Последнее обновление

– Ему можно написать лично?

– Без проблем. Я зарегистрировался на форуме и теперь могу отправлять другим участникам частные сообщения.

– А какой у тебя ник? ― заинтересовалась Анита.

– Гений-летун. Так что пишем?

Анита отметила про себя, что стоит, пожалуй, подумать, как добавить в настройки стрекозы что-то, напоминающее скромность. Затем ненадолго задумалась и предложила:

– Давай напишем: «Критическое снижение уровня. Нужна помощь. Готова оплатить. Срочно».

Ждать пришлось недолго. Ответным сообщением пришли платежные реквизиты и сумма, которую отправитель обозначил как стоимость услуги.

– Что думаешь? ― засомневалась Анита. ― Это мой месячный доход. Насколько это вообще законно, и получу ли я то, что нужно?

– Вероятность получения нужной информации оцениваю примерно в пятьдесят процентов. Поскольку у меня отсутствуют собственные средства, то решение принимать тебе. Надо также учитывать, что этот Перевертыш может сотрудничать с Менторатом и передавать туда информацию.

– Это еще зачем? ― удивилась Анита.

– Ответ очевиден, но я готов пояснить, ― заявил Страйки.

– Ах, как великодушно! Ну давай же, поясняй.

– Задачей Ментората является обеспечение стабильного уровня счастья людей. Общение на подобных форумах в сети может быть одним из методов выявления тех, кому требуется помощь.

– Но ведь это же как-то… некрасиво, что ли. Вот так, исподтишка выведывать, ― Анита задумалась в поисках подходящего слова. ― Похоже на провокацию.

Страйки поднял голову и, как показалось Аните, уставился прямо ей в лицо. Впрочем, конструкция его глаз не позволяла сказать с уверенностью, куда именно он смотрит.

– С опорой на мой жизненный опыт и доступную информацию могу констатировать, что люди склонны вводить других в заблуждение, даже если это может повредить им самим, ― наконец изрек Страйки. ― В этой ситуации использование всего спектра методов представляется вполне оправданным. Людям верить нельзя, а их счастье обеспечить надо, ― вот такая дилемма стоит перед Менторатом. Если не ошибаюсь, примерно об этом же говорил твой брат.

– Разве? ― Анита устало потерла лицо. ― Что-то не припомню такого. Впрочем, речь не об этом. Что нам делать? Рискнём? Других вариантов же всё равно нет.

– Варианты всегда есть. Вариант один: обратиться к ментору и подробно изложить всю ситуацию. Вероятный исход ― лечение с устранением Николь. Вариант два: продолжить поиски информации о возможности влияния на показатели филицитомера. Вероятный исход ― не определен…

– Ладно-ладно, поняла, кэп. В конце концов, потерять деньги ― не самое страшное. Еще заработаю и с голоду не помру. А если это информатор Ментората ― что ж, значит, тем лучше, не придется больше ничего решать.

Анита сделала несколько глубоких вдохов-выдохов и перевела запрошенную сумму по реквизитам, которые переслал Страйки.

Потянулись томительные минуты. Анита нервничала, срывала раздражение на Страйки и с тревогой следила за временем, понимая, что в любой момент контроль над ее телом и разумом может захватить Николь, ― день перевалил далеко за середину. А утром опять измерять уровень счастья, и результат может оказаться плачевным.

Она принялась бестолково кружить по дому, переходя из одной комнаты в другую. Занимала себя тем, что открывала шкафы, залезала во все углы, брала в руки предметы и думала о том, чьи они: её или Николь? Кто их выбирал, что они говорят об обладателе? Большинство вещей в доме явно принадлежали ей, Аните. Она помнила, как покупала их, они отвечали её вкусу. Но повсюду находились и признаки обитания Николь. Одежду, висящую в глубине шкафа, Анита рассмотрела уже несколько дней назад, после того, как впервые увидела Николь. Это были вещи более мягких, струящихся форм, чем привыкла носить она сама. Растительные принты и абстрактные узоры, нежные цвета, длинные юбки и платья ― вот, что отличало стиль Николь от Анитиного. От одежды исходил лёгкий запах фруктов и моря, смутно знакомый и немного тревожный. От него у Аниты начинало посасывать в животе и в груди будто возникал комок.

Попадались и непрактичные вещи без конкретного назначения. Вот, например, сделанная из натурального дерева модель древнего корабля с мачтами и парусами. Она стояла на открытой полке в гостиной. Как Анита могла раньше ее не замечать? Наверняка приобретение Николь.

Анита задумчиво гладила деревянные бока корабля, чуть шершавые и теплые, водила пальцем по линиям корпуса. «На таких парусниках люди когда-то выходили в открытое море. Интересно, каково это ― отдаться стихии, позволить ветру надувать паруса, а если он стихает, то просто ждать? Мы с детства знаем, что нам гарантировано исполнение желаний, самореализация, жизнь, полная удовлетворения. А как жили люди всего двести лет назад? Как можно просыпаться утром, не зная, принесёт ли тебе наступающий день хоть каплю радости? Сознавать, что впереди лишь тяжёлый и скучный труд? Может быть, люди не особенно задумывались о счастье? Знали ли они вообще, что это такое?».

Устав кружить по дому, Анита вышла в сад. Осторожно опустилась на краешек скамейки и попыталась посмотреть на мир глазами Николь. Чем она тут занимается так подолгу? На что смотрит, о чём размышляет? «Листья деревьев. Зелёные. Создают тень над скамейкой. Удобно. Не жарко». На этом моменте мысли Аниты об окружающем её мире зашли в тупик, она почувствовала себя на редкость глупо. Рифмованные строки складываться не спешили. «Как она, интересно, это делает? Ведь всё, из чего Николь складывает стихи, есть и у меня в голове. Она видит этими же глазами, думает теми же самыми клетками мозга. Почему же у неё получается при этом нечто, о чём я не имею ни малейшего понятия?».

Анита закрыла глаза, глубоко вдохнула и прислушалась к своим ощущениям. Запах травы, цветов, ощущение тепла на щеке, там, куда пробивается луч солнца через листву, отдаленные звуки голосов, шелест и шуршание. Вокруг происходила масса всего. Ощущать это, осознавать, думать об этом было… непривычно, но, пожалуй, приятно.

Интелком передал слуховым датчикам мелодичный сигнал полученного сообщения. Обратный адрес и имя отправителя были зашифрованы. Сообщение содержало аудиофайл ― что-то вроде лекции, начитанной приятным голосом, непонятно мужским или женским, вероятнее всего ― синтетическим. Невидимый рассказчик говорил о возможности управлять своим настроением. О том, что это длительный процесс, требующий глубокой работы над собой, но научиться приводить себя в состояние умиротворения на короткий срок, необходимый для измерения уровня счастья и получения нормативного результата, может каждый с помощью специальных техник.

Голос называл такие техники «медитация» и давал четкие инструкции, как их выполнять. Стараясь не волноваться и убеждая себя в том, что всё получится, Анита, как прилежная ученица, выполняла указания. Закрыв глаза, она изо всех сил расслаблялась, пытаясь вызвать в воображении образы, о которых говорил голос, но чувствовала лишь бессилие и раздражение. «Чушь собачья, ― думала она и тут же ловила себя на том, что судорожно сжимает челюсти, так, что зубы скрипят, ― наверняка у Николь бы это получилось, а по мне так это какая-то антинаучная хрень».

Утомленная бесплодными попытками, Анита сама не заметила, как задремала и уступила место Николь.

Наутро после пробежки Анита вновь вернулась к обучению медитациям. На этот раз она чувствовала себя более свежей и отдохнувшей и инструкции воспринимала без раздражения. Сосредоточившись на дыхании, Анита постепенно погружалась в спокойное и бездумное состояние. Удалось приглушить привычный скептицизм, так, что она даже ощутила странное доверие к лектору. После слов «а теперь открой глаза» Анита немедленно схватилась за фелицитомер и облегченно выдохнула, увидев приемлемые результаты.

«Ну что же, по крайней мере, я выиграла время», ― подумала она, ощутив прилив энергии.

Затем Анита занялась видеосообщением для Николь. Это оказалось непростой задачей и заняло несколько часов. Надо было продумать все нюансы: что именно рассказать, как не слишком испугать и побудить сотрудничать или, по крайней мере, не делать того, что может навредить им обеим. После этого ― заучить своё послание, чтобы не читать его по бумажке и выглядеть более естественной. И наконец ― записать в память Страйки. Получилось далеко не с первого дубля.

Покончив с сообщением, Анита принялась штудировать архивы двухсотлетней давности, которые подобрал для нее помощник. В этот раз читала не торопясь, делая выписки и заметки. Это позволяло отвлечься от панических мыслей, представить, что она просто решает исследовательскую задачу. Анита искала ответы на вопросы о причинах возникновения второй личности и о том, как можно исправить ситуацию, не прибегая к средствам, которыми пользовался Менторат.

Вновь и вновь ей попадалось мнение, что причиной расстройства может быть тяжелая психологическая травма в прошлом, вытесненная из памяти и сознания. Об этом же упоминал и Крис.

Травма, травма… Чем больше Анита об этом думала, тем больше теряла почву под ногами. Что такое травма? Сильная неприятность? Когда что-то тебя так расстраивает, что психика не может с этим справиться? Это звучало абсурдно, как, например, предположение, что причиной был сепсис или столбняк. Ничего подобного не происходило с людьми уже очень давно.

Не зная, за что зацепиться, Анита взялась перебирать в памяти интелкома свои детские фото и видео. Прямо в объектив внимательно, без улыбки смотрела аккуратная девочка. Даже играя, она, казалось, держала осанку и была сосредоточена. Темно-русые волосы собраны в гладкую прическу. Анита машинально провела рукой по голове ― она так и не изменила с тех пор имидж. На некоторых фото или видео рядом были родители или Крис. Они обнимали Аниту за плечи, улыбались, играли или разговаривали с ней. Всматриваясь в семейную идиллию, Анита почувствовала, что по коже побежал холодок. Что-то было в этой картинке неприятное, вызывающее беспокойство. Анита закрыла глаза, досчитала до десяти, а затем вновь посмотрела на изображение себя вместе с семьей, стараясь представить, будто это посторонние, незнакомые ей люди.

В расположении фигур, их взаимодействии друг с другом она не замечала ничего странного. Родители смотрели на нее ласково, на лице Криса, как всегда, было задиристое и слегка насмешливое выражение. Проблема крылась в девочке. Та держалась подчеркнуто отстраненно: ни наклона головы, ни взгляда в сторону родных. Она будто не замечала, что рядом с ней кто-то есть.

Анита встала и покрутила головой, размяла затекшие от напряжения плечи, пытаясь объяснить увиденное. «Ну да, такой я всегда и была. Не зря же мой статус ― одиночка. Это не плохо и не хорошо, просто тип личности. Я такая с детства ― самодостаточная. Но ведь Николь же другая! Постоянно с кем-то болтает, даже сама заговаривает, и вид у неё при этом такой, как будто это самое естественное дело. Да еще эта ее влюбленность», ― размышляла Анита.

Затем она перешла к более ранним архивам, относящимся к периоду, когда ей было от трех до шести лет. Просмотрев пару десятков изображений себя трехлетней, Анита почувствовала озадаченность. На них она увидела улыбчивую девчушку с ямочками на пухлых щеках и растрепанными кудряшками, увлеченно играющую с другими детьми или нежно обнимающую детскими ручками родных. Эта девочка больше напоминала Николь, а не Аниту.

В четыре года ― то же самое. И в пять она по-прежнему озорная и, похоже, общительная девочка. Вот он, переход ― в шестилетнем возрасте. Есть промежуток, что-то около двух месяцев, когда записей нет вообще, линия ее личной истории прерывается, а затем возобновляется, и вот она ― повзрослевшая, серьезная, с прямой спиной. Отдельная от всех.

«Почему же возник этот непонятный пробел, что произошло?» ― Анита закрыла глаза и попыталась вызвать детские воспоминания. Всё говорило о том, что тяга к технике и электронике была у нее всегда. Она отлично помнила, как играла с наборами детских инструментов, конструкторами, разбирала домашние приборы и изучала их устройство, как ходила на занятия по проектированию. Никаких историй, связанных, например, со стихами или чем-то подобным, при всём старании вспомнить не удавалось.

Вздохнув, Анита открыла глаза и сделала заметку: «Поговорить с Крисом или родителями о том, что произошло, когда мне было шесть лет». Немного подумав, она стерла слова «или родителями» и тут же почувствовала себя лучше. Разговаривать с родителями о детстве почему-то совсем не хотелось.

На этом она решила закончить с самокопанием и попробовать переключиться на работу. Анита старалась не думать о тех открытиях, которые ждали сегодня Николь, и о том, как та могла отреагировать на них.

Глава 5. Леонардо

Линора возвращалась по лесной тропе в свой домик. Она полдня искала по сигналу передатчика раненую пятнистую олениху, чтоб обработать её раны, а потом надо было ещё найти оставшихся без материнской заботы оленят, покормить и поставить рядом с местом их обитания защитную систему, чтобы те не стали добычей хищников. Олени всё ещё считались редким видом и потому находились под особой охраной. К счастью, с каждым годом количество животных, нуждающихся в опеке, сокращалось ― их численность восстанавливалась до уровня, который система обеспечения биоразнообразия считала безопасным.

Работа смотрителя заповедника в целом нравилась Линоре, особенно первые полгода. Оказавшись дома, она достала из холодильника баночку лимонада со вкусом шабли. Почему-то первый глоток любимого напитка не принес такого наслаждения, как раньше. Линора подошла к окну и устремила взгляд на залитые солнцем рыжие стволы сосен. Вид был всё тем же, который так радовал ее еще совсем недавно. Но сейчас… знакомые призраки тоски и скуки, казалось, повисли в воздухе, выглядывали из-за каждого дерева. Она плюхнулась на диван и растянулась на нем, не снимая ботинок. Уставилась в потолок. Раздражение вызвал вид паутины с висящими в ней дохлыми мухами в углу комнаты. «Только сделаешь уборку, как уже опять бардак!» ― проползла в голове мыслишка, тоскливая и грязная, как сама паутина.

На следующий день, проснувшись утром от пляшущих по стенам солнечных зайчиков, она обнаружила, что не хочет вставать. «Устрою себе внеплановый выходной, проведу весь день в кровати с книжкой», ― решила Линора, но эта мысль не подняла ей настроения. Чтение шло вяло. Она то и дело теряла нить повествования. «Съездить, что ли, в город, развеяться? Пройтись по клубам, погулять с девчонками. Впрочем, две недели назад ездила… Весело было, конечно, но не настолько уж, чтобы тратить два часа на дорогу. А потом ещё больше тоски в этой глуши», ― размышляла она апатично.

– Так, хватит, Борис, включаем пробуждение, ― устало сказал Артур, обращаясь к стоящему рядом ментору помоложе, и отвернулся от лежащей в прозрачной капсуле Линоры. ― В этот раз кризис наступил уже через полгода. Ещё раньше, чем в предыдущих прогонах. Скажу честно: я начинаю отчаиваться. Ее ментальную карту понять невозможно, никакой конкретики, расклад всё время меняется. Но невозможно же обучать ее новой профессии и менять образ жизни каждые несколько месяцев.

– Так что, не проводим сканирование? ― Борис выглядел растерянным.

Артур только махнул рукой.

– Проводи уж, по протоколу положено.

Со стороны открывшейся капсулы послышался судорожный всхлип. Они повернулись. Пришедшая в себя Линора лежала неподвижно, её глаза были широко открыты, по вискам катились слезы, которые она не вытирала.

– Линора, девочка моя, давай сейчас проведём сканирование, а потом дадим тебе Гармонин, и станет лучше.

Артур подал Линоре руку, чтобы помочь встать.

– Чушь собачья, ― неожиданно резко ответила Линора. ― Мне ведь никогда не станет лучше, правда, Артур? Даже после препаратов ― это разве можно назвать «лучше»? Это просто… менее невыносимо. Но хоть так. Почему нельзя увеличить дозировку или принимать их почаще?

– Мы работаем. Наберись терпения. Если будем всё время держать тебя на химии, то исследование и сканирование не будут эффективными.

– Где я была на этот раз? ― вяло полюбопытствовала Линора.

– В лесу, ухаживала за животными.

– О, помню, когда-то я думала, что здорово было бы так жить. ― Подобие оживления мелькнуло на лице Линоры. ― Впрочем, сейчас мне так уже не кажется. Видимо, наухаживалась.

Она резко поднялась, игнорируя руку Артура, и выбралась из капсулы. Голова у нее слегка закружилась, и Борис подхватил ее под локоть.

– Пойдем, надо сделать сканирование, а потом уже всё остальное, ― и он повел Линору к выходу из лаборатории.

***

Линора лежала на кровати и смотрела в потолок. После Гармонина настроение было спокойным и легким. Жаль, что этот эффект длился недостаточно долго, а потом возвращалась тяжелая липкая серость, затягивала мир мутной пеленой. Ничто не радовало, не вдохновляло, не зажигало. По словам Артура, она проводила в капсуле имитации целые субъективные месяцы или даже годы, проживая разные жизни. У нее оставались после этого в памяти только смутные образы, и то не всегда, но желание пробовать новое занятие после его отработки в капсуле пропадало напрочь.

Линора подумала про Тима и Алису. Ей оставили воспоминания о них, чтобы был стимул вновь обрести гармонию и вернуться к семье, ― так ей объяснил Артур. Но сейчас, в лекарственном дурмане, даже мысли о близких не нарушали расслабленного покоя.

В мягкой белой стене напротив кровати открылся проем, в который шагнул Борис ― он отвечал за нее здесь, в клинике. Вместе с Артуром он делал всё, чтобы помочь вернуть в норму ее уровень счастья. Линора понимала: они стараются для ее блага. Но это не мешало ей злиться на своих тюремщиков ― именно так она воспринимала менторов, когда действие препарата ослабевало.

– Линора, затворничество не идет тебе на пользу. Надо выходить на прогулки, общаться с другими пациентами. ― Борис подошел к кровати, на которой лежала Линора. Он неловко переминался с ноги на ногу и похоже чувствовал себя некомфортно, возвышаясь над ней, в то время, как Линора молча смотрела на него безразличным взглядом.

Немного помявшись, ментор добавил:

– Ты же понимаешь, сопротивление врачебным рекомендациям сводит вероятность твоего излечения к нулю.

– А чему она будет равна, если я начну ходить на прогулки? ― поинтересовалась Линора.

Борис покраснел и убрал руки за спину.

– Мы делаем всё, что в наших силах. Думаю, ты знаешь об этом. Зачем бы нам хотеть тебе зла?

Линора едва заметно пожала плечами. Ментор вздохнул:

– Пойдем на прогулку, а? ― его голос прозвучал почти по-детски, так что Линора даже почувствовала что-то вроде сочувствия.

Двигаться не хотелось, но Линора решила совершить над собой усилие и встала. В конце концов, почему бы не прогуляться? Ей всё равно, так хоть Борису будет приятно. Может, начальство его похвалит за это. В конце концов, даже любопытно наконец узнать, как выглядит прогулочная зона в этом заведении. Линоре представился крохотный пятачок, со всех сторон окруженный кирпичными стенами, по которому бесцельно бродят одинаково одетые люди, как в каком-то из старых фильмов. Она хмыкнула от нелепости этой картинки и последовала за Борисом.

К ее удивлению, лифт, куда они зашли, начал подниматься вверх, а не спускаться вниз. Когда они вышли в просторный двор, по краям которого устремлялись в небо стеклянные стены, она поняла, что клиника расположена в подземных этажах здания Ментората. Сердце забилось чуть быстрее. Она вовсе не в каких-то неведомых местах, а буквально в получасе езды на скутере от дома. Впрочем, что толку? Всё равно она не может отсюда выйти, а если бы и могла ― что дальше? Тим и Алиса ее даже не помнят. В любом случае, пока она не научится снова радоваться жизни, ей нет места среди нормальных счастливых людей. Она только сделает им хуже, появившись рядом и разрушив их покой. Так какой смысл дергаться?

Линора огляделась. Она заметила около полутора десятков людей, одетых примерно так же, как она сама: в мягкие удобные костюмы, что-то среднее между пижамой и спортивной одеждой. Они не были одинаковыми, но несомненное сходство фасонов и расцветок говорило о том, что все гуляющие были такими же пациентами, как и Линора. Кто-то качался на качелях или занимался на спортивных тренажерах, кто-то сидел на лавочках среди зелени и, судя по сосредоточенному виду, читал или смотрел видео на своих микромонах. Никому в клинике не отключали внутренние информационные системы, не было только связи с общей сетью. Зато пациентам была доступна местная библиотека развлечений. Некоторые пациенты о чём-то негромко переговаривались, двое были увлечены настольной игрой ― они сидели друг напротив друга и по очереди двигали никому, кроме них, невидимые фигуры по виртуальному полю.

Линора неуверенно оглянулась на Бориса. Тот мягко улыбнулся в ответ и подбодрил ее:

– Можешь тут заниматься всем, чем хочешь. Если почувствуешь себя плохо или просто захочешь прервать прогулку ― подними руку и помаши, дежурный ментор будет рядом, чтобы помочь в случае необходимости.

Линора шагнула во двор. Борис не последовал за ней, но отделаться от ощущения, что за ней и остальными пациентами наблюдают, не удавалось. «Как подопытные животные», ― подумала Линора. Мысль была неприятной, и она постаралась поскорее прогнать ее. Неловко побродив и чувствуя, что привлекает всеобщее внимание, она заняла место на скамейке, с которой было удобно изучать происходящее вокруг. Мысли текли ровным потоком, не цепляясь ни за что конкретное, как это часто бывало после приема препаратов.

– Вы тут недавно? ― раздался негромкий голос. Линора повернулась. Рядом со скамейкой стоял высокий мужчина средних лет, с правильными чертами лица, судя по одежде ― тоже пациент. Линору удивило, что его волосы совсем седые. «Эпатаж или безразличие к собственной внешности?» ― подумала она. Впрочем, мужчина отличался от остальных пациентов во дворе не только цветом волос. Если у других вид был, скорее, безразлично-спокойный, то во взгляде мужчины угадывалась тоска, и это сразу расположило Линору.

– Около недели. Садитесь, если хотите, ― Линора подвинулась. До этого момента она сама не осознавала, как соскучилась по общению с кем-то, кроме менторов. ― А вы? Давно?

– Несколько месяцев, ― он бросил на Линору быстрый взгляд. Она почувствовала, как холодок пробежал по коже. Немного помедлив, спросила с деланым равнодушием:

– Лечение может длиться так долго?

– Меня зовут Леонардо или просто Лео. А вас?

– Линора. Вы не ответили на мой вопрос.

– Простите. Честно говоря, я не знаю, как на него ответить. Многие люди, которые к моменту моего появления уже находились здесь какое-то время, исчезли. Выздоровели ли они? Я сомневаюсь. Во всяком случае, когда я видел их последний раз, они не выглядели счастливее, чем вы или я. Предполагаю, что нас здесь держат до момента признания безнадежными и не подлежащими излечению.

– А потом?

Леонардо хмыкнул.

– Ну вряд ли они убивают пациентов. Наверное, переводят куда-нибудь.

– А выздоровевших вы видели?

– Да, несколько раз. Это те, у кого выявляют конкретные дефекты. Их точечно корректируют, и после этого люди могут вернуться к нормальной жизни. Во всяком случае, к той жизни, которая считается нормальной, ― новый знакомый выделил голосом слово «считается».

– А вы не согласны с таким определением?

– Вы кто по профессии, Линора? ― задал Леонардо встречный вопрос.

– Художница. Рисую детские комиксы.

– Хм… По вашему лицу мне было показалось… Ну да ладно. А я ученый, историк. Не знаю, правда, кому это в наше время нужно. Как бы то ни было, Система позволяет мне развлекаться таким образом. Точнее, позволяла, ― поправился он, и его взгляд потух.

– Продолжайте, пожалуйста, вашу мысль. Мне интересно, ― подбодрила его Линора. ― Я очень люблю историю. Точнее, не саму историю, а книжки, написанные раньше, еще до Системы. Правда, художественные…

– А, вот оно что. Это многое объясняет. И то, что я увидел в вашем лице, и сам факт, что вы оказались здесь. Я всерьез опасаюсь, как бы они совсем не запретили все старинные истории, не ограничили к ним доступ, как ко многим историческим архивам. Конечно, ради нашего же блага.

– Так наша болезнь из-за старых книг?

– Может, это вовсе и не болезнь, ― тихо сказал Леонардо.

– А что же?

– Не знаю. Например, взросление? Как вы думаете? Нас ведь превратили в вечных детей. Позволяют всю жизнь играть в любимые игры, сняли всю ответственность за принятие решений и за их последствия.

– Но мы же работаем! И воспитываем детей, ― запротестовала Линора.

– Да какая это работа? ― поморщился Лео. ― Вполне бы мир обошелся без этой работы. Всё жизненно необходимое уже давно делают машины. А мы просто развлекаемся, заполняем свое время. И про воспитание ― вы уверены, что именно вы воспитываете своих детей? Чему конкретно вы их учите?