Я тебя ненавижу

Сейчас не было времени на истерику, нужно было оказаться в безопасности.

Не представляю, куда забралась. Дождь постепенно стихал, но тёмные облака не сулили тепла, а я промокла насквозь. Обняла себя руками и поняла, что в кармане куртки телефон, обрадовавшись, достала его. Все деления были прозрачными, сигнала не было, связи не было, телефон в лесу бесполезная игрушка. Засунула его обратно. И всё равно сейчас здесь одной не было так страшно, как наедине с Кириллом. Подумаю о своей глупости потом, сейчас надо выбраться к дороге.

Как жаль, что я пропускала все уроки ОБЖ в школе, мои никудышные навыки ориентации на местности и топографический кретинизм сегодня могут стоить мне жизни. Ничего не оставалось, как просто брести вперёд. Мысленно рисовала карту того места, где могла сейчас находиться, вспоминая наш лагерь, пытаясь откопать в памяти хотя бы что-то, что поможет сориентироваться в пространстве. Мы не заезжали далеко в лес, и где-то неподалёку должна быть дорога, если, конечно, когда я бежала, не выбрала обратное направление, в глубь чащи.

Чем медленнее шла, тем холоднее становилось, к тому же начинало темнеть, а я еле переставляла ноги и уже теряла надежду выйти хоть куда-нибудь, думая лишь о том, что тренер заметит мою пропажу и отправит на поиски. В конце концов когда-нибудь меня найдут, и надеюсь, Кирилла среди поисковой группы не будет. Интересно, а тренер считает Кирилла хорошим мальчиком? Этот вопрос вдруг остро резанул сознание. Может, оттого, что Клим никогда не пытался быть хорошим, вёл себя порой как грубое животное, и в то же время он был честен со мной, ничего не обещал, а Кирилл же, наоборот, сколько я его знала, на людях был вежлив, обходителен, и в то же время я чувствовала, что с ним что-то не так, но не могла понять, что же в нём меня так настораживало. Его глаза мне всегда казались слишком холодными, я не могла распознать эмоций, которые он испытывает.

Где-то впереди услышала знакомый звук, какой издают огромные фуры. Там дорога. Гудок фуры был далеко, и я надеялась, что это не плод моего уставшего сознания, не слуховая галлюцинация.

Вскоре я действительно вышла к дороге. Рядом не было никаких опознавательных знаков, а идти по загородной трассе было чертовски страшно. Не хотелось, чтобы кто-то завершил то, что начал Кирилл. Потом, могу представить, как я сейчас выгляжу.

Вновь посмотрела телефон, появилось одно деление, а заряд близился к концу. Не стоило так часто проверять связь. Я знала только одного человека, которому сейчас могла позвонить, и очень надеялась на то, что, как бы безразлична я ему ни была, он мне поможет.

Клим взял трубку сразу.

– Алёна?

Я молчала, чувствуя, как к горлу подступают слёзы, не зная, что сказать, как попросить о помощи.

– Клим, – едва сама слышала свой сдавленный голос.

– Алёна, что случилось, где ты?

– Не знаю, – смотрю на дорогу, прислонившись к дереву, не понимая даже, как объяснить, где нахожусь.

На том конце мат, кажется, Клим начинает что-то понимать.

– Хорошо, скажи, как тебя найти, – его голос звучит предельно спокойно, и я сама начинаю успокаиваться. Объясняю локацию нашего лагеря, но поясняю, что заблудилась в лесу и сейчас стою у дороги.

– Я понял, буду на красной машине. Жди меня.

После короткого разговора стало спокойнее. Не сомневалась, что он найдёт. Сама грустно усмехнулась собственным мыслям о том, что если Клим захочет, то достанет меня из-под земли.

Я увидела его яркую машину удивительно быстро. Сначала он пронёсся мимо, я выбежала ближе к дороге, махая руками, испугавшись, что он не вернётся назад, но он каким-то чудом меня заметил. Развернулся, и уже спустя секунды автомобиль притормозил рядом.

Клим вышел из машины и резко остановился, увидев моё лицо. Я раньше никогда не видела, чтобы загорелый человек в одно мгновение вдруг становится белым как полотно.

Мне стало дико стыдно за всё случившееся и за то, как я сейчас выглядела. Хотя ничего не успело произойти, я всё равно чувствовала себя грязной и осквернённой, будто это я была виновата во всём, а не Кирилл. Какими своими действиями я могла заставить его так себя со мной вести?

Когда его оцепенение прошло, он приблизился ко мне, и я заметила, как дрожит его рука, осторожно касаясь моей разбитой губы, как тихо звучит голос.

– Кто это сделал?

– Можно я сегодня переночую у тебя? – игнорирую вопрос, думая о том, как мне будет страшно остаться в пустом доме без бабушки.

– Что случилось, Алёна? – с нажимом проговорил он.

Я опустила глаза, не в силах что-либо сказать, от воспоминаний вновь хотелось плакать, горло будто сжимали тиски.

– Меня пытались изнасиловать, – кое-как произнесла я, и слёзы покатились по щекам, уже не могла остановиться, весь ужас случившегося будто сейчас разом на меня обрушился. Плакала от пережитой боли и страха, оттого, что мне всё ещё мерещился рядом Кирилл, от отчаяния, когда уже думала, что не смогу спастись, от непонимания, почему это произошло со мной, чем я заслужила такое.

Клим резко выдохнул воздух из лёгких и притянул осторожно к себе, словно ему было страшно до меня дотрагиваться. И вновь я плачу у него на груди, чувствуя себя с ним слабой и защищённой одновременно. Не знаю, сколько прошло времени, но я просто выдохлась и уже не могла плакать. Пришло какое-то забвение. Обнимала его так, будто боялась, что он может меня отпустить и я окажусь одна.

Он обеими руками сжал мою голову, всматриваясь в мои глаза. Чувствовала, как его пальцы мягко поглаживают мою кожу, массируя и успокаивая.

– Пытались, – повторил он как-то безэмоционально. – Кто?

– Кирилл, – ответила я и поняла по глазам, что он сообразил, о ком речь.

Клим был так спокоен, что меня это даже немного обидело. Открыл дверь машины со стороны пассажира, усаживая меня, после чего снял с себя куртку и свитер, оставаясь в одной майке.

– Надень это.

– Отвернись, пожалуйста.

Я не была готова к тому, чтобы оказаться перед кем-то полуголой. Клим послушно повернулся спиной, пока я снимала с себя мокрую одежду, благодарение богу, что он такой высокий, потому что его свитер сошёл мне за платье. Он забрал мою мокрую одежду и забросил в багажник. В машине, сухой и тёплой одежде, мне стало сразу легче.

– У тебя были с собой какие-то вещи? – спросил он, голос по-прежнему нейтральный, ничто в нём не выдавало напряжения. Протянул молча мне бутылку воды, которую я жадно выпила.

– Рюкзак остался в лагере.

– Хорошо.

Расположение лагеря он уже примерно знал, и мы направились туда. Сейчас я находилась в таком ужасе от того, что могу вновь увидеть Кирилла, что даже говорить не могла. Не понимала, зачем вдруг Климу сдался мой рюкзак, в нём не было ничего ценного, к тому же в любом случае его вернут, а мне меньше всего хотелось возвращаться туда. Клим припарковался и стремительно вышел из машины. Что-то было в его взгляде, что заставило меня выбежать следом за ним.

– А вот и она, смотрите, с ней всё в порядке, – услышала я голос Кирилла и ещё кого-то из команды.

Тренер подбежала ко мне, что-то спросила, но всё смазалось. Мой взгляд был устремлён на Клима, который шёл на моего обидчика. Лицо последнего исказилось в непонимании, Клим одним ударом уложил его на землю, опустился на его тело и наносил методичные удары один за другим. Меня трясло, и, стоя за спиной Клима, я видела только движения локтя, который он отводил назад, набирая размах для удара, и звук соприкосновения кулака с лицом. Никто ему не мешал и не останавливал. Сам Кирилл, видимо, был выведен из строя ещё первым ударом и просто сжался, пытаясь спрятаться от кулаков. Я не понимала, как Климу это удавалось, Кирилл был мощным атлетом, превосходно умевшим работать с собственным телом, как и все спортивные гимнасты, но, должно быть, в крови моего заступника было столько ярости и адреналина, что они утроили его силы.

Клим был не в себе, он с таким хладнокровием его избивал, что я поняла, – если сейчас его не остановить, он просто убьёт Кирилла. Мне было совершенно плевать на будущее этого парня, но я не хотела, чтобы из-за него Клим испортил себе жизнь. Я побежала и кинулась на спину Клима, обнимая под рёбрами, рискуя попасть под удар.

– Прошу, прекрати. Он того не стоит. – Чувствовала его рваное дыхание, расширяющуюся на вдохе грудную клетку и опадающую на выдохе, бешено бьющееся под моими пальцами сердце. Поняла, что совсем мало его знаю, не сумев распознать в том спокойствии, которое я не так давно наблюдала, наивысшую форму гнева.

За этой сценой наблюдали все, кто был в лагере. Парни застыли, не думая помочь своему товарищу, девушки явно были испуганы и мало что понимали. Даже тренеры выглядели ошарашенными. Всё произошло так быстро, что, возможно, никто ничего даже не понял.

Клим убрал мои руки и поднялся, стряхивая кровь с разбитых костяшек.

Я смотрела на него, не в силах поверить в то, что наблюдала собственными глазами.

– Спасибо, – как-то глупо прозвучало из моих уст.

Клим поднял на меня глаза, их лёд начал таять, возвращалась человечность, эмоции.

– Мы приехали за рюкзаком, не хочешь его забрать? – лёгкая улыбка коснулась его губ, но не глаз.

Тренер передала мне рюкзак и сказала, что они уже собирались вызывать помощь, потому что, отправившись искать меня всем отрядом, не могли найти моих следов, кроме оставленной шапочки и вороха сухих веток. Кирилл же даже не упоминал, что видел меня. К своему ужасу, я поняла, что он, скорее всего, рассчитывал, что я вообще не выберусь живой.

– Господи, прости, какая же я дура, – причитала Таисия Андреевна, – вижу же, что волком на тебя смотрят, и всё равно потащила с собой.

Не могла на неё смотреть, во мне будто что-то сломалось, пропало то абсолютное доверие, которое испытывала раньше. Возможно, я слишком многого от неё хотела, наделила простого человека сверхспособностью видеть людей насквозь, которой в действительности у неё не было. Она всё ещё была мне дорогим и близким человеком, заменившим отчасти маму, но, как теперь положиться на неё, я не знала.

– Таисия Андреевна, мне пора, – услышала свой голос откуда-то издалека, и самой он показался холодным и отстранённым. Она посмотрела на меня с такой болью, что мне стало стыдно за своё отчуждение, но и поделать с ним ничего не могла.

Клим стоял у своей машины и курил, смотря, как я медленно иду к нему. Почему-то остановилась в нерешительности под его пристальным взглядом. Он докурил сигарету, подошёл ко мне, забирая рюкзак, молча открыл пассажирскую дверь передо мной и сел за руль, увозя нас из этого места.

– Алёна, тебе сейчас нужно будет пройти медицинское обследование, чтобы врач мог засвидетельствовать побои, – очень осторожно пояснил Клим, смотря на дорогу.

Мне стало дурно от мысли, что придётся раздеться перед посторонним человеком, кто-то будет на меня смотреть и ощупывать.

– Клим, пожалуйста, не надо, мы можем обойтись без этого? – мне казалось, это унижение я не смогу пережить.

Пальцы молодого человека на мгновение сжали мои, будто в намерении передать часть своей силы.

– Алёна, так надо, его нужно посадить в тюрьму, а без освидетельствования это будет сложно.

Я не подумала об этом даже. Единственное, чего мне хотелось, это принять душ, лечь спать и завтра уже думать, как жить со всей этой грязью, что сегодня случилась.

– Это бесполезно, он сын прокурора нашей области, его отмажут, – горько вспомнила я.

С минуту Клим размышлял над моими словами.

– Он будет наказан тем или иным способом, но, как бы там ни было, в больницу мы в любом случае поедем, тебя должны осмотреть.

Внимательно вглядываюсь в профиль Клима. Его слова звучали пугающе, но меня они будто исцеляли, кровь на его руках ослабляла ту боль, что нанес её владелец. Очень хотелось ещё раз обнять Самгина, но я просто продолжала сидеть и смотреть на него, стараясь не разреветься от благодарности, которую испытывала.

До этого момента я не сознавала, насколько мне было страшно услышать от него, что ничего серьёзного не произошло, что я сама нарвалась, заслужила, виновата.

– Хорошо, – сдавленно проговорила я, стараясь больше не пялиться.

Клим привёз меня в частную клинику. Белые стены, свечение холодных люминесцентных ламп создавали ощущение стерильности. Я ни с кем не говорила, все вопросы решал Самгин с мужчиной, которого мельком видела в день аварии: среднего роста в дорогом костюме в полоску, зачёсанными назад светлыми волосами, в очках. Потом уже Клим объяснил мне, что это адвокат, который решал в нашем городе вопросы его семьи, в первую очередь связанные с работой.

Уже через пять минут меня проводили в кабинет для осмотра. Врач была со мной очень деликатна, не задавала лишних вопросов, и в целом вся процедура, кроме фотофиксации, забора материала под ногтями, мало отличалась от обычного приёма врача. Она только спросила, не возражаю ли я, чтобы мне обработали раны, но мне не хотелось здесь задерживаться, моё тело требовало горячего душа, еды и сна, и именно в такой последовательности. Перед тем как отпустить, она сделала укол успокоительного и дала с собой какие-то таблетки, велев пропить их неделю.

Результаты осмотра и фотографии были переданы адвокату, не хотела знать, что будет дальше. Не сегодня. Просто слушала то, что мне говорили, и безропотно исполняла, благодарная за то, что самой сейчас не нужно ни о чём думать.

Не знаю, деньги так на людей действуют или сам молодой человек, никогда не видела, чтобы так быстро и слаженно работали.

Мы добрались до его дома молча, возможно, он понимал, что мне сейчас не до разговоров, возможно, он сам был не расположен обсуждать произошедшее, но, когда мы вышли из машины, он взял меня за руку, как маленькую девочку, и повёл в сторону многоэтажного дома. Так странно, иногда проезжая эту высотку, я мечтала о том, что когда-нибудь тоже буду жить в таком доме.

Клим не отпустил мою руку, и когда мы зашли в лифт, и когда переступили порог огромной двухуровневой квартиры, расположенной на последних этажах. Моя обувь была грязной и старой. Предполагалось, что в город я сегодня уже не вернусь, и, пока смотрела на ботинки, стоя на этом дорогом полу, почувствовала себя здесь совершенно посторонним инородным предметом, хотелось развернуться и уйти. Иногда забываю, что между мной и им огромная пропасть, но и об этом тоже не хотелось думать. Я разулась и неловко стояла в ожидании Клима. Он принялся помогать снимать с меня куртку, но вдруг застыл.

Обернулась, не понимая, что случилось, и вновь увидела его бледное лицо, тёмный взгляд и стиснутые челюсти. Осторожно осмотрела себя в зеркало в пол, обнаруживая множество кровоподтёков на ногах, сейчас я даже не могла сообразить, в какой момент они были получены.

Забрав мою куртку, Клим взял меня за руку и повёл в сверкающую ванную комнату. Усадив на бортик ванны, он смочил полотенце и приложил холодную мокрую ткань к моим губам.

– Рана на губе засохла, – глухо произнёс он, не знаю, мне или себе. Щипало.

Я смотрела на Клима снизу вверх, пока он нависал, прижимая холодное полотенце к моим губам. Он был рядом, и его тепло после произошедшего приносило покой.

Парень мотнул головой и вышел из ванной комнаты, чтобы вернуться с полотенцами.

– Прими душ, тебе нужно согреться, потом поговорим и ты всё расскажешь.

Его тон значил, что мне придётся всё рассказать, даже если я этого не хочу. А если буду молчать, он найдёт способ получить ответы.

С трудом разобравшись с сантехникой, я смыла под струями воды всю грязь этого дня. Грязный взгляд Кирилла, его грязные губы и грязные руки. Посмотрела на мозаичный кафель под ступнями и поняла, что он окрасился моей кровью. Я даже не заметила, когда успела получить столько глубоких ссадин и ран, кровь на которых запеклась и раздражала кожу. Знатно же он повалял меня по земле. В одно мгновение слёзы вновь обожгли глаза, и я, не сумев сдержаться, расплакалась, радуясь, что вода унесёт с собой и эту слабость, и жалость к самой себе за произошедшую несправедливость.

Выключила воду, стянула в жгут волосы, убирая лишнюю влагу, и завернулась в огромное махровое полотенце, которое доходило мне почти до пят. Зеркала в этой странной ванной не запотели, это даже как-то не нормально. Из отражения на меня смотрела девчонка с мокрыми рыжими волосами, разбитой губой и расползающимся синяком, с лихорадочно поблёскивающими голубыми глазами.

Вышла из ванной, оставляя позади тепло, не зная, куда идти теперь.

– Согрелась?

Он появился из тени соседней комнаты, где был погашен свет.

– Замёрзла.

Смерил меня тяжёлым взглядом и подтолкнул в сторону одной из дверей, за которой оказалась его спальня. Она была вся им пропитана. Его запахом, его вещами, печатью его присутствия.

Прошёл следом, открыл шкаф и положил свою майку на кровать. Я мысленно порадовалась, что в моём рюкзаке было чистое белье.

– Надень это, а я сейчас подойду со средствами, которые дали в клинике.

Он вернулся через пару минут, не давая мне лишнего времени и едва не застав обнажённой, так как майка оказалась на мне буквально за секунду до его возвращения. Сел на кровать и потянул меня за руку на место рядом с собой. Я едва заметно поморщилась, но он заметил это и внимательнее осмотрел запястье, на котором мы оба теперь рассматривали следы чужих рук, отпечатанных багровыми разводами на моей коже. Клим молчал, но казалось, его потряхивает от того, как он пытался себя сдерживать.

Прошёлся по коже ранозаживляющей мазью, мягко водя длинными пальцами по моей мозолистой ладошке. Несмотря на раны, я остро чувствовала ток, когда его пальцы, едва касаясь, описывали круги на моей коже. Дыхание сбивалось, становясь отрывистым, и я даже не знала, как это можно скрыть. Подозревала, что всё это игры пережитого стресса.

Когда неловкость достигла пика, а я уже хотела вырвать руку, он прекратил маленькую пытку.

– Где ещё ссадины?

Я сразу покраснела и замялась, отлично чувствуя каждую на ягодицах, бёдрах и даже животе.

Слишком резко и нервно покачала отрицательно головой, так что он, прищурившись, сканировал меня зелёными глазами.

– Сама признаешься или мне забрать свои вещи обратно?

– Я сама обработаю! Только выйди.

Зелёные глаза смотрели ещё более внимательно и холодно.

– Где, Алёна?

– Пожалуйста, Клим, не надо.

– Алёна, выбирай, либо я сейчас закончу это, – показал на тюбик с мазью, – либо оставляю тебя тут и уезжаю туда, откуда мы вернулись, и довожу дело до конца, а потом жду от тебя передачки в тюрьму. Ок?

Возвела очи горе. Упрямый.

– На ногах, животе… – прошептала я, с ужасом думая, что он сейчас будет делать с этой информацией.

Он легко поднял меня, будто я была игрушечной, и повернул спиной к себе, задирая мою майку до самых трусов, рассматривая ссадины, шумно выдыхая воздух. Думаю только об одном – они белые, хлопковые с ромашками, купленные бабушкой. Жмурюсь от неловкости.

– Как это произошло, чёрт возьми? – его голос был какой-то металлический, тихий, но странно резонировал в этой комнате. Клим будто пытался уложить в голове, что, как и где хотел сделать со мной Кирилл.

Я пожала плечами, не желая произносить вслух то, что рисовала память.

– Покажи, что на животе.

Я смотрю на него минуту растерянно, не зная, как себя вести. Все грани и рамки будто стёрлись. Ещё утром не могла представить себе подобной ситуации.

– Ты боишься меня? – вдруг спрашивает растерянно, и на его лице я угадываю страх услышать положительный ответ.

Наверное, я сама не знала, насколько глубоко доверяю молодому человеку, если после случившегося позволяю вертеть себя как куклу, рассматривая со всех сторон.

Вместо ответа поднимаю майку, сжимая в кулаках ткань под грудью. На животе всё не так печально, как на ногах, но ссадины всё равно доставляли мало удовольствия.

– Можно? – Клим показывает на тюбик с мазью, и я киваю, наблюдая, как он выдавливает средство на свои пальцы и нежно проводит по каждой отметине на моём животе. Дыхание сбивается, от его касаний я непроизвольно выдыхаю, удивляясь собственной реакции.

Снова поворачивает спиной, слышу, как опускается на корточки, и через пару секунд я ощущаю его прикосновения на ягодицах и бёдрах, дрожа от новых, непривычных ощущений. Благодарение тому, что он не видит, насколько широко распахнуты мои глаза, мой шок и удивление, что после попытки изнасилования я могу испытывать нечто похожее на возбуждение. Меня никогда так не касался мужчина, раненая кожа продолжала оставаться чувствительной, хотя Клим не позволил себе лишнего.

Вроде и привыкла выступать в леотарде, закрывающем не больше, чем купальник, но стоять перед парнем вот так было странно. Особенно перед Климом, который, наверное, никогда и не видел девушек, пропорции которых отступали от золотого сечения.

У меня не было комплексов, связанных с фигурой. Как-то никогда не приходило в голову порицать своё тело. Всегда относилась к нему как к орудию для спорта, вроде ещё одного снаряда, который нужно готовить, протирать, смазывать. Не более того. Я была благодарна ему за то, что выдерживает высокие нагрузки, и тело меня не подводило. А вот сейчас вдруг остро ощутила, как отличаюсь от той девушки с идеальным телом куклы Барби, что висела на нём, и о которой, очевидно, упоминала Катя.

Ещё не успев до конца восстановиться после травмы, моё тело представляло собой жалкое зрелище из кожи и костей, почти без присущих девушкам выпуклостей. Но тренер и раньше говорила, что я обладаю не типичным для гимнастки строением, слишком худая, не мышечная, но в то же время способная виртуозно им управлять, превращая недостатки в достоинства. Лёгкая, прыгучая, чрезвычайно гибкая, с идеальным чувством баланса – именно таким я видела достоинства своего тела, а не грудь или попа.

Он обрабатывал маслянистой мазью, осторожно прикасаясь, будто боялся причинять мне боль, но вместо неё я ощущала, как кожа покрывается мелкими мурашками под его пальцами. Поднялся с корточек и развернул меня к себе лицом, выдавливая ещё одну порцию лекарства. Сглатываю слюну, когда он, не окрывая от меня взгляда, наносит мазь на разбитую губу, и чувствую покалывание, от которого судорогой все внутренности сводит.

Всё происходящее сейчас в его квартире походило на какое-то странное ритуальное действо, и чувствую себя соответствующе – словно ягнёнок на алтаре.

Я не понимала, почему он подвергает меня этому испытанию, почему вдруг решил лично оценить масштаб повреждений.

Позднее, после того как Клим налил мне чай и накормил заказанной из ресторана горячей едой, я сумбурно рассказала ему о случившемся, пока хозяин квартиры изучал собственные руки с таким интересом, будто видел их первый раз в жизни. Он хотел, чтобы я рассказала все подробности, и, наверное, мне не стоило ему подчиняться и выкладывать, как всё было, отвечать на множество вопросов, возникавших у него в процессе повествования. Но этот парень оказывал на меня какое-то гипнотическое воздействие, как, впрочем, сытость, тепло и ужасная усталость, что развязали мне язык.

Когда я закончила свой рассказ, он всё также не двигался с места, будто задумался о чём-то своем. Только спустя несколько минут напряжение его отпустило, и он устало потёр лицо руками, прежде чем посмотреть на меня.

– А теперь ответь мне, почему ты поехала с людьми, которые тебя ненавидят?

Я опустила глаза, понимая, что не могу признаться, что от него бежала. Поэтому просто пожала плечами и задала встречный вопрос:

– С чего ты решил, что они ненавидят меня?

Он посмотрел на меня, будто я маленький неразумный ребёнок.

– Ты лучшая среди них, не стоит удивляться, что они никогда не примут тебя.

Он улыбнулся, когда я возразила:

– Я лучшая не только среди них.

Щёлкнув меня по носу, Клим произнёс, наконец-то улыбнувшись:

– Не сомневаюсь, самодовольная маленькая гимнастка.

Пожала плечами, помешивая ложкой чай.

От трели дверного звонка я вздрогнула, Клим поднялся, пояснив, что к нему должны были приехать. Сердце тревожно забилось, когда я услышала ряд грубых мужских голосов. Ноги сами понесли в тамбур, и я встала столбом, наблюдая, как на Клима надевают наручники. Не понимаю, зачем они так с ним, он же не особо опасный преступник.

Клим не выглядел обеспокоенным, пока не заметил меня.

– Всё нормально, Алён.

Сотрудник милиции выказал сомнение на данное утверждение:

– Нормально будет, когда посидишь пятнадцать суток в обезьяннике.

***

Я знала, почему они приехали, мне хотелось заступиться за него, что-то сказать, но слова не лезли на язык, да и этим людям в погонах до меня дела не было. И я растерянно смотрю в глаза молодого человека, чувствуя себя абсолютно беспомощной, как когда-то в детстве, ещё будучи совсем маленькой, оказавшись в эпицентре боевых действий родителей, не зная, что нужно делать.