УРАТМИР КНИГА II : КОТЁЛ ЖЕЛАНИЙ

Дракон скулил от счастья как от моих мыслей, так и от видео прошлого. Мы продолжали смотреть, как капризный мальчишка задумчиво брел домой.

– Да, Уратмир, обмозговывал ты порядочно! Аж несколько недель. За этот промежуток времени ты вообще забыл о необходимости осуществлять контроль и надзор за злыми силами. «Черти распоясались вконец!» – так думал ты, и так говорил твой дядя. Он ещё там оговаривался о «чепушилах», но ты тогда ещё не знал, кто это. Тебе нужен был манёвр! Кульбит из этой щекотливой обстановки. Валерий в эти временные рамки «произволил» как хотел. Ты явно недооценил этого навскидку, визуально тугого паренька. Он был старше тебя, и что самое трагичное – гораздо, гораздо крупнее. Тогда малец в твоём исполнении сразу смекнул и оценил данную неудачную весовую диспозицию. По твоим оценкам, деликатность твоего поведения, грустно, но была важна. Вес в килограммах многое решал не в твою мелкую пользу. В честном бою он мог уснуть на тебе, а это означало фатальное поражение. А так как мораторий на смерть в вашей стране отсутствовал, то любой доктор мог диагностировать: «По моим документам Вы умерли! А у вас нет полиса, тогда спросите у другого доктора». Ты и так обладал скромными антропометрическими данными в сравнении со своими одноклассниками, поэтому бравировать своим типом телосложения как козырем – это попросту шантажировать вандала безупречно прекрасным, но хрупким предметом искусства. К тому же отрицательным моментом открытого единоборства являлась низкая умственная активность оппонента, что наталкивало на мысль об отсутствии порога боли у противника, и это не являлось обоюдным преимуществом. Непропорциональность аргументов была во всём: начиная с возраста, ведь ты был младше всех в классе, а этот, наоборот, старше всех как в классе, так и в параллели, и заканчивая пресловутым объёмом бицепса и размером кулака. Пытаясь выработать программу действий, ты даже начал мысленно усердно тренироваться под мотивирующую музыку крутых боевиков. Раздумья об упорном фитнесе, избиение груши, вертушки как у ниндзя, беге каждое утро на мгновение подарили твоим мечтам надежду, но противная морда Боцмана, всплывшая следом, заставила тебя опять скиснуть и подумать о ТТ своего дяди. Прямой конфликт попахивал безоговорочной капитуляцией, а сепаратный мир мог бы и не состояться в силу узколобости противоборствующей стороны. Иногда тебе казалось, что он лоботомированный.

Дракон так ярко и неестественно, в силу своих физико–механических очертаний, объяснял мне прошлое, что складывался полный шарж минувших лет.

– Уратмир, задачка была со многими неизвестными! Это была заноза! Тебе казалось, что кто–то под тебя капал. Либо это был педсовет? Ты давно подозревал, что этот шабаш нужно накрыть. Либо физрук? Нет, трудовики, хоть и были водяными, часто заливавшими за воротник, но для тебя эти бедолаги тины и болота были вне усмотрения. Может, это был учитель музыки по кличке «Баристо»? Этот усатый кофевар, словно паук, плёл тень на плетень. И на что он обижался. Пластинки старого патефона на перемене, втихую, юзал не ты. Воткнутые палки в ударном барабане – тоже не ты. Бубен как ракетка для игры в настольный теннис – тоже не ты! Ты только пианино расстраивал, периодически стабильно. Да, окно не закрыл после того, как тебя неосторожно оставили дежурно убирать кабинет музыки, а стая голубей к утру превратила его в своё гнездо. Где в импровизированную уборную превратился сузафон – валявшийся на полу медный духовой инструмент с обилием экскрементов голубиного сообщества. Боцман не мог свалиться, словно снег зимой. Валера был заказом! Это был удар по твоей гегемонии. По твоему однополярному миру! Оголтелый и явно сомнительный пофигизм упёртого без дела Боцмана задевал тебя за живое.

Даже при абсолютно фантастических стечениях обстоятельств, при том что я совсем не мог вообразить себе такие кардинальные события, происходившие со мной, и тем более, что окажусь созерцателем своей жизни, почему–то, глядя на этого «по–ненужному настырного Валеру», у меня интуитивно начинало сводить скулы. Дракон же наслаждался моей реакцией на этот премиум–кинопоказ…

– Уратмир, маленький ты – это просто кладезь невинного плутовства и непредсказуемости. Мальчуган–сокровище предвзятых умозаключений! Но почему категоричность суждения не приведёт его к истине? Может быть, существуют все ответы на все вопросы, но кто сказал, что они правильные? Ты был такой потешный и добродушный, что твои действия и возможность находить неординарное решение умиляли. Я сейчас продемонстрирую тебе финальную стадию твоих «пытаний» в отношении коварного Валеры. Уратмир, это столовая, большая перемена между рисованием и чтением, вы всем классом сломя голову залетели на обед, чтобы утолить свой голод. Бегло разместившись на мягких кресло–диванах, ребятня принялась сметать с сервированных и накрытых столов первое, потом второе, и вот, аппетит перевёл вас к сладкому. Только к этому моменту в кормовое помещение входит грузная и слегка угрюмая фигура Валерия. Смотри, он надвигается к твоему столу словно трамвай, упрямо и безальтернативно идущий в депо. Он даже улыбается как–то исподтишка. М–да, прожжённый «жучара»… Такой маленький и упитанный авантюрист–крохобор. Тебе так не кажется, Уратмир? – Обратился ко мне Дракон с задумчивым насколько это можно лицом. На что я всего лишь прищурился.

– Наблюдай! Тебя уже скривил молчун–вредитель, усевшийся по другую сторону стола. И вдруг ты оборачиваешься назад, реагируя на неожиданный звон упавшей посуды, сопровождающийся визгом девчонок, а мордато–таинственный и немногословный оппонент нагло выхватывает из твоей руки булочку. Начинает её заправски наигранно и упоённо жрать. Сказать, что ты был озадачен, это ничего не сказать. Такое нескрываемое хамство вскипятило чувства. Ты резко вскочил! Но выступающий в другой весовой категории контр–партнёр загадочно лыбился, словно знаменитый и задумавший подлость «Доктор зло», и тоже поднялся на пухленькие ножки. Ты психовал, но наказать или даже огорчить на раз труднопонимаемого Валерчика ты не мог.

Затем Дракон продемонстрировал то, как я утёрся в столовой и мы переместились в другой день. Геолокация – второй этаж. Тогда была скрипучая и снежная зима. Мороз покрыл все окна неописуемыми узорами снежинок.

– Стоящий у тебя поперёк горла пончик Валера к этому событию уже сколотил подле себя трёх прихвостней и вновь озадачил тебя новаторской выходкой. Забежавший в кабинет розовощёкий, пышущий жаром мальчишка от стремительного перепада температуры, от которого даже шёл пар, а именно ты, визуально стал наблюдать абсолютно «быдлячую выходку» четырёх резервно–подрастающих отморозков во главе с выкормышем зловещего поведения, занявшегося демонтажем совести и человечности в вашей школе. Эти отринувшие этикет, с неиссякающим энтузиазмом, «мощные пацанюрики», игнорируя минимумы социальной ответственности, открыли огромные двустворчатые окна настежь, впустив холод со снегом в класс, а затем взяли за ноги и за руки ботана Данилу и принялись раскачивать его из стороны в сторону, головой по направлению отбытия из окна. «Типа пришпилили не по–детски» – подумал ты словами своего дяди Андрея. Да, пусть «по жизни» Даня и был «сиплым четырёхглазым ботом», но его право на жизнь и свободу передвижения до появления Валерия никто не оспаривал. Да, он был тюфяком, размазнёй, тряпкой, в конце концов, но эти, спускающие гордость в туалет, качества нуждались в искоренении и устранении внутри рохли, а не вместе с ним. Так считал ты. А эта обнаглевшая компашка бездарей перешла все дозволенные и недозволенные грани. Грамотей орал как не в себе. А охамевшая шпана во всю глотку, в аномально–озорном угаре неистовствовала, да хором приговаривали: «Море волнуется раз, море волнуется два», и так далее. Некоторые одноклассники смеялись, Даня же, с запотевшими очками, продолжал устрашающе нагнетать панику криком. Картина была двоякой, тебе начало казаться, что они просто пугают «очкана» и не собираются его выкидывать. Но даже так, «знаток» был астматиком и социофобом. Он крайне болезненно воспринимал даже безобидный юмор, а тут целый аттракцион смерти с ним в главной роли. И наконец, эти спущенные с цепи уроды, обделённые моральными принципами, произнесли: «Море волнуется двадцать!». У одного из них в руке остался Данилов сапог, у другого – кусок оторванного рукава, а третий, разинув рот, испуганно смотрел в сторону настежь зияющего окна, куда безотлагательно проследовал «очкарик». Абонент стал недоступен! Все были испуганы, лишь гнусный Валерчик ехидно ухмылялся. Озадачено ты рванул к окну. Да, пусть это была снежная зима, и пусть на улице лежал снег и обилие сугробов не вызывало сомнения, но в полёте близорукий вряд ли успел подумать о преимуществах времени года. Пребывая в стрессе и панике, он также маловероятно предвидел, что воткнётся в двухметровую кучу снега. После неконтролируемого полёта охладевшего от страха Данилу вытащили из сугроба изумлённые школьники внизу, и тут ты выдохнул. Он шевелился и его слегка тошнило. Эти начинающие изверги с большой вероятностью могли выписать Дане абонемент на подобные приключения, ближайших лет, эдак, на пять. Ты думал: «Как же оборзели эти хамы!». Стая шакалов уже в открытую гнобила народ. Группа лиц, а конкретно «малолетних карапузов имбецилов», по предварительному сговору, распространило своё криминальное влияние на всех ботанов, фриков, слюнтяев. За базар отвечали все, кто по неосторожности попадал в орбиту новой банды носящих кепочки, увенчанные пропеллером. Рэкету в одночасье подверглись все крупные держатели запасов фишек. На счётчик были поставлены и наши параллели. В столовой каждый должен был отщипнуть кусочек булочки в пользу Боцмана. Взирая на этот беспредел, ты был убеждён, что подмяты были все. Группировка во главе с Боцманом действовала нагло и бескомпромиссно. В этой шайке был даже введён дресс–код, все пособники: от «решал» до «босяков» – носили обязательные элементы новой силы – шорты на подтяжках; носки до колена, ни грамма не смятые, строго до колена, обязательно в параллельную разноцветную линию; под подтяжками – заправленная в шорты рубашка в цветочек или рубчик; у каждого был коробок с ящерицами и арбузная кепка с вентилятором наверху. Ни одна игра на биты и фишки при помощи «цу–е–фа» уже не могла проходить без крыши молодчиков. Они завязали на себе все конфетные коны. Сопливых «гангстерят» нужно было кому–то усмирить. Попытка интроверта Данилы пойти на конфликт выглядела жалко. Уверенное быдло, выглядящее брутально, обвешенное рогатками, столкнулось с лепетом «очкана»: «Позвольте Вам возразить…». На что ему, смеясь и схватив двумя пальцами за нос, ответили: «Позвольте Вам не позволить!».

Дракон неплохо пересказывал события тех времён. Он чётко подчёркивал пагубность тех процессов.

Ну неужели я не отвечу этим рвачам, объединившимся на основе отсутствия мозгов?

Взирая со стороны на их, кстати, недетские замашки, в моей голове звучала полицейская сирена и музыка из заунылой телепередачи «ЧЕПЭ!». Эти кандидаты в будущие «братки» тогда настолько замордовали младшую школу, что каждому было известно – «лучше быть бедным, но здоровым». Отжим шёл по смете Боцмана. Жвачка, чипсы, батончики, «Поги» – это всё было предметом наживы. Каждый оседлый делился со школотой из группировки Валеры. «Чупа–чупсы», карамельки, кисленькие конфетки, лизуны, попрыгунчики, «тамагочи», лазерные указки, «йо–йо» были предметом разбоя жадного Боцмана. Они держали мелкоту в постоянном страхе. Методы и средства сеять страх поражали своим зверством. Даня выгребал не по–детски. Упёртый малый! Чувствовалось, что родина его не забудет. Вот, это его обострённое чувство виктимности, желание стать инвентарём! Боцман прикладывался к нему аккуратно, сначала снимал очки, а потом, целясь в глаз, бил. Причём всегда в правый.

Улица была под их контролем. Горки, стадион, детская площадка, песочница, угол возле входной лестницы, каптёрка, палисадник с наиценнейшими майскими жуками окончательно перешли в сферу влияния этих отморозков. Они действовали жёстко, их власть росла. Жвачка в любой момент могла оказаться у любого в волосах. В портфель подкидывали листья кактуса как предупреждение. Бегая по коридору, можно было легко столкнуться с вероломной подножкой распоясавшейся клики. Всё это было сигналом запугивания. Решительные и дерзкие, идущие к успеху во главе с хапугой Валерой, даже как–то попытались включиться в передел территории с четвероклашками. Наехав на старшиков из четвёртого класса, они первый раз понесли потери. В пузо прилетело и самому Боцману. Тогда им знатно досталось. Бока им намяли! Именно после этого я понял, что их можно приструнить. Испуганные глаза и сочный фингал под глазом Боцмана дали мне надежду. Эта растерянная морда и слёзы из его глаз показали, что он может хоть что–то усваивать. Проявлять эмоции!.. А не только потаённо улыбаться.

Мне была необходима команда. Благо, натерпевшихся было в изобилии. Выбор пал на ограбленного «бобра». Этот мажористый парень из нашего класса – первый кандидат. Да, пусть он и не питал симпатий многих. Даже когда его раскалывали как копилку, никто не переживал. Но сейчас, теряя барыши, он мог злобно броситься в бой, хоть ксивой там своей помахать или понты включить. Да, ему обязательно должно было прилететь, но в этом и состояла его роль. И никто не стал бы переживать. В общем, выгодный пацан. Плюс, всегда на подхвате был Данила. В качестве статиста его можно было отправить погибать в первые ряды. Он мог громко кричать и визжать, ну и на крайняк, кого–нибудь укусить.

Как сейчас помню, мне мог помочь «Чужак» – это негласная кличка Сёмушки, моего габаритного одноклассника, любящего плотно покушать, восемь раз в день. Всё внимание переключилось на него потому, что действовать нужно было именно сейчас. Возникала необходимость в консолидации тех, кто присягнёт мне на верность. «Чужак» всегда держался обособленно и любил втихую хомячить. Точнее, его рот всегда чавкал. Таинственный и сытый парень, он мог поднять боевой дух тех, с кем пришлось бы идти на Боцмана. Просто эта публика: от бухгалтера до мажора – не внушала доверия. Я подозревал, что если дойдёт до дела, некоторые из них врубят заднюю. У всех появятся дела. Это сейчас, на словах, они готовы костьми лечь. Но не надо быть астрологом, чтобы понять: «кроме упёртого Дани, погибать никто не будет». «Чужака» до сих пор никто не трогал, но и он ни к кому не лез. Этот крепкий и, наверное, отважный парень мог стать козырем в моём рукаве.

– Уратмир, вот ты общаешься с Сёмой. Прекрасная зимняя погода, в окно светит солнце. Заснеженная улица да дым из труб соседних зданий придают шарм этому полдню. Уроки закончились. Семён молча восседает на скамейке. При этом, как повелось, пережёвывает сладкий пряник. А ты втираешь ему концепцию происходящего.

Дракон, корректно предоставил мне возможность прослушать этот краткий, но интересный монолог. Я так забавно разговаривал: где слегка шепелявил из–за утерянных молочных зубов, где–то неловко картавил, пытаясь говорить быстро, при этом теряя смысл сказанного. Я старался быть уверенным, добавляя интенсивную жестикуляцию, явно имеющую сходные черты с повадками моего авторитетного дяди Андрея.

«Ну Сёмуфка… Ню пойми… Этьи… Этьи типфы, совьсем рамсы попьутали…» – это пытался картинно втирать голубоглазый, красивый, с длиннющими ресничками школяр. «Сёмуфка, скоро пряньики безопфасно будеть приносить тёлько на фотографии» – это твёрдое заявление слегка пробудило интерес пережёвывающего «Чужака». «На кёго они батён крёшат?! А–а?!» – с визжащим прикриком, сложив руки за спину, следуя из одной стороны в другую, произнёс я.

Видно было, что смекалистый яркий мальчуган, всячески ухищряясь, пытался привлечь крупногабаритного парнишку к своим корыстным интересам. Но Семён продолжал жевать и безразлично помалкивать.

«Ню, ню, Сёмуфшка, нам просто необходимо им предъявить!» – тряся указательным пальцем поверху, как наставление, вопил я. «Чужак» с поникшей головой лишь изредка приподнимал на тебя взгляд. Стеснялся что ли? «Вписяться надё, Сёмуфка! Ню, вот в сьмысьле они так деляют?!» – искромётно и в силу максимально возможного возрастного ума я пытался сагитировать тугодума Семёна к активным действиям, продолжая щебетать. «Ню, ню, Сёмуфшка! Ню, слушай сюда! Тибе прёсто необходимо ушатать Боцмана!»

В этот момент щёки лопающего Семёна приостановились. Он стал внимательно прислушиваться. Наверное, хоть он и был недалёким, но основной прикол сёк сразу. Из его выпученных глазищ и прекративших перемалывать жерновов, следовало, что тумаки он не любил и в мою концепцию, скорее всего, не уверовал.

«Сёмуфка, ну вкури, накёнец! Гнилёй базярь тут не каняет! Придётся впряться!»

Семён ещё очевиднее напрягся. Он пятой точкой чувствовал те нежданные приключения, на которые так витиевато я его подписываю.

«Сёмуфка! – вдруг архисерьёзно и резко произнёс я, хотя со стороны это нравоучение выглядело очень потешно. – Обичные мирянье прогьнулись! В скором, втухать будьем вьсе! Общественность интерисуеться, с кемь ти?!»

Пончик уже начинал потеть. На поверхности было, что душка в нём маловато. Адептом щекотливого разбирательства он быть не хотел.

«Сёмуфка, ти просто видерни его побазарить. Чин–по–чину, ми подьключимся».

Дракон продолжал умиляться, созерцая мой детский, но «конкретный» расклад.

«Сёмуфка, отсяртируй сьвои аргументи. Не вибрируй. Пусть этоть речь фьильтрует».

Боязливого пупса выдавали бегающие глазки. Он уже хотел сменить адрес.

«Сёмуфка, придёться попыхтеть. Есьли замесь будеть серьёзным, не мандражируй. Сразу задьнею не втикая. Одинь из терпиль вызовет фараонов или класснюю!»

Я регистрировал любителя пожрать в гангстерскую разборку. Семён несознательно начинал мотать головой в отрицательные стороны. Оказалось, что он был сильным и круглым дураком.

«Сёмуфка! Я уже наехал от твоего имени на этиго босяка Боцмана!»

Вот, именно это известие было крайне коварным для нежелающего влазить, в этот небезопасный замес Семёна. Он аж сначала побелел, а потом позеленел.

«Сумуфька, мулька в томь, что есть плань. Затащить возьможно! Поверь, братянь, он не тякь крепок и свирепь, какь кажется. Попитайся стрельнуть ему в щи джебомь? Потём вертушка и кувырокь… Маневрируй… Подьныривай… пропустивь в пузо, сразу не плачь! Есьли тьебя начнут бить ногами – значит коалиция рассыпалась! Сразу лезь подь лявку.»

Семён на глазах взрослел. Взгляд становился осознанный и глубокий. А вероломная схема с поиском убежища ему не нравилась.

«Сёмуфька, он обычный «Чел». Онь тоже, как и ти, испугань, до трясючки. Какь только я бросил ему вызёв от тьвоего горьдого имени, онь даже не сразу согласилься. А где–тё секуньдь пять, а тё и восемь, сомневалься. Этьо потём онь оскарбиль тибя. Сказявь, что размажу этого жирного урода!», «Выбью из него весь дух!», «Отделаю как бог черепаху!». Но в целомь этьтё былё наигряно».

По совокупности реакций и обмякшему внешнему виду, до недавнего времени хорошо и спокойно жившему Семёну, было ясно, что он думал только об извинениях. Ему отчаянно хотелось выклянчить пощаду у дерзкого Боцмана.

– В дальнейшем, Уратмир, ты до конца допугал парня, который сначала побежал в туалет, а потом имитировал болезнь и не ходил в школу целый месяц. Даже схуднул! – уточняюще подчеркнул Дракон. Так сказать, визируя свой вопиющий акцент радости.

Да, романтизма, как и … упоённой лирики в моём предложении не содержалось. Семён оказался сыкливым и нерешительным пареньком, но вот называть его опрометчивым, я бы не стал.

– Уратмир… Ты умел… – саркастично пытался выдавить из себя Дракон. – Умел вдохновить и ободрить. Но это и эти эпизоды лишь частности. Главное – твоя неподражаемая харизма. Насупленные бровки, детская непоколебимость и решительность. Морща лоб, ты уверено хотел подложить Семёна под тумаки. В тебе, в восхитительном малыше, упорствовал буйный дух. Настойчивость и хитрость направляли тебя к успеху. Непреодолимые грани мира тебя никогда не смущали, а наоборот, лишь подзадоривали. Ты не отступал, перебирая различные варианты. И, как итог, ты посрамил, и, если можно так выразиться, осадил взбесившееся кодло, во главе с Боцманом!

Тихо–тихо мы подходил к кульминации этого кризиса. Я сам уже не помнил, как низверг развинтившихся негодяев. Развязка крылась где–то неподалёку.

– Уратмир, тебе хватило внимательности и смекалки, чтобы понять слабости и страхи «хмурого бочонка». Он до смерти боялся оставаться один! Возникла надежда, что данную катку можно затащить! У этого «жирненького валушка» был такой обычный испуг «одиночества» и замкнутого пространства. Забрезжил шанс расстроить Боцмана! Заставить вести себя поскромнее! Как–то однажды ты сумел успешно реализовать своё наблюдение! Тебе удалось ненадолго прикрыть туполобого Боцмана в кабинете биологии. А в череп лабораторного скелета, точнее в его челюсть, вложить телефон на виброзвонке. Этот пузан и так немыслимо боялся оставаться последним в раздевалке, а тут целых два неповторимых часа, проведённых в живописном кабинете. Данное событие случилось уже после занятий, когда учителя ускользнули на педсовет, а все классы младшей школы в полном составе, стройными рядами отправились в актовый зал для просмотра театрализованного шоу по мотивам незабвенного Пушкина «Сказка о царе Салтане»!

Да, я был мастером! Организовать такое мероприятие! Бедолагу Боцмана раскусили! Склизкий браток испил сполна то, что заслужил…

– Уратмир, ты оперативно подметил в ходе опросов, осмотров, наблюдения, сбора данных, что молчаливый хулиган до обомления боялся оставаться в одиночестве. Чтобы план с кабинетом биологии сработал, тобой даже был проведён предваряющий эмпирический эксперимент. Ловко подперев отвратительного Боцмана на несколько минут в спортивной каптёрке, куда последнего отправил физрук за сеткой с мячами, ты выяснял реакции. Затея была рискованной. Отворив дверь, ты ожидал тумаков. Но подловленный пухлик, испугано натарабанившись в дверь, расклеился. А точнее, расплакавшись, молча вытирая слюни, убегал прочь. «Вот это эффект!» – подметил ты. Здесь же ему предстояло провести два или три часа в постепенно смеркающемся кабинете, на фоне макетов людей, манекенов, их органов и чучел животных. Как только Валера замаячил на твоём безоблачном небосводе, ты безотлагательно засобирался его извести. Сидя в актовом зале с мобильным телефоном в руках, неуловимый мститель в твоём лице терпеливо ждал момента, когда солнце уступит свои права луне и воцарится темнота. Агония заносчивого студня к этому моменту достигнет апогея. Весь честной народ альма–матер, по твоей задумке, был обязан узреть фиаско твоего соперника. По Гринвичу девять! Выразительно улыбаясь, под изумительно мелодичную музыку Шестаковича, которая добавляла оригинальности смелой постановке классики, мальчонка в твоём «уси–пуси» исполнении отзванился скелету на челюсть.

Мы с Драконом в этот момент были в зале, где я наблюдал за собой. Эта симфония словно лилась в ход сюжетной линии. Такую гравюру не подделать. Низкие и высокие ноты словно в такт подыгрывали моим эмоциям. Отмщение бурлило от удовольствия! Это был пир моих эмоций и мелодичных нот, глумившихся над эгоизмом и хамством. Перевоспитание Валеры вступило в заключительную фазу.

– Прекрасная мелодия, не правда ли, Уратмир?! Как считаешь, заборзевший хрюндель оценил этот телефонный вызов? Когда Боцман, утираясь от довлеющей темноты, скованный тишиной, опустив руки от безысходности, осознав, что долбить в закрытую дверь нет смысла, забился под парту пустого и запертого кабинета, по законам триллера, неописуемо реалистичный скелет начал оживать и светиться! Ох, эта прекрасная музыка! Этот композитор сочинял великолепные произведения!..

Дракон, витая в пространстве, покачивал своей головой из стороны в сторону. А я почему то представлял себе истерику и визг Боцмана.

– Уратмир, ты звонил и звонил! Звонил и звонил! Концерт, или реприза, или творческая сценка закончилась. Контингент учащихся в замечательном настроении направился по классам. С совещания возвратились и учителя. А затем за отворённой дверью, в светлице под партой столпившаяся толпа обнаружила внезапно заголосившего: «Мама!», «Мама!» – в недавнем прошлом брутального хомяка. Ты был горд и непреклонен! Это была победа! Тебе удалось достичь всех поставленных целей: Боцман был посрамлён! Боцман заговорил! Дурь из него была выметена! На корню был пресечён общественно опасный рецидивист! Теперь хотя бы логопед мог начать с ним работать, убедившись, что парень способен к вераблике, и вылечить его дефекты речи и отклонения. Боцман открыл в себе новые грани, такие как «Спасибо», «Извините», «Прошу прошения», «Уратмир, я заплачу», «Это место Уратмира» и т. д. Плюс, крохотные плюшки в виде тех, что кабинет биологии на целую неделю был закрыт. Его отмывали и проветривали от остатков переживаний позеленевшего, вспотевшего и ещё вчера крутого и скупившегося на слова Боцмана. Устойчивый запах полураспада Валеры ещё месяц выветривался оттуда!