Дневник хирурга

Утром выяснилось, что получен приказ наступать; соседняя 6-я армия должна отбивать Бердичев. Что из этого выйдет, кто знает? Многие в штабе после дождливой ночи простудились, от сырой грязной воды у всех болят животы. Поехал с Дегтяренко в Хмельниковскую больницу. Стоявший здесь госпиталь уже передислоцировался в Казатин, а тот, который должен был его заменить, все еще располагается в лесу. В больнице много раненых, и число их непрерывно растет. Два врача сбиваются с ног, но обслужить всех, конечно, не в состоянии. Кстати, врачи эти отстали от своих медсанбатов, в числе многих других, потерявших связь со своими частями. Происходит это обычно во время налетов вражеской авиации на наши отступающие колонны. Люди разбегаются, теряют ориентиры, некоторые отстают и не находят своих ушедших вперед или в сторону частей.

Послали за начальником того госпиталя, который должен здесь развернуться. Он отсиживался в лесу, мотивируя свое бездействие тем, что «разбежались санитары». Приказали ему вывести госпиталь из леса, развернуть его и приняться за работу, предупредив, что через два часа проверим выполнение приказа и, если ничего не будет сделано, отдадим его под суд.

Из Хмельников поехали с Дегтяренко во второй эшелон штаба. По дороге пришлось принять участие в сборе отставших. Из них формируют отдельные отряды и отправляют обратно на фронт.

Любопытно, что подавляющее большинство их с винтовками. Это важный психологический момент. Он свидетельствует о том, что эти люди не отчаялись после первых военных неудач. Об этом говорит и тот факт, что они охотно возвращались на фронт.

Результаты боев 6-й армии за Бердичев пока еще неизвестны. Порядка в частях мало. Сказывается это, конечно, и на медицинских учреждениях. Объем хирургической работы некоторых наших ППГ из-за, самовольных действий начальников госпиталей едва ли не меньший, чем в ПМП, с шоком и кровопотерей борются плохо, даже противостолбнячная сыворотка не вводится. Я отлично понимаю, что на войне объем медицинской помощи часто зависит от поведения противника, но трусы и нестойкие люди готовы опустить руки и отказаться от оказания медицинской помощи уже при первом намеке на опасность.

Получили известие, что наши госпитали на конной тяге, вышедшие из Проскурова, только сейчас добрались до Казатина. Части маневрируют быстро, а госпитали передвигаются на лошадях, всегда приходят с опозданием. Сегодня выяснилось, что начальник одного из таких госпиталей самовольно отправился со всем персоналом в Киев на «деформирование».

Ночью холод, днем жара. Грязь вокруг невообразимая. У всех нас чешется тело. Изредка совершаю короткие прогулки, с горечью глядя на поля, расстилающиеся вокруг. Пшеница великолепная, и все это достанется немцам.

С воздуха, нас не беспокоят. Интересно, что происходит на других фронтах, что в Киеве, Ленинграде, Москве? На войне ведь часто не знаешь о происходящем в мире. Лежу на плащпалатке в лесу, смотрю на землю. Муравей несет другого. До чего трогательно. Нам бы у них поучиться… А может быть, он его сожрать хочет? Кто знает?

Вечером выяснилось, что поездка наша в Хмельники дала результаты. Госпиталь, наконец, вышел из леса и развернулся.

12 июля

Ночь прошла спокойно. Спали на земле. У многих начались поносы – не мудрено, ведь кормят почти одной свининой. Коров можно перегонять, а свиней приходится перевозить, но транспорта нет и их режут сотнями.

Утром летал какой-то самолет со странным, как бы раздвоенным хвостом. По-видимому, разведчик. Кругом сильная канонада. Одни предполагают, что это бомбежка Казатина, другие – что наши освобождают Бердичев. Позднее узнали, что, несмотря на сильный нажим наших частей, Бердичев все еще в руках немцев.

Радостное сообщение! Части нашей армии захватили штаб немецкой дивизии.

Снова поехали с Дегтяренко в Хмельники, в госпиталь. Я вошел в перевязочную, где работали молодые врачи. Выяснилось, что многие не умеют даже правильно подвязывать косынки при ранении рук и вообще плохо знакомы с травматологией и военно-полевой хирургией.

Говорят, что сестра Хмельниковской больницы отдает раненым свои личные вещи: чайники, стаканы, ложки… Вот ведь какая! И таких у нас большинство. В госпиталь привезли «пополнение» – раненых из MCБ, а между тем здесь не хватает перевязочных средств, новокаина, сыворотки, дистиллированной воды, а главное – машин для эвакуации раненых. Им иногда приходится проделывать огромный путь на случайном транспорте. Сюда, в Хмельники, например, однажды привезли раненых из-под Перемышля. Все с повязками, наложенными сразу после ранения – никакой хирургической помощи в пути не получали. А состояние у многих хорошее. По-видимому, играет роль, так сказать, «естественный отбор»: выжили наиболее крепкие и преимущественно легкораненые.

Завтракаем лежа на пригорке, в лесу. Подошел комиссар, только что приехавший из Киева, где он лечился в госпитале. Рассказывает, что Киев производит тяжелое впечатление. Многие уезжают, эвакуирован ряд заводов, окружной военный госпиталь. Вчера немецкие танки прорвали нашу оборону и были в тридцати километрах от города. Если это так, значит, мы находимся в глубоком тылу врага. Размышляя об этих малоприятных обстоятельствах, я уснул.

Проснулся от толчка Дегтяренко, который указывал на небо, приглашал полюбоваться красивым зрелищем: с немецких самолетов сбрасывали разноцветные листовки. Я подумал, что мне случалось видеть вещи покрасивее, но все же на листовки смотреть значительно приятнее, чем на бомбы.

Сейчас кто-то пустил слух, что противник применяет отравляющие вещества. Думаю, что ложь, так как при столь быстром нашем отходе это обернулось бы для немцев самоотравлением.

13 июля

Проснулся от выстрелов зениток: над самой головой немецкие самолеты.

Ровно в полдень услышал новость: штаб нашей армии передает все свои части и превращается в штаб конной группы. Все управление штаба, санотдел и я вместе с ним переходим автоматически в штаб конной группы. Все очень рады этой новости, так как все – от командующего генерал-лейтенанта Костенко до начсапарма – в прошлом конники и рады возвращению в родную стихию. Даже я, поддавшись общему настроению, начал чувствовать себя кавалеристом. Поздно вечером снимаемся с места и уходим на формирование в неизвестном направлении.

14 июля

Всю ночь лил дождь. Я ехал с Дегтяренко в конце колонны и промок до костей. Утром остановились в украинской деревушке. Зашли в хату, женщина с двумя детьми пьет липовый чай. Угостила и нас.

Дороги после дождя стали непроходимыми. Еле добрались до какой-то деревушки. Сегодня воскресенье, колхозницы нарядно одеты, угощают нас молоком. Уже поздно вечером перевернулась одна из наших штабных машин. Решили вытащить ее утром, заночевав прямо в поле. Я постелил свою плащпалатку, на нее одеяло, укрылся шинелью, лег и стал вспоминать все, что видел в последние дни. Вспомнил, как по дороге некоторые из работников штаба совершенно случайно встретились со своими семьями, которые были эвакуированы из Львова, Дрогобыча и других мест.

Невозможно представить себе, какими волнующими были эти встречи.

15 июля

Утром вытащили машину и поехали дальше. Отовсюду гонят на Восток бесчисленные стада. Обгоняем массу беженцев. Женщины и дети— испуганные, грязные, усталые – производят крайне тяжелое впечатление. Население деревень, состоящее главным образом из женщин и детей, приветливо нас встречает. Женщины спрашивают: скоро ли побьем немцев. Всем нам стыдно, но отвечаем уверенно – скоро!

Уводят тракторы. От одного из них, брошенного в поле, мы взяли для нашей машины масло. Подъезжаем к городу Шпола. Хотим заправиться бензином – не дают. Я пошел к какому-то начальнику, показал свое удостоверение. – «Профессор Вишневский?! Как же, слышал про Вас и про Вашего батюшку. Мне после операции гнойного аппендицита тряпочку с вашей мазью вставляли. Очень хорошо помогло. Сейчас велю налить бензинчику». И снова едем. Хлеб на полях изумительный. Кто-то его уберет?…

Ничего не оставлять врагу – таков приказ. К сожалению, это не всегда делается с умом. Водокачку в Проскурове, например, уничтожили раньше времени и лишили воды себя же, а в другом месте собрали ценные материалы и, не успев сжечь, оставили немцам в подарок.

Вечером приехали в Черкассы. Ночевали прямо на открытом воздухе, в саду, неподалеку от железной дороги.

16 июля

Говорят, ночью дважды была тревога, но я спал как убитый и ничего не слышал. Проезжаем мост через Днепр. Масса беженцев густой лавиной переходит реку. Днепр замечателен, не хочешь, да вспомнишь Гоголя; река почти так же красива, как Волга, на которой я вырос, но кругом невероятная неразбериха, заторы, беженцы, военные, тракторы, легковые машины.

Мост большой, деревянный. У подъезда к нему, в песке, большие воронки от бомб. В середине моста заделана брешь от бомбы и новые перила бросаются в глаза своей белизной. Пыльно, жарко, нечем дышать.

В Переяславле нам приказано остановиться, решили с Дегтяренко, хотя бы ненадолго, оторваться от штаба. Разыскали больницу. Главный хирург Дроздовский, очень симпатичный человек, устроил нам ванну, накормил и даже переодел в больничное белье. Позвали на консультацию к больному. Молодой человек – самоубийца. Нанес себе ножом 15 ран в область сердца. Открытый пневмоторакс и сильное кровотечение. Ранение трехдневной давности, пульс частый, слабого наполнения. Посоветовал пока перелить кровь, положить хорошую окклюзионную повязку на грудную клетку, холод и подождать. Чудак! В такое время кончать жизнь самоубийством!

В больнице нас разыскал врач из санотдела штаба и сообщил, что получен новый приказ: конная группа формироваться не будет и мы через Днепр срочно возвращаемся обратно на фронт, в армию, которая будет под тем же самым номером, что и прежде, т. е. 26, но в состав которой войдут другие войска. Мы с Дегтяренко повеселели – как-то стыдно в такое время «формироваться».

На ночлег устроились в больничном дворе – привыкли спать на свежем воздухе.

17 июля

Встали в четыре часа утра и в колонне штаба двинулись обратно к фронту. Проехали километров 30 и остановились в лесу, чтобы дождаться уточнения маршрута. Наши силы теперь состоят из кавалерийского корпуса, стрелкового корпуса и трех пограничных отрядов. Ждем уже часов шесть. Жара невероятная. Редкий дубовый лесок совершенно не предохраняет от солнца. Прилечь негде – кругом целые полчища муравьев. Все томятся. Рассказывают всякую всячину.

Заговорили о женщинах. Вопрос о том, «что есть женщина», как всегда, остался неразрешенным, но полное единодушие было достигнуто в отношении желательности их присутствия здесь. Еще более дружно завершилось обсуждение вопроса об отмене «сухого закона»: появилась фляжка с водкой и коротать время стало легче.

Темнеет. Решили плюнуть на муравьев, и стали кое-как укладываться… В отдалении слышны раскаты бомбежки и выстрелы зениток – это противник бомбит мост через Днепр.

18 июля

Приказ получен. Едем дальше. Взяли в санотдел еще одного врача. Только что приехал, новенький, необстрелянный. Все спрашивает, куда ему девать чемодан – тяжело, мол, носить. Мы посоветовали, на основании нашего опыта, разделить вещи на две части: половину выбросить здесь, другую по дороге – тогда будет легче,

Из Казатина приехал начальник отделения медицинского снабжения армии. Молодец – разыскал! Сообщил, что Казатин взят немцами. Ехал он через Киев. Говорит, что город частично эвакуирован, на улицах роют окопы, строят противотанковые заграждения, утверждает, что немцы сильно бомбили Москву. Я не верю. Переправляться на правый берег Днепра мы должны теперь через железнодорожный мост близ Канева.

Санотдел остался во втором эшелоне, на левом берегу Днепра, а мы с Дегтяренко утречком выехали в первый эшелон штаба армии. До самого моста ехали благополучно, если не считать одной остановки, когда над нами прошли немецкие бомбардировщики. Но они не обратили на нас внимания.

Наконец, подъехали к мосту. Здесь образовалось небольшое скопление машин и нам пришлось остановиться. Шофер пошел за пропуском, а мы стали любоваться рекой. Было, чудесное солнечное утро. Днепр сверкал. Кругом все зелено, на листьях капельки росы, и только огромные воронки в прибрежном песке да два наших «ястребка», кружащиеся в небе над мостом, напоминают о войне.

Неожиданно послышалось гудение тяжелых немецких бомбардировщиков и мы сразу увидели их, несущихся на нас с востока. В ту же минуту забили зенитки, забирая самолеты в кольцо, однако они, не меняя направления, пошли на мост. Все побежали в разные стороны, но мешали быстро двигаться сначала камни, а затем глубокий песок. Я прыгнул в большую воронку, решив, что две бомбы редко попадают в одно место. Прижимаясь к земле, глянул вверх и увидел около десятка самолетов, несущихся к мосту со всех сторон. Гудение их заглушил теперь вой сирен, и тотчас же начали падать бомбы. Земля затряслась, клубы песка и дыма вздымались после каждого разрыва, стало нечем дышать. Самолеты развернулись и снова пошли на нас. Я вскочил и побежал вдоль берега. Потом понял, что такие перебежки опаснее сидения в воронке и, упав на землю, пополз на четвереньках к Дегтяренко, который, как я помнил, побежал куда-то вправо.

Вой сирены заставил меня остановиться и пригнуться к земле. Внезапно я увидел пикирующий прямо на меня блестевший в солнечных лучах ослепительно белый самолет. Он несся, как вихрь, увеличиваясь с каждым мгновением. Я успел снять очки, подумав, что больше мне делать нечего, и тут же увидел падающую поблизости бомбу. Раздался сильный взрыв, всего меня засыпало песком. Бомба взорвалась как раз на том месте, куда я только что полз – между мною и Дегтяренко. Серые от земли, мы оба вскочили, побежали куда-то в сторону, и тут, пробежав несколько шагов, наткнулись на спрятанные в кустах зенитки. Неожиданно снова завыли сирены, и мы увидели, что немецкие самолеты делают новый заход. К счастью, на этот раз бомбы упали где-то в стороне.

Некоторое время пролежали в совершенном изнеможении. Во рту хрустит песок, не хватает воздуха. Потом, преодолевая одышку и нервно болтая, пошли к машине.

Проходя мимо воронки, служившей мне первым убежищем, увидел что мой расчет не оправдался – мое «укрытие» наполовину накрыто новой огромной воронкой. Если бы я оставался здесь еще несколько минут, то был бы наверняка убит. И все же, подумалось мне, за неимением лучшего и в будущем я буду пользоваться для укрытия воронками.

По пути к своей машине увидели, что несколько машин по соседству разбито, а место, где я сидел в нашем пикапе, засыпано песком, камнями и осколками. Я поднял один из них, зазубренные края его были острыми, цеплялись к руке. Такие же осколки мы подбирали когда-то на Халхин-Голе после японской бомбежки.

Мост оказался частично разрушенным и приведенным в негодность. Развернув машину и проехав сотню метров вдоль берега, решили закусить, кто-то сослался при этом на Кутузова, который утверждал, что на войне харч самое главное. Поев, стали искать другую переправу.

Все мы были очень возбуждены. Даже наш молчаливый шофер не преминул отметить, поглядев на меня, что «профессор легок на ноги».

В машине я не переставал думать о том, как добиться того, чтобы не испытывать страха во время бомбежки. Большую роль, конечно, играет умение держать себя в руках, потом – сознание необходимости твоего пребывания именно в этом месте, но неплохо было бы еще и привыкнуть к звукам взрыва. Я был под бомбежкой много раз, но в зоне действия пикирующих бомбардировщиков очутился впервые. И к этому ощущению стремительно несущейся на тебя смерти сразу ведь не привыкнешь.

Побаливает голова. Думаю, что не от бомбежки, а от того, что эту ночь я проспал, как, впрочем, и предыдущую, на сырой земле. Вскоре подъехали к речке, впадающей в Днепр, и решили перебраться через нее вброд.

В намерении этом, видимо, сказалась привычка Дегтяренко к езде на лошадях. На середине реки в мотор попала вода и он заглох. Пришлось собрать целую команду мальчишек из соседней деревни и, «запрягши» в машину пару волов, мы соединенными усилиями кое-как вытащили ее на другой берег. Но, увы, наши труды оказались напрасными: через Днепр переправы мы так и не нашли.

Решили вернуться в санотдел и завтра, после ремонта моста, снова попытаться проехать через Каневскую переправу.

Мне невольно подумалось, что все хорошо, пока мы на левом берегу Днепра, а что будет, если понадобится переезжать, да еще второпях, с того берега на этот?

19 июля

Ночь спали плохо: рядом шумели шоферы из автороты. Я лежал и невольно прислушивался к тому, как один из них все время ругал медицину и какую-то женщину-врача из медпункта штаба. Насколько я понял, у нее была связь с лекпомом, работавшим там же. Пьяный шофер ночью подкараулил их и, вынув наган, выстрелил над самыми их головами. Теперь он хвастался этим под гогот своих товарищей, в глазах которых, как я почувствовал, его рассказ ронял не только эту женщину, но и медицину вообще. Мне стало все это так противно, что, не сдержавшись, я громко выругался. Оли замолчали, но заснуть я уже не мог и всю ночь ворочался с боку на бок.

Сразу после завтрака мы с Дегтяренко уселись в санитарную машину (мост в Каневе уже починили) и двинулись в Богуслав.

20 июля

Заночевали в дороге. Встали в одиннадцать часов, закусили и поехали дальше. Едем, по древнему обычаю, без карты. – «Дядя (или «тетя», смотря по обстоятельствам), а куда эта дорога ведет?». – Один говорит одно, другой – другое. Но самое неприятное, это, конечно, получивший широкую известность украинский «гак». Когда сообщают, что до какого-нибудь села, допустим, пять верст с гаком, спрашиваем, а гак-то десять верст или больше? Машина ежеминутно буксует, приходится вытягивать ее на себе.

Под вечер остановились закусить в колхозе на станции Таганча. Колхозники рассказали, что на путях стоят два вагона с сахаром, которые не удалось эвакуировать. Решили сделать запас на весь штаб и с разрешения колхозного начальства положили в машину два мешка. Попили кислого молока и двинулись дальше. По дороге идет масса подростков из школ фабзавуча. Их этапом эвакуируют на восток.

Приехали в Мироновку – это станция снабжения нашей армии. Здесь расположен ППГ. Начальник – военврач 2-го ранга Терлецкий, остальные врачи – некадровые. Дисциплина слабая, хотя сам Терлецкий – энергичный и смелый человек. Из-за отсутствия автотранспорта госпиталь пришлось развернуть рядом с железнодорожной станцией. Здесь же на путях стоит санитарный поезд.

В госпитале один хирург – Сельянова, славная, но уж очень, бедняга удручена. При отступлении с Западной Украины она потеряла мужа. Работать ей трудно. Признается, что не переносит даже отдаленного гула самолетов. «Из рук все валится». Я просмотрел всех раненых. Среди них трое оперированных по поводу ранения в живот. Все в довольно тяжелом состоянии, но прожили после операции уже несколько дней. При перевязке одного из них я заметил, что разрез брюшной стенки сделан очень небольшой. Объяснил врачам, что эту ошибку допускают многие хирурги, не имеющие достаточного опыта в военно-полевой хирургии. При ранениях живота необходимо делать широкие разрезы, позволяющие свободно ориентироваться в брюшной полости. Сельянова просила помочь ей в эвакуации раненых. Дело в том, что начальник санитарного поезда не принимает тяжелораненых, мотивируя это тем, что они не транспортабельны и могут умереть в пути. Только после крупного разговора с ним Дегтяренко вопрос был улажен.

Через некоторое время мы поехали дальше. Первый эшелон штаба армии расположился в лесу около Богуслава. Здесь я узнал, что на армейском медицинском складе нет противостолбнячной и противогангренозной сывороток, новокаина, ингредиентов для нашей мази и многого другого столь же необходимого. Послали телеграмму начальнику санитарного отдела фронта, чтобы все это срочно нам выслали. Ночью решили вернуться в Мироновку. В здешний госпиталь привезли раненого – осколочное ранение с открытым переломом бедра. Ему сделали первичную обработку раны, вполне удовлетворительно шинировали. Поздно вечером легли спать. В комнате после леса душно и непривычно.

21 июля

Утром решили передислоцироваться на километр в сторону от железной дороги. Делать здесь было нечего, и я решил вернуться в первый эшелон штаба. По пути заехал в корпусной госпиталь, который произвел на меня самое лучшее впечатление. В эвакоприемнике встретил хирурга С. А. Лобжанидзе, с которым мы вместе выезжали из Сочи на второй день войны. Он повел меня к начальнику госпиталя Новинскому, тоже моему знакомому. Новинский – кадровый врач, сам сформировал госпиталь и сделал это превосходно. Я посмотрел раненых и поехал в штаб. В санотделе все время дебатируется насущный вопрос, как достать медикаменты. До сих пор это осуществлялось путем снабжения из местных ресурсов – в Проскурове, например, мы взяли все, что было нужно из городского аптечного склада, в других местах – из аптек и больниц. Этим способом мы пользуемся и сейчас, но все же многого не хватает.

Сейчас узнал, что по радио было сообщение о назначении Сталина Наркомом Обороны.

22 июля

Спал в лесу, на брезенте, укрывшись шинелью. Всю ночь шел дождь, и я страшно продрог (в кабине нашего пикапа есть еще одно свободное место, рядом с шофером, но ни я, ни Дегтяренко из вежливости его не занимаем и оба мучаемся).

От непрерывного дождя дороги размыло и нет никакой возможности куда-нибудь двинуться. Устроили из плащпалаток какое-то подобие жилья, и так как делать было нечего, я до самого вечера рассказывал разные истории из медицинской практики. Вспомнил, что сегодня ровно месяц прошел с того дня, как я сел на теплоход в Батуме, чтобы ехать в Сухум отдыхать, и как мы все были далеки в то время от мысли о войне и особенно о войне с немцами.

Вечером написал письмо Е. И. Смирнову о своих военных впечатлениях и о мероприятиях, какие, по-моему, следовало бы провести, чтобы улучшить дело. Затем поехал с Дегтяренко осматривать вновь прибывший ППГ 2260 на конной тяге. Хирурги производят хорошее впечатление; начальник госпиталя – хирург по специальности – тяготится своим положением администратора. Вот частный случай большой проблемы. Стремление использовать хирургов на административной работе существует давно. Стремление это вполне понятно, так как именно среди хирургов гораздо чаще, чем среди врачей других специальностей, встречаются люди с задатками хороших организаторов, умеющие быстро ориентироваться в обстановке, принять решение и добиться его выполнения. Однако из этого, разумеется, не следует, что хирургов во время войны можно переключать на чисто административную работу. Это попросту нерентабельно.

Ночевать поехали обратно в штаб.

23 июля

Ночь пришлось провести в лесу, так как мы заблудились и не нашли штаб. Утром оказалось, что находимся в нескольких шагах от него. Проходя мимо батальона связи, услышали сообщение по радио, что на Москву был налет двухсот бомбардировщиков, были пожары и жертвы.

Послал домой письмо. А дождь все не перестает, и никуда нельзя выйти. Хочется думать, что скоро все наладится, что я буду заниматься хирургией, как на Халхин-Голе и во время войны с Финляндией. Получил из госпиталей сведения о ранениях различными видами оружия, и сразу улучшилось настроение. Теперь сводка носит совершенно иной характер, чем две – три недели тому назад, – много раненных пулями, осколками артснарядов, меньше авиабомбами. Явный признак того, что, во-первых, наши войска оказывают все более упорное сопротивление, и, во-вторых, что налаживается вынос раненых с поля боя. По слухам, противник применяет огнеметы, однако обожженных я еще не видел. В течение дня на наш лес дважды налетали самолеты, но не бомбили, а прострачивали из пулеметов. Где-то вдалеке слышны раскаты бомбежки. По-видимому, бомбят Мироновку.

Сейчас становится понятно, какое громадное значение имела проведенная Главсанупром передача дивизионных госпиталей из ведения дивизий в распоряжение армии. Во время отступления дивизии теряли даже медсанбаты, тем более не сумели бы уберечь дивизионные госпитали. Кроме того, начальник санитарной службы армии получил теперь возможность маневрировать бывшими дивизионными госпиталями, используя их как полевые подвижные госпитали первой линии на активно действующих направлениях.

Мне кажется, что в современной войне структура военной медицинской службы должна строиться на основе сочетаний двух принципов: автономности и централизации медицинских учреждений. Автономность их заключается в том, что каждое медицинское учреждение, особенно МСБ, может самостоятельно, т. е. находясь в изолированном положении, оказывать весь объем медицинской помощи. Принцип же централизации должен обусловить подчинение всей основной массы госпиталей начсанарму или начсанфронту, и тогда они смогут обеспечить использование госпиталей наиболее эффективно.