Сказки дочки Бабы-Яги

Жанна Коробкина

Сказки дочки Бабы-Яги

Жила-была я

Жила-была я, и звали меня Жучка-Юла, дочка Бабы-Яги.

И муж у меня был, Иван-Циркевич, да пара ягнят, совместно прижитых. Домовые, как и положено, в доме водились, мохнатые да разнохарактерные.

Должность-то у меня, сами понимаете, жуть какая ответственная. С малолетства привыкать пришлось в обществе крутиться, да вертеться.

То Лихо одноглазое с Лешим-батюшкой в гости к матушке-Яге пожалуют, то Кощеюшка с Горынычем нагрянут, то Кикимора заглянет ночку с Бабой-Ягой с глазу на глаз скоротать. Вот и пришлось сызмальства привыкать.

А дочки-то у Бабы-Яги завсегда распрекрасные да распремудрые урождались. Да и как тут распремудрой не стать, когда Лихо через день в дом заглядывает.

Что говоришь-то? Сказки такой не припомнишь, чтобы про Бабу-Ягу да про дочку её, Жучку-Юлу.

Как же её припомнить, когда не рассказывал никто? То-то и оно, что никак.

Вот и решила я о своих приключениях порассказать. Кто послушал, как водится в сказке порядочной, молодец, ну, а кто услышал, тому пряничек волшебный.

На крыльце

Жучка-Юла, дочка Бабы-Яги, сидела на крыльце своей избушки. Из волшебных глаз её катились крупные, солёные капли, и, оставляя мокрый след на щеках, впитывались в платье. Страхи, прирученные девой сказочной, от такого оборота сами себя поиспугались, за углами да по щелям попрятались и носу не кажут. А уж если даже на самих страхов страх напал, так уж больше никто и вовсе не пытался к Жучке-Юле пробраться ни по делу важному, ни по пустякам каким.

И постепенно замерло все вокруг, притаилось в ожидании.

Давно привыкли домочадцы, что Жучка-Юла может и гаркнуть не по-девичьи, и юлой закрутиться-завертеться, и заколдовать, бывало, а то даже и порыдать, но вот чтобы так…

А Жучка-Юла не видела ничего и не слышала: ни шум-гама, ни тишины многозначительной. И думала она о том, что вроде бы все у неё складывается, да при этом не склеивается. То ли туча грозная от неё солнце закрывает, то ли камень неподъёмный на душе разлёгся, то ли кандалами все тело опутано. И то ли света ей мало, то ли дышать тяжело, то ли идти некуда.

Вот уже и знания премудрые не помогают, и предметы волшебные не подсказывают, как такой недуг извести, где силы взять, да откуда свет в свою жизнь принести.

Закрыла Ягина дочка глаза и не знает уже, есть ли разница, открытыми их держать иль нет. Прислушалась тогда Жучка-Юла к тишине вокруг, и показалось ей, будто шепнул кто-то: «Сила внутри».

«Внутри чего, интересно, – подумалось ей. – Вот бы ещё проводил кто».

Она открыла глаза и посмотрела вниз. Длинная лестница, начинаясь прямо перед ней, уводила глубоко вниз, в кромешную тьму.

«Интересно, и откуда это всё тут образовалось?» – вяло подумалось ей.

– Я провожу, – без предисловий сообщил шёпот.

– Кто ты? – спросила Юла.

– Узнаешь, – был ответ.

«Придётся идти, когда ещё пред тобой такую каверну разворотят», – все так же лениво подумалось ей.

Долго ли, коротко ли, да наступил момент, когда покинутый мир напоминало только светлое пятно над головой. И впору бы испугаться, да вот только страхи-то все наверху остались, по углам да по щелям попрятавшиеся. И Жучка-Юла все шла и шла, спускаясь в глубокий-преглубокий колодец по длинной спиральной лестнице. Спроси её, зачем она идёт и что ищет, что бы она ответила? А и нечего ей ответить было бы. Только странный шёпот напоминал: «Не медли».

Ступени под ногами утонули в темноте, и в какой-то миг вдруг закончились. Жучка-Юла, поддавшись монотонности долгого спуска, пропустила этот момент. Она падала. Это было неспешное падение в темноте и пустоте. Вспомнилась маленькая девочка, засунувшая банку в какой-то шкаф в схожем падении. Но шкафов не было, и банки мимо не пролетали. Она позволила себе ухмыльнуться.

Внезапно падение замедлилось, и Юла довольно плавно приземлилась на что-то твёрдое и холодное. «Камень», – мелькнуло в голове.

Немного придя в себя, если туда вообще можно прийти в таком месте, Жучка попробовала оглядеться: темень, хоть глаз коли, да только глаза жалко.

И вот прямо перед ней зажглись два тусклых факела. Ну, показалось ей так после темени-то такой. Присмотрелась – ан нет, не факелы – глаза, глазищи, чего уж там. Посмотрела ещё раз вокруг: везде глаза. И вот тут-то нет, не страх, ужас смертный сковал все её существо, и казалось, навсегда пригвоздил к этому ледяному камню и к этому месту. Липкой тенью стоял он за спиной, опутывал своей паутиной, отравлял своим ядом.

Уже коченели мышцы и слабел разум, когда несколько голосов прошептали: «Держись».

Шёпот придал силы, позволил скинуть оцепенение и вглядеться в окружающую глазастую тьму. Глаза-то, оказывается, не сами по себе пред ней размещались, а на головах огромных существ, невиданных досель. Дальше и туловище присутствовало, только разглядеть всю картину целиком не было ну ни малейшей возможности.

Чтобы чем-то заняться, решила Жучка-Юла глаза посчитать. Четырнадцать получилось. Причём одна пара глаз была выше и тусклее остальных. Выходило так, что если здесь не все законы земные понарушились, то чудищ должно было семь штук быть.

– Да, здесь нас семеро, – сказал один голос. Он звучал глухо, как будто слова давались ему с трудом.

– Мы – твои узники, – продолжил другой.

– Мы ждали тебя, – проговорил третий.

– Кто вы? – еле слышно спросила Юла. – И где я?

Молчание. Потом шуршание огромных тел и скрежет металла. Глаза приблизились к ней, все шесть пар, что были на одном уровне.

– Ты в тюрьме. В своей собственной. Ты сама создала её, сама заключила нас сюда и сама приковала нас.

– Не понимаю…

– Мы – Хранители твоей сущности.

– Я – Золотой Дракон Любви. Было время, когда ты позволяла мне летать под облаками. Ты парила вместе со мной, и я не знал, что бывают клетки и цепи. А потом… – Дракон умолк ненадолго. – Потом ты стала отказывать в любви то себе, то людям, то окружающему миру, то событиям, то вещам. И каждый отказ – это новое звено на моей цепи.

– Я – Синий Дракон Радости. Было время, когда ты умела радоваться как ребёнок. И я был рядом с тобой, и помогал осветить весь мир. А потом ты перестала видеть причины для радости. Твоя слепота сковала и меня.

– Я – Бирюзовый Дракон Изобилия. Было время, когда ты верила, что можешь получить все, что только захочешь. И я поддерживал твои мечты и устремления. А потом ты научилась сомневаться и перестала слышать меня. И каждое сомнение – это новое звено на моей цепи.

– Я – Фиолетовый Дракон Благодарности. Ты помнишь, как искренне умела благодарить, пока не решила, что благодарить не за что? И все вокруг вдруг стали неблагодарными, помогая тебе заковать меня здесь.

– Я – Огненный Дракон Смеха. Помнишь, как беззаботно ты умела хохотать, как тебе нравилось улыбаться? А потом ты стала прятать свою улыбку и выбирать достойных её. А каждая запертая улыбка – это звено на моей цепи.

– Я – Изумрудный Дракон Намерения. Помнишь, как ты умела добиваться желаемого? А потом решила, что бессильна изменять себя и свою судьбу. И я обессилел вместе с тобой.

Вопросы толпились в голове, будто не знали, куда им теперь деваться: «Драконы? Цепи? Тюрьма, созданная мной? Хранители? Где я? Что я должна найти или понять здесь? Как избавиться от сковавшего меня Ужаса? Почему так темно и холодно?»

От того, что Драконы приблизились к ней, темнота немного отступила. И хотя ужас твёрдой рукой удерживал её по-прежнему, она стала присматриваться к хранителям.

– А что же седьмой дракон? – спросила она.

– Это – Рубиновый Дракон Свободы. И часы его сочтены. Твоя Свобода посажена тобой в клетку. Клетка висит на цепях над ларцом твоей памяти. Твоя Свобода стала твоим же тюремщиком.

Эти слова произнёс голос, что привёл её сюда.

Жучка-Юла почувствовала, как Ужас добирается до самого сердца, и рядом с ним за спиной встаёт серой тенью Паника.

«Есть ли отсюда выход? Что я могу сделать, чтобы найти его?»

– Вспоминай!!! – приказал тот же голос.

– Что? – выдавила она из себя. Собрав силы, Жучка подняла голову и встретилась глазами с одним из Хранителей.

– Вспомни, как нежны объятия матери…

– Вспомни, как тяжелы ее укоры…

– Вспомни, как можно беззаботно хохотать с подругами…

– Вспомни, как больно они могут задеть…

– Вспомни первый букет, первое свидание, первый поцелуй…

– Вспомни первое предательство…

– Вспомни своё первое преступление…

– Вспомни своё раскаяние…

– Вспомни улыбку ребёнка, и поцелуй детских губ на щеках…

– Вспомни глаза обиженных тобой…

– Вспомни глаза обидевших тебя…

– Вспомни, как сказала да, желая сказать нет…

Голоса сливались в один мощный поток, казалось, они заполнили все пространство вокруг. Даже холодный воздух был наполнен этими голосами. Ужас и Паника сжимали объятья. По телу разливалась липкая холодная тяжесть.

И вместе с этим она почувствовала, как что-то растёт в груди и просится наружу. Ещё немного и её разорвёт на части, если она не отпустит это.

Крик!

Он вырвался и теперь стремился смести всё на своём пути. Так кричит затравленное животное, которому уже нечего терять.

Юла упала на четвереньки, сотрясаемая криком, что рвался изнутри и стремился разорвать и эту тьму, и этот холод. Ужас отступил, а драконы стали отдавать ей остатки своих сил, свою боль и свою надежду.

Крик, усиленный поддержкой хранителей, сотрясал самые основы её естества. Казалось, что она кричит так уже целую вечность в темноте и холоде.

Слезы градом катились по щекам, по камню.

Раздался жуткий грохот, и Жучка-Юла провалилась во тьму.

Сколько прошло времени, она не знала. Она лежала на чем-то теплом и чувствовала себя лёгкой и чистой. «Я умерла?»

– Ты сделала то, зачем мы позвали тебя, – почтительно произнёс один из голосов.

– Поднимайся, мы поддержим тебя.

Дочка Бабы-Яги открыла глаза. Мягкий ровный свет разливался по пещере. Она лежала на Золотом драконе. Остальные драконы стояли вокруг места, где раньше лежал камень. Между ледяными обломками пробивался хрупкий цветок.

– Подснежник? Почему подснежник?

– Это самый отважный цветок, он пробивает себе дорогу, когда уходит зима, – ответил Изумрудный Дракон.

– Это Цветок Пробуждения, – сказал Рубиновый Дракон, – Цветок твоей души.

Глаза драконов светились тёплым ровным светом. Такой же ровный свет исходил от подснежника. Этот свет и наполнял пространство пещеры.

– Что произошло?

– Ты нашла мужество спуститься на самое дно своей души и увидеть, что ты сама сделала с собой. Мы помогли тебе, как сумели. Твои слёзы растопили лёд, и наши цепи ослабли. Закончи начатое.

Спустившись с дракона, Жучка-Юла подошла к цветку. На лепестках лежали крупные капли, в которых переливалась радуга. «Ты прекрасен!»

Она повернулась к Рубиновому дракону и проследила направление его взгляда. Он смотрел на драгоценный ларец, над которым болтались остатки пустой клетки.

«Твоя Свобода посажена тобой в клетку. Клетка эта висит на цепях над ларцом твоей памяти».

«Твои слезы растопили лёд, и наши цепи ослабли».

– Что в нём? – спросила Жучка-Юла.

– Твоя боль, – ответил Рубиновый Дракон.

– А Ключ?

– Ключ – это ты.

«Роса на лепестках – это мои слёзы».

– По-настоящему свободен только тот, кто никогда не знал оков, – тихо произнесла она.

– По-настоящему свободен тот, кто признаёт и чужую свободу, – также тихо произнёс Рубиновый Дракон.

Жучка-Юла взяла в ладони одну каплю, поднесла к ларцу и уронила на замочную скважину. Оглянулась на Рубинового Дракона, в его глазах было понимание. Нашла взглядом Изумрудного Дракона, потом Золотого, Огненного, Бирюзового, Синего и Фиолетового.

«Поднимайся, мы поддержим тебя».

Она взялась руками за крышку ларца и потянула вверх.

Полет бабочки, улыбка младенца, след помады на бокале, объятие матери, кролик с культяпкой… Боль утраты, тягость сомнений, связки обид, рагу из кролика с культяпкой…

Все вместе и каждое отдельно воспоминания хлынули сплошным потоком. Все, от чего старалась убежать и забыть, все, что было слишком больно или слишком сладко вспоминать.

Ощущение чистоты померкло, но потом вернулось вместе с осознанием своей цельности. Не было прошлого и будущего, было одно бесконечное настоящее. Не было оценок, было созерцание и свет.

* * *

Жучка-Юла, дочка Бабы-Яги, сидела на крыльце своей избушки.

«Наваждение какое-то».

На поляне перед ней возвышались два дракона: Чёрный и Белый.

«Неужели, все-таки не наваждение?»

– Ты справилась! – прогремел Чёрный Дракон.

– Ты был моим проводником?

– Я – Дракон Познания. Иногда ты позволяла себе слышать меня. Твои хранители свободны, ларец Силы открыт, и хрупкий Цветок пробивает себе дорогу. Береги их, и они отплатят тебе тем же.

– Я – Дракон Творчества, – произнёс Белый Дракон. – Теперь ты готова и ко встрече со мной. Я буду навещать тебя.

– У тебя впереди долгий путь. Я тоже буду навещать тебя, – сказал на прощание Чёрный Дракон.

Два дракона величественно взлетели и унеслись в сторону восходящего солнца.

А над лесом кружились в танце семь Хранителей. И новорождённая Радуга, наслаждаясь своей Свободой, беззаботно Смеялась, и в безграничной Любви рождалось Намерение принять все Изобилие этого мира с Радостью и Благодарностью.

Страшилка

Эта сказка стала приквелом к предыдущей, но, так уж сложилось, что показываю её второй.

Не будем нарушать традицию. Пусть и в этом сборнике «Страшилка» скромно следует за сказкой «На крыльце». Зато теперь станет понятно, откуда взялись страхи, прирученные девой сказочной.

***

Жила-была Жучка-Юла, дочка Бабы-Яги. И муж у нее был, Иван-Циркевич, да пару ягнят совместно прижитых. Домовые, как и положено, в доме водились, мохнатые, да разнохарактерные.

Жучкой-Юлой её кликали, поскольку вертелась она всю жизнь, да крутилась, как юла.

А вертелась-то она по-разному, то в эту сторону, а то и в другую. То ягнятам своим прокорм добывает. То избушку на дворец обменивает. То недуги заморские в себе отыскивает.

И до того докрутилась она, что и позабыла совсем, что в сказке живёт. Крепко-накрепко позабыла. А сказка она ведь на то и сказка, чтобы в ней чудеса всякие волшебные приключались. И стала тогда сказка сама Жучке-Юле помогать, да желания её исполнять. Только вот беда в чём: самой-то сказке не разобраться, что исполнять, а с чем и поостеречься бы надо. И подсказать некому. Настолько закрутилась Жучка-Юла, что все знания волшебные повыветрились из головушки-то её.

Однажды бежала она, крутилась да вдруг остановилась. Почудилось что-то. Постояла чуток, поглядела по сторонам, собралась было дальше бежать…

А вокруг красотища, аж дух захватывает. Не оторваться.

Стоит Жучка-Юла, во все глаза глядит, в себя принимает красоту эту, будто в первый раз видит.

И чувствует, что неуютно как-то стало, будто подталкивает кто. И сделала тогда Жучка вид, будто стряхивает с себя нечаянное видение и в заботы свои, как в скорлупку обратно забирается. А сама-то в это время подглядывает, кто ж это её сердешную от красоты такой сказочной увести пытается.

И тут-то все она и увидела.

А надобно сказать, что любая уважающая себя Баба-Яга любит всяких страхов понапущать, да народ понапугать. Вот только в сказке любой она ж всегда в этом на две вещи полагается: во-первых, на силу свою волшебную, способную страхи ужасные под замком держать и строго по заказу выпускать; а во-вторых, на добра молодца, который с этими страхами-страстями своевременно справится. И сама Бабка-Ёжка после такого мероприятия завсегда добросердечнее становится, как-никак от толпы страшилок за раз избавилась.

Что же потомственная дочка Бабы-Яги, про силу-то свою волшебную позабывшая, увидала? А увидала она страхи-страсти свои, из всех щелей повылезшие, да её вперёд подгонявшие. Вот только добра молодца на этот случай Жучка-Юла не припасла, а про силу волшебную если и вспомнила, так ведь как ею пользоваться, да страхи в узде держать тож вспоминать надо.

Тут страхи напирать стали, почуяли неладное в замешательстве хозяйкином. Они-то уж давно привыкли по своему пути её направлять, да ещё больше плодиться и размножаться. Помнят они, что в сказке живут, и давно уж поняли, что сказка по-прежнему воле дочке Бабы-Яги подчиняется, ну, и подчинили себе эту самую волю, чтобы по-своему сказку выстраивать.

А Жучка-Юла постояла, посмотрела вокруг себя, да на страхи свои, заполонившие всё вокруг, и начала потихоньку, не торопясь никуда, в кручение своё возвращаться, но теперь уже не бездумно, а за страхами внимательно наблюдая.

И увидела она, как сама себя закрутить дала, как сначала одному страху уступила, и сама же вслед ему другого создала, а потом ещё и ещё; как она, глаза закрыв, поплыла, ничего не видя вокруг, и слыша только страхов нашёптывания да науськивания; как всю силу волшебную да волю сказочную отдала им на откуп. А страхи-то рады стараться да жировать.

Подумала тогда Жучка, что недаром Юлой её кличут, неспроста. Юла, она крутится-то крутится, но так ведь исключительно вокруг себя самой. И вдруг так ясно представила себе девица наша, как стоит она в центре круга, будто стерженёк от юлы, и сама вокруг себя-то и вертится. Ещё постояла и увидела, как весь мир вокруг сказочным становится и под взглядом прояснившимся вокруг неё же крутиться и начинает.

От радости дух перехватило у дочки Ягиной, и стала она по одному страхи свои в карусель эту добавлять да приговаривать: «Довольно я вокруг вас покрутилась, теперь-ка и вы под мою дудку покрутитесь».

Долго ли, коротко ли, остановила Жучка карусель свою. Стоит наблюдает красотищу сказочную вокруг, про которую в хлопотах бытовых совсем позабыла. А страхи стоят в сторонке, выжидают. Кого мутит с непривычки, кому обидно, а кому страшно и стыдно.

Посмотрела на них Жучка-Юла пристально. Сжались страхи совсем под взглядом её горящим. Страх ведь тогда силён, когда ему в глаза посмотреть боятся, да нашёптываний его ослушаться. А если на него пристально так взглянуть да все его наветы припомнить, как сила тут же к хозяину обратно и возвращается.

И почувствовала дочка Бабы-Яги, как сила в неё потоком возвращается. С непривычки чуть дом соседний не обрушила, но тут вспоминать стала: и наследство своё волшебное, и мир сказочный. И увидела снова, что это ж она сама себя, будто в кожу лягушачью, страхами опутала и от волшебности чудесной отгородила.

Снова посмотрела на кучку жалкую страхов своих. И сказала вдруг:

– Спасибо вам, родные вы мои, научили меня открытыми глазами вокруг смотреть и любить то, что видишь. Оставлю я вас, пожалуй, при себе, но при одном условии. Довольно уж вы на мне поездили. Будете теперича по хозяйству отвечать. Домовых приставлю к вам, чтобы присматривали да перевоспитываться помогали. А тех, кто исправится и полезность свою обнаружит, могу и в помощники взять. Мне с силой вернувшейся теперь много чего предстоит сотворить.

На том и порешили. Страхи, свою зловредность растеряв, трудятся, не покладая рук (ну, или чего там у них есть), на благо Жучки-Юлы. А если кому из них скучно становится и начинает он характер проявлять, так под взглядом строгим вся его решимость тут же и улетучивается.

Многое изменилось с тех пор, как страхи сказочной девой управлять решились. Ну, да это совсем уже другая сказка.

Кто не верит, пусть сам попробует вместо суеты будничной остановиться да вокруг себя посмотреть. И при этом не забыть глаза да сердце открыть, чтобы не только смотреть, но и увидеть.

Весенний сон

После таких замечательных приручений начинают сниться замечательные сны. Интересно, что приснится нашей героине.

***

Жучка-Юла спала. Спала сладко-сладко. И улыбалась во сне.

***

Она шла. Было ли направление у этого пути? Она не смогла бы ответить.

Она просто шла. Свежий воздух наполнял изнутри, и она с благодарностью отдавала его обратно.

Она просто шла… Цок-цок, цок-цок… Вдох-выдох, вдох-выдох…

А есть ли направление у пути дыхания? В нем есть смысл, но есть ли направление?

И нужно ли оно, это направление, если смысл уже есть. Ведь можно просто идти, идти и дышать, смотреть, слушать, обонять, ощущать.

Она просто шла. Никуда и низачем. И ощущала при этом беспредельную наполненность.

Она обнимала, принимала и любила весь мир, каждую пылинку, каждую клеточку и веточку этого мира.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.