Шел дождь, один из тех первых весенних дождей, в которые после долгой зимы еще не верится, поэтому зонтов на серой мостовой почти не было видно. Хоть снег и сошел, природа еще спала: зелень, опасаясь поздних заморозков, все еще пряталась под старой прошлогодней травой с прелым запахом, а деревья не торопились с листьями. Казалось, жизнь вокруг застыла в нерешительности, и все находилось в ожидании холодов или солнца, печали или радости. И только дождь, вместо скромного снега, всю зиму деликатно прикрывавшего изъяны земли, настырно заявлял о своих правах и, судя по всему, готовил мир к грядущим переменам. Видно, только он знал о приближении сухой погоды, потому беспощадно поливал и без того сырую землю.

Хмурый будничный день не был похож на необыкновенный, от которого ожидалось что-то важное. Но только у Анны он был именно такой.

Это будет их последняя встреча. Более она его не увидит.

Анна слишком хорошо себя знала, чтобы надеяться воспользоваться этой встречей, и сказать, наконец, ему, что он и есть единственный свет в ее жизни.

Сказать ему?!.. Нет, она никогда не решится на это. Каждое его слово, обращенное к ней, каждый его взгляд повергал в панику, и она прятала лицо и немела, боясь больше всего на свете, выдать себя. Но сказать так хотелось!.. Ей просто необходимо было выговориться, излить накопившееся чувство, наполняющее всю ее душу. Он должен узнать!… пусть сам решит, достойна ли она… Нужно сказать… Сказать и услышать вежливый, но сухой ответ – о нет!.. Она не вынесет этого! Да и с какой стати ее полюбит такой человек?!

Он был известным в городе адвокатом. Ее покойный дядя хорошо его знал. Три месяца назад дядя умер, оставив ей в наследство дом, где она жила всю свою жизнь, сначала с бабушкой, дедушкой и родителями, а потом, после их смерти, совсем одна. Дом, старый и неудобный, но находившийся на одной из тихих центральных улиц, сразу стал объектом притязаний со стороны другого наследника, единственного сына дяди, не желавшего делиться, ни в малейшей степени, отцовским наследством. Дядя отлично понимал, что сын продаст дом под снос, оттого и завещал дом племяннице, в память о своих покойных родителях и брате, к которому ранее особого внимания не проявлял. Ее дядя был человеком дальновидным, поэтому позаботился и о том, чтобы его сын и невестка, не прибрали все же чужое наследство к рукам, воспользовавшись наивностью наследницы, а потому, заранее договорился с адвокатом для Анны.

Сразу после чтения завещания, Анна оказалась в сложной для неопытной девушки ситуации. Она, конечно, была очень рада, что дядя подарил ей дом, где все дышало воспоминаниями о близких и любимых людях, да и кроме этого дома, у нее почти ничего и не было, родители ее никогда не были богаты, и оставили ей очень небольшую сумму, едва хватающую на самое скромное существование, поэтому дядино наследство было весьма кстати, но ее родственники, двоюродный брат и его жена тут же объявили ей войну, а Анна была еще слишком молода, чтобы не бояться скандала и публичного осуждения, пусть и не справедливого.

– Как ужасно, когда среди родственников, пусть хоть и дальних, есть подобные личности! – во всеуслышание заявила жена ее двоюродного брата, сверля ее презрительным взглядом, – Ведь надо же так окрутить пожилого мужчину, чтобы заставить его отписать часть наследства, в ущерб семье родного сына! Какое бесстыдство!

Анна покрылась пятнами стыда с ног до головы, и спрятала взгляд, желая провалиться под землю. Невестка не унималась. Анне же казалось, что все остальные родственники, присутствовавшие на оглашении завещания, тоже сверлили ее презрительными взглядами.

– Как вы можете так говорить! Ведь я не просила дядю…

– Неужели!?.. Ах, оставьте этот возмущенный тон, дорогая, ведь мы-то знаем, что за просто так, таким вот «невинным» девицам не дарят целые особняки! Вы проявили огромное усердие, добиваясь этого!

– Нет! Это было желание дяди, не более!…Как же вы можете… это неправда!

– Таких, как ты, раньше бы и на порог приличного дома не пустили!… Вы только подумайте, так обольстить старика, чтобы он отписал ей дом, причитающийся собственным внукам!.. Оставить крошек без дома!

На самом деле, ее родственники были богаты, а она почти нищей, однако отобрать все они считали просто своим долгом.

Анна задрожала от отвратительности обвинения, и была готова сию минуту разрыдаться и отказаться от наследства. Но в эту самую минуту, как и следует герою романа, ОН пришел ей на помощь.

Он вошел в комнату неслышно, и сразу уловив характер разговора и настрой ее родственников, спокойно, с достоинством поклонился всем присутствующим. Выглядел он тоже как герой романа: высокий и стройный, одетый во все черное, но очень элегантно, с тонкими чертами восточного лица, с красивыми миндалевидными глазами и ухоженной бородкой, делающей его несколько старше и еще более утонченным. На гордом лице отражалось лишь вежливое внимание.

– Прошу вас, сударыня, осторожнее с выражениями и претензиями. Господин Федоров оставил дом и участок в наследство мадемуазель Федоровой, его племяннице, поскольку, считал это необходимым, и заранее закрепил дарственную рядом документов. Вам, как его близкой родственнице по мужу, следовало бы более уважать волю покойного.

– Ах, вот как?! Вы еще учить меня будете!.. Да кто вы еще такой? Жених, что ли этой?– вне себя от сорванного плана втоптать в грязь претендентку на дом тут же на месте, и тем самым вынудить ее отказаться от наследства, заявила жена наследника.

– Я адвокат покойного, Хайямов Александр Иванович. Юридическая контора «Хайямов и К», вот моя визитная карточка, сударыня. Господин Федоров меня знает. Желаете ознакомиться с документом дарственной поближе, милости прошу.

-Да как вы смеете…

– Мелания!.. Прошу тебя, не спорь с ним сейчас… – усмирил разгневанную жену супруг, до этого момента несколько стеснявшийся выступать против двоюродной сестры открыто, – мы обжалуем все их бумаги в суде.

– Верно, тогда и посмотрим, кто тут не уважает покойного! Мы, его законные наследники, или те, кто имеет наглость…

– Что ж, хоть это весьма неразумно, при существующих обстоятельствах, но, разумеется, вы вольны поступать, как вам угодно. Госпожа Анна Сергеевна Федорова, если не ошибаюсь? – он повернулся к Анне, – прошу завтра пожаловать ко мне в контору. Ваши родственники, как я понял, собираются подать исковое заявление. Могу с уверенностью сказать, что им это ничего не даст, но вам понадобиться юрист, который будет представлять ваше интересы в суде. И я, по рекомендации вашего покойного дяди, возьмусь за это. Так что, не тревожьтесь, дом непременно останется вам, как того и хотел покойный.

Она не могла не восхищаться им, таким красивым, справедливым и благородным, пришедшим ей на помощь в этой ужасной ситуации, не могла не полюбить его, ведь после смерти родителей она осталась совсем одна и более всего нуждалась в участии.

В течение двух месяцев, пока длился процесс, Анна могла видеть, слышать его, говорить с ним. Ее жизнь, такая тусклая от пустоты, ненужности и однообразия, вдруг засияла радугой. Она часто ходила в суд, даже посещала тайком чужие процессы, где он выступал в качестве адвоката, и раз в неделю заходила к нему в контору, где он, всегда занятый делами клиентов, посреди суматохи находил для нее несколько минут, и терпеливо объяснял ситуацию состояния ее дела на данный момент. Она слушала его, далеко не всегда понимая, частично из-за своей юридической необразованности, но чаще из-за него самого. Когда они были наедине, она впитывала его голос, боясь пропустить хотя бы звук, но тогда зачастую смысл слов ускользал от нее – слишком много усилий тратилось на то, чтобы не выдать при этом своего волнения и обожания. И он не догадался.

Теперь ей предстоит увидеть его в последний раз.

Анна посмотрела на часы. Еще только двадцать минут шестого, а назначено было на шесть. Сорок минут ожидания, робкой и отчаянной надежды… Она пойдет медленно, чтобы придти как раз ко времени.

Глава 2

Анна шла так медленно, что когда возле его дома взглянула на часы, оказалось, что она почти опаздывает. Пришлось оставшуюся часть дороги бежать бегом. Волнуясь, она вбежала в парадное и поднялась по знакомой уже лестнице, остановившись перед дверьюперевести дух. На золотой табличке тонкими изящными буквами значилось:

«Господин Хайямов и К. Юридическая контора. Свободный прием по рекомендациям каждый понедельник, среду и пятницу с 15.00 – 18.00.»

Степенный лакей узнал ее и пропустил в переднюю.

– Господин Хайямов сейчас освободиться.

Едва она успела скинуть пальто, как дверь в кабинет приоткрылась. Клиент, пожилой мужчина в просторном сером костюме приоткрыл дверь, но остановился на пороге, продолжая только что пришедшую ему в голову мысль. Анна увидела ЕГО, склонившегося над столом с бумагами, но поднявшего взгляд на клиента. В черных длинных глазах его застыло внимание, тонкие изогнутые брови, приподнявшись к вискам, выражали недоумение, вопрос, красивые губы плотно сжались, точно обещали никогда не раскрывать свои и чужие секреты. Он был еще молод, не больше тридцати лет, но лицо его часто выражало такое мудрое спокойное согласие со всем происходящим, словно дух уже отрешился от плоти и реальности, изменить, которую, был не в силах. Сейчас лицо было бледным и чуть утомленным, или может, свет лампы под шелковым абажуром слоновой кости придавал ему такой оттенок, но Анна почувствовала прилив нежности и тоски. Нет, она никогда не будет ему нужна. Никогда.

Он же, тем временем, заметил ее в дверном проеме и поднялся из-за стола. На нем был длинный сюртук, сшитый искусным мастером по последней европейской моде, сдержанный и строгий, в том ему брюки и ослепительно белая рубашка, с галстуком, украшенным булавкой с жемчугом черным и крупным, как его глаза.

– Чтож, на этом и порешим, мой друг, – закончил клиент, – полагаюсь по-прежнему на ваше предвидение и удачу.

– Разум и упорство, хотите вы сказать, Павел Иванович, поскольку удача и предвидение чаще всего удел лентяев, дураков и юродивых, к коим себя пока не отношу. Здравствуйте, Анна Сергеевна, прошу Вас, пожалуйте в кабинет.

– О, у вас еще клиенты, Александр, Иванович! Прошу прощения, надеюсь, я не задержал вас, сударыня? Прошу прощения еще раз. Досвидания.

Мужчина с интересом на нее воззрился, и Анна неловко проскользнула в кабинет мимо него, прошептав, что-то несуразное. Она легко терялась от внимания, как и от его отсутствия.

Когда Хайямов закрыл двери кабинета, распрощавшись, наконец, с клиентом и отдав какие-то распоряжения лакею, Анна вздрогнула. Ее знобило от волнения.

– Господи, Анна Сергеевна, вы промокли и дрожите! Я распоряжусь о горячем кофе, а вы накиньте мое пальто на плечи.

Он достал свое пальто и заботливо накрыл ее плечи.

-О,нет, пожалуйста, не надо беспокоиться!..

– Я совершенно не обеспокоен. Не хотите кофе? Хорошо, кофе позже, но пальто не снимайте. Надеюсь, кроме этого, у вас все в порядке?

Под его взглядом она и дышать боялась.

– Просто… на улице дождь… Спасибо.

– Долгая прогулка? О, я не смею расспрашивать!

Он сделал паузу. В его голосе, когда он говорил с ней наедине, всегда сквозила легкая ирония, тембр менялся и голос звучал как-то ближе. Видимо, про себя он считал ее не таким уж важным клиентом, кроме того, она и сама признавала, что вела себя в его присутствии глупо до нелепости. Она не заслуживала его внимания и серьезности обращения. Все ее притязания были пылью под ногами такого человека.

– Как мое дело? Все ли уже закончено? – проговорила Анна быстро, лишь бы он не смотрел на нее так насмешливо и пристально.

– Разумеется. Осталось поставить вашу подпись вот здесь

Он достал из папки бумагу и протянул ей.

Анна тут же взяла с подставки перо и, желая тотчас исполнить его указание толково и быстро, обмакнула его в чернила, и приготовилась подписать.

– Ну, не сразу. Вначале вам все же нужно это прочитать. Вдруг, я переписал все ваше наследство на себя?

Его тон стал откровенно насмешлив, поэтому она так и не могла прочесть ни строчки. Буквы пробегали мимо, не задерживаясь в памяти, или слова, прочитанные не без труда теряли смысл сразу после прочтения, не связываясь с предыдущими и последующими. Она снова и снова читала первое и еще какое-то из середины предложения, пока, наконец, не почувствовала еще большую неловкость. Получалось, она, при всей своей глупости, еще и не доверяет ему, который столько для нее сделал.

Она подержала еще секунду другую бумагу в руке, закрываясь ею, потом вернула ему.

– Спасибо.

– Вы раздумали ставить подпись? Что-то не так?

– Простите, я … забыла.

«Господи, какая же я дура!»

Мучительно покраснев, она поставила подпись на документе и сразу встала, считая, что довольно уже выставила себя идиоткой, лучше уж как можно быстрее и навсегда уйти из его жизни. Он чуть удивленно приподнял тонкие брови и неохотно поднялся вслед за ней.

– Чтож, не буду вас задерживать, господин Хайямов. Я должна сказать, что очень вам благодарна, вы были столь добры ко мне…и так внимательны…– в довершении всего она забыла начало, а потому переставила слова из тщательно обдуманной речи, и теперь все пропало совершенно, – Я искренне благодарна вам. Мне бы ни за что не справиться одной с таким важным и трудным делом. Дядя был добр ко мне, очень добр, когда порекомендовал Вас… И я никогда не забуду Вас, вашей доброты…

Он стоял, не сводя с нее внимательного взгляда, и молчал, видимо, по привычке терпеливо приготовившись слушать ее сумбурную речь до конца. Но больше сказать было нечего.

– Вот… Это чек…Это, разумеется, не окупит ваши заботы, но… спасибо. И прощайте.

Она стремительно повернулась к двери, как вдруг услышала его мягкий по-прежнему чуть насмешливый голос.

– Я не могу взять ваш чек, Анна Сергеевна.

Она растерялась.

– Почему?

– Потому что моя работа уже оплачена вашим покойным дядей, и я не могу взять за нее плату второй раз. Это противоречит принципам фирмы. Простите. Заберите, пожалуйста, чек.

Анна смутилась окончательно, не зная, как ей быть.

– Но я… Я только хотела вас отблагодарить, Вы столько для меня сделали!

Он поклонился ей.

– Поверьте, Ваши слова мне чрезвычайно приятны. Я принимаю вашу благодарность с благодарностью.

– Что ж, я…

– Послушайте, Анна Сергеевна, на улице все еще идет дождь, а вы и так промокли. Думаю, вам следует остаться у меня и обсохнуть, прежде чем выходить снова. До вашего дома путь не близкий, и даже если вы возьмете экипаж, это чревато последствиями для вашего здоровья.

– Благодарю вас, но все же мне бы не хотелось…

– Хочу обратить ваше внимание на то, что вы мой клиент, и я несу за вас ответственность. Будет нелепо, если наследство, о котором мы хлопотали два месяца с лишним, все же достанется вашим родственникам, только потому, что вы умрете от инфлюэнцы. Подумайте, наконец, о репутации моей фирмы!.. Подождите здесь, минутку, пожалуйста.

Он решительно отстранил ее от двери, вышел и вернулся со стопкой одежды, аккуратно сложенной и приятно пахнущей цветами.

– Вот, переоденьтесь. Слуг, кроме моей почтенной экономки, я на сегодня уже отпустил, но думаю, они нам и не понадобились бы. И уверяю вас, вам нечего опасаться. Как только вы будете готовы, мы попьем кофе в моей гостиной. Вот та дверь справа.

– Да, но…

– Но – это глупости. Вы доверили мне битву за ваше наследство, и вот оно перед вами. Думаю, я доказал вам, что достоин доверия, раз вы пытались подписать документ, даже не ознакомившись с его содержимым. То, что я не сторонник насилия, вы также знаете. Так что же еще? … Переодевайтесь в сухое, а я, тем временем, сварю кофе. По вечерам я всегда сам готовлю кофе, я весьма привередлив к вкусу этого напитка, который моя экономка, несмотря на то, что в остальном прекраснейшая хозяйка, варить не умеет. Надеюсь, вы запомнили, где дверь гостиной? Не потеряетесь? Отлично.

И он оставил ее, совершенно ошеломленную, одну. Не верилось, что он так сказал! Конечно, это только вежливость с его стороны, сама она для него никакого интереса не представляет. Она видела это в его ироничном взгляде. Кроме того, Анна ужасно боялась показаться ему еще более нелепой, смешной, но это, наверное, было уже невозможно. И все же…

Одежда оказалась длинной черной рубашкой до пят, с воротником стойкой, расшитым золотыми узорами. Видеть это на себе было очень странно, но странно было не только это, и Анна смирилась.

Проходя в гостиную через переднюю, она увидела себя в зеркало. Испуганные, изумленные глаза и этот строгий восточный наряд изменили ее до неузнаваемости. Но, может быть, это было к лучшему.

Гостиная была просторной комнатой в восточном стиле, но все же на европейский манер. Ажурная мебель, обитые модным бордовым шелком стены, по стенам картины в тяжелых золоченых рамах, в основном пейзажи, на паркете – мягкий ковер, низкие диваны и кресла, по всюду подушки с затейливыми вышивками. И легкий аромат… пахло чем-то сладковато-загадочным, но немного знакомым… Амбра! Как-то, еще в детстве, когда она ходила с мамой на рынок, и помнила, как перед восточными прилавками струился, смешиваясь с другими пряными ароматами этот волшебный запах.

Александр уже ждал ее. Он тоже переоделся, сменив сюртук на более темный, но столь же безукоризненный.

– О, я вижу, вы поступили разумно. Платье, конечно, вам велико, но, пожалуй, восточный стиль вам к лицу. Присаживайтесь в кресло. Кофе сейчас будет готов.

Усадив Анну в кресло, он сам принес поднос с кофейником и чашками.

– Ну, теперь ваша очередь быть вежливой. Налейте нам кофе.

Анна от ужаса онемела. Его кофейный сервиз был так тонок и изящен, прямо произведение искусства, а она могла уронить что-нибудь на пол, или разлить все на дорогой ковер и в более спокойном состоянии. Дрожащими руками, сосредоточившись на своих действиях, она все-таки налила горячий и ароматный напиток и подала ему чашку.

– Благодарю вас. Приятно, когда за тобой ухаживают, – сказал Александр.

Он расположился в удобном кресле напротив нее. Анна, находясь под его внимательным взглядом, не сразу решилась отхлебнуть глоточек. Кофе показался ей нестерпимо горьким и крепким. Неужели это можно было любить?!

– Ну? Как вам мой кофе?

– Спасибо. Очень вкусный…– Анне всегда было легче сказать не то, что она думала, чем обидеть собеседника.

– Вы пробовали такой же раньше? Я имею в виду настоящий восточный кофе, а не то, что у европейцев принято называть этим словом.

– Нет.

– О, тогда я завидую вам, вы еще не вкушали подлинного наслаждения. Правда, почувствовать его можно, как пишут европейцы, не сразу. Он не кажется вам горьким? Я знаю, вы боитесь показаться невежливой, но, мне бы хотелось, чтобы теперь, когда вы просто моя гостья, вы меньше меня стеснялись. Итак, скажите, наконец, правду… что вы чувствуете?

Анна смутилась, поймав нечаянно его глубокий темный взгляд, внимательный и чуткий, словно он спрашивал вовсе не о кофе.

– Да… Немного горьковат…

– Так я и знал. Но разве вы не замечали, что самая сладкая радость всегда таиться в глубине самой жгучей горечи? Подобно тому, как самая страстная любовь, зачастую берет свои корни в ненависти, а иногда даже страхе… Иными словами сильное чувство рождает противоположное, не менее глубокое, во всяком случае, так говорят… вы не согласны с этим?

Он проницательно угадывал все оттенки ее настроения.

– Нет. Я думаю, любовь основывается на уважении и доверии.

– Разумеется. Но не страсть. Впрочем, я полагаю, вы не совсем компетентны в этом вопросе, не так ли?

Анна смутилась и рассердилась. Это нехорошо, смеяться над ней сейчас, тем более что она и сама полностью признавала свои недостатки.

– Пожалуй, мне пора.

– Вы обиделись на мои слова о некомпетентности? Или на то, что мы заговорили о страсти?

– Нет, просто мне пора… я и так надолго задержала вас. Мне очень неудобно вас затруднять…

– В чем здесь затруднение? Я пью прекрасный кофе, дома, в удобном кресле, веду нескучную беседу и, поверьте, не испытываю никаких затруднений. Надеюсь, вы не хотите доставить мне неудобство, оторвать от кофе, чтобы, как следует гостеприимному хозяину я смог проводить вас, ведь слуг я уже отпустил. К тому же, потом мне придется допивать напиток уже совершенно остывшим.

– Извините. Об этом я не подумала.

– Вот и прекрасно. Пейте кофе, Анна Сергеевна.

– Он такой… жгучий. Простите. Я не привыкла…

– Вижу. И все же, это сладкая горечь. Попробуйте еще!

– Возможно… Просто иногда хочется чувствовать радость не только в глубине отчаянья. Наверное, я не так терпелива, как женщины Востока.

– Нетерпелива? О, да, пожалуй… Пожалуй, Вы часто торопитесь, когда хорошо бы подождать. И еще очень эмоциональны, и эмоции ваши разнообразны, даже слишком разнообразны…но легко читаемы. И не только это. Вы отличаетесь от восточных женщин и способом мышления. Впрочем, не только от восточных.

– Вы имеете в виду недостаток логики?

– Скажем так – у вас иная логика, основанная на чувствах, а не на доводах рассудка.

– Иными словами, логика у меня полностью отсутствует.

– Это не совсем то, что я хотел сказать.

Анна даже не знала, как ей следует поступить, оскорбиться или просто переменить тему. Он как раз допил кофе. Тогда она опять поднялась.

– Благодарю вас за гостеприимство, но думаю, мне действительно пора.

– Вас снова задели мои слова?– он и не думал вставать, словно не верил в то, что она уходит, – Почему?.. Ведь это правда!

Терпению Анны подошел конец. Это было так оскорбительно! Как он мог! Она ведь готова была ради него на все!

– Вы так … насмешливы лишь потому, что у вас больше опыта, и что вы знаете более меня… Это так и есть, я признаю, но … Если бы вы знали как портит даже очень хорошего, очень умного и благородного человека гордыня, вы бы так не поступали! Ведь у всех людей есть чувства, и это очень больно, когда … И потом, не известно, что является большим достижением человечества высокоразвитый разум или чувства. Простите меня! И прощайте.

Анна пошла было к двери, по пути уже ненавидя себя за несдержанность, когда Александр снова обратился к ней. Теперь его тон был иным. В голосе звучало даже огорчение, если не раскаяние.

– Анна Сергеевна, простите, но вы не справедливы ко мне. Что если я так веду себя с вами по другой причине?… У меня не так уж много опыта общения с молодыми женщинами… Что касается чувств, то я не отрицаю их важности как в целом, для человечества, так и для меня лично, хоть по всему вижу, что вы считаете меня ледяной глыбой, не менее.

– Чтож, тогда … мне жаль, что я это вам сказала. Вы были так добры ко мне…

– Не извиняйтесь, я тоже был не на высоте. Лучше выпейте еще кофе. Может быть, вторая чашка придется вам более по вкусу.

– Но я должна идти, уже так поздно…

– На улице уже темнеет, и по-прежнему льет дождь, а ваша одежда еще, конечно, не высохла. Надеюсь, вы понимаете, что я не могу отпустить вас в сыром платье в такую погоду. Ваш дядя, я уверен, не одобрил бы подобного невнимания с моей стороны. Вы останетесь здесь на ночь, моя домоправительница, наверное, уже приготовила вам комнату, как я просил. Надеюсь, вы доверяете мне? … И не бойтесь, скомпрометированы вы не будете, как я уже сказал, в доме живет моя экономка, очень строгая в плане соблюдения нравственности пожилая дама.

– Спасибо, но я не могу…

– Вы окажите мне честь, воспользовавшись моим предложением.

– Но я не могу так стеснить вас!

– Ни о каком стеснении речь идти не может, если конечно, вы не вынудите меня своим категоричным отказом сопровождать вас по такой непогоде до вашего дома. Это действительно было бы весьма неудобно. Но ведь вы, я надеюсь, не решите так, не правда ли? … И не могли бы вы присесть, наконец, чтобы я, не терзаясь угрызениями совести по поводу соблюдения этикета, сидя смог выпить еще чашку кофе? Благодарю вас. Должен сказать, что когда ваш взгляд не сверкает решимостью восстановить чьи-либо попранные права, вы становитесь очень милой.

Анна покраснела и смутилась окончательно, а он, снова став насмешливым и отстраненным, молча выпил еще чашку.

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3

Другие книги автора

И сильнее страха

Улия Воронина