Особенности советской власти

Эта разница огромна. Официальное враньё можно вообще не слушать, но тогда мы не имели возможности получить хоть какую-нибудь альтернативную информацию, на которой можно было бы выстроить хоть какое-нибудь альтернативное мировоззрение. За хранение у себя дома безобиднейшего «Доктора Живаго» при безобиднейшем Брежневе можно было и тюремный срок схлопотать. Нам ведь ни кто не доказывал неправильность позиции идеологических противников советской власти, просто тексты, написанные идеологическими противниками, были недоступны. Сейчас, пожалуйста: какой бы тип мировоззрения человека не заинтересовал, он найдёт в свободном доступе любое количество информации для развития этого мировоззрения.

Ну а для тех, кому начихать на любое мировоззрение, сейчас в свободном доступе есть 30 сортов колбасы, причём, как минимум, 3 из них по качеству не хуже советской. Один из сортов колбасы так и называется – «Советская». То есть, собственно, вот в чем разница: сейчас колбаса «Советская» есть. А тогда колбасы «Антисоветской» не было.

Вместо эпилога

«Ленин и печник»

При Брежневе мы учили в школе стихотворение «Ленин и печник». При Горбачеве, когда уже работал учителем, я сам задавал детям учить это стихотворение, так что многое из него помню наизусть. Уже тогда я видел в этом стихотворении некоторые странности, а сейчас вообще не могу понять, как такое можно было заставлять учить детей.

Итак, последние годы Ленина. Он уже отошёл от дел, живёт в Горках, лечится. Автор нетленного шедевра уверяет нас в том, что Ленина в Горках все очень любили и, разумеется, очень хорошо знали. Один только печник почему-то не знал Владимира Ильича в лицо.

Видит издали печник,

Видит кто-то незнакомый

По лугу по заливному

Без дороги, напрямик.

Сразу начинаются странности. Стихотворение вроде бы прославляет Ленина, но его отправная точка в том, что Ленин проявлял неуважение к крестьянскому труду. Положим, живых рабочих Ленин до революции вряд ли вообще видел, но ведь о крестьянском труде он должен был иметь представление, поскольку и сам раньше был мелким помещиком. Понятно, что косы ни когда в руки не брал, но ведь должен был видеть, как косят, и должен был понимать, что притоптанную траву уже не скосить, и что он сейчас затрудняет предстоящий труд крестьян. Торопиться ему в Горках было совершенно некуда, так что если бы он имел хоть каплю уважения к крестьянскому труду, конечно, обогнул бы заливной луг. Короче Ленин здесь предстает в роли мелкого пакостника.

Ну вот печник и решил его совершенно справедливо выругать, ещё не зная, что имеет дело с вождем трудового народа:

Эй там, кто там ходит лугом,

Кто велел топтать покос?

Да с плеча на всю округу

И поехал, и понёс.

Разошёлся, а прохожий

Улыбнулся, кепку снял.

«Хорошо ругаться можешь», -

Только это и сказал.

Меня здесь больше всего удивляет, что этот пакостник даже не извинился. Нет бы сказал: «Прости, дорогой, ты прав, конечно, надо было покос обогнуть, учту на будущее». Но он совершенно не чувствует себя виноватым. Извинятся – это, видимо, не его стиль. Нам объясняли, что Ленину понравилось, как рьяно крестьянин радеет за народное добро. Но ведь в роли разорителя народного добра здесь выступает сам Ленин. Читателей, очевидно, должно было восхитить, что Ленин не заорал на печника: «Да как ты смеешь? Да ты хоть знаешь, кто я?» А Ленин даже не назвал своего громкого имени, которое, очевидно, давало ему право на любые пакости. Вот каким добрым и скромным был Владимир Ильич. Лишь когда печник потребовал назвать фамилию, он раскрылся:

«Ленин», – просто отвечает.

«Ленин?» Тут и сел старик.

От мысли, что он выругал самого Ленина, печнику стало дурно. И опять непонятно почему. Он мог бы и гордиться тем, что самому Ленину спуска не дал, потому что теперь равенство и требования ко всем одинаковые. Но печник был насмерть перепуган, и вот этого я ещё в школе ни как не мог понять. Ведь нам говорили, что Ленин был очень добрым, так чего же тогда печник напугался?

И вот так, в страхе, печник дожил до зимы. Когда к нему явились два красноармейца и позвали его к Ленину, печник не усомнился в том, что пришёл час расплаты. Едва представ перед Лениным, он тут же начинает каяться:

– Признаю свою ошибку…

Только Ленин перебил:

– Вот ты что, – сказал с улыбкой, -

Я про то давно забыл.

Ещё в школе меня удивил этот диалог. О какой такой «своей ошибке» говорит печник, если он тогда был по-существу прав, лишь малость грубоват, так ведь он пажеский корпус не заканчивал. В чем ошибка-то? В том, что покос топтать на самом деле можно? В том, что раз ты Ленин, так тебе всё позволено?

И Ленин получил второй шанс извиниться. Он мог сказать печнику: «Ну, какая ошибка? Я сам тогда был виноват, это ты меня прости». Но Ленин не в состоянии извиниться ни перед кем, он вообще не способен чувствовать себя виноватым. Он и сам уверен в том, что если у него с кем-то вышел конфликт, так это перед ним виноваты. И самая большая милость, которую Ленин мог оказать такому человеку – забыть о конфликте. Вот он и оказал милость. Забыл.

В школе я ни как не мог понять, чего так боялся печник? Ведь он по-существу ни чего плохого не сделал, так и с ним ни чего плохого не должно было произойти. Теперь это стало понятно. Стихотворение было написано в другую эпоху, когда и за меньшее без разговоров могли шлепнуть на месте. И печник это прекрасно понимал. Нагрубить самому Ленину и остаться в живых казалось чем-то нереальным. И если сразу не шлепнули, так жди, когда за тобой придут. Поэтому, увидев красноармейцев, печник сразу простился с жизнью. Это стихотворение проговаривалось о том, о чем нам не говорили, но многие ли тогда способны были об этом задуматься?

Мы тогда были уверены в том, что революция свергла плохих злых людей, и на смену им пришли хорошие добрые люди во главе с самым человечным человеком – Лениным. Если бы нам тогда рассказать хотя бы десятую долю правды о тех кровавых зверствах, которые творились по приказу Ленина, мы бы поняли, что Ленин в этом стихотворении действительно выглядит очень добрым: печник недостаточно вежливо поговорил с кровавым тираном и остался в живых.

Ленин, оказывается, пригласил печника просто для того, чтобы печку отремонтировать. Твари-красноармейцы об этом ни чего не сказали, они любили подержать в страхе того человека, которому ни что не угрожало. А Ленин печника ещё и чаем напоил. Можно представить себе, в какую эйфорию впал печник. Палач вдруг сказал приговоренному: «Давай лучше чай пить». От такого и умом тронуться недолго. А жена печника, видимо, уже не надеялась увидеть своего мужа живым, слишком долго он отсутствовал. Поэтому она встретила его не жива, не мертва:

– Где ты, как, душа горит.

– Да у Ленина за чаем засиделся, – говорит.

Конвой чуть не довел женщину до инфаркта, не пожелав сказать, зачем Ленин вызывает печника. И делалось это сознательно: трясись, паскуда, а мы посмеёмся.

Почему при Брежневе никто не замечал, что это стихотворение приоткрывает завесу над той ужасной правдой, которую от нас тщательно скрывали? Ну, может, кто и замечал, так что надо было сделать? В ЦК КПСС написать? Даже в относительно добродушные брежневские времена не многие бы на это рискнули. Но большинство ни чего не замечало. Если стихотворение посвящено Ленину, значит, оно прославляет Ленина, потому что иначе просто не может быть. Дело даже не в том, что вопросы боялись задавать. Дело в том, что вопросов-то уже и не возникало.

24.01.22.