Загадка тетрадигитуса

– …что ж, Артур, было весьма приятно с вами побеседовать. – бывший министр по делам Индии снял котелок и принялся отряхивать его от водяной пыли. – Надеюсь увидеть вас завтра в Лондоне, в клубе, там и продолжим.

– Что ж, договорились, Рэнди! – лорд Артур, вслед за собеседником, перешёл на доверительный тон. – Я слышал, в клубе подают замечательную спаржу, уже этого года?

Джентльмены раскланялись – уже без следа прежней чопорности, как добрые знакомые.

„Клуб значит… сделаем зарубку…“ Ване было досадно, что он пропустил завершение беседы. Хотя, и повод для оптимизма имелся – они с Варей, похоже, попали в цель. С первой попытки услышать именно то, что нужно – разве это не успех?

Похоже, придётся ехать в Лондон. Что ж, он ничего не имел против небольшого путешествия – лишь бы прок был.

Иван спрятал в карман мягкую кнопочку наушника и вслед за напарницей поплёлся в салон. Группа „Алеф“ в полном составе отправляется на файф-о-клок. Британские традиции, ничего не попишешь.

„А ведь всего две недели назад мы и знать не знали ни о файф-о-клоке, ни о Лондоне, ни об этой эскадре, будь она трижды неладна! Вся эта чехарда началась сразу после урока фехтования – помнится, в гимнастическом зале Корпуса было на редкость душно…“

II

Полугодом раньше.

Морской корпус, Санкт-Петербург.

…в гимнастическом зале душно. Только-только закончились занятия у младших классов, и обширное помещение, окна которого толком никогда не открывались, не успело проветриться. Под высоченными сводами, кажется, всё ещё висят вместе с запахом мальчишеского пота, звон тренировочных рапир и восторженные крики кадетов – они третий день на ушах стоят, празднуя долгожданное переименование Морского Училища в Морской Корпус[4]. Слухи об этом ходили давно, и вот – сподобились же? Строгие наставники хмурятся, пряча довольные улыбки – в эти дни воспитанникам позволено куда больше вольностей, чем обычно.

Барон Евгений Петрович Корф появился в Корпусе незадолго до этого знаменательного события. Увидав его, Иван с Николкой обрадовались – и тут же насторожились, узнав, что теперь он будет преподавать у их класса фехтование по какой-то особой программе. Кому-кому, как не им знать, насколько плотно загружен начальник Департамента Особых Проектов, и сколько ему привалило забот после возвращения африканской экспедиции Ваниного отца! А в особенности – после фанфаронской авантюры, предпринятой Евсеиным. Помнится, Корф, узнав о вылазке в будущее, два часа орал на доцента, угрожая страшными карами, и в первую очередь – безусловным и пожизненным отстранением от проекта.

Но – победителей, как известно, не судят.

В Корпусе барон получил прозвище Маэстро. И было с чего: облик и платье нового педагога являли собой разительный контраст с внешним видом прежнего преподавателя гимнастики и фехтования, ротмистром Самойленко. Ротмистр пришёл в Корпус из Николаевского Кавалерийского и за три года так и не сумел побороть несколько пренебрежительное отношение к этому роду войск, царящее в среде морских офицеров.

Смотрелся Корф, что и говорить, эффектно донельзя: высокий лоб с залысинами, „мушкетёрская“ бородка, тонкие стрелочки усов. Одежда под стать внешности, никакой военной формы: чёрные бриджи, чулки, кожаные башмаки, громко стучащие каблуками по полу физкультурного зала. Чёрный, наглухо застёгнутый на латунные застёжки фехтовальный жилет, простёганный мелкой клеткой, под ним – белая шёлковая рубашка. К такой подошли бы кружевные манжеты, но их всё равно не будет видно под длиннющими, до локтя, кожаными крагами.

И – монокль! Как Маэстро ухитряется не терять его во время своих стремительных репримандов и выпадов?

– Так, довольно, молодые люди. Прошу вас запомнить – то, чем мы с вами сейчас занимаемся – это основа основ, фундамент, на котором зиждется высокое искусство фехтования. Да, это непривычно для вас – и стойка мастера клинка, его манера перемещаться, мало напоминают свойственные обывателю позы и телодвижения. А, следовательно, пребывая в тоже же душевном состоянии, в каком обыкновенно находится обыватель, вы ни за что не сможете освоить эти премудрости!

Слово „обыватель“ барон произнес до того характерно, что Варя, не удержавшись, хихикнула. Педагог строго посмотрел на дерзкую ученицу, дёрнул щекой, отчего стеклянный кругляш едва не выпал из глазницы, и продолжил:

– Представьте, что вы на молитве или исповеди; вообразите себя художником, создающим самое главное полотно всей своей жизни…

Иван вовремя скрыл смешок. Если за мольбертом он себя ещё кое-как мог представить (правда, то, что получится в результате…), то молитва и исповедь так и остались для него не более, чем тягостной повинностью, которую необходимо соблюдать, дабы не выделяться из рядов.

– Да-да, юноша, именно так! – Маэстро пронзил его раздражённым взглядом, словно отточенным клинком. – А если вас затрудняет представить себя в церкви, вспомните о своей первой любви, наконец, и только тогда – только тогда, повторю я вам! – встаньте на боевую линию, лицом к лицу с самым главным человеком в вашей жизни, с вашим противником! Пока, правда, воображаемым.

Иван сглотнул и часто закивал. И постарался не думать о том, какие ехидные мины скорчили спиной Николка и Воленька Игнациус – уж они-то отлично знают о его отношениях к Вареньке… А он-то чем виноват? Ну да, она нравится Ване, всегда нравилась, ещё со времён их с отцом попадания в прошлое. В какой-то момент показалось даже, что чувство это взаимно – вот только в последнее время она предпочитает держаться с ним по-приятельски: смеётся шуткам, охотно засиживается вместе в кабинете Николкиного отца, где во время увольнений в город они смотрят на ноутбуке фильмы, привезённые из будущего. Даже берёт под локоток во время прогулок по Петербургу и иногда – изредка! – по-приятельски чмокает в щёку… И всё это, чем дальше, тем больше, утверждает его в невесёлой мысли – они только друзья, и таковыми впредь и останутся.

– Не отвлекайтесь, молодые люди!

На этот раз монокль выпал-таки – и повис бы на чёрном шнурке, пристёгнутом ко второй сверху жилетной пуговице, если бы барон ловко, заученным движением не подхватил его. Это было признаком крайнего недовольства. Иван сделал постную физиономию и подобрался – не хватало выслушать очередную порцию нравоучений… Хотя, Маэстро порой интересно послушать, да и его словесные обороты сами собой западают в мозг – не заметишь, как начинаешь сам вставлять такие же. Ничего дурного в этом нет, изъясняется педагог изящно, грамотно, только очень уж старомодно.

– А теперь, вспомните, как вы, уставшие, приходите домой после долгой прогулки по лесу, и опускаетесь в кресло, совершенно обессиленные. Вот так вам и надо сейчас сесть в боевую стойку – не „встать“, как Вы до сих пор пытались это делать, а именно „сесть“! Сесть, как в удобное, привычное старое кресло!

Николка вслед за Иваном старательно исполнил указание. Маэстро оглядел результат, обошёл ребят, разглядывая и, как манекены в магазине одежды, поморщился и несколькими лёгкими шлепками стека поправил стойки. Николка, получив тросточкой пониже спины – не отклячивайся! – недовольно дёрнулся, поджал губы, но смолчал. К методам Маэстро приходилось привыкать – щадить своих учеников он не собирался…

– Что ж, недурно, недурно… А теперь – выпад. Как я показывал в прошлый раз? Потянитесь рукой вперед – мягко, но уверенно, так, как будто просите милостыню у прохожего, будто всего лишь собираетесь коснуться края его одежды. А затем резко, внезапно выстрелите ногами! Ноги должны стать взрывом пороха в стволе ружья, который выбросит снаряд, руку с оружием, вперёд, к цели!

Иван как следует замахнулся, и ринулся на воображаемого противника, намереваясь пронзить того клинком. Сегодня в руках у гардемаринов – не тростинки рапир, как на обычных занятиях, а инструмент посолиднее. Матросские абордажные палаши образца 1856 года – такие рядком красовались в оружейных стойках на нашем „Корейце“ – покрытые слоем оружейного сала во избежание ржавчины и закреплённые в своих гнёздах стальными цепочками, пропущенными через эфесы. Чуть изогнутый, расширенный к острию, клинок, снабжённый выступающими рёбрами жёсткости; гарда в виде узкого щитка с дужкой, защищающей пальцы, прямая рукоять, обтянутая чёрной грубой кожей. Никакой полированной латуни и изящных долов, как на кирасирских и лейб-гусарских клинках – голая простота и функциональность настоящего боевого оружия. Палаш тяжко оттягивает руку, так и просясь в замах, словно они не в вычурно-элегантном гимнастическом зале с дубовыми панелями и веерами рапир на стенах, а на залитой кровью палубе, посреди яростной абордажной схватки…

Маэстро поморщился:

– Должен вас огорчить, молодой человек, вы выполнили никуда не годное движение. Но хуже всего то, что вместо показа укола вы сделали замах, поправ все каноны фехтовальной культуры. Извольте повторить, как я вам показывал!

Кто бы сомневался… Иван опасливо покосился на стек в руке Маэстро и снова принял стойку. Впереди был ещё час издевательств, и единственное утешение – что и прочим его однокашникам по гардемаринскому классу достаётся ничуть не меньше.

III

Из дневника гардемарина Ивана Семёнова.

„..Пожалуй, самое время освежить в памяти перипетии невероятной истории, что привела меня и моих товарищей по приключениям в гимнастический зал Петербургского Его Императорского Величества Морского Корпуса. И для этого придётся обратиться к дневнику.

Отец начал фиксировать свои путевые впечатления ещё во время нашего перового путешествия на Ближний Восток; я, ознакомившись с его записями, проникся и сначала делал заметки в электронном планшете. Но вскоре, по примеру отца, перешёл на местные письменные принадлежности – бумагу и перо, стальное, на деревянном черенке, которое приходится то и дело макать в стеклянную, тяжёлую чернильницу. У нас имелся некоторый запас шариковых и гелевых ручек, созданный в ту пору, когда портал между прошлым и будущим был распахнут – таскай, не хочу! Но после поступления в Морской Корпус, я столкнулся с тем, что приходится не только учиться писать, старым стилем, с ятями и фитами, но и осваивать прочно забытую в наши дни у науку чистописания- причём именно с помощью этих варварских, выматывающих душу приспособлений. Вот и стараюсь, и даже клякс уже почти не ставлю.

Задайте себе вопрос: мог ли московский старшеклассник двадцать первого века мечтать о том, чтобы надеть форму императорского гардемарина века девятнадцатого? Представлять себе это в красках, видеть во снах, даже плакать украдкой в подушку от невозможности оказаться на палубе парусного корвета "Варяг" приписанного к Корпусу, ощутить в ладонях колючую жёсткость сизале вых тросов, а под босыми пятками – выскобленные до белизны тиковые доски? Слушать трели боцманских дудок, добродушные (а порой и не очень) загибы дядек-наставников, у каждого из которых за плечами не одна "русская кругосветка"? Отстаивать "собачьи вахты", кошкой карабкаться на марсы и нащупывать ступнями ниточки пертов, стараясь добраться до нока фор-марса-рея – и не смотреть на кипящую в пятидесяти футах внизу бездну?

Да бросьте – мои современники и Станюковича-то с Сабатини не читали, о морской, парусной романтике судят исключительно по приснопамятным "Пиратам Карибского моря". А в плане экстрима предпочитают сноуборд, скалодромы и трюки на роликах. Что до знания реалий девятнадцатого века – то тут дело обстоит на уровне книг Акунина и, снятых по ним сериалов – это в лучшем случае. Э-э-э, да что там говорить – посмотрите, сколько места отведено в учебнике истории всему периоду царствования Александра Третьего!

Но я отвлёкся. Итак, всё началось в один прекрасный московский день, когда мы с отцом, прогуливаясь по центру Москвы в районе улицы Казакова, (это, если кто не знает, недалеко от Курского вокзала, в сторону Лефортова) встретили мальчишку. Обычного такого пацана, моего ровесника, ничем особо не примечательного – если бы не паника в глазах, тяжёлый ранец телячий кожи, да старомодная суконная гимназическая форма, в которой он маялся тёплым майским деньком.

А дальше началась форменная чехарда. Или пердимонокль, как принято говорить здесь – словечко ёмкое, но у нас в двадцать первом веке, увы, прочно забытое. Это ведь только в книжках про попаданцев, которые с недавних пор заполонили книжные прилавки, главный герой сразу знает, что делать на много шагов вперёд. И – следует своему плану, не отклоняясь, выбирает наилучшие варианты из возможных, уверенно идёт к успеху, следуя советам завсегдатаев бесчисленных альтернативно-исторических форумов, давным-давно разобравших все возможные ситуации и нашедших оптимальные решения.

Увы, мы с отцом жестоко разочаровали форумных знатоков и критиков. Не кинулись прогрессорствовать, перекраивать историю, вводить единые патроны и изобретать командирские башенки, а занялись презренным с их точки зрения делом: стали, не торопясь, со вкусом, устраивать собственную жизнь. А заодно – жизнь тех, кто вслед за с гимназистом Николкой Овчинниковым оказался втянут в орбиту наших приключений.

И не то, чтобы это оказалось результатом осознанного выбора. Скорее уж – следствие череды случайных событий, наскоро, не слишком обдуманно принятых решений и их последствий, исправлять которые приходилось уже на ходу. Вот, к примеру: нужны попаданцам деньги? Конечно нужны, куда ж без них – ни извозчика нанять, ни в кофейне позавтракать, ни пирожок у уличного разносчика купить. Что ж, есть очевидное решение: давайте принесём из нашего будущего какой-нибудь достаточно безликий, компактный и легко реализуемый товар, который уже известен в девятнадцатом веке, но на более скромном техническом уровне. А чтобы обеспечить себе средства на закупку этого хлама в веке двадцать первом, наладим встречный поток военно-исторического антиквариата – благо отец хорошо знаком с сообществом исторических реконструкторов и без труда найдёт покупателей.

А потом, когда денег понадобится больше, постараемся обеспечить их постоянный приток, создав небольшую велосипедную мастерскую, где из доставленных из будущего деталей будут собирать круизёры и горные велики – на радость только нарождающегося в России спортивного сообщества. Правда, это неизбежно сделало нас объектом пристального внимания если не спецслужб (еще неизвестно, имеются ли они тут в привычном для нас значении и интересуются ли подобными вещами?), но, уж точно, общественности – тех же спортсмэнов, которые рано или поздно зададут себе вопросы о происхождении новинок?

Ну и мелкие огрехи, куда ж без них? Пустяки, вроде, но при некотором стечении обстоятельств способные заставить задуматься человека неглупого и любопытного. Задуматься – и однажды задать вопрос, на который очень трудно будет найти непротиворечивый ответ.

В общем, пары месяцев не прошло, как круг посвящённых разросся неуправляемо, что с той, что с этой стороны. А уж какими коллизиями это сопровождалось – даже вспоминать не хочется. Чего стоит хотя бы побег лейтенанта Никонова в двадцать первый век, завершившийся тем, что в прошлое попала шайка леваков-радикалов из наших времён. Сколько лиха мы с ними потом хлебнули…

Иногда я жалею, что нет возможности описать наши приключения в виде фантастического романа и опубликовать в нашем времени. Прямо предвкушаю вал злобной, пополам с банановой кожурой и помётом критики: "какие-то идиоты ваши попаданцы!" "за кого нас считает автор, за придурков?" "Да чтобы действовать так, надо быть имбецилами и недоумками, не способными предвидеть последствий хотя бы на полшага вперёд…."

Прочее додумайте сами. Ну да, дров мы наломали изрядно, и последствия своих опрометчивых действий расхлёбываем до сих пор. Например, покушение на государя Александра Третьего, устроенное теми самыми радикалами, спевшимися с местными студентами-народовольцами, и последовавшее за ним "схлопывание" межвременных порталов, в результате чего мы остались здесь с жалкой горсткой технологий двадцать первого века и под вполне доброжелательной, хочется верить, опекой властей… А как бы ещё мы с Николом смогли попасть в недоступный подавляющему большинству мальчишек Российской Империи Морской Корпус, учебное заведение, где выращивают элиту элит, флотских офицеров, опору державы? Так вот и попали – чтобы и под присмотром находиться, и наибольшую пользу извлечь для державы. Ну и без высокого покровительства не обошлось, разумеется – сама императрица озаботилась тем, чтобы нас, героев мартовских событий, приняли туда в обход всех правил, да ещё и весной, незадолго до окончания учебного года.

Дело в том (и это, несомненно, вызвало бы наибольшее возмущение читателей нашего ненаписанного романа), что мы довольно быстро расставили для себя приоритеты – и не в пользу прогрессорства с перекраиванием истории. Нет, нас с отцом интересовало другое, то, о чём книжные попаданцы, как правило, не задумываются: как вообще всё это стало возможно? И для начала – откуда взялись порталы, через которые мы повадились ходить из двадцать первого века в девятнадцатый, и обратно, словно в соседний супермаркет?

Благо, концы, за которые требовалось потянуть, чтобы распутать этот клубок загадок, у нас имелись. Древние чётки с коптским крестом, отдельные бусинки которых как раз и служили своего рода ключами, открывающими порталы. Затем – найденные нами с Николом записки первого открывателя порталов, доцента Евсеина, подвигнувшие нас с одной стороны, пуститься по следам его путешествий на Ближнем Востоке, а с другой – разыскать самого доцента, бесследно сгинувшего некоторое время назад. Для этого пришлось создать частную сыскную контору во главе с юным энтузиастом детективного дела Яшей – и тот превосходно справился со своей задачей…

А мы с отцом тем временем отправились в Сирию, затем в Ирак и Египет – и отыскали-таки новые, весьма важные сведения. Оказалось, что на втором конце безнадёжно запутанной ниточки – загадка то ли древних допотопных цивилизаций, этот портал создавших, то ли вообще пришельцев из космоса. В итоге, отец оправился во вторую экспедицию в Чёрную Африку, а мы с Николом остались в России, поступили в Морской Корпус – и тоже не сидели, сложа руки.

Как говорил папаша Мюллер в известном телесериале, "что знает двое – знает свинья". Довольно скоро отыскалось немало желающих приобщиться к нашим тайнам. И не просто желающих, а представителей могущественных организаций, чей интерес к выпрыгнувшим, словно чёртики из табакерки, попаданцам, был профессионально обусловлен.

Не буду вдаваться в детали, поскольку для этого пришлось бы превратить дневник в тот самый ненаписанный попаданческий роман. Скажу только, что отец вернулся из своего африканского вояжа, разузнав и раздобыв немало ценного, но и крепко схлопотав от конкурентов в лице бельгийского авантюриста ван дер Стрейкера и его британских покровителей. Доцент Евсеин, первооткрыватель порталов, выкинул трюк, которого от него не ждал решительно никто – такой, что даже барона Корфа, руководителя Департамента Особых Проектов, пробрала оторопь. Ну и мы с Николом и Воленькой Игнациусом (ещё один посвящённый…) благополучно вернувшиеся из океанского похода, и теперь ожидающие дальнейшего развития событий. Прямо сейчас – в гимнастическом зале Морского Корпуса, где тот самый барон Корф преподаёт нам азы фехтовальной науки…

IV

1889, апрель Англия, Гэмпшир.

Группа "Алеф" на задании.

Старая добрая викторианская железная дорога, поезд от Портсмута до Лондона! Впору вспомнить "Хогвардс-экспресс" с его красным локомотивом и купе со столиком, где так удобно рассматривать ожившие вкладыши к шоколадным лягушкам. Здесь всё похоже: пышущий паром локомотив, двухосные вагончики малахитового цвета с чёрной окантовкой и крупными, жёлтой краской, буквами: London and South Western Railway. Но кое-что и непривычно – двери купе открываются прямо на перрон, сквозного прохода по вагону нет. Билеты в кассе продаются без мест, куда хочешь, туда и садись. Хорошо, Варя вовремя сообразила (а на самом деле, просто внимательно прочитала примечания к железнодорожному расписанию), что половина вагонов поезда отправляется не в Лондон, а в Рединг, и на одной из станций их должны прицепить к другому составу.

Наконец-то вокзальная суета осталась позади, и за окнами вагона "Лондонских и Юго-Западных железнодорожных линий" замелькали пейзажи Гэмпшира. Болота, каменистые осыпи, оплывшие приземистые холмы. И – поля, прорезанные кое-где узкими каналами, на которых нет-нет, да и увидишь, барку, влекомую меланхоличным битюгом. Иван припомнил вычитанный где-то метод: если от одного столба до другого можно, не торопясь, сосчитать до шести – значит, поезд разогнался до шестидесяти километров в час. В будущем с такой скоростью бегают дачные электрички. Но, то ли техника не позволяла, то ли британцы полагали, что торопиться некуда, а только пассажирский состав "Портсмут-Лондон" плёлся как черепаха – между столбами было десять. И к тому же, останавливался на каждом полустанке, так что в дороге предстояло провести больше двух часов. В "купе" кроме Ивана и Вари, никого не было – вагон первого класса отошёл от перрона полупустым, хотя "парламентский" третий трещал по швам.

– Уродливые они всё же, эти броненосцы. Не то, что клипера в Кронштадте. Те красавцы, элегантные стройные, а эти – сущий кошмар. Приплюснутые, угловатые, ни красоты, никакого изящества…

Иван оторвался от окна. Вот уж не ожидал, что напарница заговорит на такую тему!

После смотра они даже слегка повздорили. Юноша не отрицал своего ляпа с "Войной Миров" – но разве это повод, чтобы изводить человека два часа кряду? Не такой уж и серьёзный прокол. Скорее всего, та миссис, о Уэллсе вообще слыхом не слыхала. А Варвара завелась из-за того, что её заставили мёрзнуть на палубе, глохнуть от пальбы, дышать пороховой вонью, а потом ещё и выслушивать лекцию о военном судостроении.

Броненосцы ей, видите ли, уродливы…

– Ну, положим, британские фрегаты и шлюпы тоже красивые, только они на смотру стояли без парусов… – начал Иван, и прикусил язык. Станешь возражать – прицепится к слову, и пошло-поехало самого Лондона.

– …хотя да, ты в чём-то права. Нынешние броненосцы в плане эстетики подкачали. Что поделать, совсем другая эпоха в судостроении.

– Эпоха! – раздражённо фыркнула девушка. – А почему они из воды еле видны? Палубы почти вровень с волнами, а на ней сараи какие-то понатыканы! И пушки дурацкие: короткие, словно обрубки, дыма от них…. В фильмах, которые ты показывал, совсем другие – длинные, могучие даже с виду. Взглянешь – дрожь пробирает!

В числе прочего, готовясь к этой поездке, Иван прокрутил напарнице несколько роликов из военно-морской истории.

– Так они же стреляют чёрным порохом! – принялся объяснять он. – И заряжаются с дула, потому и скорострельность низкая: иногда один выстрел в десять минут! Думаешь, от хорошей жизни придумали специальные таранные корабли? Орудия здоровенные, это да, но вот попасть из них по кораблю, когда тот маневрирует – полная безнадёга. Торпеды появились недавно, они слабые, медленные, вот и приходится изворачиваться. Во всех флотах мира считают таран чуть ли не главным оружием, даже тактику специальную разработали…. Помнишь, я показывал – "Руперт", "Хотспур", они стояли во втором отряде, подальше от нас? Их главный калибр может стрелять только вперёд, на сближении с противником, а потом надо таранить! И в России такие строят.

– Делать нечего – уродство такое копировать! – фыркнула Варвара. – Нет, чтобы покрасивее выбрать! Вот, королевская яхта – как она называется?

– "Виктория и Альберт". Виктория – это в честь нынешней королевы, а Альберт её муж, принц-консорт. Кстати, царская яхта "Держава" построена по её образцу.

Напарница снова фыркнула, но не нашла, к чему придраться.

– Вань, а ты обратил внимание, что англичане корабли называют "she"? Они, выходит, для них все женского пола, даже уроды вроде этого… "Агамемнона"?

Иван кивнул. Среди броненосцев Ройял Нэви "Агамемнон" и его систершип "Аякс" отличались самым нелепым видом. Широкие, тупоносые, низкобортные, с приземистыми цилиндрическими башнями, из амбразур которых едва высовывались стволы орудий неимоверного калибра. На носу и на корме, перекрывая сектора обстрела, высились громоздкие надстройки, соединённые поверх башен переходными мостиками. Венчала это нагромождение кургузая дымовая труба, а над ней будто в насмешку, паутина мачт, реев, такелажа – броненосцы этого типа несли полное парусное вооружение.

Но даже такое чудище британцы называют "она". Для них любой корабль – леди.

– Ну да, так и есть. Конечно, эти корабли не самые красивые на свете. Они уже устарели, в прошлом году вошёл в строй "Коллигнвуд", первый из "Адмиралов". Жаль, мы не видели этот броненосец, ты бы поняла….

– Сдались мне эти железные коробки! – огрызнулась Варвара. – Хоть старые, хоть новые, хоть какие! И помолчи уже, голова раскалывается! Затоковал, как глухарь – пушки, чушки… уши вянут!