Все жизни в свитке бытия

Старинное медресе, превращённое в гостиницу, перенесло лет на двести назад. Служитель в тёплом ватном халате и войлочном колпаке, взяв деньги за проживание, ритуально передал длинный ржавый ключ, не спеша прошаркал в центр открытого двора, указав на выстроившиеся над одним жёлобом умывальники с длинными носиками, сказал:

– Мыться – здесь! Вот это, – его рука вытянулась к большому камню в середине двора, – стол для Корана. Ничего не ставить, не ходить ногами! Худжра на втором этаже.

Так и сказал – "худжра". Мы поняли – комната. И важно пошёл к себе.

Девятиметровая комната с окном без стекла вмещала две узкие лежанки и ниши при них, доверху забитые стёгаными одеялами. Маленький одноногий столик выглядел в этой компании излишеством. Белья не полагалось. Мы молча уселись на высокие лежанки, и навалилась тишина. Я представила череду мальчишек, сменявших друг друга в этой худжре, зубривших доступные тому времени премудрости, развивающие душу. Где они?!

Алла прервала молчание вкрадчивым: “Нас ждет неизвестное…”

Попутчики на прощанье вручили, заботливо нарисованную карту с узнаваемыми очертаниями памятников, испещрённую восклицательными знаками, адресами, фамилиями. А ещё авоську. Разлегшись на лежанке, она демонстрировала щедрость опекавших: янтарный урюк, шуршащие головки орехов, гранаты, жёстко держащие своих сверкающих пленников, изюм и манящие свежей зеленью полураскрытые фисташки. Лепёшки с пятнами румянца, отметинами породившей их печи, и строгие треугольники самсы были завернуты отдельно в белую тряпицу. Мы ели это и на уровне нёба и языка ощущали, как вместе с удовольствием входит нечто от взрастившей их земли.

Нетерпение лицом к лицу встретиться с толщей времени, упрятанного в купола, высокие минареты, в могучие крепостные стены, в пыльные дороги, усталые стволы шелковиц, торопило побыстрее закончить завтрак.

Решили начать с крепости. Карта подсказала кратчайшее направление. Но уже на перекрестке мы дружно поменяли маршрут. Будоражащий букет из дыма, жареного мяса, сена и трав гулял далеко за пределами базара. Ноги сами привели к нему. Стоило сделать первый шаг, и мы, как пчёлы в меду, увязли в его чреве.

Вокруг бурлило другое бытие. Оно клокотало подобно фумаролам и даже попахивало серой. Симптомы вроде расстройства речи не замедлили сказаться. Глаза не успевали объять разбушевавшийся мир вещей. Похоже, мы попали в “обжорку”. Ларьки и ларёчки, длинные едальни, уходящие куда-то вглубь, маленькие ниши-утробки испускали в прохладный воздух запахи жареной баранины, красного перца, лука, чеснока, зиры, корицы. На помостах и низеньких дастарханах призывно выстроились чайники под парами. Рядом колонны лепёшек, посыпанных тмином, кунжутом, кориандром и просто в наколках рисунков всевозможных извивающихся растений. Между колонн лепёшек, как в бальной зале – прозрачные вазочки на тонких ножках, несли горки чак-чаков, полосатые, в инее мучки, леденцы парварды и округлые пузики орехов.

Мы прошли, искушаясь, мимо ёмкостей, породивших пловы, лагманы, манты. Не удержавшись, попробовали горячую самсу и чуть не запели вслух. Базарный мир, ошеломил, вобрал в себя, поглотил.

Захотелось стать торговцем и раздавать из огромных плетёных корзин виноград, затеняющий свою красоту беловатой дымкой; брить острым клинышком голову табунщика; отмерять охапку сена для осла; отделять неуловимым движением блестящего, отливающего синим, ножа-пчака, мясо от туши, отдающей в холодный воздух последнюю жизнь клеток; сидеть на высоком стуле в ворохе зелени и трясти кудрявые пучки кинзы, чтобы они, рассердившись, испустили аромат, нюхать, поддразнивая зевак, бордовые стебли базилика.

Поманило уйти в глубину старого караван-сарая, укрывшегося под сенью корявых олив, стать там подавальщицей и понять то, что ведомо ей…

Горячий разваристый горох с крупинками серой соли в бумажном кулёчке, съеденный вместе с другими едоками, приобщил нас к местному племени и сказал больше, чем пространные описания здешнего быта и нравов.

Праздношатающиеся, мы столкнулись с человеком, похожим на странствующего дервиша, по виду долгоживущим и мудрым. Из глубины тёмного лица посверкивали два голубых осколка.

– Солнце моё и Луна, подходите, найдите своё счастье! – жестом фокусника он выбросил руку, и колокольчик в ней мелодично звякнул. На груди, поверх халатов, висела на плетёном ремешке клетка с маленькой птичкой. Перед ней кучка скрученных белых бумажек. Окошко было открыто, птица сидела и вертела головой.

Стало очень азартно, мы с радостью протянули монеты, птица, клюнув раз-другой, вытащила наш жребий. Мы отошли и не без волнения развернули.

У Аллы четко выведено: "Шастье втибе".

Моя участь была вписана другим почерком – неуверенной тонкой вязью: «Шастье и нишастье закончились".

Мы зашлись от смеха.

Алла потащила меня к предсказателю. – Неправильное гадание, пусть даст другой ответ.

Старик принял бумажку, прочитал, усмехнулся, сказал с прищуром:

– Щютка, такая щютка! Посмотрел на меня, ещё раз в бумажку.

– Не нравится? Сейчас другую дадим, но только в последний раз.

Он ловко просунул два пальца в клетку, птица заверещала, вытащил бумажку и с поклоном передал мне.

"Шасливый твой Бох!!!" – вот что обещало мне сговорчивое провидение.

“Случайного не бывает”– повторяю я вслед за Левкиппом, первым философом, оставившим своё утверждение для потомков. – "Ничто не происходит наугад, но всё по причине и при необходимости". Не умея ещё распознать, зачем мне понадобилась Бухара, я вплетала всё увиденное в свою жизнь, пообещав себе когда-нибудь насладиться открывшимся.

Усыпальницы древних правителей, отделанные с пышностью, не знающей ограничений, несли также бескорыстную любовь неизвестных мастеров Богу, которому молились. А кому другому ещё можно было сочинять эти узоры, не думая о бренном, получая лишь еду. Только в чистом пространстве души могли возникнуть фантазии, каким не место на Земле.

Хитросплетения листьев, цветов и птиц, их кружение образует сложный танец, а может таким способом написана молитва? – "Велик Творец, и только ничтожный узрит Его".

Мы стояли перед медресе Чор-Минор, захвативший внимание красотой пропорций. Не было никаких сил прервать ненасытное созерцание.

Несколько дней наши глаза, подобно скупердяю, подбирающему каждую копейку, тащили в тайное хранилище без меры и без разбору: лазоревые свечи минаретов, устремлённые навстречу небесам; вырвавшийся из земли ковёр, набитый свежими розами с одной увядшей в центре; портал с птицами счастья, несущимися к солнцу; благородный облик старца-смотрителя, словно только сошедшего с восточной миниатюры, посасывающего за щекой урючину, заботливо вложенную утром в карман невесткой; торжественный пандус, ведущий в крепость Арк, как в Рай; голубой с зелёным, кусочек майолики под ногами, не то упавший с высоты некрополя, не то забытый реставраторами…

Мавзолей Саманидов, поражающая зрение площадь Ляби Хауз, белоснежные мечети с голубыми куполами казались нам личными посланиями мастеров, зодчих. Возникшее чувство причастия к театру жизни проявило новое качество – хотелось стать самому хранителем уникальных древностей. Чтобы, не дай Бог, не исчезли бы они с лица земли.

Пора было уравновесить это пиршество простыми вещами, например, хорошенько поесть и выспаться. Не получилось…

Возле гостиницы, мимо которой мы шли, остановилась машина, и несколько человек стали выгружать аппаратуру. Наши пути пересеклись: мы увидели двух попутчиков – Толстяка и Блондина. Побросав ношу на землю, они с криками:

– Девчонки, мы вас искали! Вы где прятались! – Подхватили нас под руки и крикнув двум оставшимся товарищам:

– Мы сейчас вернемся, – они дружелюбно, запросто повели нас в гостиницу.

– Снимали хлопкоробов – героев Труда, они нам дастархан с собой дали, пировать будем.

Так мы оказались в просторной комнате, большую часть которой занимал массивный четырехугольный письменный стол, явно здесь случайный. Блондин убежал, а Толстяк очень ловко очистил поверхность от набросанных мелочей и, беспрестанно искря улыбкой, выплёскивал бурлящее оживление:

– Вы нас извините, там в поезде мы назюзюкались немножко… Бывает и на старуху проруха! Рассказывайте, где были, что видели. Как вам оплот древности? Грандиозно, правда?

Переглядываясь с подругой, мы договорились – останемся.

Дастархан накрывали дружно, за день все проголодались. Пока суетились, познакомились. Группа из Свердловской киностудии снимает сюжет о жизни хлопководческого хозяйства. Толстый – Вадик, редактор, Блондин – Олег, кинооператор, ну и осветитель, и звукооператор.

Мы назвались тоже. Принадлежность к Академгородку вызвала оживление:

– У вас там и дворняжки наверно ученые звания имеют!

– А правда ли, что город непьющий?

– Надо проверить!

Стол получился на славу, плов, заботливо упакованный, даже сохранил тепло. Две бутылки какого-то напитка были разлиты мужчинам, наши гранёные стаканы наполнили шампанским. Пили за встречу, дружбу и знакомство.

В свои неполные двадцать лет шампанское мы пробовали может быть второй раз в жизни, а потому не знали ещё ни его будоражащей провокации, ни реакции тела. Слушая болтовню мужчин, хвастающих своими командировками и гостеприимством увековеченных ими героев, мы всё больше хмелели. Вокруг появилась зыбкость, и лицо моей подруги, сидевшей напротив, раскрасневшееся, преобразилось, расплылось. Улыбка была как нарисованная. Она оживленно спорила с Вадиком, поглаживающим её пальцы. Сквозь разговор я услышала, как Алла в чём-то убеждает Толстяка. Она читала стихи нараспев:

Сквозь эту мглу, сквозь эту сетку

Друг друга видим мы едва.

Чуть слышен голос через клетку,

Обезображены слова.

Был момент, когда мужчины, покручивая в руках длинные сигареты, – мы видели такие в разных местах базара, их изготавливали прямо на глазах, – предложили закурить мне и подруге. Никогда не курившая Алла с опаской вертела белую палочку в руках, нюхала и смеялась.

Мужчины курили. Дым незнакомый, тревожащий сознание, выдернул из памяти картинку моего первого опыта: на ночном дежурстве в Детском доме у меня заболел зуб и сердобольная повар Ульяна, дала мне папироску из пачки Беломорканал, велела глубоко затягиваться и держать дым во рту. Меня вывернуло наизнанку, Ульяна ухаживала и винилась. Последующий интерес пренебрёг опытом. Испытывая обиду, я уединялась где-нибудь с сигаретой и изводила свое нутро. Возникшее при этом чувство вины игнорировалось, зато удовольствие от самого процесса расценивалось мной как свобода выбора.

Блондин в этот раз не обращал на меня внимания, он тоже смотрел на подругу, всё вертелось вокруг неё. Чтобы не выглядеть обойдённой, я лихо чиркнула спичкой и затянулась. Ничего не поняв сразу, я вдохнула дым ещё и ещё. Через некоторое время почувствовала, что надо немедленно покинуть комнату.

Шла я плохо, ноги стали ватными, внутри было полно дыма, он давил на плечи. Туалет оказался в конце длинного коридора. Там пропали, наверное, четыре из пяти чувств, которыми мы ощущаем мир. Что-то крутилось во мне, вызывая панический страх. Глаза отказывались давать картинку окружающего. Навалилась тьма. Тело моё корчилось, извергало всё и стремилось стать чистым.

Как только телесный протест прекратился, вернулось сознание, я поняла всё мгновенно: сигареты были с анашой! Попутчики узбеки о ней рассказывали.

Вернувшись в комнату я увидела только Толстяка и Аллу, которые всё так же громко смеялись. Алла жестом пригласила присоединиться. Толстяк, посылая в мою сторону какие-то пассы, пытался поцеловать подругу в шею, она отбивалась. Оторвавшись от неё, он скачками приблизился ко мне и, смеясь и кривляясь, повернул к двери:

– Проветрись, уйди!

Вернувшись к Алле, Толстяк некрасиво, накось, взял её на руки и понёс, но зацепившись за ножку стула, уронил. Кажется, она ударилась об острый край стола. Тут подоспела я, и поднимая отупевшую от падения подругу, громко говорила ей в ухо: “Надо уходить”! Ещё смеясь, она вдруг сильно побледнела и сделалась вялой. Толстяк засуетился, стал трясти над ней полотенцем, открыл окно и нырнул в дверь.

Укладывая подругу на кровать, я увидела, на виске ссадину с выступившей кровью. Вернувшаяся с Толстяком компания присоединилась ко мне, бестолково щупая пульс, расправляя на лбу мокрое полотенце. Толстяк притащил большой пузатый чайник и, наполнив пиалу, бухнул туда полсахарницы.

– Я знаю, сладкий чай поможет!

Он хотел сам поить Аллу чаем, но я оттолкнула:

– Ты уже сделал дело…

Кое-как выпитый чай вернул подруге чувства. Улыбаясь издалека, она неуверенно проводила пальцами по лбу:

– Почему так больно?

Все засмеялись, как ненормальные, от радости. Пока Алла допивала сладкую жидкость и оглядывалась, как бы впервые видя комнату и нас, встрепенувшийся Вадик-Толстяк опять пристроился рядом с кроватью и попытался завладеть её рукой. Она тихо и раздельно сказала:

– Пошел вон! Тебя за человека приняли, а ты… думаешь, не поняла, к чему весь этот балаган?

Алла неловко встала, поправила юбку, охнула, дотронулась до головы и стерев гримасу боли, улыбнулась, как только она умела: легко, озорно.

– Ну, что, мелкие проходимцы, пронесло на этот раз?!

Алла наклонилась над сидящим Вадиком, дурашливо взъерошила ему волосы и пробросила:

– Напоминаю: старайся жить так, "чтобы не было мучительно больно…" дальше ты знаешь.

Они пошли провожать нас и уговаривали встретиться на другой день за городом, в Чор-Бакре. Но мы уезжали домой.

Утром нас разбудил стук в дверь. Вошел служитель с букетом красных роз:” Вам… вот … передали”. Записки не оказалось, но мы знали, от кого они. На душе потеплело. Поняли что-то про себя киношники…

В моём сознании роза прописалась недавно и значила пока немного....

Однажды, добравшись до заброшенного кладбища, мы с бабушкой, присели отдохнуть у могилы деда. Сморённая долгой дорогой и жарой, я почти уснула на зелёном холмике, как вдруг нежный запах заставил оглядеться вокруг. В зелени прятался цветок, которого я не знала. Он, красный, округлый, устроился на твёрдой чашечке из зелёных лепестков, но не это поразило – цветок слегка увядал. Он вызвал мой восторг и переживание чего-то смутно тревожащего…

– Цветок называется роза. Дедушка мне такую подарил на венчании. А я ему на могилку посадила, чтобы отблагодарить…

Увядшая роза среди пышного цветника Бухары, запечатлённая в памяти – привет от бабушки и ещё, наверно, призыв к благоразумию. Но я опоздала прочитать этот знак. Может, так надо было?

Бог готов ежечасно, но мы не готовы,

Бог к нам близок, но мы далеки.

Бог внутри, но мы снаружи,

Бог в нас дома, но мы чужие.

(Мейстер Экхарт)

Возвращались в полупустом вагоне. За окном чёрную материю всё также простреливали редкие огни, сигналя о драгоценности жизни. Мной владели волнения человека нашедшего клад, перебирающего приобретения, прикидывающего стоимость добра. Вдохновение, как свежий ветер, туго натягивало парус.

Новое переживание нахлынуло внезапно. Покачиваясь в колыбели вагона, я почувствовала себя только что рожденной, без прошлого.

Передо мной простирался сияющий неизведанный простор. Любовь пролилась по бесчисленным сосудам, вызвав поток сладких слёз, расширение, желание обнять мир с тем, что в нём есть: поездом, рассекающем стылую степь, избушками, оберегающими чьё-то хрупкое бытие, землёй с комьями праха, ночные небеса, заглядывающие в окно бесчисленными глазами сверкающих звёзд.

Счастье стирало устаревшую карту реальности и разворачивалась новая, где интенсивно работающий разум размещал всё, что так долго копилось на древней земле, под голубыми куполами. Хотелось тотчас же поделиться небывалым, невыразимым, выплескивающимся через край… Уже появилось движение к моей подруге, спящей напротив.

Неотчетливый голос остановил: “Пока это только твоё”.

Полыхала благодарность за всё, что испытала и за то, что меня ждёт. Закончилась счастливейшая полоса жизни – юность. Закончился праздник жизни.

Горечь разлуки закрыла пространство светлыни.

Примечания:

Улугбек – выдающийся астроном и астролог, внук Тамерлана (XV век)

Авиценна – средневековый персидский учёный, философ и врач (X–XI век)

Бахауддин Накшбанд – суфийский учитель, основатель суфийского ордена

Омар Хайам – персидский поэт

Медресе – мусульманская школа среднего и высшего образования для подготовки учителей

Хуждра- келья студента медресе

Фумаролы- вулканические отверстия, по которым поднимается газ и вода

Дервиш – профессиональный нищий-аскет, приверженец суфизма

Дастархан – скатерть, на которой выставляется еда

Махалля – узбекский квартал с родственной системой отношений

Парварда – национальные угощения – конфеты

Коста Диадема – волшебный венец.

Дорогая Ира! Подруга моя вечно занятая! Ты как всегда права: можно было подождать весны… Хорошая мысля приходит опосля. Так хотелось встретить Новый Год вместе, семьёй, что никому и в голову не пришло, какое представление могут устроить зимние непогоды на открытой всем ветрам Мальте.

В предпраздничные дни было тихо и сумрачно. Но терпимо.

Ливень и буря налетели одновременно в ночь на второе января. Хлещущий ветер трепал пластиковые двери и окна, словно бумагу, вода неизвестно каким образом залила пол. Кондиционеры и обогреватели давали только дополнительное освещение, тепло же мгновенно улетучивалось. Пришлось купить толстенные рубашки из флиса, в которых мы "ползали " по дому и спали, совсем как чукчи.

Наутро были вмиг сметены припасы местных аптек. Болели все. Даже собака впервые в жизни отвернулась от чашки с любимой едой. И только трёхлетняя Соня с температурой плюс 39 искала компаньона для строительства железной дороги. Совсем недавно, за новогодним ужином мы радовались как дети чудесному подарку: дочь купила билеты на круизер "Коста Диадема" по маршруту: Савона – Марсель – Барселона – Пальма- де- Майорка – Неаполь – Ла Специя.

И что делать? Правильно! Лечиться. Никогда ещё не встречала таких дисциплинированных больных: они по пять раз в день пили куриный бульон с лимоном, рассасывали противные таблетки, полоскали горло, правда, от паровых процедур некоторые хитрые особы прятались в шкаф со швабрами. Но ненадолго, кашель точно указывал местонахождение лукавца.

День отъезда приближался, больные всё искуснее притворялись здоровыми. Пришлось брать ответственность на себя и самой же всех собирать. Маршрут и для неболящих сложноват: с Мальты самолётом в Рим, потом в Турин. Переночевали в гостинице. На другой день – на поезде поехали в Савону – там стоянка круизного лайнера.

Думали что посадка доконает: четыре с половиной тысячи гостей надо было устроить почти одновременно. Началась наша полоса везения: с детьми размещали в первую очередь. Мы попали на судно в течение часа. Вообще организация оказалась немыслимо отлаженной – через восемь входов всех пассажиров развели по каютам и доставили багаж в номер за два часа!

Конечно всё сияет чистотой и новизной (судно спустили со стапелей в июле 2014!) Комфорт, красота, культурная программа, питание на уровне, когда мечты сливаются с явью. Развлечения, предложения для любого избалованного путешественника – с избытком. Из всего этого избытка мы воспользовались в первую очередь СПА – прогрелись, немного пришли в себя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.