If you get me. Книга вторая. Если ты достанешься мне

«А, что мешает подойти ближе к свекрови, высокий статус, директора банка, в настоящем возглавляющей один из престижных банков в столице или быть может, треснуть на Зинаб стянувшее платье?» Зинаб же, с не довольной гримасой, не трогалась с места, сидя как статуя через ряд спинок диванов, разделяющих супругов в гостиной, – на этом пока, дорогая сестра, на сегодня, пожалуй, что всё о хозяевах и гостях на вечеринке невесты».

Тем вечером, ближе к полночи, большинство из присутствующих покидали гостиную. Некоторые из приглашённых женщин – самостоятельно, а за оставшимися родственницами в это позднее время, приезжали мужья, их родственники, увозя по домам. Но, именно в этот момент, все они – женщины и мужчины, лицезрели друг друга, такими как есть, с непокрытым платком головами. «Как расценивать эту экспозицию хиджаба, скорее как существующий фарс, как модную тенденцию в стиле последователей монаршей политики?» Людмиле было странно наблюдать подобную нарочитую набожность, которая проявлялась повсюду с приходом к правлению потомка монарха Хассана второго, Мухаммеда шестого. В отличие от традиций, бытующих в недавнем прошлом страны, времен периода правления предшествующего монарха, очевидцем, которого и была Людмила, проживавшая в восьмидесятых годах в центре столицы Марокко, на авеню Хассана второго. Тогда, когда государство придерживалось линии демократического ислама, и в те времена, пятнадцати летней давности, в головные уборы в виде фуляров или всевозможных покровов, многие женщины; столичного клана семейства Беннани не заворачивались. Не говоря о ношении национальных одежд, кафтанов, джеллаб, такую одежду носили люди в летах, остальные не достигшие зрелого возраста и в том числе, солидные граждане, кафтанами, одинарными платьями или двойными такшитами – прикрывали себя исключительно на торжествах.

Людмиле припомнилась и чернокожая прислуга прабабушки Люджейн – Зубиды, Фатима и то, как все нежно её называли: Деда, повседневный наряд, которой состоял из "джелабы" и платка покрывающего волосы и кружевной паранджи, прикрывающей большую часть лица, Деда одевалась в эту одежду всегда, когда в дом приходили посторонние или же по случаю выхода за его стены. Деда, хотя настоящее имя её – Фатима, эта женщиной из Сахары, из берберских слоев, облачалась в традиционное одеяние, в соответствии с религиозными убеждениями. Между тем, как остальные члены религиозного многочисленного рода Беннани в те, восьмидесятые годы обходились без этой атрибутики: Не говоря о платках, закрывающих волосы, нося по большей части деловые костюмы, платья были длиной немногим ниже колен и рукав, как правило, доходил до середины локтя…, и никто не прикрывал щиколоток и рук по запястье».

– Посмотрите, какие дети родятся у Малики, – голос Набиля вывел её из размышлений о показной демонстрации приспешников веры и напускном исполненье традиций, – видите, вот этого маленького чёрного, – тыкнул он на экран телефона, – вот такие будут, маленькие дети у Малики и все чёрные.

Теперь после этой глупости, Людмила поняла, что «Кузнечик не изменился и годы спустя изумлял своими экстраординарными выходками, он умудрился и сейчас рассмешить». Сестра Набиля смеялась, обнажив своё лицо, под «маской» напускной озабоченности или искусной роли старшей женщины в доме, мамы, бабушки у которой всё под контролем. Мгновенно отбросив заботы и помолодев лет на двадцать, обернувшись весёлой проказницей, такой знакомой Людмиле, именно такой и была Латифа при первом знакомстве в Марокко: Когда, по прилёту в аэропорт Касабланка, Людмила с годовалой малышкой Люджейн и прогостила в доме Латифы первых три дня.

– Почему же только чёрные, если муж Малики белокожий?

– Хмак , – отозвалась Латифа.

«Вот, это больше соответствует естественному поведению членов семьи Беннани, – подумала Людмила, – когда всё называется своим именем. Набиль был обозван сестрой – дураком, хотя, он не скрывается, открыто выражая расистские взгляды. И, тем не менее, не смотря на его убеждения, неуместные на вечеринке чернокожей невесты, откровение лучше, чем двуличие. Как парти – плент явившихся приверженцев вере, того что лет пятнадцать назад не наблюдалось. Да и дочь у Набиля не поборница строгости, не фанатка в ношении зачехлённой одежды. В отличие от моей, выросшей под опекою бабки – мамы хежжи и подрастающей в семье мачехи; в пору третьего супружества отца. Сара, сестра Люджейн по отцу, одевается вполне современно, дочь служащей банка, студентка; контактная, образованная и дружелюбная, по всему видно, что родители Сары, Набиль и Хадижа стараются изо всех сил, обеспечить дочери блестящее будущее». С мыслями о современных реалиях перейдя к не весёлой действительности, что касалось собственной дочери, Людмила направились к выходу, взяв за руку Дези, ведь только с приездом экс супруга – Набиля, наконец – то «нарисовался» зятёк, Энрико. «Неужели они не понимают, что ребёнку, пора давно спать, такое перевозбуждение не принесёт пользы нервной системе ребёнка! Как вдруг у Людмилы появились догадки: «Понятно, Набиль сговорился с дочерью, любящей папу. Не по его ли, просьбе устроена проволочка с отъездом, так вот, оно значит, как? А я, как второй час пытаю Люджейн: Почему Энрико так надолго задерживается, а нельзя ли, ему позвонить?» И будто бы, в подтверждение слов «Кузнечик» вновь подскочил к ней, отбившись от вопросов супруги Хадижи и «цепляющих» женщин салона, что находились напротив, в «другом салоне», за овальным столом, где супруга Мехди, хозяйка дома, пренебрегая этикетом, ни с того ни с сего, выказывала холодность; не проводив до порога гостю, уходившую в эту минуту, говоря о Людмиле, но зато «Ковалетто», компенсировал это с избытком, подхватив своего сына за руку, понёсся, словно юнец на первом свидании, догнав её у самого выхода, галантным жестом распахнув дверь, произнес:

– Люсиль, я провожу тебя до машины.

Между тем, как Людмила сидела в авто, в ожидании дочери, приоткрыв окна в салоне, глядя на то, как резвился бывший супруг, который то, открывал двери салона машины то, садился в него, а то, включал фары, освещая чёрную марокканскую ночь в отблеске глянца машины, затем выходил. Пятидесятилетний мужчина, а вёл себя, подобно подросткам, в пытке продемонстрировать девочкам, дорогие игрушки.

Поначалу Людмила старалась сдержаться, чтобы глядя на то, как крутится «великовозрастный мальчик» у новенького авто, не прыснуть от смеха, но, не смотря на все усилия, не смогла хранить хладнокровие, к приходу Люджейн сидя, рядом с маленьким внуком, они громко смеялись: «Его поведение, вполне объяснимо; ведь прошлый приезд, дальний родственник Мохаммед, на встречи с Людмилой подъезжал к дому на перекрёсток улицы Хасана второго, оставляя перед входными дверями его лазурное "вип авто". Тем временем « приударив» за мной на глазах у семейства, тогда уже мы с Набилем в браке не состояли. Когда в прошлый визит со стороны богатого родственника по линии свёкра, выражалось желание сделать мне предложение о замужестве. Всплывали события предшествующего визита в Марокко: В последнюю неделю Мохаммед, что ни день приезжал в дом моих свёкров, приглашал меня то, в рестораны то, на прогулки по городу то, для визита в его новый дом, в самом престижном районе Рабата. Тогда меня удивляло, что в столице, престижным считают район не у моря, а ближе к лесу.

Конечно, Сиди – Мохаммед, не догадывался, как и члены семьи Набиля, как и он сам, что надежды Сиди напрасны, теми днями, когда он познакомил меня с супругой, её родителями и родственниками жены, – вспоминались встречи с Сиди тех лет:

«В один из тех дней, желая насладиться красотой океана, он остановил машину у берега, после …, тщетных поисков найти один из ресторанов, в котором прежде бывала Людмила, которым не пришлось не увенчалось успехом, и тогда, не найдя того затерянного уголка, они зашли в другой ресторан.

Прошлое не возвращалось, как и те дни, пережитые ею когда-то, казались, ей далеким исчезнувшим миражом: Песчаный берег, отражая лучи яркого солнца, казалось, был в позолоте, а немногим выше по склону легким ветерком поднималась прибрежная пыль. В те минуты прогулок, они воспоминали годы студенчества, перекидываясь словами, смотря на залив. Ей нравилось общаться с Сиди на русском, и он восхищаясь Людмилой, терял голову.

– Знаешь, а ты изменилась.

– Это как понимать, в какую сторону?

– Твой образ напоминает киноактрису…

– Ты находишь у меня сходство Мэрилин?

– Да, ты стала носить похожую с ней прическу. А, раньше у тебя

волосы были до плеч, но сейчас ты стала еще привлекательнее.

– Спасибо, не ожидала, что ты помнишь о том.

– Знаешь, после твоего отъезда многое изменилось.

– Что ты хотешь сказать?

– Хотел сказать, что многие перестали общаться с Набилем и с членами семьи твоего бывшего мужа. У нас тоже есть законы, и многие поняли, что случилось тогда. Тем более что многие с тобой были знакомы : Ты понимаешь, что люди имеют свое суждение, да и свой взгляд.

Родители Набиля, собственно, как и он сам, естественно, тебя обманули, поступая не должным образом, не по законам веры. Всё должно делаться в присутствии свидетелей, вину нужно доказывать. А тот факт, что ты не захотела с ним жить, не являлся причиной присваивать себе дочь. И теперь, после твоего приезда, все стало известным, как и тот факт, что ты ни с кем не покидала страны, в смысле мужчины.

Не отводя глаз, пленяясь присутствием, выплёскивал чувства: – Людмила, ты не можешь представить, как я сожалею, о том, что раньше мы не общались и обо всём, что упущено время… Я старался быть в стороне, но ты мне нравилась со студенчества. В те годы в России, я видел тебя каждый день, но не смел, заговаривать, завидуя родственнику.

Был тот же весенний сезон и быстро темнело …, когда мы засобирались обратно. А по приезду в дом на оранжевом переулке, меня встречала, только, что вернувшись из школы Люджейн. Но, вряд ли, я могла принять предложение Сиди – Мохаммеда, не в моих правилах «быть второй женщиной».

Весь вечер Людмила чувствовала себя некомфортно в платье с чужого плеча, теперь вернувшись в квартиру Люджейн и Энрико, сбросив платье, взятое напрокат у свекрови, она обратилась к Люджейн:

– Скажи мне доченька, почему Зинаб повела себя некорректно, не по-светски, мне показалось, что она меня игнорировала?

– Наверно, потому, что она пришла вместе с Маликой из парикмахерской, – в попытке оправдать неподобающее поведение родственницы, Люджей объясняя ситуацию матери, следом приплетала, к недавним событиям нелепые пояснения, избегая прямого ответа. Продолжая, расхваливая Зинаб за щедрые жесты к Малике, за то, что она разрешила провести вечеринку на вилле у Мехди, предоставив обслугу и не преминув сообщить, что Зинаб уплатила в салоне, за макияж на лицо невесты, а кроме оплат визажисту и парикмахеру.

– Думаю, у неё было много забот, как у хозяйки дома, – отвечала она уклончиво матери.

Но, Людмила «недоумевала, какая здесь может быть связь, если в вопросе к дочери, звучал интерес причин не дружелюбности Зинаб, неприличного поведения восточной хозяйки, во время приёма гостей?

Всё еще не вынимая шпилек из волос, сохраняя уложенными в причёску волосы, Люджей задумчиво улыбалась своему отражению в зеркале, вытирая тональный крем с лица, в эту минуту, она себе нравилась. «Да…, а вот, украшения и аксессуары для волос пролежали нетронутыми, примерно с два года, с момента поездки Люджейн в Россию, на свадьбу к русской сестре – Джейн. Вспоминалась, как перед всеми гостями на свадьбе сестры, Люджейн блистала в вечернем платье европейского стиля, с глубоким вырезом на спине, подходящим свадебному торжеству. А до того, они все вместе посетили и парикмахера, и визажиста; помимо того, Людмила оплатила услуги ногтевого сервиса. Да, а вот тут, смогли, только то, обновить стрижку Людмилы и освежить цвет волос Люджейн в недорогом салоне».

Между тем, припомнив беседу с супругой Набиля: «она в светской беседе хвалилась, что не красит поседевших волос, говорит о какой-то естественности, когда сама перед ними стоит с немало «наштукатуренным», фэйсом. А, кроме того, я была с ней приветлива и отнеслась с симпатией к Саре».

Но не это волновало Людмилу, её больше раздражали расспросы Энрико, насчёт изготовителя краски волос. «И это выражение сомнения в интонации голоса, как и неуместные любопытство мужчины в женских вопросах: Подходит ли, волосам супруги подобная краска, – по меньшей мере, её удивили. Людмила не понимала, «чем может быть вызван такой интерес; чрезмерной заботой о состоянье волос или больше волнуют расходы, а может быть он, сам красит волосы?»

– Я могла бы с тобой согласиться моя дорогая, если бы, Зинаб при нашем уходе поднялась бы с дивана и попрощалась, как подобает хозяйке, провожая гостей, как у вас принято, поцелуями в щеки но, она продолжала сидеть.

Затем, она рассмеялась.

– Почему тебе весело? – тут же, поинтересовалась Люджейн, озадаченно глядя на мать, отвлёкшись от проверки видеозаписей в её телефоне.

Вроде как, – отвечая с долей иронии в голосе, – твоя мачеха, не берёт в толк, что бывшего супруга воспринимаю, как одноклассника, однокурсника, с кем когда – то учились. Про себя размышляя: «У меня нет желания развивать тему, бесчеловечности его поступков, возможно, он и осознал, как поступил он в своё время, разлучив меня с малолетним ребёнком, с Люджейн …, прошли на годы. Хотя и высохли прошлого слёзы, тяжёлые воспоминания при мне навсегда но, лишние эмоции, зачем о них; они останутся в тех годах, как история, что прожита. И это он, годы спустя продолжал, мучатся ревностью к моим поклонникам, такое чувствуется в каждый визит но, что значит его мужское влечение, по сравнение с моими страданиями, когда ночи без сна, годы мучений или во сне сплошные кошмары».

– Понимаешь, Люджейн, супруге Набиля не понимает, что если твой отец неравнодушен ко мне, вероятно, не может забыть его первой любви но, только не я, женщина, живущая настоящим и будущим, не говоря боли, которую он причинил в своё время. Давай не будем бередить эти старые раны, как не понять, я вычеркнула «Кавалетто» давно и навсегда».

– Но вместе с тем, – продолжала свой монолог Людмила, привыкшая к молчаливому поведению дочери: « Порой, ощутив присутствие дочери, а стоит закрыть глаза и будто бы, ты говоришь сам с собой», – мне нравится эта черта в нём – его способность не скрывать своих взглядов, пусть и не толерантных, я всегда знала о том, что он с брезгливостью относится к людям с черным цветом кожи. Разве можно осуждать за личностный тонкий порог восприятия запахов, естественно, если понимать причины того; запах тела у негров отличается резкостью, естественно, что они в негритянском уходе за телом часто используют различного рода масла, которые втирают в свою кожу и тело или в курчавые волосы.

– У меня была знакомая негритянка, в студенческие годы, – продолжала Людмила, приехавшая из Сьерра Лиона , учитывая тот факт, что долгое время мы с ней были приятельницами но, при всём том, невозможно игнорировать очевидного: Когда мы выходили из душевых кабин студенческого общежития, – толковала Людмила, – «то, всегда отмечала, что и чисто вымытое негритянское тело источает в достаточно ощутимые резкие запахи».

Людмиле хотелось поскорее расслабиться, смыть тяжесть энергии, будто бы, отдающей резкостью, тяжёлых восточных духов, пропитавшей гостевые салоны, а кроме запахов, гнетущее ощущение не дружелюбности взглядов, среди присутствующих членов семьи на вечеринке невесты. Хотя и не все, некоторые были, как и прежде, приветливы и радушны по отношению к ней, к блондинке, славянской внешности, резонирующей чертами восточных красавиц Западной Африки.

Приняв освежающий душ, в ванной комнате, вернулась в детскую комнату, где как обычно, ночные часы она проводила с маленьким Дези, постояв у примыкающей к его детской кроватке постели, подошла к шифоньеру, взяв с верхней полки свой телефон к удивлению обнаружила, что в отсутствие ей звонили из Швеции. «Это Эрик. Странно, что он мне звонил. Что случилось?»

[20:07, 28.4.2019] Эрик: Hi, I’m still hospital. Please wait for me.

[22:21, 28.4.2019]Людмила: I in Maroc.

[09:05, 5.5.2019]Людмила: Эрик. Я была на вечере у родственников дочери – телефон с собой не брала.

[09:43, 5.5.2019]Людмила: Как твоё состояние?

[11:38, 5.5.2019]Людмила: Я могу общаться в промежуток с 11 утра до 12 часов или по возвращению с прогулок, иногда к 9 часам вечера по местному времени.

[15:52, 5.5.2019] Эрик: Hi my love… I truly really think about you. I’m at the hospital… waiting for a new kidney… I’m with you if you still want? I wish that you where here by my side right now. How do you feel?

Взгляд её заискрился, ощутив прилив эмоций, словно в размеренную восточную жизнь, в душноватый, не проточный воздух салонов, где недавно пришлось пребывать в неприятном присутствии Зинаб, и теперь в эту дрёмную атмосферу апартаментов Энрико, будто врывалось и просачивалось в приоткрытую балконную дверь освежающее дуновение скандинавского ветра. «Эрик, как же мне тебя не хватает, ты часть моей жизни, моего настроения, самоощущения, эмоций, само обозначения в окружающем мире!»

Мысленно обернувшись, к оценке, мнения её дочери, Люджейн; по отношению к Эрику. Полагая, что её дочь, чуткая в сердце, в восприятии благожелательна к Эрику. Людмилой не разделялось сомнений Весты по поводу не желательного откровения с дочерью, об отношениях с мужчиной, который моложе, чем старшая дочь.

Веста, большой друг и сестра Людмилы, поддерживающая её взгляды, на этот раз, не смотря на несогласие по этому вопросу сестры, была непреклонна, полагая, что не следует посвящать Люджейн в отношения с молодым человеком.

А вот, младшая из дочерей Джейн, иной раз и могла быть резкой в суждениях, всегда ревностно относилась к поклонникам матери, не желая делить свою мать ни с кем, ни с её личной жизнью. В этом случае, она ценила дочернюю откровенность, рассматривая как некую привязанность, потребность Джейн в материнской любви. Как и во время свадьбы Джейн, ревновала Людмилу к сестре, не учитывая, что встречи матери и Люджейн, проходили через годы разлуки. Припоминая, что и на свадьбе у Джейн, младшая дочь временами бывала, нетерпима к сестре. Словом, что касалось опасений Весты, насчёт негативной позиции Люджейн, к планам матери с Эриком, Людмила относилась скептически.

Людмила отправила видео Эрику, где она танцует на вечеринке невесты, пояснив, что невеста в красном…

[20:23, 6.5.2019]Людмила: This is me at a bachelorette party (the girl in red is going to her husband in France soon).

Людмила: Today is the day before the arrival of Ramadan, we will soon go with our daughter to swim to the beach, and from tomorrow there will already stop visiting the beach. We will eat (eat) after sunset and before sunrise. Gently hug and kiss you, dear Eric.

Следом немного описала, как с дочерью проведут ближайшие дни: Сегодня день до прихода мусульманского Рамадана, скоро пойдем купаться на пляж, а с завтрашнего дня уже перестанем посещать пляж, вернее там плавать. А, кроме того, станем садиться за стол только с заходом солнца и до восхода солнца. И в конце приписала: Не волнуйся, я никуда больше не поеду, я отдохну и проведу Рамадан в Марокко, после 20 го мая я вернусь в Россию. До скорого звонка, Эрик милый, выздоравливай дорогой. Эрик нежно тебя обнимаю и целую, я думаю о тебе. Людмила.

На следующий день взяв такси, Людмила отправились с дочерью на побережье Атлантики, в то время как, Энрико поехал в один из кварталов Рабата, навестить мать.

Теперь выходя из такси, подвёзшего к ступенькам Контрабандийского пляжа, окинула бескрайнюю бирюзу океана, окаймлённую белым песком, дышащую в лёгком колыхании волн, пребывающую в полной гармонии, придя в упоение, внемля неутихающему шуму Атлантики.

Мастера мировых бестселлеров, какими только словами не описывают, ассоциируя созерцание великолепия белого пляжа но, главная ценность, оказаться на том пляже; у рыбацких баркасов, что в непрерывном движении, где близ рифа кружа, летают бакланы; они то, взлетают, кружа то, опускаясь, садятся на воды.

Как было заведено здесь, завсегдатаи пляжа наперебой предлагали взять на прокат большие зонты от солнца, шезлонги, круглые столики, а кое – кто, из местных людей, судя по закрытой одежде, собравшихся группками, который сидели то, тут то, там вблизи океана не преминули прибегнуть к этим услугам.

Вскоре Люджейн захотела пофотографировать мать. Людмила предложила устроить, фотосессию, прямо на пляже, сначала у рыбацких лодок, а следом на фоне причала, затем с видом на океан и баркасы и потом на фоне берега с очертанием дальних вилл, которые виднелись еле заметным штрихом справа. Незаметно таяло время, растворяясь над белым песком, словно сахар под солнцем, пока Людмила с Люджейн всё смеялись и позировали друг другу, так и не успев освежиться в прохладных волнах, а между тем, раздался звонок.

– Энрико? – Люджейн прислонив к уху мобильник, кивнула.

– Он, что не понимает, что мы совсем недавно пришли? – вскипев от возмущения, – отвлёкшись от фотосессии, Людмила ощутила, как по телу стайками потёк пот «или от накала эмоций становится жарко», – да, вдобавок печёт.

– Говорит, что будет ждать нас в кафе, что рядом с пляжем.

– Передай Энрико, что мы ещё и не купались, пусть он тогда подождёт, нам нужно поплавать.

Оставив дочь, сидящую на полотенце, в красном раздельном купальнике, подумала: «как брюнеткам к лицу все оттенки красного, малины, бордо, алого цвета», – в глубине души порадовавшись за неё, надеясь: «Люджейн увидев себя, такой красивой на фотоснимках, наконец-то поймёт, «насколько она привлекательна в жизни, надеюсь всё же, перестанет "укомплектовывать" и стесняться себя».

Людмила теперь побежала вперёд к мелководью, где невольно в глаза бросались какие – то фантики, какой – то разбросанный на прибрежном песке то, тут то, там мелкий мусор: «Немного боязно здесь в океане, это не Чёрное море с Катранами, что кормятся придонными рыбками, в Атлантике обитают акулы, но как говорят, за рифы хищники не проникают…».

С наслаждением ощущая песок под ногами, Людмила осторожно шагнула…, «ещё прохладно», там вдали, несколько человек, посему видно, юнцы, не теряя времени, подростки наперегонки ныряли и плавали. Справа, метрах в пяти – вероятно, был заботливый папа с детьми; он наблюдал за успехом двух сыновей, что проплывали на метры, учась на глазах. Людмила вошла по пояс и поплыла сначала немного вглубь, а затем и вдоль берега, лёгкая волна нежным движением водила по телу, было так хорошо и приятно, легко освежала вода. В секунды поднялся небольшой ветерок, на воде мелкая рябь: «вскоре почувствуется лёгкий озноб, а выходить бы мне не хотелось, тем более что времени мало, но придётся, Люджейн нужно поплавать.

Столько света и воздуха, звучал океан, обдавало прибрежным букетом то, был; запах волн со смесью песка, ракушечника, водорослей. Вдыхая бриз океана, она смотрела, как Люджейн завершает заплывы. Тут и там доносились голоса арабских мальчишек, пинающих мяч, кто – то бросал палку собаке, «как передать тот бренный аккорд в непрерывном движении, дыхание волн, скоротечную ноту, творимую суетной жизнью арабского белого пляжа».

– У тебя мурашки по коже, надо же, какая ты у меня «мерзлячка», – подшучивала она над Люджейн, прикрыв дочь полотенцем, затем придержав его, помогла Люджейн переодеть мокрого на сухой пляжный купальный комплект.

– Как синий цыплёнок, – пошутила Люджейн, вспоминая, как мать называла её, в осеннем путешествии по Стамбулу.

А между тем, к ним приблизились Дези с Энрико, тут то, объявив, что они приглашаются на обед, в ресторан, что находится невдалеке пляжа.

Припарковав автомобиль, Энрико открыл дверь, затем подал руку Людмиле, помогая ей выйти. Проследовав за Дези с Люджей, она, было, направилась к приоткрытым дверям ресторана, но во всей одежде и на поджаренном теле ощущалось присутствие мелких песчаных частиц; примесь песка на губах, «всё-таки Западная Сахара», – попытавшись стряхнуть с ног немного песка, на как видно, попытки, досконально омыть ноги водой из бутылки, оказывались напрасны. Остановившись с наружи дверей в ресторан, прежде чем войти внутрь него, Людмила, облачилась в рубашку с длинными рукавами, что прикрывали запястья, а кроме того, глубокий вырез спины в индийском комбинезоне тонкой «дышащей» ткани, доходил сзади до талии, открытыми были и оголённые плечи. Хотя, эти узкие бретельки, комбинезона, да и он сам, как нельзя лучше и пожелать подходил для пляжных прогулок, тем не менее, считаясь с традициями, она предпочла не выделяться и подобающе прикрылась, одев, рубашку поверх. А то, что касалось Люджейн то, она и так закутана прямо до пят, всегда в одежду с рукавом, по запястье и брюки, прикрывавшие ноги по щиколотку, включая «фуляр » покрывающий голову.

В зале на стенах с мозаичным рисунком висели портреты и фотографии, отражающие хронику будней монаршей семьи, королевства Марокко – Мухаммеда шестого. Интерьер помещения не представлял собой ничего особенного: Повсюду были ряды массивных деревянных столов, квадратной и прямоугольной конфигурации, покрытые белыми скатертями, с такими же классического вида стульями с высокой спинкой.