Масик

Немного позже, кот осторожно высунул голову из-под края диванного покрытия и осмотрелся. Комната была небольшой, всего лишь с одним окном, что выходило на улицу. К сожалению, форточка, которая чуть просвечивалась сквозь тонкую штору из ситца в цветочек, была плотно закрыта. А снизу штора была подоткнута стопкой старых книг. В комнате находился диван, под которым сейчас сидел кот, большое зеркальное трюмо, тумба с телевизором и многочисленные шкафы. Также, везде по стенам висели иконки в рамочках и плакаты или же большие фотографии: портреты разных людей, по всей видимости, духовной направленности. А полку с книгами украшали всевозможные кресты и фигурки.

Тем временем, пока кот осматривался в доме, бабка вернулась из кухни и неожиданно стала молиться. Молилась довольно долго и странно, а потом заявила громко, вышагивая туда-сюда по комнате, будто читая наставления невидимому собеседнику:

– Недаром нам Учителя говорят, что любые животные должны жить только на воле, а не превращаться в дармоедов. А иначе – одно паскудство от них выходит. Животные должны совершенствоваться и развиваться, а не быть пушистыми игрушками. Вдобавок, у кошек – плохая энергетика, мешающая их хозяевам углубляться в духовную практику. Теперь, после кота, надо будет полностью атмосферу здесь очищать. Новую шану куплю и повешу, благовонные порошки пожгу, Учителям помолюсь… Где же он, паскуда, прячется?

Она заглянула под диван и увидела фосфоресцирующие в темноте глаза. Сунула руку – и попыталась схватить своего пленника. Кот отступил дальше, в полную тьму. Так, что руки его не достали. Тогда старая женщина присела на диван, запричитала зло:

– Недаром та женщина, что гадать мне приходила, говорила про кошек. Все мои беды – от вас, оказывается, хвостатые пакостники! Она так и сказала: отдай этого вредного кота мне. Она тебя знала: ты у Марьи живёшь, то есть, у её дочки. Той женщине ты был зачем-то нужен. Я бы и поймала, и отдала. Но ты убежал куда-то, негодник. Совсем пропал со двора. А девчонка тебя снова нашла, да? Женщины той я больше не видела, но я знаю, что с тобой сделаю! Только, как же тебя поймать?

«Зачем ловить? Открыла бы дверь – я бы и сам убежал. Делов-то», – подумал бедный Жорик, чьё сердце трепыхалось в животном страхе.

– А, негодник! Придумала, как тебя оттуда достать, – сказала бабка, ушла в коридор – и вернулась со шваброй. Стала ею бить кота под диваном – и выгнала, наконец. Пришлось ему вылезти и перейти под трюмо.

– Убийство, даже кота – это грех. А потому, я тебя, когда поймаю, посажу в мешок, чтобы ты меня не исцарапал. И отнесу куда подальше. Не будешь мне больше дверь портить и несчастья приносить! Знаю я одно местечко; в округе все кошки пропадают. Ни одной не бегает.

Странная, полоумная бабка кота ловила долго. Всю ночь. Достала шваброй и под трюмо – но он перебрался под шкаф. И оттуда выбила – вернулся под диван… Так и бегала за ним, туда – сюда. Но, ранним утром всё же изловила… Загоняла бедное животное. Посадила уставшего кота в пыльный и вонючий мешок из-под муки. Долго он там сидел и чихал. До тех пор, пока не поволокла она его куда-то. Видимо, отправилась бабка в другой конец города: вначале шла пешком, потом ехала на трамвае. Вышла и вытряхнула, в конце концов, живое содержимое мешка, не сказав ни слова. И непременно над густыми и колючими кустами.

Выбравшись из этих кустов, а потом и репейника, несчастный кот перевёл дух и осмотрелся. Бабка уходила прочь, была уже далеко. Завернула за угол. Тогда, сидя на газоне, он привёл себя в порядок, вылизался, выбрал зубами репьи и отряхнулся. Снова огляделся, уже повнимательней. «Ну и что теперь делать? Ведь понесла меня нелёгкая вчера на улицу! Лежал бы себе дома, на подоконнике – и в ус не дул» – подумал он с горечью.

А к нему, стараясь не шуметь, уже приближались двое. Одетые в ватники, воняющие дешёвым куревом, с испитыми рожами. И с явным намерением его поймать: оба растопырили руки и заходили с двух сторон.

– Кис-кис-кис! – слащаво пробормотал один из этих ватников и достал из кармана маленький кусочек сушёной рыбы. Кот сглотнул слюну. «Да, животные инстинкты слишком во мне сильны. И есть хочется жутко. Но всё же – не куплюсь. А то ведь – это меня съедят», – подумал он. Всё же, Жорик был умным котом. Хотя и неопытным.

Он бросился через газон, на котором росла лишь сорная трава, торчавшая сухими будыльями, к другим кустам, по другую сторону газона. За кустами, которые он преодолел, проползая на брюхе, серела многоэтажка. Подвальное окно унылого здания не было ни застеклено, ни зарешечено. И кот, не долго думая, в него нырнул, пытаясь поскорей укрыться и спасти свою шкуру.

Внутри было холодно и сыро. Повсюду хламились какие-то ящики, железки, разобранная и поломанная мебель. Было темно, но кошачьи глаза хорошо видели в темноте. Вдруг сзади что-то зашуршало. Кот обернулся. На него маленькими красными глазками смотрело некое существо… Крыса! И большая. И – ещё одна. «Это плохо… Значит, по близости нет нашего брата – котов. Спрашивается: почему?» – подумал Жорик, и ему стало нехорошо.

Кот отвернулся от крысы, посмотрел вперёд – и увидел не запертую дверь. Вылез из маленькой, не закрывающейся каморки и оказался в узком подвальном коридоре, чуть освещаемом через окна подобных комнатёнок. За этим коридором, вдали, обозначился выход: там был пролёт, где шла вверх лестница со ступенями. И свет. «Надо побыстрей выбираться отсюда!» – подумал бедный кот, озираясь затравленным зверем. И устремился к лестнице. Когда он был почти рядом с первой ступенью, вдруг открылась дверь ближнего из подвальных помещений и взору пробегающего мимо кота предстала внутренность слесарной мастерской, заваленная железками, мусором и пустыми бутылками. Кроме того, оттуда вышел человек. И он показался Жорику таким же потенциальным охотником за кошачьей шкуркой, как и те, двое: незнакомец смердел сильным перегаром и был одет в старую кожаную куртку, весьма грязную и явно с чужого плеча. Такие люди не работают. И что они тогда едят, спрашивается? Оценивающий взгляд кота скользил по человеку лишь долю секунды. Потом он опрометью кинулся прочь, проскользнув мимо, в другую часть подвала. Прорывайся он к лестнице, непременно был бы пойман: ведь человек кота тоже заметил, пригнулся и загородил проём лестницы рукою. Миг – и ходячий перегар кинулся вслед за бедным Жориком, тяжело дыша.

Тот припустил вперёд по коридору. «Ну и бомжатник!» – только успел он подумать. Отчаянно рванув до конца, никуда не сворачивая, загнанный беглец уже предвидел тупик… На его удачу, там оказалась не глухая стена, а фанерная перегородка с дверью посередине. И – о, счастье! Подбежав близко к этой двери с фанерой вместо стёкол, он заметил в части фанеры значительную брешь: похоже, кто-то пробил её с размаху ударом ноги. И эта брешь была такой, что среднего размера кот с трудом, но при особом желании мог в неё протиснуться. Жорик прыгнул – и просочился в корявую, занозистую дыру. Должно быть, его хвост очень вовремя исчез, мелькнув перед носом преследователя. Сзади послышалась грязная ругань.

Кот был спасён! Хотя, промедли он минуту – и его схватили бы за хвост.

На другой стороне запертой двери было посветлее: здесь даже горели лампочки на потолке. Вдоль обеих стен подвального коридора так же, как и раньше, шли ряды помещений. Но, тут все двери были целыми. «Наверное, подвальные склады», – подумал кот. Однако, пробегая мимо последней, он явственно услышал звук льющейся воды и мужской голос, громко распевающий песню про то, как «по Дону гуляет казак молодой». «Наверное, там – душ. Тогда, скорее всего, этот дом – какая-то рабочая общага», – догадался Жорик. За дверью в душевую, в конце коридора, он уже видел площадку и лестницу, ведущую наверх, как и в другом крыле. «Надо подняться по этой лестнице – а там, скорее всего, тоже будет длинный коридор, с комнатами по сторонам. Только, там они – жилые. Что я, общаг не видел, что ли? Потом останется только прошмыгнуть мимо вахты. Носом чую: это – именно общежитие», – и кот весь собрался, чтобы достигнуть желанной свободы.

Миновав лестницу, он со всей дури дунул по коридору. «Здесь двери нормальные, с занавесочками да с ковриками, и с обувью перед ними. Все до одной покрашены белой краской, как в больнице… Точно – общага. И даже, довольно приличная, чистенькая. Коляски стоят, шкафы какие-то, даже – велосипед. А вот и вахта! Приторможу, и пройду мимо – вальяжно, будто так и надо», – подумал кот.

Вахтёрша сидела за стеклом, в отгороженном помещении, дверь которого на площадку была приоткрыта. На улицу с площадки вела вниз небольшая лестница. Кот, уже чувствуя запах улицы и свободы, потерял всякую вальяжность и стремглав понёсся по лестнице, как только миновал вахту.

– Ой! А это – что такое? Кто кота завёл? – заорали ему вслед. Вахтёрша в гневе даже вылезла из своей будки. – Я буду жаловаться коменданту. А ну-ка…

«Сейчас… Поймает», – у кота ёкнуло сердце. За ним снова гнались. И впереди – тупик…

Но тут, на его счастье, входная дверь распахнулась – и в ней показалась средних лет женщина в бигудях и халате, с кипой только что снятого на улице полувысохшего белья. И Жорик, окрылённый надеждой на спасение, опрометью промелькнул мимо тётки, при этом чуть не сбив её с ног, устремляясь на волю всей своей прытью. Стиранное, свежее бельё женщина, конечно же, выронила. «Простите, дамочка, спасительница моя, но я – очень спешу», – мысленно извинился кот, и был таков.

Вот и улица. «Свобода! Только… Без эйфории… Не расслабляться пока, – приказал он сам себе. – Бежать надо! Вначале – за угол. Угол дома – поворот. Теперь – прочь от злополучных кустов. Осторожно: за газоном – проезжая часть. И вновь – дома. Только, низкие, одноэтажные. Частный сектор. И – подъём вверх. Ступеньки… Куда угодно – только прочь отсюда, и подальше. И поскорее. После подъёма – снова улицы, улицы, бесконечные улицы… Я устал. Я есть хочу! Очень хочу! Мяу! Мяу!» – бедный кот все бежал и бежал вдоль улиц, туда, куда глядели его желто-зеленые выпученные глаза. И долгое время он боялся остановиться.

«Тьфу ты, опять машина. Выехала внезапно. Чуть под неё не попал. Нельзя же все время бежать! И район города незнакомый… Впрочем, будучи котом, трудно узнать город. Всё такое большое… Присесть, отдохнуть бы. Только – где? Площадь какая-то впереди… Ой, теперь узнаю! Соборная площадь! Её даже котом узнаю. Добегу до автобусной остановки – и буду там сидеть, хоть отдохну. А вон – и остановка. На ней никто не поймает, чтобы съесть. Там людей много», – и наконец, полностью измученный и уставший от непрерывного бега по городу, Жорик нашёл временное пристанище.

Никому не знакомый кот долго сидел на остановке, на лавочке, встречая и провожая всё новые и новые автобусы.. Люди приезжали и уезжали, а этот странный кот всё смотрел и смотрел им вслед. Какой-то школьник пришёл на остановку, погладил кота и, сжалившись, скормил ему половину своего бутерброда – есть же ещё на свете добрые люди! Потом мальчик сел на автобус – и уехал.

Вечерело. Погода стала портиться. Небо закрыли тёмные, мрачные тучи. Полился моросящий затяжной дождь. «И куда я теперь? Нельзя уходить из-под навеса. Я же вымокну! Здесь, на остановке, хотя бы крыша над головой есть!» – подумал кот. Снова бездомный.

Вскоре стало совсем темно, промозгло, сыро. Подул сильный ветер. Да и дождь не думал заканчиваться. Из людей на остановке не осталось никого: все разъехались по домам. Автобусы больше не ходили.

Неожиданно, рядом с ним притормозила машина. Пустое частное такси. В смысле, обыкновенная машина, хозяин которой подрабатывал развозом людей по городу. Преимущественно, по ночам.

Вдруг, раскрылась дверь.

– Макс! Кис- кис! Это – ты? Иди сюда, котик! Давно тебя не видел! Опять ты попал в приключения? – высунулся наружу и обратился вдруг именно к коту поздний водитель: по виду, человек «кавказской национальности». Голос, вроде бы, у него добрый.

Бывший преподаватель вдруг вспомнил, что, будучи ещё человеком, пару раз наблюдал на улице, как этот таксист останавливался у ларька, где любили сидеть коты, и, покупая себе беляш, непременно их подкармливал.

«Вроде, он – добрый дядька. Но путает меня с каким-то другим котом», – подумал Жорик, уставший от приключений. Он решил подойти к таксисту – и тем самым как бы принять его приглашение.

Подошёл поближе, уставился на человека своими кошачьими глазами.

– Ну что, нет пока у меня ничего для тебя… Но, чуточку позже, перекусим. Обязательно. Давно ты со мной не катался, я уже соскучился по тебе, – улыбнулся тот.

Кот запрыгнул в такси и уселся рядом с водителем на сидение.

– Ну, вот так, вдвоём, и работать веселее. Вдобавок – вроде как я теперь под охраной. Ты меня охраняешь, я – тебя. Умный ты котяра! Просто как человек. Что, проездим с тобой вместе всю ночь, как обычно? Взял бы тебя к себе домой – но, ты же знаешь, я тебе говорил уже – у меня таких, как ты – восемь голов. Восемь! Жена сказала, что если притащу ещё одного – всех выгонит, и меня в придачу. Так что – ты уж как-нибудь сам. Беляш хочешь? Подвезём кого-нибудь – и куплю нам с тобой беляш… Я места знаю – там мне и ночью продадут.

Их машина весь вечер и всю ночь колесила по городу и подвозила людей. То каких-то плачущих женщин, то – головорезов, бритых на лысо и с наколками, то разбитных придурков с пивом, то подвыпившую пёструю компанию, что возвращалась домой после дня рождения. Все смотрели на кота – и удивлялись. А он, получив и съев часть беляша, устроился у водителя на коленях, одновременно вытянув вперёд морду и приглядывая за дорогой.

Ранним утром водитель обратился к коту со словами:

– Ну что, Макс, пора мне домой ехать! А ты – выходи. Высажу тебя у института: авось, студенты подкормят. Ты газуй на ту сторону дороги, я туда не подъеду. Там всю дорогу перегородили тачки студиков – деток «новых русских». А от института и до студенческих общаг недалеко – надо будет, доберёшься. Знаю, ты там обычно обретаешься. Ну, пока, Макс! Надеюсь, ещё увидимся! – и, высадив кота на тротуар, водила уехал.

А Жорик вновь оказался на улице. Дождь и сейчас шёл – но еле-еле заметный. И кот действительно засеменил лапками на другую сторону проезжей части. Было раннее утро. В институт спешили студенты. И что-то такое ностальгическое охватило вдруг кота… «Я же знаю это здание… Эту лестницу. Эту дверь…» – и он опрометью кинулся к Главному корпусу, а потом – вверх, по ступенькам, ко входу, всё более и более воодушевляясь, улавливая знакомые запахи.

Охранник у дверей вслед ему проорал:

– Эй! Кот, ты – куда? А ну – брысь! – но заметил он его не сразу, а потому – упустил и вскоре потерял из виду. Тот прошмыгнул меж ног студентов, и, прячась за ними, успел втянуться внутрь.

– Га-га-га! Смотрите, он – тоже учиться хочет! – посмеялся кто-то. Но никто из заметивших кота студентов его не ловил и не чинил ему препятствий. Да и охранник вслед за котом не побежал: ему важнее было проверить пропуска и студенческие билеты на входе.

Ну, а Жорик, оказавшись внутри, побежал вверх, по ступенькам лестницы: туда, где были аудитории.

Глава 7. Кот или не кот – вот в чем вопрос

Иногда ему стало казаться, что за ним следят. Но, когда он оборачивался, за спиной никого уже не было. «Почудилось», – думал бывший кот, но озноб в затылке не проходил, и мурашки в спине оттаивали не сразу.

А в целом… Жизнь уже влилась в однообразный, затяжной ритм. Сбиваться с которого даже и не хотелось. Сюрпризами, по всей видимости, он и так был сыт по горло: в бытность бродячим котом их было более чем предостаточно. Хотелось определённости, предсказуемости, пускай, даже пресной. И временной.

Вопросы из серии, откуда он взялся, давали о себе знать всё реже. Он обычно отправлял их в разряд философских: то есть, оставлял размышления над ними на какое-нибудь «потом». «Не всё ли равно, с какого фрагмента начинать смотреть фильм со странным названием „моя жизнь“? Можно, в конце концов, с середины», – решил вчерашний кот.

Он покопался в области своих интересов и способностей, и оказалось, что в прошлом, видать, неплохо знал сопромат, немного высшую математику, умел чинить моторы машин и холодильники, разбирался в сантехнике, интересовался эзотерикой и был вполне начитан в области фантастики. Диапазон явно не соответствовал гуманитарию, преподавателю культурологии. Случайно оказавшись на этом месте, бывший кот Васька довольно много времени проводил в библиотеке, получая новые для него знания.

А ещё, пребывание в шкурке кота оставило в его душе и мыслях сильный отпечаток. Он интуитивно боялся бомжей, пьяниц; переходил на другую сторону улицы, издали приметив большую собаку. К тому же, в обычных происшествиях нередко теперь улавливал что-то запредельное, таинственное и мистическое, при том такое, что касалось только его самого, но не задевало никого из окружающих… Будто, была обычная жизнь, для всех – и его собственная, на уровень ниже и глубже. Дно. Изнанка. Подтекст, известный ему одному. По которому он по-прежнему продвигался на четырёх воображаемых лапах. Ну и что? Многие другие люди тоже живут исключительно в подтексте жизни: то есть, то, о чём пишут в газетах, говорят по телевизору, всякая там политика, экономика, новости культуры – это их абсолютно не касается, происходит в каком-то большом, параллельном мире. Чужом. Нереальном абсолютно. Зато, для них реально совершенно другое. Нередко, несущее в себе нечто непознаваемое.

Мысленно он смирился с тем, что пока он «Жорик»… С лёгкостью, не вздрагивая, откликаясь на Георгия Владимировича.

Только что, он зашёл на кафедру, чтобы заварить себе чашечку кофе: пакетики всегда были у него с собой, а на кафедре многие разживались кипятком, из общественного электрочайника. В буфете кофе был слишком дорогой и гадкий к тому же. Мнимый Жорик взял с полки чашку, высыпал в неё заветный порошочек, залил кипятком…

– Опять здесь все шляются, будто это – проходной двор! А люди здесь, между прочим, работают! – это Каринка.

«Характер у неё явно испортился с тех пор, как она получила новую должность. Отрывается теперь на всех и всегда, – размышлял бывший кот. – Курит, как моряк: на внутренней, чёрной лестнице. Студентам – нельзя, ей – можно. От Каринки всегда воняет куревом, а с ней такая же прокуренная девчонка, чуть моложе Жорика, всегда там рядом стоит: подружка по перекурам. Кажется, в библиотеке работает. Как же, Каринка – теперь точно уже не секретарь, а зам по общественной работе у самого „шефули“ (так она его называет). То есть, у декана факультета, Владимира Исаевича. Моська при слоне. Потому, на всех и лает».

«Георгий Владимирович» – сторонкой, сторонкой – и решил покинуть помещение, только слегка пригубив кофе и оставив чашку на столе. Но тут вплыла Александра, учительница танцев… И они с Каринкой чуть ли не расцеловались: обнялись, во всяком случае. Подруги? Каринка сунула Александре какой-то журнал с косметикой.

Мнимый преподаватель вернулся, поскольку решил, что Каринка не будет сейчас, при гостье, больше орать. Потихоньку допил свой кофе, и, как заправский кот, быстро скользнул к двери. Но, услышал сзади себя голос:

– Георгий Владимирович! Останьтесь. У вас же сейчас окно? До четырёх свободны? Я только что глянула в ваше расписание.

– Ну… да.

– Я просто зашиваюсь… Столько отчётов надо проверить, и прочее. А тут ещё нужно к художнику институтскому сходить, стребовать с него план работы и отнести документ: распоряжение и должностную инструкцию. Вы не сбегаете? Он вас чаем, возможно, напоит, – Каринка даже растаяла, и даже улыбнулась.

«Всегда мечтал быть мальчиком на побегушках», – подумал бывший кот.

– Хорошо, Карина Геннадьевна. Схожу, – ответил он, насколько смог, вежливо.

– Спасибо! Он числится в штате библиотеки, но по части отчётной – относится к нам, к гуманитариям. Скажите, чтобы с планом уложился до понедельника, не позже, и чтоб занёс сразу в деканат. Вы знаете хоть, куда идти?

– Нет.

– Через дорогу, рядом с музеем. Но, к нему отдельный вход. Там, во двор зайдёте – и увидите деревянное крыльцо. Поднимайтесь по ступенькам и стучите. Погромче стучите!

Стучал он громко и безрезультатно. Уже хотел уходить, извиняться перед Каринкой, когда сюда же, к крыльцу, подошли две девчонки.

– Вы тоже к Саше? – спросили они.

– Да. По работе. Но, он стука не слышит, – ответил «Жорик».

Одна из девчонок взяла небольшую палку: обломившуюся сухую ветку с дерева – и постучала по подоконнику. Вскоре в окне показалась длинная фигура. Художник выглянул из-за шторы, потом исчез – и вскоре открылась дверь. За раскрасневшимися, весёлыми девчонками ввалился и посланник Карины, сразу объяснив цель прихода. И передал документы. Не смотря на них, художник зазвал и его к себе, действительно, пить чай.

Прошли мимо столов, где располагались ещё не законченные плакаты; в углу, спиной сюда, стоял мольберт; так, чтобы не было видно незаконченную картину. В другой, маленькой, комнатке также повсюду были краски и карандаши, рулоны бумаги и на полках вдоль стен большие альбомы. А ещё, здесь стоял шкаф, маленький диванчик и несколько кресел, а также садовый столик с парой стульев у стены, у входа. За столом, нога на ногу, сидела дама средних лет, в плотных лосинах и длинной тельняшке. Личико у неё было задорное, не без приятности; волосы светлые, то ли естественная блондинка, то ли крашеная – скорее, впрочем, естественная. Выражение лица – любопытное, глаза – внимательные. Рядом с дамой, на столе, лежал диктофон. Также на столе стоял электрочайник, заварочный чайник и две дымящиеся паром чашки с чаем; беседа, видать, была в самом разгаре.

– Присаживайтесь, кто где хочет, – тоном мэтра пригласил художник, внешне сильно похожий на Никаса Сафронова. Девочки заняли диван, а преподаватель культурологии присел на краешек второго стула, у самого входа.

– Это – корреспондент, из «Вечернего городка», Нонна Звягинцева; если интересуетесь прессой – наверняка читали её заметки, – представил художник даму в лосинах, попутно забирая из-под носа мнимого Жорика свою кружку с недопитым чаем.

– Ага! Очень приятно, – сказала одна из девушек. Тем временем, художник устроился в кресле, закинув ногу за ногу.

– Наливайте себе чаю, кто хочет. Кружки – на полке. В той комнате есть туалет и раковина: можно помыть руки, – предложил он.

– Печеньем угощайтесь, – предложила дама из «Вечернего городка» и протянула кулёк: наверное, это был её гостинец.

Девушки налили себе чаю, скромно взяли по печенюшке.

– Меня в ваш институт редко заносило, – усмехнулась Нонна, начиная разговор. – Последний раз – довольно скандальная история вышла. На волне всеобщих разрешений и гласности это было. Давно уже. И стоял вопрос о том, что делать со зданием костёла, где сейчас храм католический. Стоит он удобненько. Не просто в центре города – так ещё и напротив Главного корпуса вуза. Ну, и потому, православные батюшки на него глаз и положили; будут, мол, студенты перед экзаменами приходить сюда, и свечки ставить. Надо сделать здесь храм святой Татьяны. Часовню, для названных целей – это уже позже построили. А тогда возник спор с католиками; у тех же своего храма совсем в городе не было… Ну, и вызывает меня к себе редактор: «Нонна, – говорит, – срочно нужен материал – опрос молодёжи, жителей города, о том, что они об этом думают. Сделайте телепередачу… Что-то типа круглого стола устройте». Снять надо было, причём, срочно: в этот же вечер. Прибегаю я сюда. К Саше; снимать у него, здесь решили. А где вечером ловить народ? Позвонила, кому могла; пришёл один журналист из «Знамени», православных взглядов; корректор из «Частной лавочки» —он вообще был пономарём в Николаевском храме… А кого же ещё взять? Мне, к тому же, нужны альтернативные мнения: свобода ведь… Так и велено было; отрази, мол, разные взгляды…

– Ну, а я знаком был с женщиной, что тогда была редактором нашей газеты. Институтской, «Кадры индустрии». «Нонна, – говорю, – есть тут неподалёку „кадры“, что сейчас задержались; наверняка номер к завтрашнему ещё ваяют, я был у них сегодня». Она и говорит: «Тащи сюда, заманивай. Хоть калачом, хоть плюшками!» Вот, я и пригласил… Пришёл к ним: давайте, мол, устроим толк-шоу. Была там молоденькая редактор и девушка неформального вида: корреспондент. Обе быстренько пришли, но стеснялись очень. Нонна, абсолютно беспонтово всех, кто был, сажает полукругом, софиты – и камера. Без всякой подготовки люди… Ну, оператор хороший, и рад стараться. Как ведущая, Нонна, в форме диалога, начинает разговор. И православные тут же весь экран забили: подготовленными пришли. Долго распространялись про историю церкви и о том, какая большая польза для города – открыть ещё один православный храм…

– Оператор всё снимает, и я не перебиваю. А потом, я спрашиваю у одной из девушек: «А каково ваше мнение о религии вообще? Вы – верующая?» Ну, и неформалке – микрофон под нос. А та не испугалась – и пошла выдавать, что всякие рамки, конфессии и прочее – это не важно. Надо жить мирно, и все религии – одинаково ценны. А потом – я к другой, к молоденькой редакторше. А она и говорит: «А мне очень нравится католичество. Светлая, добрая религия. И храм здесь раньше был именно католический», – и тому подобное. Ну, православных мы урезали, чтобы все примерно поровну в минутах говорили. А девушки пошли без вырезки… Как есть. Ну и, не знаю, что повлияло – мой материал, или общая политика – но костёл был передан по назначению: католикам. А многие христиане при журналистике с тех пор меня просто ненавидят, – усмехнулась Нонна.