Запрет на студентку

На моем лице снова задерживается затаенный взгляд, но очень быстро убегает, когда перехватываю его своим. Это бегство в очередной раз напоминает о том, с кем имею дело.

Тряхнув головой, киваю себе за спину:

– Такие дела, Люба, дорога скользкая, так что извини.

– А-а-а? – делает губы маленькой буквой «О».

Захлопнув дверь, приседаю и забрасываю ее себе на плечо.

– Ай! – с писком вытягивает ноги вдоль моего корпуса.

Ладонями удерживаю под коленями. Ее сумка скатывается на локоть.

Девчонка копошится, устраиваясь удобнее и что-то бормоча за моей спиной.

Чтобы не свалиться, смотрю под ноги.

Проходящий мимо мужик спрашивает: «Где хирургический корпус?» Отвечаю, что не имею понятия. У травматологии наряженная гирляндами елка. Войдя внутрь, оглядываюсь и опускаю свою ношу на подоконник. Окно украшено бумажными оленями, прямо как в старые добрые времена.

– Молодые люди, – слышу тут же. – Вы не у себя дома!

Обернувшись, вижу женщину в халате.

– Я постою, – скатывается Люба с подоконника.

– Места для посетителей где у вас? – возвращаю ее на место. – Вы травматология или что?

– А это не ко мне вопрос, молодой человек, – лает она. – Дома на окнах сидеть будете.

– Я постою…

– Сиди, – заталкиваю Любу поглубже и кладу на колени сумку. – Я щас вернусь.

– Она меня сожрет, – понижает голос, выглядывая из-за моего плеча. Подняв на меня глаза, добавляет: – С потрохами.

Секунду торможу, рассматривая веснушки на бледном маленьком носу. От притока крови губы у нее раскраснелись.

Втягиваю носом воздух.

Если бы можно было попользоваться ее ртом без каких-либо последствий, я бы так и сделал. Ситуация усугубляется тем, что сама она смотрит на мой.

Проведя по лицу рукой, смотрю на коридор и предлагаю:

– Скажи, что у тебя нога сломана.

– Ну да… – бормочет, отвернувшись. – В трех местах…

– Как вариант, – бормочу, отталкиваясь от окна.

Стянув с головы капюшон, сворачиваю в коридор.

Глава 5

Романов

Стоя на стремянке, мужик в рабочем комбинезоне вкручивает новую энергосберегающую лампочку в патрон. Старая лампочка перегорела, видимо, офигев от того, что кофейный автомат все же выдал мне сдачу, ну, или от того, что у кого-то нашлись в кармане живые деньги для покупки этого говна.

Сделав глоток из картонного стакана, морщусь и смотрю на приоткрытую дверь с табличкой «Смотровая 1». Табличка обмотана мишурой, на дверь канцелярской кнопкой ввинчен еловый венок.

– ФИО? – приглушенный голос парня-терапевта.

– Стрельцова Любовь Константиновна.

Стрельцова, значит.

Развернувшись, шаркаю по полу кроссами, отпихивая носком чьи-то использованные бахилы.

– Полных лет?

Остановившись, смотрю на дверь.

– Девятнадцать…

Запрокинув голову, тихо смеюсь в потолок и давлю пальцами на веки.

Мрак.

Качая головой, вытряхиваю оттуда все дерьмо, которое крутилось в ней последние пятнадцать минут. О том, что я отбитый на всю голову, но раз уж у меня судьба такая, почему бы нам с маленькой Любой не поесть мороженого?

Думаю, на пару часов нас бы с ней обоих хватило. У меня интереса, у нее воображения и энтузиазма.

Просто чтобы закрыть этот гештальт. Поцеловать ее распрекрасный пухлый рот, раз она сама этого хочет, и распрощаться без слез и сантиментов, а потом набрать Марго и заняться уже взрослыми делами.

Для девчонки – приятный опыт, о котором можно рассказать подругам, для меня – ненавязчивая прогулка по розовым единорогам.

– Давайте посмотрим, что у нас тут…

За дверью возня.

– Какие ощущения?

– Больно…

– А так?

– Ай…

– Уколов боитесь?

– Фу… – слышу смешок.

– Шучу.

Бросив стаканчик в мусорное ведро, стягиваю с волос на макушке резинку. Ерошу их пальцами и зачесываю назад.

Спустя десять минут дверь открывается.

В свете новой информации вижу то, чего не заметил раньше, – она еще даже не округлилась, где надо. Серый короткий свитер открывает тонкую шею и худое плечо с выпирающей ключицей, под свитером грудь такого размера, который, кажется, уходит в минус, ноги в серых ботфортах хоть и стройные, но такие же худые, как и все остальное. И бедра под детской юбкой, думаю, тоже не несут сюрпризов.

Прогулка отменяется.

Какие, млин, пару часов? Окстись, Романов.

Даже несмотря на цвет волос, она тот случай, на который я бы не обратил внимания, даже если бы нос к носу застрял в лифте. Просто вообще не моя песня. Моя бывшая жена, как ни крути, лет с семнадцати впахивает в спортзале, и на ее теле повсюду есть за что подержаться. Молоденькие наивные студентки вообще не мое, даже для легкомысленных, мать их, поцелуев.

Язык у нее подвешен, это бесспорно, тем не менее нам пора сворачивать знакомство и разбегаться по домам.

– Пф-ф-ф… – выдыхаю, положив на пояс руки.

Под моим взглядом лицо-сердечко становится подозрительным. Намек на улыбку испаряется.

Спрашиваю, глядя на нее нейтрально:

– Как дела?

Поджав губы, она на четвертой скорости мечется взглядом по моему лицу. Между светло-рыжих бровей прорезается складка. Крылья маленького носа вздрагивают.

Судя по всему, мое прозрение слишком очевидно.

Опустив лицо, роняет на пол сумку и достает из рукава куртки шапку, говоря:

– Жить буду.

– Серьезные повреждения есть?

Повернувшись ко мне боком, суетливо натягивает на плечи куртку.

– Нет, – поднимает с пола сумку. – В рубашке родилась.

Это точно.

Тонкие каблуки ее сапог стучат по кафельному полу, когда идет по коридору, не оглядываясь.

Левая нога у нее еле заметно прихрамывает.

Почесав бровь, медленно пускаюсь следом.

Подойдя к окну, сваливает на него свои вещи и объявляет, стоя ко мне спиной:

– Я дальше сама. Спасибо. За все.

– Не за что, – засунув руки в карманы беговых шорт, останавливаюсь позади.

Думаю, все правовые вопросы касательно собачника возьмет на себя Чернышов, и, если будет нужно, с ней свяжутся.

– Я могу отвезти тебя домой, без проблем, – откашливаюсь.

– Эм… спасибо, не нужно.

– Уверена? – спрашиваю, испытывая дискомфорт от того, что оставлю ее здесь одну.

Ну, или от того, что мы вряд ли увидимся снова.

– Да.

Осмотрев коридор, все же решаю уточнить:

– Кто тебя заберет? Родители?

Подняв руку, она чертит пальцем на стекле кружок, тихо говоря:

– Угу.

Звучит неправдоподобно.

Черт.

Это не мое дело. Ее кто-то заберет, не сомневаюсь.

Топай отсюда, Романов.

– Тогда счастливо.

– И вам.

Сдав назад, выхожу из травмпункта, не оглядываясь.

Снег завалил крыльцо и дорожки. Постояв минуту, сбегаю по ступенькам и направляюсь к машине по старой аллее, а когда оборачиваюсь, в окне уже никого нет.

Глава 6

Люба

– Ты наказана. Капец тебе. Шапку сними, а то я вижу, ты меня хреново слышишь!

– Нормально… – прислонившись лбом к стеклу, шепчу я.

– Нормально, твою мать?! Одиннадцать ночи, я тебя забираю из травматологии. Какого фига ты вообще в этом парке одна шарахалась?! Блин… – недобро смеется мой старший брат. – Из дома не выйдешь. После, твою мать, десяти! Теперь никогда. Усекла?!

Молчу, поджимая губу.

– Усекла, спрашиваю?!

– Да… – всхлипываю, обнимая себя руками.

Когда он орет, лучше не спорить. С ним вообще спорить бесполезно. Это профессиональное. Он оперуполномоченный, и полномочий у него выше крыши.

Я знаю, что накосячила.

По щеке стекает слеза.

– Нет, ни фига ты не усекла, – опять психует Глеб, зажимая пищалку на руле. – Твою мать, знак не видишь, что ли?! – орет впереди стоящей машине.

Стираю слезу ладонью, провожая взглядом главную елку города.

Вломившись во двор моего дома, он тормозит прямо поперек парковки.

Терпеливо жду, потому что знаю: это не конец.

Слышу его злой сип, и мои всхлипы добавляют угля.

– Ты наказана, – рычит угрожающе.

Тоскливо гляжу на свой подъезд.

– Я щас вообще не шучу, Люба.

Всхлипнув, смотрю на него.

На подстриженной почти под ноль голове черная шапка, лицо небритое, как у какого-то зэка. Краше только придумать можно. Только людей им и пугать. Он этим и занимается, причем официально.

Сжав ладонями руль своей служебной «Нивы», продолжает:

– После учебы сразу домой. Приеду – проверю. Поняла?

Молчу, прикусывая язык.

– Не слышу?!

– Поняла!

– На выход, – гаркает хрипло.

Откинув на сиденье голову, Глеб закрывает глаза.

Кусаю губу и говорю:

– Собаки на людей не нападают по расписанию.

– А мне по фигу, – втягивает в себя воздух. – Мне тебя, может, продуть еще надо?

– Только попробуй! – взвиваюсь, толкая руками дверь. – Обезьянник свой продувай!

– Ты меня услышала.

– Мне не десять лет, – говорю ему членораздельно, обернувшись через плечо. – И даже не одиннадцать.

Эти слова сжимают сердце.

Когда мне исполнилось десять, ему стукнуло столько же, сколько мне сейчас, и он был далеко. Служил на своей Камчатке, там, где в туалет ходят по веревочке, а письма… идут месяцами…

Я думала, он вернется. Ко мне. К нам с бабулей. А он… Вернулся, когда мне было пятнадцать. И принялся командовать, будто я без него до этого в жизни разобраться не могла. Я о ней все знаю. Сначала родился, потом пригодился. А в промежутках хотелось бы быть самой собой!

Повернув голову, выгибает бровь:

– А сколько тебе? Напомни, е-мое?

Этот сарказм давно не бесит.

Судя по всему, для него я навсегда останусь ребенком. Даже когда морщины на его упрямом лбу станут глубже и борода поседеет. Я останусь ребенком, потому что у нас есть только мы, и больше никого на всем этом чертовом свете.

Плюс ко всему, для него я ребенок, потому что у него нет собственных. Вот в чем все дело.

Он достоин! Достоин своих детей. И семьи. Но с таким дураком кто будет связываться?! И кобелем. Думает, я не знаю? Он пол-универа моего пере… имел!

– Посчитай, – советую ему. – Вроде ты умный. Был. Вчера.

– Сгинь, – рычит. – Пока в обезьянник не затолкал.

– Спасибо, – бросаю в сердцах. – За сочувствие. Чтоб тебе так дети твои сочувствовали…

– И тебе спасибо, – выговаривает он. – За то, что у меня на пузе еще один седой волос!

На пузе! На «пузе» у него бельё стирать можно!

Ступив на подножку, выпрыгиваю из машины.

Мышцу на ноге сводит от боли, но не настолько, чтобы об этом плакать.

«В рубашке родилась», – мне так с пяти лет талдычат.

С того дня, когда выжила. Мы выжили. Я и Глеб.

Хлопнув дверью, иду к своему подъезду.

– Люба, – слышу за спиной.

Остановившись, закатываю глаза.

– Приеду. Проверю. Спать топай.

Сделав глубокий вдох, советую:

– Валидол захвати.

Дернув подъездную дверь, захожу внутрь и без сил тащусь к лифту.

На подкорке… яркие зеленые глаза мужчины, о котором… уже полгода мечтаю перед сном. И вовремя. И который… для меня слишком взрослый, чтобы я вообще хоть как-то могла его потянуть. Я даже не знаю, о чем с ним можно говорить. Дольше семи секунд.

Войдя в квартиру, плюхаюсь на пол.

Я и о себе-то ни черта не знаю. Кто я? Где я? Зачем?

– Чтобы было, – мертвым голосом цитирую своего придурошного брата.

Глава 7

Люба

– Ты куда в субботу делась-то? Касьянов рвал и метал.

– Голова заболела, – вру, увеличивая резкость на своем микроскопе.

Моя субботняя попытка расстаться с девственностью была очень неудачной. Сдаваться я не планирую, но… это будет не Касьянов. И… это будет не в квартире, где за стеной толпа народу бочками пьет пиво и гогочет так, что с потолка сыплется штукатурка.

Вспоминать все это не хочется.

Его руки у меня на груди и под юбкой. Его поцелуи.

Пипетка валится из рук, когда вспоминаю его тяжелое тело на своем.

Он сказал, что я… деревянная. И безынициативная.

Придурок.

Мы месяц встречались, как я могла этого не заметить?

Это все моя дурацкая потребность в ком-то. Я настоящая дремучая дура, но больше всего в жизни мечтаю влюбиться, и желательно взаимно. Эта придурь особенно прогрессирует с тех пор, как бабуля умерла, и теперь мы с Глебом круглые сироты. И хотя он сует нос в мою жизнь постоянно, это не изменит того, что однажды он… женится, детей заведет.

И тогда я останусь одна.

Я останусь одна до старости, потому что все мои парни сбегают от меня через месяц без объяснения причин. Их было трое. Четверо, если учитывать Касьянова, но от него я сбежала сама, так что не считается.

– Пф-ф-ф… – выдыхаю обреченно.

В моих пробирках такой бардак, что хочется биться головой о стену.

– Дай глянуть, – склоняется над микроскопом Лена, одногруппница. – Н-да, подруга, – тянет она, отстраняясь. – У меня дела получше будут.

Срываю с ладоней лабораторные перчатки и бросаю их в корзину.

На этой неделе мне как будто вскрыли мозг, иначе я не могу объяснить его стойкое нежелание работать. В нем слишком тесно, потому что там уже два дня… все мысли только о том, что я, кажется, влюбилась, как и планировала, но только это… вообще не взаимно.

Человек, в которого я влюбилась, старше меня на восемь лет, он мой преподаватель, и он не помнит ни меня саму, ни моего имени, ни даже того, что уже две недели является моим дипломным руководителем! Нужно отдать должное тому, что мы с ним по этому поводу еще не встречались, но это ведь немудрено, его же целый месяц где-то носило.

Наверное, занимался своей женой – ослепительной блондинкой, которая болталась у него на шее на фоне мальдивского песка и шести кубиков его пресса, белозубой улыбки и его развеселых зеленых глаз. Судя по тому фото, медовый месяц удался.

Здесь мой мозг отрывается по полной. Лепит картинки, одна другой краше.

Вздохнув, грустно улыбаюсь.

Разумеется, я не рассчитывала на то, что он женится на мне, но надеялась, что с фантазией у него будет получше.

И, судя по всему, я не в его вкусе, зато он… Господи. Он в моем. У меня даже от голоса его мурашки. Он ужасно умный, и он защитил диссертацию, хотя ему даже тридцати еще нет. И то, как он посмотрел на меня там, в травматологии… это было так очевидно, хотя Романову Александру Андреевичу даже говорить ничего не пришлось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.