости не привычная, сейчас она благодарила Бога, что одно из испытаний им посланных, для нее закончено…

Амалия разложила на кровати ночное платье госпожи и теперь ждала её, свернувшись на лавке.

Едва исчез Карл, девушки обнялись, как сёстры:

– Амалия, где ты была так долго? Я скучала здесь одна, и боялась, что ты не придёшь уже! – камеристка опомнилась первой, быстро и громко заговорила, пряча глаза. Она металась по комнате, хваталась то за гребень, то за ночную рубашку Анны; подошла расстегнуть ей платье.

– Что это, Амалия? Что с твоим лицом? – Анна даже в полутьме заметила красное пятно на щеке девушки; та отвернулась, и тихо заплакала.

– Тебя кто-то ударил? Гертруда? «…Господи, её наказали!» – до сих пор Анна считала, что наказать человека волен только Бог. – «…Что ж это за дом, что за люди живут здесь? Куда я попала?..»

– Госпожа, вы только не наказывайте меня… – Амалия шептала по-русски, помогая Анне раздеться. –…Она велела передавать ей всё, о чем мы говорим. Только я ей ни слова; верьте мне, госпожа. Здесь ещё никто ко мне так добро не обращался; только Марта-кухарка, она покормила меня вечером; да она уж старая, выгонят её скоро…

– Да куда ж пойдет она? Что за шум это? – снизу, от очага, будто здесь же в комнате, грохотало железо, пьяно орали люди, ржали, как ровно табун лошадей впустили.

– Там столовая, где вы ужинали; это рыцари пируют теперь, вассалы господина; не бойтесь, сюда они не поднимутся; перепьются в смерть, да там же и уснут. А Марта в деревню пойдёт; там приютят её…

– Послушай, ты опять на лавке спать собираешь?

– Да, госпожа, это моё место; ещё мне можно на полу у кровати…

– Ну, нет; ляжешь со мной; если что, скажешь: я велела; ты не можешь ослушаться меня… – …девушки уютно свернулись под тёплой периной…

– Госпожа, я должна вам признаться; вы не прогоните меня, если я скажу? Мои братья, они в деревне, они… язычники… Они не верят в Христа, поклоняются Одину, идолам… Это ведь грех великий? Но они добрые люди, и зла никому не делают.

– Зачем же гнать тебя? Твоей вины нет здесь, – ты же крещёная; а я прежде не слыхала о таких людях, – язычниках. Но если и в самом деле они добрые люди, – Бог отыщет путь к их сердцам, и простит… – Амалия заплакала от умиления; осыпала поцелуями руки Анны:

– Госпожа, я не смею даже думать так; но… у меня была сестра, – она умерла ребёнком; вы мне как сестра сейчас… – они уже плакали вдвоём, тесно прижавшись друг к дружке.

– Помнишь, Анна, я тебе говорила про одного человека в деревне; он славянин, из одного города русского, Киев, кажется; он и обучил меня своему языку. В битве его поляки пленили; хотели продать сарацинам; а мой брат Якоб выкупил его, привёз в деревню. Мои братья, Якоб да Мартин, прежде богаты были… Андреас его зовут… А глаза у него синие-синие, а кудри уж седые. Говорил он: невеста была у него: Маша… Такое есть имя русское? И будто б я схожа с ней, она светленькая тоже была, ровно ангел… Вот Андреас меня ангелочком называл…

– Что же – сватался он к тебе?

– Нет, не успел; меня в замок забрали. Только мне кажется, по нраву я ему; иной раз словно сказать что хочет, или поглядит так… А может, мне лишь казалось; но сердце не обманешь… А когда из замка прислали за мной, – мы вовсе худо стали жить; у братьев детей много, – я попрощаться пришла; может, что скажет… Говорит: тебе, наверно, там лучше будет, иди… И опять так смотрит… У меня едва сердце не разорвалось… Здесь первые дни всё плакала, а думала, забуду его, только, веришь ли, дня не пройдёт, чтоб не вспомнила о нём; иной раз, из окна гляну, увижу издали кого, – чудится всё он… А братья ему б не отказали, он охотник добрый…

… Анна не обиделась на Амалию, когда та уснула, не дослушав её рассказ про Марка…

… А Марка увидеть она очень хотела. И, видит Бог, она старалась: учила с Гертрудой немецкие слова, с капелланом Тельмусом запоминала молитвы на вовсе дикой для неё латыни. Научилась жестом хозяйки указывать Карлу на дверь. Однажды за ужином велела Гедде убираться прочь на понятном той языке. Гертруда лишь удивлённо повела бровью, и повторила приказ Анны… Анна же поднялась из-за стола, когда посчитала нужным; кивком велела Карлу проводить её.

…Для свадебного платья Гертруда сама выбирала ей ткань. В столовую приходили торговцы, пухлые, в чалмах, темнолицые; распахивались все окна, зажигались светильники средь бела дня. Ткани, серебряные, золотистые, радужные; кружева, самоцветы, раскидывали по выскобленному столу; Вокруг суетились швейки, деловито осматривали издалека товары, – Гертруда никому не позволяла ничего трогать, сама одними пальцами брала струящуюся ткань, прикладывала к телу Анны. Заметно было, что ей это доставляет удовольствие: но Анну она будто и не замечала…

Сколько дней прошло, она не сочла бы; месяц, или два, за окном сыпал снег, и вновь таял; Амалия по-прежнему спала с ней, но выскальзывала до восхода из постели… Анна оставалась одна до вечера… Однажды в редкий солнечный день сидела на подоконнике, подложив под себя подушку: так повыше, да и потеплее будет; не зная, чем себя развлечь, разглядывала пустой в этот час двор; деревенскую долину за рекой… Оттуда к замку во весь опор нёсся всадник в латах и шлеме… Анна встрепенулась: Марк? С бьющимся сердцем нетерпеливо распахнула окно, ветер разметал волосы…

Всадник влетел во двор, его окружили люди. Рыцарь снял шлем, солнце вспыхнуло ярче от сияния его кудрей. Он поднял голову, улыбка огненной стрелой вошла в сердце Анны. Отчего-то она очень сильно испугалась, и быстро захлопнула окно… Вдруг показалось, – он сейчас войдёт сюда, и что тогда делать?..

Анна и сама не понимала, чего боится… Пришла Амалия готовить её ко сну… И опять Анна не знала, – рада она, или огорчена, что Эрик не поднялся к ней…

– Послушай, Амалия, что за женщина в той башне, я в окне её видела;

– Мне ничего не известно о ней, госпожа; но если хотите – я спрошу у кого-нибудь…

– А что происходит во дворе? Его чистят, ставят лавки, кресла…

– Хозяин устраивает турнир, – состязание первых рыцарей Германии. Они хотят выяснить, кто из них лучший всадник, стрелок. Это последний турнир осенью. Всю зиму они будут состязаться в пьянстве, а весной затеют войну с соседями…

-…Мне так жаль, госпожа: вы вчера спрашивали про женщину в башне, – я ничего не узнала. Старая Берта даже разозлилась, едва я речь завела об этом: тебя, говорит, бес одолел, в той башне все двери и окна заколочены, там только привидения обитают… Она, Берта, и донесла, видно, Гертруде… Так та орала на меня; думала, убьёт… Добивалась, сама ли я видела, или узнать кто-то просил…

–…Привидения днём в окно не выглядывают…

– Да вы не думайте об этом сейчас, госпожа! Посмотрите, – турнир начинается! Сейчас затрубят рога! Положить ли вам подушку на подоконник? Может; плащ на вас надеть, да открыть окно?..

…Звук рога напомнил зов оленя по осени, но был резок и неприятен, и вообще поединок рыцарей не вызвал никакого любопытства у Анны; восторг Амалии слегка лишь увлек её, но она больше разглядывала зрителей на скамьях и дам в креслах, укутанных в меха. День выдался тёплый, палантины иногда открывали то плечи, то шею, увитые драгоценностями… К раме окна Амалия прикрепила огромный розовый бант. Такой же бант Анна заметила на шлеме одного из рыцарей. Ленты разных цветов красовались на шлемах других всадников.

– Госпожа, этот рыцарь будет биться в вашу честь!

– Зачем? Разве я просила об этом?..

…После второго поединка Анна окончательно потеряла интерес к зрелищу, Амалия же припала к окну со сверкающими от восторга глазами. Анна уже хотела отойти, но на ристалище в это время выехал «розовый» рыцарь, с другой же стороны барьера остановился всадник с широкой белой лентой с синими звёздами… Зрители вдруг заорали, засвистели, затопали ногами. Рыцари направили копья в сторону «звёздного» всадника. Толпа слуг окружила его, стащили с коня, набросились с дубинками.

– Что это? Что они делают, зачем его бьют?!

– Рыцарь синей звезды взял в жёны крещёную сарацинку; дамам это не понравилось, ему дали «рекомендацию»; он не имел права участвовать в поединке, но он лучший в округе наездник и стрелок, – он не богат и надеялся получить дорогой приз…

…Шлем свалился с головы избитого рыцаря; лишь тогда распорядитель турнира движением копья с белой вуалью прекратил побои…

– Погляди, Анна, на того толстого рыцаря с длинным носом, – это барон Мессер. Всем известно: он даёт деньги в рост; рыцарям это тоже запрещено… И никто его пальцем не тронет, – он слишком богат…

– Я больше не хочу смотреть, Амалия!

– Но, госпожа, сейчас розовый рыцарь будет биться в вашу честь!

Анна не понимала, что значит, – давать деньги в рост, и зачем бить кого-то в её честь; она не просила об этом! А если это Марк? Нет, он не мог бы стоять и смотреть, как бьют человека! И к чему Марку такая пустая потеха? Да коли у них так заведено! И кому тут ещё надобно биться за неё? Да, да, это Марк! Анна нетерпеливо припала лицом к холодной слюде, пытаясь различить знакомые черты за железным шлемом…