Я тебя ненавижу

– Как ты думаешь, что о нас сейчас прохожие подумают?

Оба в синяках, у неё разбитая губа, у меня щека.

Кладу по-хозяйски руку ей на плечо, притягивая к себе. Она маленькая кнопка, и я дядя Стёпа Великан, но мне нравится, как мы вместе смотримся.

– Если бы синяки были только у тебя, то думали бы, что я распускаю руки, если только у меня – то, не сочти это сексизмом, что я подрался с кем-то, напившись, ну а так как мы украшены оба, то будут думать, что у нас просто слишком дикий секс.

Повела плечом, убирая мою руку, и фыркнула.

– Или мне просто этот «дикий» секс не понравился.

Шлепнул её по попке, подталкивая к выходу.

– Готов прямо сейчас доказать обратное.

– Как только Олимпийские игры закончатся, дам тебе шанс обелить репутацию в глазах общественности.

В доме бабушки она сменила содержимое рюкзака, переоделась и, как пионер-отличник с ранцем за спиной, встала передо мной, пока я докуривал очередную сигарету. Ближайшие месяцы курить я точно не брошу. Вот так, не любил двадцать один год – трахался сколько хотел, стоило влюбиться, и пришлось, мать вашу, начать блюсти целибат.

Мы приехали в самый большой в городе гипермаркет, и я наблюдал, как Алёна бродит между прилавков, рассматривая состав продуктов. Последнее время она ела всё меньше и меньше, будто практиковала аскезу не только в сексе, но и в еде, потому что была очень худенькой.

– Мне практически ничего из этого нельзя, – грустно посмотрела в заполненную до краев тележку с едой.

– Так возьми то, что тебе можно.

– То, что мне можно, не очень хочется, – кисло пояснила девушка, – тренер сказала, что нужно есть больше белка, а на мясо я уже смотреть не могу.

Взяли всё, что подходило под понятие высокобелковой пищи, и направились к кассе. Стоя в очереди, Алёна с интересом рассматривала товары, там были в основном шоколадки, презервативы, батарейки и жвачка.

– Что-то ещё будете брать, молодые люди? – поинтересовалась кассирша, похожая на ожившую мумию, пробив все наши покупки.

– Алёна, ты же просила взять побольше презервативов, – доставая с витрины рядом с кассой пару пачек и кидая на ленту, «напомнил» девушке, потом потянулся за смазкой, делая вид, что обдумываю необходимость этой покупки, – как считаешь, брать?

Я повертел перед носом девчонки лубрикантом, назначение которого она, возможно, не знала.

– Можно взять клубничную, но мне кажется, мы обойдёмся и без неё, – пожал плечами, возвращая товар на место.

Продавщица никак не реагировала, а Алёнка стояла красная, как варёный рак, и совершенно механически собирала покупки в пакет, словно контуженная неловкостью.

– Клим, как ты мог, она же может знать мою бабушку, это очень маленький город!

Я посмотрел на продавщицу и ответил:

– Судя по её виду, она может знать и твою прапрабабушку тоже.

13. Алёна

Очень переживала, что, когда бабушка узнает о случившемся, ей может стать плохо, поэтому заранее приготовила её сердечные лекарства. Чтобы не шокировать своим видом, я попыталась замазать синяки, но получилось не очень, с разбитой губой выглядела как жертва домашнего насилия.

Я смогла ей всё рассказать спокойным голосом, без накатывающих рыданий, как это случалось в первые дни после попытки изнасилования, и, возможно, поэтому она относительно нормально перенесла эту новость. Как мой опекун, она должна была присутствовать при даче показаний в милиции против Кирилла, и мне пришлось проявить всю выдержку, чтобы вновь не разреветься, рассказывая или вновь и вновь отвечая на вопросы следователя. Думаю, всё было бы ещё хуже, если бы с нами не было адвоката Самгина, который останавливал представителя власти. Вся процедура больше походила на мучительную пытку, и, хотя я являлась потерпевшей, порой мне начинало казаться обратное, но я понимала, что Кирилл должен быть наказан, и была благодарна Климу за то, что удержал меня тогда от малодушного желания забыть и простить насильника.

Пока находилась в доме молодого человека, он вытягивал меня из тёмных глубин моего сознания, в которые я погружалась, возвращаясь в тот день, к Кириллу. Шутил, злил, выводил меня из себя, целовал так, что хотелось забыть о всех запретах и отдаться ему. Мы смотрели вместе романтические комедии, на которых я настаивала, хотя его вкусы в кино сильно отличались от моих, поэтому с видом мученика Самгин комментировал нелогичности сюжета, вызывая у меня приступы хохота.

Когда я лежала на его груди, глядя на большой экран телевизора, мне казалось, что счастливее меня просто никто не может быть. Под ухом размеренно билось его сердце, пока он рисовал узоры на моём предплечье, а я вдыхала в лёгкие непередаваемый аромат, состоящий из микса туалетной воды, сигарет и запаха его кожи.

Никогда не думала, что мне будет нравиться, как пахнут сигареты. Не знаю, какую марку он предпочитает, но выбранный им табак дурманил моё сознание. А ещё я любила наблюдать за тем, как он достаёт из пачки сигарету, зажимает зубами, подносит зажигалку, прикрывая ладонью пламя от ветра, поднимает на меня тёмные глаза и втягивает в лёгкие дым. Когда он так на меня смотрел, мои внутренности будто стягивало в жгут, и я забывала дышать, краснея удушливой волной, как в стихах Цветаевой, задыхалась, потопая в бездне эмоций, рождающихся к нему, и точно знала – умру, если узнаю, что он потерял интерес ко мне.

До середины недели тренер не пускала меня на тренировки, настаивая на том, что я должна отдохнуть и прийти в себя. К тому же врач в той клинике передала мне довольно сильнодействующие успокоительные, от которых меня штормило, поэтому я кое-как смирилась с данной ситуацией, успокаивая себя тем, что передышка мне не помешает.

Поняла, что творится что-то неладное, сразу как переступила территорию базы. Ребята суетились, бегали, о чём-то переговаривались, выглядели взволнованными.

Как ни странно, царившая на базе атмосфера не была связана с арестом Кирилла и завершением его спортивной карьеры. Сознательно ожидала, что меня будут винить, но отношение ребят как было прохладно-отстранённое, таким и осталось.

– Таисия Андреевна просила, чтобы ты зашла к ней, она сейчас в тренерской, – передала одна из девочек.

В раздевалке все хранили какое-то странное молчание, пока я переодевалась, переглядывались между собой, будто знали то, чего не знаю я. Смысла задавать вопросы не было абсолютно. На меня смотрели враждебно, и вряд ли что-то вразумительное услышала бы в ответ.

Зашла без стука в тренерскую, Таисия Андреевна шагами мерила комнату, но, заметив меня, остановилась и жестом показала на стул.

– Таисия Андреевна, что случилось?

– Нас сегодня посетил высокий чин из Федерации спортивной гимнастики, сообщил, что к нам в штат приходит новый тренер, его ученица уже у нас занимается – Анастасия Малевская. Признаться, я не была в курсе этого.

Не сказать, чтобы тренер выглядела осчастливленной этим известием.

– Троянский конь?

Сумина проигнорировала мою шутку, а я всё ещё не понимала, как это может касаться меня.

– Алёна, ты должна сделать всё от тебя зависящее, чтобы попасть к нему.

Почувствовала, будто меня хлыстом ударили.

– Вы не хотите больше меня тренировать?

Она недовольно поджала губы, как бывало, когда я плохо осваивала новый элемент.

– Успокойся, Алёна, и выслушай, – строго, как с маленькой девочкой, начала она, – давно мне следовало уже тебя отпустить, да не могла, ты моя самая талантливая ученица, сама хотела подвести тебя к Олимпийским играм, но я понимаю, что не хватает у меня ресурсов для этого как у тренера, тебе нужны сложные элементы, нужно учиться тому, что могут американки и китаянки. Я считаю, что у тебя есть реальный шанс попасть в сборную России на Олимпийские игры, но для этого ты должна показать новую программу, сильную, а я не могу тебе этого дать.

– Таисия Андреевна, я не понимаю.

– Новый член нашей команды – это Сергей Данилевский, – тренер опустила глаза на свои переплетённые пальцы.

О Данилевском знали все в спортивной гимнастике. К своим подопечным он относился так же, как относились тренеры в Советском Союзе и Румынии в семидесятых. Безжалостно и беспощадно, не считаясь с чувствами и вообще не думая о том, что работает с живыми людьми. Но, несмотря ни на что, его ученики выигрывали золотые медали на олимпиадах раз за разом. Я была не из тех, кого пугали трудности, и сейчас испытывала даже в некоторой степени азарт и предвкушение.

– Кроме Малевской, он не планировал больше никого тренировать, и ты должна убедить его в обратном. Точная дата приезда Данилевского ещё не известна, сейчас заканчивается его контракт в США, после чего начнутся бумажные формальности здесь, в России, и он приступит к работе на нашей базе.

Вместе с тем теперь мне стали ясны взгляды девочек в раздевалках, это был какой-то микс жалости и злорадства одновременно – не меня он выбрал.

– Будь готова к тому, что он тиран и моя школа по сравнению с его методами – это детский сад, – призналась тренер.

Данилевский не просто тиран, он чудовище, самое настоящее. Но если после него я выживу и приму участие в Олимпийских играх, то несомненно стану чемпионкой.

– Хорошо, – кивнула я, и тренер безошибочно распознала в моих глазах решимость.

Возможно, будь на моем месте кто-то другой, перспектива работать до кровавых мозолей и пугала бы, но меня она будоражила.

Вечером я зашла в раздевалку, не ожидая в ней кого-то ещё застать, потому что выходила из зала последней, но, к моему удивлению, на скамейке, прислонившись к шкафчикам, сидела Катя. После душа, с ещё влажными волосами и в повседневной одежде, очевидно, её тренировка давно завершилась, и когда она увидела меня, то едва заметно вздрогнула. Зная её отношение ко мне, решила не лезть на рожон и игнорировала её присутствие. Но когда я вышла из душа, Катя всё так же сидела.

Она очень медленно встала, будто ноги ко мне не несли, и подошла, сложив руки на груди в оборонительной позе, прислонилась к дверце соседнего шкафчика.

– Комар, – начала она, – я просто хотела сказать тебе спасибо.

Хмурюсь, не понимая её, ожидая подвоха.

– За что?

– За Кирилла.

Пазл в голове начал складываться. Внимательно смотрю на девушку, осознавая, что не просто так тогда, в автобусе, ею были произнесены те слова, не в ревности дело, а в личном опыте.

– Катя, он тебе что-то сделал?

Она тут же опускает глаза, но за секунду до этого я успеваю прочитать в них то же, что видела в своём отражении, когда смотрела в зеркало, – уязвимость.

Замечаю, как она теснее прижимает к себе руки, сжимая их в кулаки, словно от одних воспоминаний про Кирилла ей хотелось защититься. Кивает, не поднимая на меня головы, и я чувствую её страх и беспомощность.

– Только тебе повезло больше, – искажённым от подступающих слёз голосом говорит она, – со мной он успел довести дело до конца.

– Почему ты не обратилась в милицию? – глупый вопрос, знаю. Без Клима я бы сама не пошла туда.

Катя смотрит на меня затравленным взглядом, которого я раньше не замечала.

– Если мой папаша об этом узнает, убьёт меня, а не его.

– Ты никому не рассказывала?

Она отрицательно качает головой, вытирая слёзы, как беззащитный ребёнок, и я понимаю, как мне повезло, потому что мои близкие не осудили, не обвинили и не предали анафеме. Не думая, я поддалась желанию и неуклюже обняла её, желая разделить вместе с ней её боль и свой страх. Сначала мне показалось, что Катя оттолкнёт меня, её мышцы задеревенели, она будто сжалась вся в комок, а потом расслабилась и уже не сдерживала слёз, пока не выплакала часть своих переживаний. Я понимала, как важно ей было с кем-то поделиться, прекратить держать всё это в себе, и постепенно слёзы угасли, а девушка начала успокаиваться. Но нам обеим станет лучше только после того, как виновный понесёт наказание.

Когда мы неловко отстранились, обе не могли смотреть друг на друга, правда, Катя перед уходом всё же буркнула, что это не мир, а мы не подруги, но с того дня наши отношения изменились навсегда.

***

С момента аварии прошло шесть месяцев, в течение которых я испытывала адские муки ради того, чтобы вновь встать в строй, но без полноценных тренировок ещё не ясно, на что способно моё тело. И всё же я не позволяла себе мыслей о том, что функциональность не вернётся или будет ограничена. В плохие дни, когда боль одолевала, я сидела сложив ноги по-восточному, представляя, как поднимаюсь на пьедестал, не видела травм, не видела препятствий, но отчётливо видела, как мне на шею надевают золотую медаль. И каждый раз, когда боль была нестерпимой, когда хотелось всё бросить, я визуализировала себе этот момент и ради него готова была пойти на всё.

Я должна стать олимпийской чемпионкой, иного я просто не допускала. Внутренняя сила и энергия, зажигая меня изнутри, давали ресурсы работать больше и лучше других. Тот, кто хотя бы раз вкусил победу, знает, что этот наркотик самый тяжёлый, вызывающий привыкание с первого раза, и порой со смертельным исходом. Тренировки до потери пульса, до изнеможения, до обезвоживания, до крови на ладонях были достойной платой в обмен на золото.

Клим сам вызвался меня отвезти на решающий осмотр к моему хирургу в Москву. Бабушка очень серьёзно отнеслась к поездке, настояв на том, чтобы на мне было одно из платьев, которые дарила Лада. Когда сестра встала на ноги в Штатах, она постоянно направляла мне посылки с модной одеждой, отлично зная, что меня третировали за гардероб. Мой внешний вид волновал сестру куда больше, чем меня саму. Ну подумаешь, одним поводом больше, одним поводом меньше. Но каждая присланная ею вещь была подобрана с такой любовью, что выбора у меня не оставалось, правда, чем старше я становилась, тем больше откровенных нарядов прибавлялось в посылках. Естественно, они оставались нетронутыми висеть в шкафу, так как повода, да и времени их надевать у меня не было.

Если бы бабушка не завела волынку на тему: «ты девушка, ты должна носить платья», я, как обычно, натягивала бы сейчас джинсы и кофту, но теперь стояла перед полками с одеждой, размышляя, что же выбрать. Порой мне казалось, будто бабушка хочет скорее отдать меня замуж и уже, очевидно, выбрала за кого. Я старалась не придавать особого значения её планам, хотя сама, лёжа по ночам с улыбкой до ушей после свидания с Климом, позволяла себе запретные мысли о нашем будущем. Но в то же время ругала себя за подобные фантазии, потому что не знала, возможно ли что-то серьёзное и долгое с таким, как он, или этим отношениям дан короткий отрез времени, и после них у меня ничего останется. Даже самой себя.

На дворе стоял декабрь, тот период, когда снег ещё не выпал, а сухой и морозный воздух жалил кожу, и всё же почему-то у меня всегда в это время было ощущение грядущего праздника.

Я вышла к Климу в очень коротком платье, открывающем мои стройные спортивные ноги, что ещё больше было подчёркнуто ботинками на каблуке, с короткой курточкой, не прикрывающей поясницу. Чувствовала при этом себя ужасно некомфортно, ощущая ещё более обнажённой, чем в леотарде, потому что последний не нёс посыл подчеркнуть мою сексуальность, с которой я не научилась справляться, в отличие от подаренных сестрой вещей, кричащих о моей женственности. В таком виде он меня ещё не видел, и я рада была наблюдать, как из его рта выпала сигарета, стоило мне оказаться на пороге дома.

Этого дня я ждала и боялась одновременно, не только потому, что ответ может меня не порадовать, но и потому что, если заключение будет положительное, времени на встречи с Климом почти не останется. И честно говоря, слово «почти» здесь лишнее. Поэтому я с ужасом пыталась представить, как моя личная жизнь может вписаться в спорт.

– Ты решила соблазнить врача? – спросил он, притягивая к себе, с ленивой улыбкой, зная, для кого предназначен этот наряд.

– Он видел меня голой, вряд ли я его чем-то удивлю, – усмехнулась я, вспоминая предоперационную больничную робу, под которой не предполагалось наличие белья.

Брови парня тут же сошлись на переносице.

– Что?!

– Ты забыл тот больничный халат, что завязывается на спине, как в американских фильмах? На мне был такой же.

Мне казалось, это смешно, но Клима воспоминания об аварии совсем не веселили. И для меня самой было удивительно, что способна так спокойно говорить о дне, когда получила травму.

Клим был напряжённым с момента, как мы выехали из города, и стало очевидно, что его что-то гложет. Не выдержала, спросила, что с ним.

Он долго молчал, не отрывая взгляда от дороги.

– Алён, так всегда будет?

– Ты о чём? – я откинула спинку сиденья и легла на бок, лицом к парню.

Порой по его лицу было невозможно понять эмоций, вроде и спокойный, но внутри будто ураган разворачивается, набирая силу. Но кто его будет винить, если его лишили секса?

– Мы видимся в лучшем случае раз в неделю, и в этот единственный раз всё, на что ты способна в моём присутствии, – это бороться со сном, – он покосился на меня, когда я в очередной раз сладко зевнула, – не то чтобы я был в себе не уверен, но раньше у девушек вызывал иную реакцию.

При упоминании других девушек тут же очнулась от подступающей дремоты, приподнялась и внимательно посмотрела на Клима.

Олеся была реальным воплощением отношения Самгина к противоположному полу, и каждый раз пересекаясь с ней в университете, я невольно вспоминала об их мимолётной связи, как обозначил её Клим. Олеся же, когда первый раз увидела, кто забирает меня с пар, вылила на меня ушат грязи, после которого хотелось бежать в душ. В её голове засела мысль, будто я его отбила, хотя слышать подобное было нелепо, но оправдываться, рассказывая ей историю нашего знакомства, было бы ещё глупее. Игнорировала Олесю как могла, хотя казалось, стоит ей меня увидеть, у неё выделялся яд как у змеи. Благо, остальным был совершенно безразличен этот конфликт.

Но думала ли я о том, что он не сдержит слово, что будет удовлетворять свои потребности с другой? Как ни странно – нет. Находясь рядом с ним, я чувствовала ту искренность, с которой он ко мне относится, и абсолютно доверяла ему, и может, это было следствием наивности, неопытности или глупости, но по-другому я не знала, как быть с ним и не верить ему.

– Клим, ты же понимаешь, что я не могу тебе дать пока большего?

– Не в сексе дело, помню наш уговор. Знаешь ли, у меня весь ноут завален твоими фото и видео в этих купальниках с выступлений, пока меня это спасает, – порой он говорил с совершенно серьёзным выражением лица абсолютно не серьёзные вещи.

– Дурак, – я ударила его по руке, не в силах удержать краску, затопившую лицо от фантазии, что нарисовало тут же моё воображение.

Он остановился у какого-то придорожного кафе, отсоединил мой ремень безопасности и сгрёб себе на колени, обнимая.

– Я безумно скучаю по тебе, от того, что мы не можем видеться каждый день, мне хочется лезть на стенку, – он отстранился, заглядывая мне в глаза, – и всё бы ничего, но порой мне кажется, что эти эмоции испытываю я один, понимаешь?

Удивлённо хлопаю ресницами, не веря собственным ушам. Неужели сам Клим Самгин только что почти признался в своих чувствах и одновременно, что не видит взаимности? От его слов, казалось, в моей груди разливался тёплый, разогретый солнцем тягучий свежий мёд. Я обхватила своими шершавыми ладонями его щёки, содрогаясь от смеха.

– Ты смеёшься, – глухо произнёс он мне в губы.

– Потому что ничего глупее я в жизни не слышала, – поцеловала уголок рта и отстранилась, чтобы встретиться с хмурым взглядом.

– Хочу это услышать, – безапелляционно произнёс он.

– Это? – шёпотом спросила, оттягивая момент, так как не была уверена, что могу сказать вслух заветные слова.

Он недовольно убрал мои руки, уже понимая, что не получит желаемого, и усадил обратно на моё место. Оставшись без его тепла, я почувствовала какое-то дикое одиночество, но вместе с тем будто лишилась голоса и забыла, как произнести простые три слова.

Но почему он так хочет услышать моё признание, когда сам молчит?

***

Моё волнение нарастало по мере приближения к Москве, несмотря на всю браваду, чем ближе, тем мрачнее рождались мысли в голове. Я пыталась предположить, как буду жить, если результат будет не в мою пользу, но моя фантазия так хорошо не работала. Клим чувствовал охватившую меня тревогу и, пока мы шли по коридорам больницы, преодолевая кабинеты МРТ, рентгена, сосудистого хирурга, держал за руку.

В дорогой клинике не было очередей, но время, к которому нам назначено, ещё не подошло, и мы ожидали под дверью. Я измеряла шагами коридор из угла в угол, не в силах усидеть на месте, в то время как Клим следил за моими передвижениями, устроившись в удобном кресле. Когда я нервничала, моё сознание от одолевавших мыслей буквально закипало, и, чтобы усмирить его, мне нужны были физические нагрузки. Движение всегда успокаивало мой ум.

Наконец услужливый администратор в белом халате, из тех, что больше похожи на топ-модель, нежели на сотрудницу клиники, проводила к хирургу. За спортивную карьеру мне довелось видеть немало травматологических кабинетов, но этот разительно отличался от всех остальных, здесь всё будто дышало деньгами, каждая вещица говорила об эксклюзивности, и врач мой был не обычный, а лучший из лучших, но только для избранных. Я к ним не относилась и понимала, что здесь лишь случайный гость.

Мой высокий доктор оторвал взгляд от экрана монитора, на котором, не сомневалась, мои результаты МРТ, и улыбнулся, кивая головой в сторону соседнего кресла, обтянутого белой кожей, гармонично сочетающейся с остальным интерьером этой кипенно-белой комнаты.

От заключения этого человека зависело моё будущее, и я смотрела на него как на Бога, способного либо убить меня, либо спасти.

– Здравствуй, Алёна, – поздоровался Царёв.

– Здравствуйте, Алексей Владимирович, что вы можете сказать по результатам исследований? – с места в карьер интересуюсь я, не в силах оттягивать вердикт.

– Ох уж эти нетерпеливые спортсмены, – покачал головой хирург, – сначала мне нужно провести осмотр, ложись на кушетку.

Вдох-выдох. Неуклюже сняла с себя колготки, разместив на специальной вешалке, и легла, сцепив руки на животе, рассматривая название светодиодной лампы на потолке. Врач холодными пальцами в перчатках производил осмотр, его лицо ничего кроме медицинского интереса не выражало, пока он вертел мой травмированный голеностоп в разные стороны.

– Боли в щиколотке случаются?

Хотелось соврать, но врала я плохо.

– Бывают.

– Прописанное обезболивающее помогает?

– Да.

– Хорошо, одевайся.

Хирург, сняв перчатки и вымыв руки, вновь занял место за столом, а я, торопливо одевшись, вернулась на кресло.

– Исходя из результатов обследования, кости и связки зажили полностью, с венозным оттоком тоже проблем нет, в связи с чем могу разрешить тебе постепенно возвращаться к привычным спортивным нагрузкам. – Слова врача гулом прошлись где-то внутри черепной коробки и развеяли все страхи минувших месяцев, я наконец смогла выдохнуть сгусток напряжения, росший во мне с момента аварии. – Но тебе, учитывая колоссальные спортивные нагрузки, к ноге следует относиться бережно, сразу большие нагрузки давать нельзя, как бы тебе этого ни хотелось. Если боли усилятся, не откладывай визит ко мне. У тебя очень подвижные суставы, эластичные мышцы, но то, как нога после травмы поведёт себя, покажут только тренировки.

Я не относилась к девушкам, которые могут от счастья завизжать и броситься на шею, скорее к тем, кто, неловко переминаясь, обнимет человека, вернувшего надежду, что я и сделала, стараясь не расплакаться от охвативших меня чувств. Врач сказал, что всё зависит теперь только от меня, а я больше не видела перед собой преград.

Мы вышли из кабинета вдвоём. Должно быть, на сегодня я была его последним пациентом. Царёв пожал Климу руку и велел беречь меня. Всё-таки персонал тогда не ошибся.

Самгин вцепился в меня обеспокоенным взглядом, ожидая результата приёма. А я смотрела на парня, под колёса которого попала шесть месяцев назад, и не верила, что жизнь может перевернуть всё с ног на голову. Кто бы мог подумать, что моя чёрная ненависть к нему бесследно растает? Я боялась признаться себе в чувствах к нему, не понимала, к чему могут привести наши отношения, осознавая ту глубокую социальную пропасть, что разделяла очень богатого мальчика и влюблённую в спорт девочку из неблагополучной семьи.

– Всё хорошо.

Стоило произнести эти слова, как он сорвался с места и заключил в объятия. Только сейчас я в полной мере ощутила, насколько он переживал всё это время, что я не смогу вернуться к тренировкам, и, должно быть, осознавал – будь заключение врача иным, я не смогла бы на него смотреть, не думая о том, из-за кого я лишилась мечты. Скажи врач, что кости или связки плохо срослись, а путь в большой спорт для меня закрыт навсегда, я бы просто не смогла быть рядом с ним, не смогла смотреть на него и корила бы, даже понимая, что наша с ним вина обоюдна.