Загадка тетрадигитуса

И демонстративно отвернулась к окну.

Иван от обиды опешил. Сама ведь спросила – и на тебе! Поди, пойми этих женщин…

Поезд нырнул в лес. Деревья вплотную подступили к железнодорожному полотну, ветки то и дело хлестали по стеклу. Ваня невольно отодвинулся; его спутница наоборот, радостно взвизгнула и, вскочив с диванчика, принялась теребить задвижку.

Варя, в сущности, не была ни врединой, ни занудой. На неё порой накатывали приступы раздражения, и тогда девочку лучше было не трогать. Но Иван знал, что и четверти часа не пойдёт, как она пожалеет, что наговорила колкостей и станет искать пути к примирению.

– Не откроешь окошко? – попросила девушка. – Душно что-то…

Ещё бы не душно – кондиционеров здесь нет и в помине. А откроешь окно – есть риск, что вагон захлестнёт пеленой угольной гари из трубы локомотива, отплёвывайся потом и отчихивайся…

Но – не спорить же с упрямой девчонкой ещё и из-за этого? Иван встал и толкнул вверх дубовую раму. Окна в английских вагонах конца позапрошлого века, открывались так же, как и в привычных плацкартах.

Рама поддалась и послушно скользнула вверх. В окно ворвался громкий стук колёс и запах листвы. Иван опустился на диванчик – Варя, как ни в чём ни бывало, листала газеты. В Портсмуте они запаслись целой кипой: "Дэйли Телеграф", "Монинг Кроникл", "Пэлл Мэлл Газетт", "Таймс" и ещё десяток вечерних листков. Задача проста: вычислить по сегодняшним газетам, кто такие эти сэр Рэндольф и сэр Артур, чей разговор они подслушали на яхте. И придумать, как найти этих джентльменов в Лондоне.

И как же? "Элементарно, Ватсон": сэр Рэндольф – он, между прочим, бывший министр, это хорошая зацепка – назначил встречу собеседнику в своём клубе. Книги и фильмы о британской жизни приучили ребят к мысли о том, что любой английский аристократ привержен традициям. А значит, можно вычислить по газетам, по разделам клубных новостей – ребята уже знали, что многие издания регулярно публикуют подобные сведения. Даже в официальной "Лондон Газетт" есть столбец о клубной жизни британской столицы. Итак, открываем "Монинг Кроникл", и на третьей странице, в разделе официальной хроники…

"Бывший министр по делам Индии сэр Рэндольф Генри Спенсер, лорд Черчилль и сэр Артур Вильям Окленд Худ, первый морской лорд, собираются присутствовать на Королевском смотру Эскадры Особой службы. Лорд Черчилль и первый морской лорд будут наблюдать за смотром с борта яхты "Новая Каледония", а не с борта яхты Её Величества, где будет присутствовать и премьер-министр маркиз Солсбери. Что, несомненно, косвенно подтверждает сообщения о наметившемся охлаждении между действующим кабинетом и Адмиралтейством…"

"Ничего себе, – поразился Иван, – и за такими персонами предстоит шпионить? Бывший министр и действующий командующий ВМФ, если переводить на российскую табель о рангах двадцать первого века! У нас к таким шишкам не подступиться, а здесь – пожалуйста, стоят и беседуют, как ни в чём ни бывало, и вокруг никаких бодигардов или референтов…

Итак, "фигуранты расследования" оказались Очень Важными Персонами. Это играло на руку: из третьей по счёту газеты удалось выяснить, что лорд Рэндольф Черчилль состоит в клубе "Уайте", адрес – Сент-Джеймс стрит, 37. Самый известный "клуб для джентльменов", основан в 1693 году, в списках клуба аристократы, политики, члены царствующей династии. Вряд ли лорд Черчилль станет посещать второсортное заведение… Если верить газете, этот клуб – настоящее гнездо партии тори, а сэр Рэндольф всегда отличался консерватизмом. Там и встретятся оба джентльмена, и у группы "Алеф" есть сутки на то, чтобы придумать, как проникнуть в цитадель приватности, каковой, несомненно, является политический клуб британских аристократов.

Осознав сложность задачи, Иван растерялся. Впору было опускать руки. Ну, хорошо, они прыгнут выше головы и подслушают разговор – а далыпе-то что? Не факт, что дело прояснится; не факт, что предмет беседы лорда Рэндольфа и сэра Артура Худа вообще имеет отношение к их заданию, не факт… Хитроумный Корф, который, как обычно, дал своим подопечным туманные намёки вместо ясных инструкций, на этот раз явно перемудрил – и с тех пор жизнь Ивана и Вари превратилась в сплошную череду головоломок.

V

Из дневника гардемарина Ивана Семёнова.

Головоломки начались гораздо раньше – аккурат, после того самого урока фехтования, проведённого в Корпусе бароном Корфом. Урок был последним в расписании; за ним следовали часы, отведённые для самостоятельных занятий, но нам с Николкой и Воленькой Игнациусом не суждено было ни повозиться с однокашниками на заднем дворе, ни посидеть в тишине библиотеки. Явившийся за нами дежурный офицер предложил следовать за ним – разумеется, приведя себя в надлежащий вид, на что было отведено три минуты.

Признаться, я бы удивился, случись оно как-то иначе – едва увидев барона в гимнастическом зале, я понял, что жизнь готова отколоть очередное коленце.

И не ошибся, разумеется.

"Хочу лично заняться вашей физической формой. – заявил барон. – Отточить навыки во владении оружием тоже не помешает, особенно холодным – со стрельбой, как мне докладывали, у вас всё в порядке. К тому же, в скором времени мы возобновим занятия офицерских классов – подготовку специалистов для работы с техникой будущего с вас никто снимать не собирается…"

Кто бы сомневался: технический отдел Д.О.П. получил солидное вливание в виде самой разнообразной аппаратуры, а натаскивать будущих айтишников Его Императорского Величества некому. Так что мы, как и в прошлом году, три раза в неделю тратим по нескольку часов на работу с курсантами. Здесь, правда, это словечко не в ходу, предпочитают нейтральное "слушатели курсов". Но мы из соображений сугубо хулиганских, употребляем именно его.

Есть и новшество:, в структуре Д.О.П. организованы секретные учебные классы. Цель – подготовить группы, способные выполнять особо важные задания с использованием технологий будущего. Мы – я, Николка, Воленька Игнациус и есть первые слушатели или курсанты. Время от времени нас навещает Георгий. Ему, как царскому отпрыску и официальному наследнику Государя, негоже заниматься шпионскими делами – но уж больно интересным вещам учат на этих курсах. Вот он и находит время, чтобы посидеть на занятиях, повозиться со спецаппаратурой (смех и грех – простейшие диктофоны, направленные микрофоны и подслушивающие устройства, которые у нас можно без проблем приобрести через Интернет), пострелять из револьвера с глушителем и снайперской винтовки, поупражняться в рукопашке. А что, дело хорошее, глядишь, когда и пригодится…

Д.О.П. овские курсы располагаются в неприметном особнячке на Елагином острове – с собственным парком, обнесённым крепким забором. До дворца вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны оттуда рукой подать; в большом дворцовом парке по выходным проводятся гуляния и даже соревнования Санкт-Петербургского императорского клуба любителей бициклов. Мы с Николкой не раз наблюдали, как спортсмэны в твидовых костюмах в английскую клетку проносятся по дорожкам на великах московской фабрики "Дуке" или рижского велосипедного завода – тех, что клепают свои знаменитые на всю Европу, самобеглые аппараты по образцам двадцать первого века. Ещё один вклад попаданцев в развитие местной цивилизации.

На Елагином острове мы проводим по два дня в неделю. Вечером, в пятницу, паровой катер забирает нас с пристани напротив Морского Корпуса, а поздно вечером, в воскресенье доставляет обратно. Об увольнительных с выходами в город пришлось, таким образом, забыть и, похоже, надолго – наше время расписано по минутам между Корпусом, офицерскими классами и курсами Д.О.П. Именно там, в особняке на Елагином острове, и поджидал нас главный сюрприз.

Девушки-курсистки! Да-да, не институтки-смолянки, которых приглашают на корпусные балы и прочие открытые мероприятия, где подразумевается женское общество (будущие морские офицеры должны уметь вести себя с дамами!), а самые настоящие слушательницы Елагиных курсов. В отличие от нас троих, появлявшихся здесь только на выходные, они жили в небольшом флигеле почти постоянно и проходили ускоренный курс специфических наук с упором на иностранные языки, современную политику и физическую подготовку. Все они, как и мои друзья, входили в круг посвящённых – и угадайте, с кого начинался короткий, всего в семь строк, список наших курсисток?

Ну, конечно: Варенька Русакова и её подруга Марина Овчинникова, двоюродная сестра Никола. Барон Корф, подбирая женский "контингент" для спецкурсов, прежде всего, обратился к ним. Вполне логичный выбор: девушки знают насчёт "гостей из грядущего", дали соответствующие подписки о неразглашении. И, главное: у обеих свежи ещё раны от прошлогодней потери, гибели во время мартовских событий Варенькиного кузена, юнкера и командира "волчат" Серёжи Выбегова. И когда поступило предложение заняться серьёзным, хотя и не слишком типичным для благовоспитанных московских барышень делом, они долго не раздумывали.

Перевод из Елизаветинской женской школы, где обе учились, и где преподавал Николкин дядя Василий Петрович Овчинников, в некое частное, чрезвычайно закрытое учебное заведение оформили быстро. Больше всего Варю и Марину поразило, что ради нескольких слушательниц на Елагиных курсах содержали полный штат преподавателей, обучавших девушек, в числе прочего, и по обычной гимназической программе. Свободное же время, которых у учениц Елизаветинской школы всегда было в достатке, теперь дочиста съедали занятия по иностранным языкам и "спецпредметам". Стрельба, фехтование, навыки рукопашного боя – могло ли такое привидеться им даже в страшном сне?

Когда мы с Пиколкой насели на барона с вопросом – "что тут делают девчонки"? – он ответил, что готовят нас не к роли пластунов-ухорезов, снимающих вражеские посты и взрывающих пороховые погреба (хотя и этими навыками овладеть не помешает), а к работе в качестве оперативников, тайных агентов, в том числе и за границей. "Неужели вы, молодые люди, – насмешливо осведомился Корф, – думаете, что на этом поприще вы сможете обойтись без помощи соратниц женского пола? Во многих из предстоящих вам миссий помощь девушек окажется незаменимой, и моя прямая обязанность, как начальника Департамента, подготовить для нас боевых подруг. Причём часть подготовки вы будете проходить вместе – юноша и девушка. Пары эти будут составлены специалистами Д.О.П. а с учётом соображений, вникать в которые вам, молодые люди, незачем…"

Так и вышло, что на грифельной доске в преподавательской комнате появилась таблица с малопонятными непосвящённым надписями: "Группа Алеф", "группа Бейт", "группа Гимель" – и далее, по буквам древнееврейского алфавита. И всё: никаких фамилий, только расписание занятий. Почему были выбраны именно такие обозначения, я не знаю, а барон в ответ на вопрос хмыкнул и ничего не сказал. Так что, группа "Алеф" – это теперь мы с Варей. Группа "Бейт" – Воленька Игнациус и незнакомая мне девица из Смольного института, а группу "Зайн", седьмую и последнюю в списке, составили Николка Овчинников со своей кузиной Маринкой. После окончательного утверждения списков все мы получили блестящие, никелированные двуствольные пистолеты "Дерринджер" под мощный смит-вессоновский револьверный патрон с выгравированными литерами своей группы. У нас с Варей это "Алеф", похожая одновременно и на кириллическую "Ж" и на латинскую "N".

Когда барон вручал нам оружие, собрав всех в небольшом зале на первом этаже учебного корпуса, я на миг почувствовал себя членом то ли масонской ложи, то ли тайного ордена, проходящего церемонию инициации.

Впрочем, так ли уж сильно я ошибся?

VI

Англия, Лондон.

Группа "Алеф" на задании.

За окнами – Лондон, 1888 год. Столица Империи, над которой не заходит солнце. Викторианская Англия, времена Шерлока Холмса, детей капитана Гранта и диккенсовских персонажей. Мир паровых машин, угля, клёпаного железа и первой промышленной революции.

Что приходит в голову, когда речь заходит о Лондоне? Футбольный клуб "Челси", колесо обозрения на берегу Темзы, Вестминстерское аббатство, Тауэрский мост и… туман.

Это не тот экологически чистый продукт, слегка сдобренный бензиновой, стандарта Евро-5, гарью и ароматами "Макдональдса", который вдыхает житель двадцать первого столетия. Туман викторианского Лондона – густая смрадная субстанция цвета горохового супа – поражал все органы чувств, заставляя горько пожалеть, что вы явились в этот город, в эту страну, и вообще родились на этот свет. После такого не придёт в голову сетовать на неблагополучную экологию какого-нибудь Кемерово, Череповца или, скажем, Пекина.

"… здесь что, поблизости большой пожар?

О нет, мистер! Здесь поблизости Лондон."

В наше время житель мегаполиса почти не знаком с запахом угольной гари – если, конечно, не живёт неподалёку от металлургического комбината или угольной ТЭЦ. Раньше так пахло в вагонах поездов дальнего следования, где углём топили титаны-водонагреватели. А в старом Лондоне уголь повсюду – от паровоза до чугунной кухонной печки. Его пыль скрипит на зубах; он вторгается в дома печной копотью и каминной гарью. Порой его запах перебивает едкая вонь дёгтя, креозота и неистребимое амбре конского навоза. Мостовые усыпаны конскими яблоками; повсюду шныряют мальчишки с корзинами. Они собирают эти отходы жизнедеятельности и продают их по домам.

Из здания вокзала Виктория вышли в сумерках, и Иван сразу же стукнулся лбом о фонарный столб. Больно было ужасно, а ещё больше – обидно: никак не ожидал, что окажется в положении героя немой комедии. Но он и правда, не заметил этого треклятого столба! Фонарь где-то далеко вверху светил тусклым жёлтым светом, с трудом рассеивая вязкую мглу; из неё зыбкими тенями появлялись то люди, то нелепые, на паре высоченных колёс, повозки, называемые "кэбами". Они занимали в Лондоне нишу такси.

Были и автобусы, точнее омнибусы – громоздкие двухэтажные экипажи, запряжённые парой лошадей. В омнибус набивалось человек по тридцать, и оставалось только удивляться: как несчастные савраски не околевают под таким грузом?

А ещё – в Лондоне, оказывается, есть метрополитен! Если можно, конечно, назвать этим словом закопченные, душные, провонявшие угольной гарью катакомбы, где под низким потолком покрытым наслоениями копоти, непрерывно клубится дым. А как иначе, если поезда в Лондонской подземке ходят на паровой тяге? Иван с Варей рискнули спуститься на станцию – и выскочили наружу, как ошпаренные, а потом долго глотали свежий воздух. Впрочем, какое там – "свежий"? Туман…

Пропитанный копотью, он оставлял серый налёт на одежде, и оставалось только удивляться, как это лондонцы ходят в крахмальных сорочках, с кипенно-белыми манжетами. А если провести пальцем по любой поверхности, как на нём тут же оставался чёрная каёмка – копоть, всюду копоть!

"Сюда бы фанатов стимпанка из двадцать первого века, – бурчал Иван, ожесточённо откашливаясь. – Понюхали бы, в буквальном смысле, чем пахнет их любимый мир угля-и-пара…"

В гостинице, в десятке кварталов к западу от вокзала Виктория, куда группу "Алеф" доставил опасно раскачивающийся на ходу кэб, дышать было ещё труднее. По всему дому чадили свечи и отвратительные, опасные приспособления, называемые "газовыми рожками". В них горел светильный газ – тоже, как выяснилось, продукт перегонки угля. В каждой комнате имелся камин, который разжигала унылая горничная в платье мышиного цвета; рядом с камином, на плетёном коврике стояла корзинка с углём и кованая из меди лопаточка. Иван с трудом подавил желание потребовать убрать осточертевшую субстанцию из своего номера. Уголь так уголь. Это, как ни крути, основа здешней цивилизации. Пусть будет уголь.

В гостинице – здесь это называлось "пансион" – они сняли два двухкомнатных номера, отдельно для Ивана и отдельно, для его спутницы. О том, чтобы поселиться в одном, разумеется, не могло быть и речи, они и без того всю дорогу ловили на себе недоумённые, порой осуждающие взгляды. Молодой человек и барышня, путешествующие вдвоём, без взрослых, без слуг – такое воспринимается добропорядочными британцами как скандальное нарушение всех возможных приличий. Спасал статус приезжих из дикой Черногории – чего ожидать от невоспитанных аборигенов? Странный акцент, дурные манеры – кому ещё придёт в голову таскать на поясе страховидный тесак в обшарпанных ножнах? Ваня, как мог, отбрыкивался от экзотического аксессуара – лучше бы оставили штатный "Дерринжер", – но инструктор, готовивший группу "Алеф" к переброске настоял на своём. По его словам выходило, что мужчины из рода черногорских господарей не выходят за порог без верного гайдуцкого ножа.

Костюм Ивана состоит из кургузой суконной курточки и шаровар, заправленных в нелепые кожаные приспособления на медных застёжках, называемые "крагами". Их полагается носить поверх башмаков. Инструктор объяснил, что это так называемый "охотничий" стиль, приправленный, с учётом разработанной для ребят легенды, черногорским колоритом. Пресловутый ножик полагалось пристроить за широкий кушак из плотного тёмно-бордового шёлка. Чтобы надеть такой аксессуар, надо было обернуть его вокруг талии несколько раз – при этом владелец кушака вертелся волчком, подняв руки, а добровольный помощник стоял в другом углу комнаты, держа конец шёлковой полосы натянутой. Свободный конец, украшенный золотой кисточкой, следовало заткнуть за намотанную вокруг пояса ткань.

Варя облачилась в дамское платье викторианского стиля, – башмаки, подвязки, корсет, многослойные юбки и уйма разнообразных штучек, в которых сам чёрт ногу сломит. Юноша подозревал, что спутница люто завидует его сравнительно удобному и практичному костюму особенности дамского гардероба позволяли заподозрить местных кутюрье в садистских склонностях. Иван с опозданием сообразил, что истинная причина того, что его спутница огрызалась всю дорогу от Портсмута до Лондона именно в деталях туалета, напоминавших пыточные приспособления. К концу дня Варя напоминала разъярённую до состояния невменяемости сиамскую кошку, готовую вцепиться в кого угодно просто за косой взгляд.

Но ничего, думал Иван, это всё можно пережить – и смог, и уголь, и неудобную одежду. Они в Лондоне, и остались сущие пустяки: отправиться на Сент-Джеймс стрит, зайти в дом номер тридцать семь и спросить: "Это у вас собираются обедать сэр Рэндольф Черчилль и сэр Артур Худ? Нам, видите ли, непременно надо послушать, о чём они будут беседовать…" И постоять четверть часика за портьерой, которую укажет заранее подкупленный лакей.

Шутки шутками, а делать-то что? Никакого "элементарно, Ватсон" пока в голову не приходит. Остаётся махнуть на всё рукой и надеяться, что правило "утро вечера мудренее" действует и в столице Британской Империи. Будет утро, будет овсянка на завтрак (или это тоже выдумки авторов романов об английской жизни?), и тогда, может, рассеется, наконец, туман?..

А вот взять отправиться с утра, по известному всему миру адресу! Конан Дойль уже публикует рассказы о Шерлоке Холмсе; если верить знаменитому писателю, великий сыщик живёт сейчас один – его неизменный спутник и жизнеописатель женился и съехал с Бейкер Стрит. Куда было бы проще – деньги есть, предложить Холмсу щедрый гонорар, сочинив предварительно эффектную историю в стиле "Скандала в Богемии" – глядишь, знаток и создатель дедуктивного метода и поможет группе "Алеф" справиться с головоломной задачкой? Жаль только, Холмс – персонаж вымышленный, а доктор Джозеф Белл, с которого Конан Дойль списал своего героя, вряд ли возьмётся за столь сомнительное поручение.

Постойте, что-то в этой мысли есть! От волнения Иван вскочил с постели и забегал по комнате. Что он знает о Шерлоке Холмсе? Дедуктивный метод… химия, скрипка… Вот оно: великий сыщик вовсю пользовался услугами целой армии малолетних помощников – уличных мальчишек, газетчиков, чистильщиков обуви, рассыльных. Рассыльных, конечно же! Они здесь при каждой лавочке, при каждом магазине – готовы доставить на дом покупку, которая не помещается в кармане. Кроме того, есть особая категория рассыльных, в форменных куртках, лампасных брюках и смешных круглых шапочках с номерами. Этих можно нанять возле отеля на улице, или в специальной конторе. Рассыльный передаст письмо, документы, доставит посылку, букет цветов даме. Он безлик, его не замечают до момента, пока не придёт время давать чаевые – но именно поэтому его и пускают куда угодно. Конечно, в клуб рассыльному вряд ли позволят войти, предложат передать через швейцара, но если сочинить убедительную отмазку, вроде "велено непременно лично в руки"…

Ладно, пора спать. А завтра что-нибудь обязательно придумается.

VII

Из дневника гардемарина Ивана Семёнова.

Начало ноября, октября, суббота, вечер, Елагин остров. День выпал длинный и на редкость насыщенный. После занятий мы долго гуляли по парку, а потом устроились в гостиной и проговорили чуть ли не до полуночи. К чему нас готовят? Какая миссия будет первой? Во Франции, где недавно провернул непростую операцию сам Корф? В Германии? Может, в какой-нибудь другой европейской стране?

В итоге, мы так ни до чего и не договорились. Спать хотелось зверски; когда мы покинули гостиную и разошлись по своим комнатам, на часах была уже половина первого ночи.

Комнаты у нас отдельные, делить их с соседом нет необходимости. Мы вообще мало общаемся с однокашниками – напарники по группам, разумеется, не в счёт. Учебные программы индивидуальные, за исключением общеобразовательных уроков – впрочем, мы с Николом и Воленькой от них избавлены и отдаём это время, по большей части, физподготовке.

Корф как-то обмолвился, что собирается расширить курсы, набрав талантливых учеников столичных гимназий и кадетских училищ. Но до этого пока далеко, и первым выпускникам, то есть нашим группам сперва предстоит доказать, что идея подобного учебного заведения имеет право на существование. И сделать это можно только на практике, а значит – с замиранием сердца ждём первого задания. Если верить туманным намёкам барона – ждать осталось уже недолго.

Осеннее утро выпало на редкость тихим и тёплым – бабье лето, да и только. На часах половина восьмого утра, занавески раздвинуты, столб света падает на изголовье кровати.

Я подошёл к распахнутому окну. В парке орала звонкая птичья мелочь – будто в густой листве колыхалась завеса стеклянных иголочек. Сильно, терпко пахло сосновой смолой, и липы по обеим сторонам аллеи, ведущей к учебному корпусу, стояли дымные, светло-зеленые. Солнце ярко вспыхивает на окнах; я рассмеялся – так было радостно в это утро! – и как был, в синих боксерах, выскочил в окошко и припустил вокруг домика, к озеру. Завтрак начинается половине восьмого, и можно успеть окунуться в воду, вместо того, чтобы лезть в душ.

Озерко в нашем парке крошечное, но проточное, и вода в нём всегда ледяная, особенно, подальше от берега, там, где бьют ключи. Октябрь на дворе, купальный сезон давно закрыт. Тем не менее, я дважды переплыл озеро и как был, не вытираясь, босиком, побежал назад. От флигеля уже тянулись курсанты и курсистки – завтракать здесь принято в столовой, расположенной в главном корпусе. Это пообедать или поужинать можно в своей гостиной, взяв из столовой "на вынос" блюда в жестяных ванночках. Тут их называют смешно, на старомодный манер – "судки".

Когда я влетел в комнату, стрелка уже подползала к восьми. Натянув широкие "спортивные" шаровары и гимнастёрку, я попрыгал на одной ноге, зашнуровывая туфлю. Мелькнула мысль, что стоило бы одеться поофициальнее – всё же предстоит визит в преподавательскую. Конечно, Корф не слишком-то гоняет нас в плане формы одежды, но мало ли кто ещё туда заглянет? Да и Морской Корпус приучил в этом плане к строгости и порядку.

Из гостиной доносились ароматы кофе – кто-то из курсантов воспользовался установленной в углу жаровней с белым кварцевым песком и медными чеканными турками. Эту моду принесли сюда мы с Николкой – в России конца девятнадцатого века практически не известен подобный метод приготовления ароматного напитка. Я звучно сглотнул – кофе хотелось чрезвычайно, – и выкатился на крыльцо. Может, барон сжалится и нацедит чашечку?

Сколько раз говорил себе: доверяй интуиции! Кроме Корфа в преподавательской присутствовало ещё двое – оба в строгих, с блестящими пуговицами, гвардейских мундирах. Барон был, как всегда безукоризненно подтянут, убийственно элегантней – и столь же убийственно презрителен по отношению к мельчайшей неопрятности. Ни слова упрёка, как можно – но взгляд его жёг меня не хуже крапивы. Я попытался сделать вид, что ко мне это не относится и поджал ноги под стул, пряча пыльную обувь.

Варя украдкой показала мне язык – она-то была в длинной юбочке из красно-коричневой шотландки и тёмно-синей, на манер школьниц двадцатого века, жилетке. Я чуть заметно пожал плечами – ну виноват, виноват. Исправлюсь.

Вообще, эти двое суток на Елагиных курсах – чуть ли не единственное время, когда я могу не заморачиваться одеждой предков, позволяя себе некоторые вольности. Возьмём, к примеру, сорочки. Здесь их надевают как старые солдатские гимнастёрки, через голову – привычные, застёгивающиеся спереди по всей длине, появились только в начале двадцатого века, в Америке. Те, кто победнее, носят не сорочки, а манишки – особые нагрудные вставки, которые пришиваются или пристёгиваются к внутренней части пиджака или сюртука. С этим аксессуаром приходится быть осторожным – не дай Бог, сделаешь резкое движение, и манишка отстегнётся, сомнётся складкой, завернётся вверх. Выглядит это на редкость нелепо.