Смутное время. Документальный рассказ о службе в милиции в смутные, переходные времена

Чтобы успеть обернуться за час, а мне ведь надо было успеть отвезти Саню домой, а затем и забрать его из дома, я включал на машине проблесковый маячок.

Так как дежурная машина не была оборудована «сиреной», я вручал Яблонскому микрофон от ГУ, расположенного на крыше машины (в народе называемый «матюгальником»), чтобы он разгонял идущий перед нами транспорт.

Саня же был заправский «имитатор», особо мне нравилось, как ему удавалось изображать вой собаки Баскервиллей.

Так вот, Шурик не утруждал себя трепотнёй по «матюгальнику», он так талантливо завывал в микрофон, имитируя вой полицейской сирены, что когда мы с Саней уже позже работали в одной группе задержания Октябрьского РУВД, районные бойцы рассказывали нам, что на дежурной машине УВО ГУВД стоит самая настоящая американская полицейская сирена, они сами её слышали, когда она проносилась мимо них.

Мы с Яблонским в ответ только улыбались, заговорщицки переглядываясь.

В основном моя работа заключалась в выездах на места происшествий по всем районам Питера и области, где таковые случались с нашими группами задержаний ОВО.

Как-то в ноябре 1981 года, мы прибыли на улицу Салтыкова-Щедрина (ныне Кирочная ул.), на разбор по факту применения оружия нарядом группы задержания со смертельным исходом.

В коммунальной квартире «скорая» забирала раненую пулей в руку девушку, а на полу в луже крови лежал труп мужчины, в котором я с удивлением опознал любимого мною актёра Юрия Каморного, сыгравшего главные роли в фильмах: «Проводы белых ночей», «Зося», командира танка в киноэпопее «Освобождение», «Будни уголовного розыска», «Правда лейтенанта Климова» и многих других, где он блестяще играл офицеров, в т.ч. милиции.

На месте мы установили, что соседи вызвали участкового на женские крики из комнаты Каморного. Прибывший участковый не смог один разрулить ситуацию, так-как заглянув в комнату Каморного, увидел последнего с огромным кинжалом в руке и таскающего за волосы девушку. На требования прекратить безобразия, участковый был послан хозяином комнаты…

Участковый позвонил со стационарного телефона общего пользования в дежурку отделения милиции, с просьбой прислать побыстрее подкрепление. Самая оперативная служба была и есть – группы задержания ОВО, стандартное время прибытия в те времена не более 4-х минут.

Прибывшая группа с обнажёнными стволами ворвалась в комнату с требованием бросить кинжал, на что Каморный приставил его к горлу жертвы. Старший группы открыл предупредительный огонь в потолок. Одна из пуль рикошетом ранила в руку девушку.

Все в комнате стали вопить, нервы старшего не выдержали, и он открыл уже огонь на поражение. Целясь в ногу, он попал слишком высоко, перебив Каморному артерию в паху. Рану даже не реально было перетянуть, Каморный в считанные минуты истёк кровью и умер.

Постепенно я пришёл к мысли, что мне пора идти на живую работу в одну из таких групп задержания, причём не водителем.

Я пришёл к начальнику Автохозяйства №1 ГУВД, в кадрах которого числился, с рапортом о моём переводе в ОВО Октябрьского района.

Начальник заявил, что не видит оснований для моего перевода. Я на ходу выдумал весомый аргумент, спросив у руководителя, сможет ли он обеспечить меня жилплощадью, т. к. я недавно женился (что было правдой – 10 июля 1981 года стал днём рождения нашей семьи, мы с Ирочкой стали мужем и женой) и мы якобы ждём ребёнка. Начальник удивлённо-испуганно ответил, что жильём Главк не располагает. Ну, я и наврал, что в районе мне обещали предоставить жилплощадь.

Таким хитрым образом я получил необходимую мне резолюцию на рапорте о переводе и с полученным в отделе кадров бегунком (обходным листом) весело побежал по многочисленным подразделениям собирать необходимые автографы.

Но неожиданно возникла проблема в родном Управлении, некий полковник Иванов, отказался поставить свою драгоценную подпись, замечу последнюю в длинном списке «обходного», потребовав от меня обеспечить прибытие к нему в кабинет всех моих сменщиков, а их было трое, причём одновременно.

Цель вызова, а пусть все трое заявят товарищу полковнику, что не имеют ко мне претензий… Много я насмотрелся в Советской Армии на маразматиков офицеров и дебилов прапорщиков, но в органах правопорядка столкнулся с кретинизмом пока впервые.

Что делать? Собрать четырёх человек одновременно у пятого, когда у троих из них выходной, было физически нереально. Накрывался мой перевод на ровном месте. Но включив военную смекалку, я напротив фамилии Иванова в «бегунке» поставил размашистую закорючку, резонно предполагая, что в отделе кадров Автохозяйства ГУВД, вряд ли знают подпись одного из начальников многочисленных отделов УВО, и о чудо, моя афера удалась. Мой перевод в район состоялся…

«Работа в группе задержания»

И вот я, младший сержант милиции Сергей Гаранин, назначен милиционером дивизиона милиции ОВО при Октябрьском РУВД Ленинграда. Дивизион, со временем переименованный в роту милиции ОВО, базировался в здании 1-го отделения милиции на ул. Якубовича, дом 16.

В первую мою смену в новой должности, я был назначен «резервным», с моей дислокацией с вечера и до утра в дежурной части 1-го отделения. В дежурке я сел в уголок, чтобы никому не мешать.

К полуночи, как в сказке, в отделении начались движуха и метаморфозы. Прибыл дежурный наряд с двумя огромными дюралевыми чайниками, как потом я узнал, с винного завода «Арарат» привезли некий винный концентрат.

Прибывший на дежурном УАЗике наряд, заволок сию тару в «телетайпную», и дежурная смена по одному, а то и по два стала туда регулярно захаживать, постепенно превращаясь в сказочных придурков, благоухающих винным амбре.

Во втором часу ночи меня, наконец, заметил помощник дежурного. Выпучив на меня замутнённые глаза, икая и отрыгивая мне в лицо украинским борщом, старшина грозно спросил кто я такой?

– Ну, так, резервный от ОВО, – признался я.

Старшина метнулся к дежурному по отделению, и они дружно заволокли меня в телетайпную.

Старшина накатил мне из чайника в полулитровую эмалированную кружку, резко пахнущую спиртным тёмно красную и почему то мутноватую жидкость, а капитан, тоном, не терпящим отказа, приказал:

– Пей!

– Я не пью, – скромно промямлил я.

Дежурные встревоженно переглянулись, а старшина, выпучив глаза, но теперь уже на капитана, злобно прошипел тому:

– Заложит…

И тут у меня сработал инстинкт самосохранения, и я неожиданно бодро выпалил:

– Да говно вопрос…, – и полулитровая кружка в мгновение ока, как в воронку бензобака была залита мною в рот.

По лицам дежурных растеклась умиротворённая улыбка, и я был выпущен из душной, без окон комнатёнки с занимавшим большую её часть деревянным телетайпом и разложенными на нём салом, луком, хлебом и трёхлитровой стеклянной банкой с ярко-красным борщом.

Я вновь забился в обжитой мною ранее угол дежурки, и меня вновь перестали замечать.

За показавшуюся мне бесконечной ночь, пьянющий в драбадан наряд выезжал на какие-то заявки, но неизменно вновь возвращался с полными чайниками зелья, видимо по пути заезжая на винный заводик.

Так я впервые увидел деятельность милиции изнутри, так сказать изнанку нашей рабоче-крестьянской милиции.

К слову о рабоче-крестьянской, хочу заметить, что 100% личного состава дивизиона, как в прочим и взвода ППС, базирующегося там же, в 1-м отделении – были приезжими, в основном из деревень и посёлков нашей необъятной Родины, коренных Ленинградцев не было вообще. Я долго не мог привыкнуть к их деревенским выражениям – залазь, вылазь, на том угле (углу!), ихние, обои (оба), пинжак, лабалатория, тубаретка, не говоря уже об ударениях. Особо коробило предложение дать им в долг денег. Звучало оно неизменно в такой форме:

– Займи рубль, – я же отвечал, что мне не надо.

Чтобы не прослыть снобом, и как писали Ильф и Петров – интеллигентом паршивым, я ребят не исправлял.

Довольно быстро я был назначен старшим экипажа группы задержания, а вскоре мне было присвоено очередное звание сержанта милиции, и Ирочка предложила мне пойти учиться, чтобы стать офицером.

Я долго отказывался, т. к. не видел для себя интересных офицерских должностей. Командир взвода, участковый, опер – виделись мне должностями скучными, сидячими, они таскали с собой кучу бумаг и вечно что-то сосредоточенно писали.

Мне же нравилась работа живая, активная и рискованная. Нестись по «тревоге» на ревущей «сиреной» с проблесковыми маячками машине, бегать по этажам с пистолетом в руке. Как это было интересно и романтично.

Вначале я пошел подавать документы на заочное отделение юридического факультета ЛГУ (государственного университета). Но в процессе поступления выяснилось, что один из вступительных экзаменов – иностранный язык, причём обязательно тот, что указан в аттестате о среднем образовании. На моё несчастье, в моём дипломе об окончании ПТУ ошибочно проставили не английский, а немецкий иностранный язык.

Я семь лет изучал английский, а по немецки знал только пару слов, типа – хенде хох, да Гитлер капут…

Я поехал в Стрельну и подал документы на заочное отделение ЛССШМ МВД СССР (Ленинградская специальная средняя школа милиции). Но вступительные экзамены завалил и решил всё же вновь поступать туда же в следующем году, но уже более подготовленным.,

28 июня 1982 года у Ирочки начались предродовые схватки и мы, желая рожать исключительно в НИИ акушерства и гинекологии им. Отта, где была минимальная статистическая смертность, пешочком, через Благовещенский мост пришли на Менделеевскую линию Василевского острова, где Иришка в тот же вечер родила нашего первенца, будущего капитана милиции Артёма, я счастлив.

10 ноября 1982 года вверенный мне экипаж группы задержания заступил на 12 часовую ночную смену. Около полуночи все ночные экипажи были срочно вызваны в РУВД, где нас дополнительно вооружили автоматическим оружием, по «калашу» на экипаж, а также приказали усилить охрану банков, не разъясняя причин.

При движении к Внешторгбанку на ул. Герцена (ныне Большая Морская), доставляя туда для усиления его охраны «резервного» милиционера, обратил внимание на появившуюся в центре города военную бронетехнику и большое количество пожарных машин.

Во Внешторгбанке постовые милиционеры сообщили мне, что по телевизору, почему то не показали ежегодный праздничный концерт посвящённый Дню милиции, вместо концерта транслировался балет «Лебединое озеро».

Утром я пришёл домой на Красную, ныне Галерную улицу и завалился спать. Но вскоре меня разбудила Иришка, сообщив испуганно, что по радио сообщили, что умер руководитель страны Леонид Ильич Брежнев…

Ириной бабушке Татьяне Антоновне Нарубиной, а по домашнему Тэте, как заслуженному персональному пенсионеру выделили в поднаём государственную Дачу в Солнечном-2. Ира на всё лето с Артёмом и кошкой Чёркой выезжала на Дачу, ну а я мотался туда на электричке с работы и обратно.

Замечательное место, прекрасное время. На Даче я усиленно готовился к поступлению в спецшколу милиции, что дало результат – в сентябре 1983 года я стал слушателем заочного отделения Ленинградской спецшколы милиции.

Отрабатывая сигналы тревоги по сработавшим сигнализациям на охраняемых объектах, в т.ч. в квартирах ленинградцев, мы получали от дежурного ПЦН (пульт централизованного наблюдения) ключ-номер на охраняемый объект, по номеру которого из бортовой картотеки поднималась карточка со схемой объекта и данными на ответственных лиц, ну а в квартирах их жильцов.

Здесь то я и обратил внимание, что основная масса охраняемых нами квартир расположена на канале Грибоедова. Причём, буквально в 99% там проживают люди с еврейскими фамилиями.

На всякий случай поясню, что я не антисемит, я люблю и уважаю еврейский народ, здесь озвучивается чисто статистика. На фоне этой статистики у меня и родилась, впоследствии крылатая среди ГЗшников поговорка:

– Чем отличается Суэцкий канал от канала Грибоедова. А тем, что на Суэцком канале евреи живут по одну его сторону, а на канале Грибоедова в Питере – по обе.

Не так давно, уже в наши дни, я прочитал книгу Михаила Веллера «Легенды Невского проспекта», где с удивлением увидел там мою поговорку, представленную Веллером как народное творчество.

Неужели это выражение я ранее вычитал, и оно всплыло у меня в голове уже после, подумал я.

Мучимый этим вопросом, я залез в википедию и с удовлетворением узнал, что книга Веллера вышла в 1993 году, т. е. через десять лет после этого моего крылатого высказывания…

Передаёт нам как то дежурная ПЦО сигнал «тревоги» в дом, расположенный на Театральной площади, в котором кстати находится Итальянское консульство, а в том же здании, в соседней парадной и «сработала» сигнализация в охраняемой квартире.

Заходим в парадную, а там ГБист в цивильном на месте консьержа сидит. Удивлённо выпучился на нас, куда мол?

Я ему на бегу:

– «Тревога» у нас, – и «сквазанул» на третий этаж, пока КГБешник соображал, куда это вооружённые менты прорвались.

Звоню в нужную квартиру, открывается дверь, на пороге солидный дядька в костюме тройка и при галстуке.

Вежливо спрашиваю документы, сверяю с данными карточки на объект, всё совпадает – хозяин квартиры Ходырев Владимир Яковлевич. Извиняется за то, что забыл позвонить на ПЦН и снять квартиру с охраны.

Но я паспорт не возвращаю, присаживаюсь за стол и начинаю составлять протокол о ложном вызове (ложном срабатывании сигнализации).

По моему указанию дядька отзванивается на пульт и снимает квартиру с охраны, вновь извиняясь уже перед дежурной за «ложняк».

Затем просит меня взять трубку:

– Вас просят…

– Срочно вали из квартиры! – вопит дежурная, – это же блин квартира нового Председателя Ленинградского Исполкома Горсовета Ходырева (перевожу на современный – Губернатора Питера).

– Во блин зараза эта дежурная, где ты раньше была, когда тревогу давала, – резонно подумал я про себя, – а вслух сурово сказал в трубку:

– Разберёмся!

Губернатор спрашивает, и что теперь с ним за это будет.

– Ничего страшного. Просто при повторном ложном срабатывании сигнализации по Вашей вине, договор на услуги охраны будет, расторгнут, – разъясняю я ему, решив уже не отступать от правил и Закона, раз меня неожиданно так занесло…

– Так уж и расторгнут … – развеселился Губер.

– Ага, – утвердительно говорю я, протягивая на подпись товарищу Председателю Ленгорисполкома протокол, который тот к моему удивлению подписывает.

При выходе из дома на воздух, вначале услышал, а затем и увидел вторую нашу группу во всей её «светомузыке».

Из машины как пробка из бутылки шампанского выскочил начальник отдела ОВО, прохрипев мне:

– Протокол!

– Да я бы и сам Вам привёз, – козырнув шефу и протягивая протокол, скромно сказал я.

– Ну, вы блин даёте… – только и смог сказать мне начальник, с трудом впихивая грузное тело в тесный патрульный «москвич».

С тех пор я прослыл «правдорубом», почти «оппозиционером». В отделе меня зауважали, а кое-кто в руководстве даже стал побаиваться.

В другой раз прибыли по тревоге к забывчивому генерал-майору милиции Цветкову. Квартиру открыла супруга заместителя начальника Главка, перепугавшись, позвала мужа, и тот выскочил к нам в семейных трусах, но зато в генеральском кителе, накинутом поверх майки-алкоголички.

На этот раз договорились по мирному, без протокола. А то подумаете, что я действительно совсем «ку-ку»…

Останавливаемся мы как то под красный светофор на Лермонтовском проспекте, напротив Синагоги.

Неожиданно какой-то наглый «жигуль», с крайнего левого ряда, да ещё и под запрещающий сигнал светофора, резко вывернул направо на улицу Декабристов.

Я возмущённо командую:

– Догнать…

Под загоревшийся зелёный срываемся в погоню, какой-то «чуйкой» решил не включать проблесковый маячок и сирену.

На подъезде к Театральной площади поравнялись с «наглым жигулём», я, опустив стекло, жестом предлагаю водителю принять вправо и остановиться.

Сидящий рядом с водилой мужик, с исказившимся красным от отчаяния лицом, нервно-испуганно прокричал мне в открывшееся окошко:

– Машина Комитета Государственной Безопасности, – при этом он, выпучив глаза, стал «убедительно» демонстрировать мне трубку на витом шнуре от бортовой радиостанции.

Сразу сообразив, что можем сорвать контрразведчикам операцию, мотнув утвердительно головой чекистам, дал команду отваливать, и мы, разойдясь бортами на Театральной площади разъехались.

«Жигуль» резко ушёл вправо, а мы, «прикинувшись ветошью» и стараясь не привлекать внимания, плавно повернули налево.

Едем как то по Сенной площади, она в 80-е годы была именно площадь, «гладко» заасфальтированная, и без нынешних дизайнерских «примочек».

Вижу, что под дорожным знаком «Остановка запрещена» стоит жигулёнок с гражданскими номерами и с «сопливым» пареньком за рулём.

Даю команду остановиться, выхожу, представляюсь, спрашиваю – почему стоит под запрещающим знаком.

Сопляк молча тычет мне в нос удостоверение сотрудника милиции.

Прошу предъявить в открытом виде, в удостоверении написано, что его обладатель младший лейтенант милиции.

– Это не даёт Вам право парковаться под запрещающим знаком на личном авто, – информирую я «младшого».

И тут, наконец, сопляк предъявляет мне «непроверяйку». «Карточку» с запретом проверки кем-либо водителя, автомобиля, перевозимого в нём груза и людей, выдаваемую 7-й службе МВД, так называемой «службе наружного наблюдения» или в простонародье «наружке», «топ-топам».

– А сразу сложно было показать «непроверяйку», я бы незамедлительно отвалил и не светил тебя, а ещё лучше встал бы ты на два метра дальше, в не зоны действия запрещающего знака, и не привлекал бы тогда внимания милиции, да и вообще людей к своей персоне – резонно наставляю я молодого «коллегу», возвращаясь к своей машине.

Передали нам как-то по рации информацию, что на одном из охраняемых объектов на набережной реки Фонтанки, сторож просит оказать помощь. Включаю проблесковый маячок, следуем на «заявку» на скорости около 60 км.

На полпути нас неожиданно обгоняет чёрная волга с ЛЕБовскими номерами.

Вижу на переднем пассажирском сиденье злобное лицо упыря в гражданке (в советское время начальники ездили исключительно рядом с водителем).

Волга резко подрезает нас, вынуждая остановиться. Я не выключая «маячок» спокойно выхожу из патрульной машины и, не представляясь, вопросительно смотрю на выскочившего из «Волги» мужика в костюмчике.

– В чём дело, – спокойно интересуюсь я.

Мужик ещё больше звереет и вопит:

– Кто такие?! Почему ездите по городу с включённой мигалкой!

По номеру машины понимаю, что передо мной какой-то начальник силовых структур, но без формы блин, ну не желаю я, не пойми, кому представляться, да ещё такому борзому.

– Представьтесь, пожалуйста, сами, не вижу Ваших знаков различия…, – начинаю, по мнению начальника, борзеть уже я.

– Я новый начальник ГАИ Ленинграда и области полковник…! – окончательно задохнувшись от возмущения, гордо докладывает мне полкан в костюме.

– Старший группы задержания сержант Гаранин, – лихо, козырнув, наконец, представился и я, – следуем на заявку по оказанию помощи сторожевой охране.

– Будете наказаны, – обещает мне главный гаишник Ленинграда и его окрестностей, трясущейся от праведного гнева рукой записывая в блокнот мою фамилию и номер патрульной машины.

3 августа 1984 года снится мне сон, как на отработке «тревоги» я подхожу к дверям квартиры, тяну её на себя за ручку, та медленно открывается, и за дверью вижу силуэт человека с направленным мне в лицо пистолетом.

Я делаю бросок вперёд в попытке выбить пистолет, но не успеваю.

Грохнул выстрел, вспышка слепит глаза. Я не чувствую боли, но мне нечем дышать! Я чётко вижу приближающийся, вставший на дыбы асфальт. Я даже вижу в нём трещинки, нет трещины, нет, это уже огромные расщелины в которые я лечу.

Я задыхаюсь, свет окончательно меркнет, полная темнота, я умер!

И тут я просыпаюсь, схватившись за горло, хватаю ртом воздух, сердце рвётся из груди!

Сон был настолько яркий, чёткий и неожиданно жутко реальный, что утром я его рассказал Ире, почему-то сказав при этом, что если меня пристрелят, уточни у ребят, как всё произошло.

В этот день, а точнее в грядущую ночь с 4 на 5 августа 1984 года я заступал на 12-ти часовое дежурство.

Дальше я дам выдержку только из одной из многочисленных в те дни публикаций в прессе, из статьи «Погоня в ночи» напечатанной в рубрике «Будни милиции» в газете «Ленинградская правда», а потом расскажу уже от первого лица, как всё было:

«Москвич» не спеша двигался по ночному городу. Исаакиевская площадь, Адмиралтейская набережная – повсюду тишина.

Сквозь разведённые крылья мостов поднимались вверх по Неве громады теплоходов. Вот бы сейчас прогуляться по набережной, полюбоваться рассветом, подумал про себя старший группы задержания сержант милиции С. В. Гаранин. Но нельзя, надо ехать по выверенному, знакомому до мельчайших деталей маршруту, можно только опустить стекло и вдохнуть свежий невский ветерок.

Гаранин по привычке скользнул взглядом по рации: «Давно что-то молчит». И в этот момент она ожила. Гаранин невольно вздрогнул: «Вот и спорь после этого, существует ли телепатия».

– 505-й, тревога, сработала сигнализация в доме номер 22 по улице Гоголя.

– Понял, следуем по адресу.

«Москвич» развернулся и, набирая скорость, помчался на улицу Гоголя. В машине старший группы распределил кому – куда.

Поэтому, едва автомобиль остановился, А. С. Атапин устремился к окну (квартира размещалась на первом этаже), водитель Б. И. Семенов остался блокировать выход из дома на улицу, а сержант С. В. Гаранин направился осматривать наружную дверь. Она оказалась взломанной.

Гаранин приоткрыл ее и увидел… наставленный на него пистолет. Только успел отпрянуть в сторону, как прозвучал выстрел. Вслед за ним из квартиры выскочили двое неизвестных и, стреляя на ходу, побежали во двор. Началась погоня.

Наверное, жители близлежащих домов поругивали киношников за потревоженный в ту ночь сон, затеявших столь громкую съемку.

И в самом деле, даже человеку с богатым воображением было трудно представить, чтобы в наши дни, в центре Ленинграда гремели настоящие выстрелы.

Но не было тогда на улице Гоголя ярких прожекторов, были лишь алая полоска рассвета и неестественные, исказившиеся от злобы лица бандитов, с которыми вступили в бой милиционеры Гаранин, Атапин и Семенов.

На экране поединок преступник – милиция всегда выглядит эффектно и захватывающе. В жизни все это сложнее, приземленнее и страшнее. Стреляли преступники, стреляли милиционеры. Первые: куда попало, вторые целили по ногам.

Поняв, что оторваться от преследователей не удастся, бандиты заскочили в один из домов и забаррикадировались на чердаке. На помощь группе Гаранина прибыло подкрепление. Милиционеры вынудили преступников сдаться. Сегодня они уже понесли заслуженное наказание…».

Статья написана красиво и художественно, но корреспондент, ее написавший не удосужился пообщаться со мной, видимо ограничившись изучением оперативной сводки ГУВД и беседой с моими руководителями.

Ну, а теперь расскажу, как оно было реально.

Моя группа находилась на Сенной площади (в ту пору площадь Мира), когда в 4 часа 02 минуты ночи 5 августа 1984 года я принял радиосообщение от дежурного офицера ПЦО о сработавшей сигнализации в квартире дома 22 по ул. Гоголя (сейчас ул. Малая Морская).