Пепельное царство

Праведник Ормальд обратил свой взгляд на притихших прихожан.

– Сеймур совершил поступок, порицаемый Вечным Владыкой Кравеном. Как известно, Истинная Вера гласит, что настоящая добродетель каждого жителя Страны Благоденствия заключается в скромности и смирении, а всякое творчество тому вредит. – Ормальд с презрительным видом указал на картину. – Рисование, пение, сочинительство, лицедейство или танцы – все это ненужные занятия, которые отвлекают нас от благочестивых дел. Творчество не несет в себе ничего, кроме сумятицы, а потому должно быть навсегда нами отвергнуто. Так велит Вечный Владыка Кравен, и во имя Истинной Верой, дарованной нам свыше, мы должны исполнять его волю.

Праведник Ормальд кивнул послушнику, и тот по команде протянул Сеймуру жестяную банку и кисточку.

– Ты знаешь, что делать, Сеймур, – властным тоном проговорил Ормальд. – На первый раз я тебя прощаю. Но если ты вновь совершишь подобный проступок, то за твое наказание возьмутся Стражники Порядка. Думаю, тебе хорошо известно, что это означает.

Сеймур охотно закивал, давая понять, что полностью осознал свою вину. Бетель показалось, что у всех жителей деревни, собравшихся в Церкви, перехватило дыхание в тот момент, когда он взял банку и обмакнул в нее кисточку.

Сеймур больше не сдерживал слез, когда штрих за штрихом наносил черную краску на картину, закрашивая вначале небо, а затем и прекрасные цветы на зеленом лугу. Вскоре все полотно было покрыто черной краской, и Бетель в очередной раз с ужасом осознала, что не только Сеймур рисковал, когда втайне от всех рисовал картину…

Когда послушник убрал из прохода стул с закрашенным полотном, а Сеймур с опустошенным видом вернулся на свое место, Праведник Ормальд торжественным голосом начал свою ежедневную проповедь:

– Сегодня ночью во время сна мне явилось новое откровение Вечного Владыки Кравена, и я готов поделиться с вами этим удивительным знанием!

Он развел руками, словно ожидая приветственных оваций, но вместо них собравшиеся в Церкви люди лишь прилежно кивнули головами – таков был порядок, заведенный много лет назад. Жителям Страны Благоденствия не позволялось проявлять слишком бурных эмоций (к ним, без всякий сомнений, относились аплодисменты), поэтому скромных кивков головой было достаточно для того, чтобы выразить почтение и послушание.

Мама Бетель, как и все остальные, опустила голову в коротком поклоне, а затем неодобрительно взглянула на дочь, когда заметила, что Бетель замешкалась с тем, чтобы вовремя кивнуть головой, приветствуя слова Праведника Ормальда. Бетель виновато улыбнулась маме: она всякий раз забывала, что во время речи Ормальда полагалось периодически кивать головой в драматических паузах, которые делал Праведник.

Тем временем он продолжал свою проповедь:

– Сегодня ночью Вечный Владыка Кравен сообщил мне, что благодаря его безграничной мудрости и невероятной силе Страна Благоденствия находится под надежной защитой от вторжения опасных чудовищ из внешнего мира, а мы все – благочестивые и праведные граждане Страны – продолжаем жить в мире и процветании.

Бетель вопросительно взглянула на маму, ожидая увидеть на ее лице если не полное изумление от слов Праведника Ормальда, то хотя бы легкое удивление: дело в том, что точно такую же речь Ормальд с регулярным постоянством произносил каждую неделю, всякий раз выдавая свои слова за очередное «новое откровение» Вечного Владыки Кравена. Но по какой-то непонятной причине мама, как и другие жители деревни, не обращали на это внимания и слушали речь Ормальда с таким видом, будто она действительно была дня них поразительным откровением.

Однажды Бетель спросила у мамы, почему та не помнит, что на прошлой неделе Праведник Ормальд уже произносил такую же проповедь? Мама очень удивилась, услышав вопрос Бетель, и начала искренне уверять дочь, что проповеди Ормальда никогда не повторяются, и каждый день он сообщает жителям деревни новую волю Вечного Владыки Кравена.

Такой же точки зрения придерживались другие жители деревни, когда Бетель как бы невзначай интересовалась у них на эту тему.

Даже немногочисленные дети и подростки, которые, казалось, слушали Праведника Ормальда вполуха, тоже уверяли Бетель, что его проповеди всякий раз несут в себе новую информацию.

В конце концов Бетель просто надоело утверждать обратное. Она покорно ходила на проповеди вместе с мамой, молча удивляясь тому, как ловко Ормальду удается выдавать одни и те же слова за некое «новое откровение».

Вот и сейчас Праведник Ормальд продолжал говорить то, что Бетель уже слышала множество раз:

– Для того, чтобы наша жизнь оставалась стабильной и благополучной, Истинная Вера велит нам соблюдать простые правила. Каждый праведный житель Страны Благоденствия, если он не хочет превратиться в оцепеневшего или стать жертвой чудовищ из внешнего мира, должен смиренно выполнять свои рабочие обязанности, а также ежедневно посещать Церковь и слушать проповеди. – Праведник Ормальд на мгновение замолчал и, дождавшись одобрительных кивков, снова заговорил: – Именно это вы и делаете, дорогие праведные! Вы послушно работаете во благо процветания Страны Благоденствия, и посещаете мои проповеди, во время которых я сообщаю вам волю, мысли и наставления Вечного Владыки Кравена. Мы остаемся под его защитой, поэтому у нас все хорошо, стабильно и надежно. Главное, что мы должно помнить: покорность, праведность и скромность – вот основные столпы, на которых держится наша любимая родина, наша Страна Благоденствия. Но для того, чтобы так продолжалось всегда, и наши дети, и дети их детей, оставались под надежной защитой Вечного Владыки Кравена, мы должны быть едины! Мы все должны быть похожи друг на друга, как прутья в пучке хвороста – только так никто не сможет нас сломить! Один Кравен, одна Вера, одна Страна!

Праведник Ормальд воздел правую руку к потолку, а левой рукой обвел всех сидящих в зале, повторяя тем самые позу и жест статуи Кравена, установленной посреди площади перед Церковью. Прихожане вновь склонили голову в покорном согласии с Ормальдом. На этот раз Бетель, поймав предупреждающий взгляд мамы, успела вовремя кивнуть, хотя по непонятной для нее причине испытывала странное гнетущее чувство от слов Праведника Ормальда.

– Что ж, праведные мои, а теперь самое время погрузиться в благостную дрему, – провозгласил Ормальд.

Он сошел с кафедры и, подобрав полы рясы, устроился в широком кресле с бархатной обивкой, которое стояло рядом с алтарем, украшенном иконами с изображением Вечного Владыки Кравена. Как и в случае со статуями, на иконах его рисовали в образе высокого человека в длинной мантии с капюшоном, скрывавшим лицо.

Праведник Ормальд закрыл глаза и, положив ладони на колени, откинулся на спинку кресла. Бетель наблюдала за тем, как прихожане, в том числе и ее мама, один за другим повторили действия Ормальда: они тоже смежили веки, положили руки на колени и устроились поудобнее на жестких скамьях.

Наступало то, чего в последние месяцы больше всего боялась Бетель: время дремы.

Глава 4

Дремой во время проповедей в Церкви называлось особое состояние, похожее на глубокое забытье. И хотя Бетель точно не знала, что такое забытье, но именно таким словом учитель в школе, мама и другие взрослые, жившие в деревне, описывали состояние, в которое они ежедневно погружались на проповедях в Церкви под руководством Праведника Ормальда.

Медленным, тягучим голосом, напоминавшим стекавший с ложки мед, Ормальд с закрытыми глазами говорил слова, которые послушно повторяли за ним прихожане, в том числе мама Бетель:

– Тьма излучает свет. Ложь обнажает истину. Покорность дарует свободу.

Взглянув украдкой на маму, которая сидела с закрытыми глазами и повторяла вместе со всеми эти странные фразы, Бетель тоже смежила веки и начала тихо шептать слова, которые произносил Праведник Ормальд:

– Серый цвет – яркий цвет. Черный цвет – белый цвет. Изоляция открывает границы.

Повторяя эти слова, Бетель не успела заметить, как веки ее стали тяжелыми, голоса Праведника Ормальда, мамы и других жителей деревни слились в единый гул, а перед внутренним взором возникла мутная пелена. Казалось, все вокруг заволокло густым серым туманом, напоминавшим вату.

Но вдруг пелена расступилась. Бетель, распахнув глаза, очутилась в странном, пугающем месте: вокруг нее выросли голые, будто обожженные пожаром деревья, низкое небо заволокли темные тучи, из которых, словно снег, большими темно-серыми хлопьями медленно падал пепел. Опустив взгляд, Бетель увидела, что пепел толстым слоем укрывает всю землю.

Бетель не знала, что это за странное место, и как она здесь оказалась. Но такое уже случалось не раз: последние месяцы во время некоторых проповедей Праведника Ормальда Бетель словно проваливалась из обычной дремы в другое состояние – незнакомое, пугающее, опасное…

Присмотревшись, Бетель заметила, как в толстом слое пепла возе ее ног что-то зашевелилось, как будто там ползал клубок змей, готовых напасть в следующее мгновение.

Испугавшись, Бетель открыла глаза и, пытаясь унять бешеное сердцебиение, огляделась по сторонам: она по-прежнему находилась в Церкви, а вокруг нее на скамьях сидели жители деревни, в том числе ее мама, которые с закрытыми глазами на каменных лицах послушно продолжали повторять за Праведником Ормальдом:

– Сон показывает явь. Безразличие обеспечивает участие. Апатия рождает эмоции.

Снова и снова прихожане вместе с мамой Бетель бубнили безумные, нелогичные фразы, отчего Бетель начало казаться, что все вокруг нее сошли с ума, либо же это она лишилась рассудка. Она несколько раз спрашивала у мамы, видела ли она в состоянии дремы странный пугающий мир, который словно целиком состоял из пепла, но мама со свойственным ей спокойствием отвечала, что ничего подобного она никогда не отмечала, а Бетель, в свою очередь, не стоит заострять на этом внимание: мало ли что может показаться, когда человек под мягкий бархатистый голос Праведника Ормальда соскальзывает в состояние благостной дремы, которая дарует целительную безмятежность и…

– Безразличие, – сказала Бетель, когда вместе с мамой вышла из Церкви после окончания проповеди. – Вот, что вызывает эта ваша дрема!

– Тише, Бетель! – Мама испуганно огляделась, чтобы убедиться в том, что выходившие из Церкви прихожане не услышали слова ее дочери. – Такие вещи нельзя говорить, тем более после проповеди Праведника Ормальда.

– Я все равно не понимаю: почему взрослые верят в его слова? – не унималась Бетель, отвязывая заскучавшего Арчи от стойла. – Разве тебе не приходило в голову, что в своих проповедях Ормальд несет какую-то околесицу? Ну сама подумай: как черный цвет может быть белым цветом?

Мама с недовольным видом посмотрела на Бетель, с трудом забираясь в повозку следом за дочерью.

– Ты еще слишком мала, чтобы это понимать, – отрезала мама. – Состояние дремы как раз и нужно для того, чтобы осознать мудрость Вечного Владыки Кравена, которую нам озвучивает Праведник Ормальд в ежедневных проповедях.

– Хорошо, даже если так, то что такого особенного ты видишь в дреме? – Бетель легонько натянула вожжи, давая Арчи команду, что пора трогаться в путь.

Мама Бетель несколько мгновений размышляла над вопросом дочери, а затем с растерянным видом ответила:

– Ничего. Я ничего не вижу в дреме. – Она снова замолчала, но, подумав о чем-то, добавила уже более уверенным голосом: – Но нам и не нужно ничего видеть. В этом заключается прелесть дремы: нет необходимости ничего знать. Не нужно о чем-то беспокоиться.

– Да-да, я все это знаю и помню, – с раздражением сказала Бетель, направляя повозку к дому. – Я уже наизусть выучила слова Праведника Ормальда: «В дреме нет места сомнениям, страданиям и мыслям».

– Верно. – Мама смерила дочь усталым взглядом, который показался Бетель лишенным всякой живости. – Нам пора прекратить такие разговоры, Бетельгейзе. Ты уже взрослая и должна понимать, что мудрость Вечного Владыки Кравена настолько безгранична, что нам, простым людям, не в силах ее понять. Нужно просто смириться и послушно выполнять свою работу, как велит нам Истинная Вера.

Бетель не стала возражать: продолжение разговора казалось бессмысленным. Она вздохнула и вдруг с щемящим чувством в груди осознала неприятную мысль, которая раньше не приходила ей на ум: а что, если когда-нибудь она будет рассуждать точно так же, как ее мама?

Глава 5

Вечером Бетель и ее мама вернулись в свой дом. Приземистый и покосившийся со временем, с прохудившейся черепичной крышей, он притулился на самом краю деревни: задняя дверь дома выходила на небольшой луг, граничивший с густыми лесными зарослями.

Мама шаркающей походкой отправилась на кухню, чтобы приготовить ужин, а Бетель тем временем отвела Арчи на луг позади дома, служивший пастбищем для верного коня. Пока Арчи задумчиво щипал траву, Бетель полюбовалась закатным солнцем, медленно опускавшимся за кроны деревьев, а затем отправилась в дом, чтобы накормить еще одного питомца.

На окне в комнате Бетель стояла просторная клетка, в которой жил старый голубь по кличке Воркун. Бетель насыпала в кормушку немного зерна и принялась наблюдать, как сизый голубь, довольно воркуя, набросился на еду.

– Проголодался, Воркун? – Бетель улыбнулась питомцу, которой жил вместе с ней столько, сколько она себя помнила: мама рассказывала, что этого голубя подарил ей отец Бетель незадолго до того, как погиб.

Бетель вздохнула, расстроенная внезапно возникшими мыслями об отце. Если бы он был рядом, то наверняка смог бы помочь Бетель понять и разобраться в том, что происходит с мамой: с каждым днем ее состояние и самочувствие явно ухудшались.

Бетель с тоской оглядела унылую обстановку своей маленькой комнаты: железная кровать с прохудившимся матрасом, стул, стол и сколоченный из досок шкаф – вот и все, что там находилось. А потом она вдруг почувствовала запах горелого мяса, просочившийся в комнату.

На кухне, куда бросилась Бетель, возле плиты стояла мама. Когда Бетель подошла к ней ближе, она увидела, что мама с отрешенным, будто бы загипнотизированным видом, держит рукой раскаленную рукоятку сковородки, на которой дымилось сгоревшее мясо, источая удушливый запах гари.

– Мама, что ты делаешь?! – испуганно воскликнула Бетель. – Очнись!

Она быстро надела кухонную рукавицу и, выхватив из руки мамы сковородку, поставила ее на стол. Резкие действия Бетель вернули маму из забытья: удивленно моргая, она смотрела на дочь и, казалось, совершенно не обращала внимания на обожженную руку.

Бетель достала из шкафа баночку с мазью и бинты. Усадив за стол маму, все еще находившуюся в заторможенном состоянии, Бетель принялась обрабатывать ожог на ее ладони.

– Неужели ты не видела, что мясо сгорело? – Бетель в отчаянии хотелось плакать от осознания того, что с ее мамой происходит что-то непонятное и страшное, но она старалась сдержать слезы и панические нотки в голосе. – Неужели не почувствовала запах гари?!

Мама не отвечала, с отрешенным видом наблюдая за тем, как дочь наносит мазь на ожог, а затем бинтует ее руку. Бетель заметила, каким странным был взгляд мамы: казалось, она смотрит перед собой, но ничего не видит – настолько стеклянными выглядели ее глаза.

– Бетельгейзе, по правде говоря, в последнее время мое зрение почему-то ухудшилось, – с виноватой улыбкой призналась мама. Немного помолчав, она тихо добавила: – И не только зрение.

– Ты не чувствуешь запахи, – догадалась Бетель, а затем, положив ладонь на здоровую руку матери, взглянула на ее лицо, ожидая увидеть хоть какую-то реакцию на прикосновение, но не увидела ничего: мамино лицо оставалось все таким же непроницаемым, а ее взгляд, казалось, устремился внутрь черепной коробки. – Ты не чувствуешь моего прикосновения.

Мама вновь виновато улыбнулась и, взглянув на дочь невидящим взглядом, опустила голову, давая понять, что все предположения Бетель оказались верны.

– Зрение, обоняние, осязание постепенно начали угасать. Правда, иногда они возвращались вновь, но уже не настолько сильные, как раньше. Похоже, сегодня после проповеди в Церкви они совсем ухудшились, – сказала мама, и Бетель увидела, как задрожал ее подбородок. – Бетельгейзе, я практически ничего не вижу и совсем не чувствую ни запахов, ни прикосновений.

Будто подтверждая свои слова, мама втянула носом воздух, все еще наполненный отвратительным запахом гари, и развела руками, покачав головой. Затем она надавила здоровой рукой на перебинтованную ладонь с ожогом, но ее лицо даже не искривилось от боли.

– Остался только слух, но и он постепенно угасает. Боюсь, что уже через пару дней я не смогу тебя слышать, Бетель.

Внутри у Бетель все похолодело, когда она окончательно поняла, что означали слова ее мамы: она превращалась в оцепеневшую. Загадочный недуг обычно начинался с потери зрения, обоняния, осязания и слуха, а уже затем следовал полный паралич: оцепеневший человек обездвижено лежал в постели, не в силах даже пошевелить губами…

Бетель отвела маму, которая еле держалась на ногах, в скромно обставленную спальню и помогла ей улечься на скрипучую кровать с таким же старым матрасом, как и в комнате Бетель.

– Тебе нужно немного отдохнуть, – сдерживая слезы, сказала Бетель, с отчаянием наблюдая за тем, как мама смотрит куда-то в сторону, не видя свою дочь.

– Не переживай, Бетельгейзе. Я посплю, и мне станет лучше.

Слова мама прозвучали как беспомощная попытка успокоить дочь. Бетель наклонилась к маме и обняла ее, чувствуя, как слезы катятся из глаз по щекам и падают на одеяло, которым укрылась мама.

Когда Бетель выпрямилась, она увидела, что мама уже спит: глаза ее были закрыты, а дыхание стало едва слышным, поверхностным. Вдруг сквозь сон мама неразборчиво пробормотала:

– Тьма излучает свет. Ложь открывает истину. Покорность дарует свободу…

Она продолжала произносить безумные фразы, которые все жители деревни неоднократно повторяли во время дремы, окутывавшей их разум на проповедях Праведника Ормальда. Бетель и раньше замечала, как мама, засыпая в кровати дома, бормотала заученные на проповедях слова: это означало, что ее сознание оказывалось в состоянии дремы.

Бетель глубоко вздохнула, подавив горестный всхлип: глубоко в груди ее терзало невероятное по силе чувство тревоги, страха и ощущения перемен, противиться которым она не могла.

Бетель вернулась в свою комнату. Она уселась на кровать, взглянув на клетку, стоявшую на подоконнике у распахнутого окна: Воркун внимательно наблюдал за своей хозяйкой черными глазами-бусинками. За окном уже стемнело: небо над деревьями окрасилось в темно-синий цвет, и на этом бескрайнем полотне зажглись первые звезды. Летний воздух, наполненный ароматом луговых трав, стал чуть прохладнее, принеся с собой долгожданную прохладу.

Бетель легла на кровать, положив руки под голову. Она размышляла о беде, которая случилась с ее мамой, и с горечью осознавала, что ничем не могла ей помочь: насколько Бетель знала, в этом мире не существовало лекарства, способного вылечить оцепеневших.

Бетель вновь подумала, что если бы сейчас вместе с ними был папа, то, наверное, он бы смог что-нибудь придумать и помочь маме. Но увы: отец умер много лет назад, так и не застав рождение дочери…

Бетель решила отвлечься от дурных мыслей. У нее было тайное увлечение, которое, как она в очередной раз поняла на сегодняшней проповеди в Церкви, строжайшим образом запрещалось среди населения Страны Благоденствия.

Бетель хранила секрет, способный уничтожить ее жизнь.

Глава 6

Больше всего на свете Бетель любила петь.

И не просто петь, а сочинять свои собственные песни – о неведомых мирах и странах, и о тех чувствах, которые она испытывала. Вдохновением для Бетель служили сны – яркие, радужные, насыщенные невероятными событиями и фантастическими деталями.

Она много раз спрашивала у мамы и у других взрослых, видят ли они яркие сны, но те с неизменным равнодушным выражением на усталых лицах всегда отвечали, что ярких снов не видели с детства. Они уверяли Бетель, что рано или поздно яркие сновидения прекратятся и у нее, и вместо них она будет погружаться в состояние благостной дремы.

«Этого достаточно», – уверяли взрослые. Они искренне считали, что дрема, в которую они проваливались на проповедях в Церкви или ночью в своих старых домах, была ниспослана Вечным Владыкой Кравеном, который таким образом поддерживал в них Истинную Веру и обеспечивал их безопасность.

«Зачем о чем-то волноваться и переживать, когда дрема дарует спокойствие ума и души? – говорили взрослые. – Когда ты повзрослеешь, Бетельгейзе, ты тоже это поймешь».

Но Бетель отказывалась это понимать!

С раннего детства каждую ночь она видела яркие, насыщенные сновидения, в которых она не прозябала в тоскливой реальности ее родной деревни и близлежащих окрестностей, а путешествовала по необычным городам и странам.

Бетель особенно любила одно сновидение, которое повторялось много раз: она оказывалась в большом, невероятной красоты городе, расположенном на берегу моря с изумрудной водой, сверкающей под лучами яркого солнца. Город окружали высокие горы, а сам он представлял собой витиеватую сеть узких улочек, застроенных уютными домами с красными черепичными крышами, летать над которыми было настоящим удовольствием.

Да, Бетель умела летать в ярких снах: она делала шаг, потом еще, и вот ее ноги поднимались над землей, а сама она уже по собственной воле парила над крышами домов, над улицами и площадями, над безграничным морем.

Бетель так часто путешествовала по разным городам и странам во снах, что в какой-то момент решила записывать в тетрадку о том, что видела и чувствовала.

Она свесилась с кровати и вытащила из-под нее деревянную шкатулку, в которой хранила тетрадь и карандаши. Устроившись поудобнее в кровати, Бетель зажгла свечу и раскрыла потрепанную тетрадку. Она перелистывала пожелтевшие страницы, перечитывая сюжеты снов, которые записывала с того момента, как научилась писать.

Вот она оказалась на острове, затерянном посреди океана, в котором плавали огромные дивные рыбы, а в этом сне она летала среди облаков над радугой, раскинувшейся над величественными горами.

Бетель перевернула страницу и обнаружила текст песни, которую придумала пару месяцев назад. Она понятия не имела, как нужно правильно писать песни, и есть ли вообще какие-то особые правила. Бетель просто записывала слова, которые приходили ей на ум, а затем тихонько напевала их на мотив, звучавший у нее в голове. Часто она слышала мелодии будущих песен во снах, и тогда ей приходилось их запоминать, поскольку она не умела записывать ноты.

Бетель даже не знала, насколько хороши ее песни, и вообще – хорошо ли она поет? Ей некому было продемонстрировать свое умение. Однажды, года три назад, мама услышала, как Бетель пела песню собственного сочинения во время уборки по дому. Обычно спокойная и безэмоциональная, мама вдруг рассердилась, отругала Бетель и строго-настрого запретила ей петь.

Она объяснила свой гнев особой волей Вечного Владыки Кравена, который запрещал любое избыточное проявление эмоций, в том числе занятия творчеством.

С тех пор Бетель приходилось петь очень тихо, буквально напевая себе под нос. Делала она это не часто – лишь в те минуты, когда была уверена, что поблизости нет никого, кто мог бы ее услышать.

Вот и сейчас, засыпая, она сдавленным голосом напевала песню, сочиненную несколько месяцев назад.

Она пела о стаях фантастически красивых птиц, которых видела во сне, стоя на берегу изумрудного моря, раскинувшегося до самого горизонта. Она пела о свежем бризе, ласкавшем ее кожу. Она пела о том, как свободно ей дышалось в загадочных краях, расположенных где-то далеко от Страны Благоденствия…

Последние слова Бетель пропела с уже закрытыми глазами и тихим, едва слышным даже для нее голосом. Она медленно и неотвратимо засыпала, но ее сознание еще обдумывало последнюю мысль: интересно, какой сон приснится этой ночью?

Погружаясь в царство грез, Бетель вновь увидела свое любимое место: невероятной красоты город, раскинувшийся на побережье между морем и горами. Но яркая картина недолго продержалась в сознании Бетель: внезапно волшебный город заволокло густым серым туманом – настолько плотным, что он скорее напоминал вату.

Когда туман медленно рассеялся, Бетель оказалась в том самом месте, которое уже видела сегодня в Церкви во время дремы, вызванной проповедью Праведника Ормальда.

Вокруг Бетель высились уродливые деревья, которые словно в болезненных спазмах тянули голые, почерневшие ветви к свинцовому небу, откуда падали хлопья темно-серого пепла.

Земля под ногами вновь зашевелилась, будто под толстым слоем пепла ползали огромные змеи, и Бетель с испуганным криком проснулась, подскочив в постели.