Лед в твоем сердце

Правда, любопытство берет вверх. Поэтому у торгового центра я торможу и возвращаюсь к мосту. Надеюсь, что коробку кто-то забрал. Не нужна она мне. Просто гляну и уйду.

Но нет! Стоит, твою мать. Ждет меня. Хватаю ее, сжимаю в пальцах, отчего картон немного мнется. Поднимаю руку, замахиваюсь, но в последний момент останавливаюсь. В голове проскакивает фраза: «я, вообще-то, сама это сделала».

К черту! Потом посмотрю. Что же она могла сама сделать, чтобы с такой гордостью хвастаться мне?

Глава 8 – Маша

Этот парень просто нечто. Нет, я, конечно, ожидала встретить глыбу льда, но не с размером айсберга же. Столько усилий на шоколад, а он даже притронуться к коробке не соизволил. Вот так благодари людей. Сотру его номер! Верно, больше никаких попыток быть благодарным человеком. Я попробовала, меня пнули, на этом хватит.

А с каким высокомерием он сказал: «надеюсь, это наша последняя встреча». Вот и я надеюсь. Тем более поводов для встреч у нас нет. Я удалю его номер, а он… Боже! Даже имени его не знаю. Какой-то Волан-де-Морт, ей-богу. Не буду о нем думать. Только настроение зря портить.

И я не думала. Искренне пыталась не думать. Вернулась домой, засела за учебники, потом и папа пришел. Созвал нас на ужин. Опять возмущался ситуацией в школе. Изо дня в день одно и то же. Мне уже интересно, кто тот человек, что настолько раздражает отца. Познакомиться бы с ним.

– Опять этот проклятый одиннадцатый класс довел молодую учительницу.

– А что они сделали-то такого? – с важным лицом спрашивает Аллочка, размачивая сушеный персик в кружке с чаем. Я тоже обожаю персики и занимаюсь тем же самым, собственно говоря.

– Ой, не знаю, – пожимает папа плечами. – Она не признается. Плакала, но в чем дело – не говорит. Отмахивается. Там у нас просто есть один… сынок влиятельного папочки. Будущего губернатора. Как человек может баллотироваться на пост, когда за собственным ребенком присмотреть не может?

– Ого! – восклицает Алла. – У вас учится сын будущего губера?

– Так говоришь, будто это что-то сверхъестественное, – отвечаю ей, закидывая остаток персика в рот.

– Вообще-то не в каждой школе таких детей встретишь. Дорогой, ему лучше, наоборот, поблажки делай. Взамен, может, и тебе перепадет чего, – деловито заявляет Аллочка. Ох, в голове у нее только деньги. Наверное, если бы у папы не было Киа Спортейджа, который, между прочим, он взял в кредит на пять лет, и костюмчика, мачеха на него бы и не клюнула.

– Ему? – возмущается отец, отчего его ноздри раздуваются. – У него не все дома. Сумасшедший парень. А знаешь, что меня больше всего удивляет, Алла?

– Что?

– То, как люди пред ним стелются. Учителя те же, его одноклассники, а девчонки… они за него готовы волосы рвать. Маша, – вдруг обращается ко мне, – я так рад, что ты не такая. Что тебе чужды подобные люди…

– Ну и зря! – вставляет свои пять копеек Алла. – Выйти замуж за успешного – это куш.

– Не говори глупостей. Чему ты учишь нашу дочь?

– Женским мудростям, – улыбается Аллочка, мечтательно выпучивая губы.

– Я сама всего добьюсь, – категорично заявляю. Потом встаю и ухожу в свою комнату. Разговаривать на тему мужчин, их денег и замужества не для меня. По крайне мере, не сейчас.

Позже мне звонит мама. Вообще, мы с ней нечасто болтаем. Она вроде как занята карьерой, вечными встречами и деловыми ужинами. На любимую дочку времени почти не остается. Но я не обижаюсь. Хотя теперь задумываюсь над тем, чтобы переехать к ней. Может, пойдет на пользу. Терять все равно нечего.

В воскресенье первую половину дня занимаемся уборкой. Отец заставляет помыть окна, а Алла со вздохами и охами снимает занавески. То она упасть боится, то от пыли чихать начинает, то ногти слишком длинные. Они даже пару раз ругаются с папой.

В час созваниваюсь с репетитором по математике в скайпе. А после решаю пойти в канцелярский. Раньше мы гуляли с Лелей после обеда, но теперь мне не с кем. Однако воздухом подышать охота. Поэтому включаю музыку на телефоне, вставляю наушники и шагаю навстречу будущим тетрадкам. Вот если там будут с авокадками, точно куплю две. Или три.

Однако по дороге случайно слышу вой собаки. Заворачиваю за угол, тут людей ходит немного, но довольно проходимый участок. Новостройка почти в центре, которую скоро обещают сдать в эксплуатацию.

Как раз рядом с ней замечаю троих подростков чуть младше меня. У одного тату над глазом, а двое в кепках. Но не это привлекает мое внимание, а пес. Его привязали к железному ограждению. Сперва не понимаю, в чем дело, но, когда парень с тату берет камень и со всей силы кидает в животное, у меня едва сердце не уходит в пятки.

Как должен вести себя в такой ситуации нормальный человек? Конечно, подойти и вмешаться. Поэтому я иду, не думая о последствиях. Злюсь, теряюсь в тысячи вопросах, почему дети так себя ведут, откуда в них столько злости и агрессии. Собака явно не виновата ни в чем. В ее глазах читается мольба о помощи. Только прохожим нет дела ни до меня, ни до несчастного пса.

– Эй! Прекратите! – кричу громко. Где-то глубоко внутри я убеждена, сейчас ребята уйдут.

– Иди куда шла, – даже не оглядываясь на меня, отвечает подросток в красной кепке.

– Эй, ей же больно! Я сейчас полицию вызову! – решимости во мне хоть отбавляй. Собака, будто понимая, что ее хотят спасти, начинает дергаться, а затем и подвывать.

– Иди нахер, – кидает мне тот, что с татуировкой. Затем поворачивается и нагло усмехается. Он выше меня, но довольно худой. Черные джинсы, черная майка и глаза такие же черные. Мрачный тип.

– Отпусти собаку! – требую громко. Но от взгляда парня уверенность моя начинает медленно таять.

– Может, тебя вместо нее? – ржут в голос двое в кепках. Затем снова замахиваются камнем. Пес начинает жалобно выть, потому что ему прилетает по лапе. Смотреть на такое невыносимо. Внутри сердце бухает, заглушая поток мыслей.

Оглядываюсь. Наверное, это мой самый сумасшедший поступок. Люди проходят, их немного, но они есть. Никто не обращает внимания. Как и со мной. Раньше мне казалось, что если на площади на тебя нападут, то кто-то обязательно поможет. Ведь вокруг так много человек. Но сейчас понимаю: никто не поможет. Каждый убежден, что своя жизнь важней. А может, просто думают на другого. Мол, мало ли людей, зачем мне вмешиваться. Вон сзади идет, он-то точно руку протянет. И так со всеми.

– Я звоню в полицию! – строго сообщаю. Успеваю даже вытащить телефон, набрать сто двенадцать. Однако на этом все. Незнакомец с тату выхватывает гаджет из моих рук и кидает его в сторону дерева рядом.

– Эй! – кричу, не веря в происходящее. А там, на фоне, в пса снова прилетает камень, и вой стоит такой, что даже в наушниках было бы слышно.

– Вали, пока я тебя на цепь не посадил, – усмехается он мне в лицо. Наклоняется, скалит зубы. Интуитивно я отступаю назад. Шаг, другой, а потом врезаюсь во что-то. Вернее, в кого-то.

– Я тебя сейчас сам на цепь посажу, дерьма кусок, – звучит знакомый голос над моим ухом. Поворачиваю голову и замираю. Он! Тот самый! Тот, чье имя мне до сих пор неизвестно.

– Что?

– Маш, отойди, – обращается ко мне. Покорно отхожу. Их трое, а глыба Льда один. Неравная какая-то битва выходит. Но это только мне так кажется.

Вот Незнакомец подходит к парню с татухой и с ноги бьет его в живот. Да так сильно, что тот отлетает на метра два, не меньше. Его друзья подбегают, один из них замахивается, но получает страйк в челюсть. Глыба Льда вслух кидает матерные ругательства, затем поворачивает голову и начинает наступать на третьего. От одной только уверенности можно дать деру. Правильно говорят, хищник начинает пятиться, если чувствует чужое превосходство. Тут даже я чувствую.

– Пожалуйста, – выставляет перед собой ладошки мальчишка в капке. Но Глыба Льда хватает одной рукой его за майку и резко подтягивает к себе. Что-то шепчет, а тот в ответ лишь кивает.

Я тоже решаю не медлить. Сначала беру телефон, который валяется на земле, потом иду к собаке. К счастью, она привязана не сильно. Минута-другая, и у меня получается ослабить узел, снять ошейник с песеля. Животное кидает на меня благодарный взгляд и тут же пятится в сторону стройки.

– Эй! – слышу за спиной. Поворачиваюсь и замечаю двух полицейских с большими животами. Машут своими полосатыми палочками. Черт! Черт! Черт! Только этого не хватало. Перевожу взгляд на Глыбу Льда, который до сих пор занимается местной шпаной. Выглядит он сейчас не как герой, а как агрессор.

Не нахожу другого выбора. Просто подбегаю к нему, хватаю за руку и тяну изо всех сил за собой.

– Ты чего? Ненормальная! – пытается сопротивляться он.

– Бежим, бежим! Потом поговорим! – требую я. Впереди старый квартал, а там улочки узкие.

– Эй! Стой! – кричит он.

– Замолчи и беги!

– Совсем спятила? Эй!

Мы сворачиваем за угол, а там впереди перекресток. Горит зеленый, машин мало, как и людей. Нужно всего лишь добежать до книжной лавки, зайти в здание, тогда сможем выдохнуть. Однако надежды рушатся, когда незнакомец резко тянет меня на себя. Ладошками упираюсь в его грудь, смотрю снизу вверх на него и не понимаю, что со мной происходит. То ли это волнение, то ли стресс, то ли что-то еще, отчего меня накрывает жаркой волной с ног до головы. А его бирюзовые глаза сейчас и правда напоминают лед.

– Какого черта? – рычит недовольно он.

– Там были менты, – отвечаю, смотря прямо ему в глаза. Хотя это сложно. Потому что глыба Льда смотрит так, что у меня мороз пробегает по коже.

– И что? – скалится он. Я так погружаюсь в его взгляд, что не замечаю, где мы и как долго находимся друг напротив друга. Вернее, я нахожусь почти в его объятиях.

– Ты избивал того парня. Они бы на тебя свалили вину.

– Там камеры были. И вообще, я никогда и ни от кого не убегаю. Запомни, у… – на последнем слове глыба Льда обрывает себя. Будто вспоминает то, чего говорить не должен. Однако я пропускаю этот момент мимо ушей. Потому что, собственно, какого черта? Он опять ведет себя словно Король и Бог этой Вселенной.

– Мог бы спасибо сказать. Не учили?

– Я? Тебе? Спасибо? – его бровь изгибается, а в глазах читается такое удивление, словно я сказала нечто странное.

– Эй! – раздается мужской голос. Оба переводим взгляд, и тут до меня доходит: мы стоим посреди пешеходного перехода. – Голубки, свалите, а?

– Иди нахер, – огрызается глыба Льда. Мужик в машине так удивляется, что у него едва не падает челюсть. Что уж там, я и сама удивлена не меньше. Манеры у этого героя отсутствуют напрочь. Однако, когда человек открывается дверцу, понимаю: надо делать ноги. Вновь хватаю парня за руку и начинаю тянуть изо всех сил за собой.

Он косится в сторону водителя, а я молюсь всем Богам, чтобы мы благополучно преодолели проклятый участок дороги. Внутри меня всю трясет, сердце бухает, дыхания не хватает. Я испугалась. В тот момент, когда мальчишка с тату подошел, я правда испугалась.

Но глыба Льда опять оказался рядом. Откуда он такой только взялся? Уверенный, дерзкий, хамоватый, но при этом не готовый пройти мимо. Мне казалось, этот тип людей вымер. По крайне мере, в моем окружении.

Стоит нам только перейти дорогу, как незнакомец берет инициативу. Делает шире шаг, обгоняя меня, а затем резко тянет в сторону старенького задания. Я только и успеваю, что волочить ноги, едва не падая. Какой же он все-таки высокий.

Возле стенки глыба Льда со всей силы припечатывает меня, а сам нависает сверху. Его ладошки возле моей головы, а сам он наклоняется настолько близко, что мои губы начинает покалывать. Запах древесины с легкой ноткой цитруса окутывает. Мне кажется, я должна бояться. Но вместо страха зарождается какое-то другое чувство. Непонятное и незнакомое.

Свожу руки на груди, смотрю на него исподлобья. Пусть не думает, что он здесь главный.

– Что? – удивленно интересуюсь, стараясь создать хоть какое-то расстояние между нами.

– Скажи честно, у тебя сколько жизней?

– Девять, а у тебя? – поднимаю подбородок. Всем телом ощущаю энергию, которая бьет ключом из этого человека.

В ответ он лишь молча скалится. Смотрит так внимательно, нет, не смотрит, а словно изучает каждый сантиметр. У меня даже дыхание обрывается на миг, а сердце начинает бить громче. Господи, надеюсь, глыба Льда его не слышит.

Мне вдруг показалось, что звуки вокруг нас испарились: ни машин, ни людей, никого и ничего. Только я и незнакомец.

– Ненормальная, – наконец отвечает парень.

– Что? – выгибаю бровь раздраженно. Меня таки накрывает волной гнева. Как он называл меня? Сам махал кулаками, едва не подрался с водителем, а я тут еще ненормальная? Совсем офигел, что ли? Резко толкаю в грудь глыбу Льда. Он отступает на полшага, но скорее добровольно. Наверное, я бы и с места не смогла его сдвинуть.

Мы еще секунду тупо пялимся друг на друга, и в этот момент между нами явно сверкает большая и очень яркая молния. А затем незнакомец разворачивается и начинает отдаляться. Ни пока тебе, ни до свидания, просто уходит. Надо было бы отпустить. Но почему-то не могу, его фраза будто крутится на повторе в голове.

Ненормальная.

– Эй! – кричу ему вслед, но глыба Льда никак не реагирует. Руки в карманах, идеально ровная спина и такая уверенная походка, что каждый в этом городе мог бы позавидовать его уверенности.

Бегу следом за ним, в прямом смысле бегу. С такими длинными ногами этот парень может бахнуть марафон за честь края.

– Эй! – снова кричу. И опять никой реакции. Другая на моем месте бы плюнула. Но мне почему-то важно сказать то, что вертится на языке. Второй раз важно. Черт!

Ускоряюсь, едва не падаю, спотыкаясь о сук дерева. Кто только оставил его здесь? Мысленно ругаюсь на всех и себя в том числе. Однако все же настигаю незнакомца. Тянусь к его руке и резко разворачиваю.

– Т… – хочет что-то сказать, но я перебиваю.

– Спасибо! – говорю выдыхая. Ведь, так или иначе, этот человек очень помог мне. И не только мне.

– За что? – холодно произносит. Какой же он все-таки колючий.

– За нужное время и в нужном месте.

– Что? – усмехается. В глазах его, кажется, поселился лед. Ни одной эмоции, кроме злости и агрессии.

– Я имею в виду…

– Я не тебе помог, а собаке.

– Ну это от собаки спасибо, – киваю ему.

– Ты говоришь по-собачьи? – с издевкой спрашивает глыба Льда.

– Да у тебя латентная дисфория, не иначе, – хмыкаю, задирая подбородок повыше. Уверена, он и слов-то таких не знает.

Мы все еще стоим друг напротив друга. И все еще мысленно мечем молниями. Откуда эта взаимная неприязнь? Я ведь от чистого сердца пыталась дважды поблагодарить его. Но все мои попытки обрывались хамством.

Глыба Льда вдруг делает шаг ко мне, склоняет голову набок, и уголок его губ тянется вверх. Я смотрю на его волосы, которые так забавно торчат в разные стороны. Солнце поливает их красками, и цвет кажется карамельным. Пушистые толстые брови и пухлые алые губы идеальной формы. Наверняка у этого хама отбоя от девчонок нет.

– Разве что по отношению к одному-единственному человеку, – выдает неожиданно незнакомец. Не сразу понимаю, к чему, вернее, к кому он клонит. А когда доходит, волна ненависти вновь накрывает.

– Как тебя зовут? – опускаю колкую фразочку на задний фон.

– Третьей встречи я не переживу, Маша! – и снова усмешка.

– Взаимно! – прикрикиваю. Разворачиваюсь и ухожу. Да пошел он! Самодовольный хам!

Глава 9 – Тимур

Ненавижу Машу Уварову. Она порождает во мне какие-то ненормальные эмоции. Будто пытается слепить праведника. А еще ненавижу ее отца. И сегодня моя ненависть удвоилась.

Почему? Потому что меня опять вызвали на ковер. Чайка с дружками весь урок стебали математичку. В итоге она тупо ушла едва не со слезами на глазах и, конечно, стуканула на наш бойкий класс. И кто в итоге пострадал? Конечно. Его Величество Тимур Авдеев.

Анатолий Викторович встретил меня с таким видом, будто кусок говна увидел. Опять этот идеально опрятный вид: темный галстук, кремовая рубашка, пиджачок. Он отлично вписался в имидж элитной гимназии.

– Мы разве не договаривались? – без всяких приветствий начинает дирек. Крутит в руке золотой паркер, который ему явно подарил кто-то из родителей школы.

– Вот именно, – не вхожу вглубь кабинета. Опираюсь на дверной косяк, закидывая руки в карманы черных брюк.

– Тимур, вам плевать на репутацию отца? Или так сильно хотелось поизмываться над бедной женщиной?

– Я ей и слова не сказал, так, на минуточку.

– Скажете, все это плод ее больной фантазии? – хмурится. Губы его сошлись в тонкую нить.

– Откуда мне знать, я что, доктор? Отправьте ее к врачу, не знаю, может, пропишут чего. – Откровенно раздражает меня эта беседа и тон голоса мужика. Ладно бы еще за дело нудел, а так.

– Тимур! – уже более строго звучит его голос. – Это мое последнее предупреждение. Услышьте, наконец. И не создавайте проблем мне или вашему отцу.

И тут меня накрывает. Анатольевич не намекает же, а в лицо говорит про шантаж. Напоминает, я у него на крючке. Как же задолбала эта катавасия. Сжимаю руки в кулаки, которые все еще прячу в карманах брюк, но в лице не меняюсь.

– Вы бы о… – осекаюсь. Язык не поворачивается говорить без козырей в рукавах. – Так о своих детях пеклись, как обо мне любимом.

Ответ решаю не слушать. Разворачиваюсь и молча ухожу. Пусть думает что хочет. Скоро найду управу на тебя, высокомерный придурок. Будешь знать, с кем связываться.

И Всевышний будто на мой зов отвечает. Правда, не так, как хотелось бы. В буфете к нам с Арсом подсаживается Чайка. Время два часа дня, уроки кончились, народа в столовке мало. Федя сует мне телефон почти в нос и с довольным видом просит нажать на плей.

– Что это? – спрашиваю его, вскидывая бровь. Сеня придвигается ближе, явно из интереса.

– Это мой план. Гева сказал, что ты на него наехал. Вот тут кое-что поинтересней будет. Я все продумал до мелочей! – довольно сообщает Чайка.

– Что, опять Уварова? – едва не прикрикивает Арсений.

– Тише будь, – кидает ему недовольно Федор. Я тем временем жму на плей. На видео отчетливо видно, как какие-то два парня тащат Машу по безлюдной дорожке. Затем открывают дверь в деревянный сарай и кидают ее туда, словно какой-то мешок мусора. Сверху летит рюкзак. Дальше дверь закрывается, и деревянная балка накрывает ее.

– Это что? – опережает меня Арс.

– Это план! – хвастается Чайка. Я отдаю ему телефон и громко цокаю. Как это семейство Уваровых достало. В печенках сидит уже.

– Какой нахрен план? – прикрикивает Богданов. – Вы похитили ее, что ли?

– Да нет, – отмахивает Чайка. – За школой есть сарай, где хранят инвентарь для уборки. Они ее там заперли. До утра туда никто не сунется.

– Совсем больные? Тим! – рычит Арсений, впечатываясь в меня тяжелым взглядом.

– И толку от того, что вы ее там запрели? – выдыхаю устало.

– Мы ей телефон оставили. Она сейчас в школе изгой. Никто с ней не общается. Поэтому девяносто девять процентов, что позвонит наша Машенька папеньке, и он помчит ее вытаскивать. А завтра ты видео ему покажешь, Тим. Ну и там… уже скажешь, чтоб тебя не трогал.

– Ты совсем больной, Федь? Тим! – не унимается Богданов. Мечется по стулу, как юла.

– Да в смысле больной? Отличный план же!

– Вы заперли человека в сарае, это уже перебор! – хлопает по столу рукой Богданов.

– А если не позвонит? – тру переносицу. И этот проклятый червяк внутри начинает подсасывать. Совесть пробуждает.

– Дура, что ли, совсем? Как она оттуда выйдет-то? Мы все продумали. Она точно позвонит.

– К черту! Я иду к директору. Это неправильно. Все это неправильно! – панически верещит Богданов. Твою мать, мало мне моей совести, так еще и лучший друг капает. Закидываю ему руку на шею, притягивая к себе.

– Успокойся. У нее есть телефон.

– Тим, ты пойми… ну она же девчонка. Она в чем виновата?

– А я в чем виноват? – прикрикиваю.

– Ты серьезно? – глаза Арсения расширяются еще больше, однако теперь в них читается отвращение. – Да пошли вы! – грубо кидает Богданов, резко встает из-за стола и уходит.

– Арс! Эй! Не смей! – кричит ему вдогонку Чайка. Даже поднимается, чтобы бежать следом, но я его останавливаю.

– Оставь его, он не скажет ничего.

– Но… – теряется Федя.

– Без но.

Остаток дня пытаюсь не думать об Уваровой. Еду в универ к репетитору по английскому и русскому языку. Они там берут бешеные бабки за академический час и стараются выжать из меня максимальное количество энергии. На самом деле я ненавижу допы и этих учителей. На уроках педагоги настолько тактичны, настолько учтивы, что порой меня начинает тошнить.

Сегодня не стал исключением. Даже когда я зевал, откровенно выражая свой отсутствующий интерес, никто не сделал мне замечания, никто не задал наводящих вопросов. Я привык к этому. Привык к тому, что вокруг все носятся над нашей семьей.

В детстве я мог сотворить любую пакость: стащить соус на кухне, который кухарка готовила больше двух часов, в итоге она не успевала к ужину и получала не просто словесный выговор, а вычет из зарплаты. А когда однажды наш садовник высадил цветы под окнами спальни родителей к их годовщине свадьбы, я пошел специально играть туда с друзьями. Мы растоптали все цветы и испортили красивую композицию. Садовника уволили. Мне ничего не сказали.

Так было всегда. Никто, кроме отца, не мог мне перечить. Да и отец это делать начал, только когда я уже будучи подростком чудил совсем ненормальные вещи, например гонял по городу на его машине. Хотелось адреналина, и я позволял себе получить его. Почему нет?

В поисках ощущений однажды мы с Чайкой сперли золотые часы в каком-то простеньком магазинчике. Но это был первый и последний раз. Воровство не вставляло, да и отец, прознав об этом, впервые в жизни меня ударил. Он врезал в живот, по лицу, а мог бы и ногами, но мать остановила. Завопила, мол, нельзя, это ж кровинушка твоя.

Больше я не крал. Зато начал драться. Вот махать кулаками мне реально нравилось. Выплескивал всю агрессию, обиды, непонимания и неисполненные желания. И у меня такие были.

А потом появился отец Маши. Первый, кто хотел поставить меня на место. Конечно, я не понимал его желания. Никто и никогда не указывал, что я должен или не должен делать. Кроме старика, естественно. Даже девушки. Они не спорили со мной, не говорили ничего против. Смотрели влюбленными глазами, ждали подарков, жаркого секса и еще чего-то. Хотя нет, того самого не ждали. Ведь я всем ясно дал понять: любовь и Тимур Авдеев не уживутся на одной планете. И я убежден, что так будет всегда. Вряд ли смогу кого-то полюбить. Родители со своим сраным браком показали, семья – это то еще дерьмо.

Вечером вернулся домой. Поужинал, заглянул к матери. Она безмятежно спала, сжавшись калачиком. В комнате витал запах спирта, очевидно, опять выпивала. Я подошел к кровати, сел рядом и посмотрел на нее. В последнее время казалось, что мать медленно умирает. Издыхает на глазах. Она похудела, а лицо ее, некогда яркое и розовое, покрылось морщинками. Я ненавидел отца за то, что он делал маму такой. Но в то же время ненавидел мать, что она настолько сильно зависит от другого человека. Когда родители стали чужими друг для друга? А была ли вообще любовь между нами?.. Сложно вспомнить.

Я накрыл мать пледом и вышел из комнаты. Настроение упало еще ниже. Хотя куда уж ниже? В такие минуты мне тоже хотелось выпить, но я предпочитал алкоголю книги. Иногда это были художественные произведения, а иногда стихи. Строки из литературы заставляли мозг работать.

В своей большой светлой одинокой комнате я вытащил из прикроватного ящика блокнот в кожаном переплете. Подарок от матери на десятилетие. За последние восемь лет я записал туда не так много. Обычно это были афоризмы или предложения из книг, что мне особенно приглянулись, а могли быть и куски из стихотворений.

Мой взор упал на страницу, кончик которой я давно замял. Стало вновь интересно, что там. Поэтому открыл ее и прочитал вслух:

Крикну я… но разве кто поможет,

Чтоб моя душа не умерла?

Только змеи сбрасывают кожи,

Мы меняем души, не тела.

А потом у меня завибрировал телефон. Я так и не успел поразмышлять над тем, когда записал эти четыре строки, вспомнить, почему мне они понравились. На экране высветился незнакомый номер. Я быстро провел пальцем по сенсору и громко цокнул. Какого черта? Почему она мне написала?

Н.н. «Как выжить в закрытом пространстве, если немного темно и скоро разрядится мобильник?»

Я три раза прочитал ее сообщение. Три гребаных раза, мать твою! На четвертый понял: Маша все еще в сарае. Она не позвонила отцу, она никому не позвонила. Когда я прочитал в пятый раз, резко подскочил с кровати. На часах почти одиннадцать. Что-то внутри меня надломилось в э тот момент, царапнуло и сжалось.