Сингулярность 2.0. Биотех

– А что там с синхронизацией? – спросил он, вставая с кресла.

Девушка посмотрела на доктора. На этот раз – взглядом полным мольбы.

– Синхронизация прошла успешна. Все данные в отчете, который я уже отправила вам на почту.

– Ну-ка посмотрим… – Мужчина достал телефон. Открыл уведомление. Пробежал глазами по файлу, где встретил знакомые слова: увидел и «Одиссей+», и пометку о цвете глаз в пункте «фенотип», затем пролистал в самый низ, где были данные родителей – данные его с Еленой генокарт. Тут он задержался. Лицо его изменилось. Глаза бегали слева направо по одному и тому же месту. Он вытер лоб, хоть тот и был сухой.

– Дорогой… я… – начала Елена.

– Уходим, – сказал он.

– Прошу, дай объяснить!

– Нечего объяснять.

Мужчина вышел, забыв надеть очки. Девушка выбежала следом.

2

Раздался второй сигнал. Татьяна отключила голографическую панель. За дверью стояла взрослая пара. Одетые не богато, но опрятно. Хотя по неухоженному лицу и рукам мужчины было ясно, что его одежда – это заслуга жены, сам же он не очень волновался о внешнем виде.

Татьяна открыла дверь.

– Добрый день. Проходите, – пригласила она.

Пара прошла и села в кресла.

Татьяна посмотрела данные в компьютере.

– Тут написано, что у нас нет вашего эмбриона. Вы записывались только на консультацию?

Женщина посмотрела на мужа, который никак не мог оторвать взгляд от рук: какое-то черное масло впиталось в его ногти и кончики пальцев. Женщина покашляла. Мужчина посмотрел сначала на жену, потом на доктора.

– Здравствуйте, – сказал мужчина. – Мы вот хотели узнать, сколько будут стоить услуги вашей клиники? У нас с женой проблема. Точнее у нашего ребенка. Дело в том, что у жены был мукови… муковицд…

– Муковисцидоз, – сказала женщина и улыбнулась, будто муж не смог выговорить название какого-то японского блюда.

– Да, он самый, – сказал он. – У меня же есть… как я понял… и такой и такой ген. Ну, понимаете?

– Вы гетерозиготны по аллели муковисцидоза, если я все верно поняла, – сказала Татьяна.

– Думаю, верно. – Мужчина посмотрел на жену, как бы спрашивая: верно ли он сам все понял.

Жена кивнула.

– Вот. Мы сейчас попали в такую ситуацию, что из четырех эмбрионов, которые мы держали в третьей городской, сейчас жив только один. И у него как раз полный ген… не знаю, можно ли так сказать.

– Он, видимо, гомозиготен по рецессивной аллели муковисцидоза.

– Да, – сказал мужчина с ноткой вопроса.

– Другими словами, у него стопроцентный шанс на эту патологию, – заключила доктор.

– Точно. В третьей городской нам сказали, что на квоту у них очередь на полтора года вперед. А срок бесплатного хранения эмбриона истекает через месяц. Платно они гены не редактируют. Вот мы и пришли узнать: сколько будет стоить у вас этот ген… починить?

– Это несложная процедура, – сказала Татьяна, – могу я сначала посмотреть ваши генокарты?

Женщина достала из сумки папочку, в которой лежала мультифора, а уже в ней были обе генокарты.

– Возьмите, – сказала женщина.

Татьяна заметила, что у нее утолщены кончики пальцев. Видимо, проблему с легкими до конца решить не удалось.

– Просто приложите их вот сюда. Действительно, – сказала Татьяна, проверив генокарты. – Кроме муковисцидоза проблем не ожидается. Простите, а вам?..

– Мне пересадили легкие, – опередив вопрос, сказала женщина. Она сказала это так же обыденно, точно ответила на вопрос «который час?».

– Так. Редактирование одного-единственного гена обойдется вам в двести тысяч, плюс расходы на транспортировку эмбриона из бюджетного учреждения, ведь они сами не будут его перевозить. Если вы не собираетесь хранить его у нас, а сразу заплатите за процедуру редактирования, то все это будет стоить двести десять тысяч.

«Для прошлых клиентов – это просто смешная сумма. Одни серьги Елены стоят дороже», – подумала Татьяна.

– Двести десять, – сказал мужчина и посмотрел на жену.

– У нас есть кредитный отдел. Если у вас нет такой суммы, – сказала Татьяна, – наши специалисты помогут подобрать вам удобную систему выплат.

– Нет, нам это не подходит, – сказал мужчина. – Столько денег у нас нет. Еще на эти таблетки вечно тратим, чтобы легкие не отторглись… столько лет уже прошло, а они все…

Женщина толкнула мужа в плечо, чтобы тот не болтал, а сама улыбнулась доктору и сказала:

– Спасибо за консультацию. Мы попробуем обратиться куда-нибудь еще.

Она сказала это совсем без злобы.

– Спасибо, да… – сказал мужчина, не понимая, за что благодарит.

– Пошли, может, до обеда успеем на Новолубянскую, – сказала женщина и встала с кресла.

– Простите, вы собираетесь на Новолубянскую? – спросила Татьяна. – Вы хотите заключить контракт с «Валькирией»?

– Попытаемся. Говорят, что они быстро рассматривают такие случаи, когда есть всего один дефектный ген.

«Не лезь в это… – сказала себе Татьяна, – не лезь».

– Подождите, – вырвалось у нее, – подождите минутку.

Татьяна пару мгновений собиралась с мыслями.

– Вы ведь знаете, что это за организация?

– Военные, – сказал мужчина.

– Наемники, – исправила его Татьяна. – Вам не стоит обращаться к ним. Вы лишитесь ребенка.

– Мы поспрашивали, и нам сказали, что до восемнадцати он будет жить с нами и после пятилетней службы он опять вернется к нам.

«Не лезь в это… не лезь!»

– Это неправда, – сказала Татьяна. – Я… я сталкивалась с этой структурой. Ваш сын будет учиться в спецшколе, находиться в закрытых лагерях. Вы будете видеть его только по выходным раз в месяц – вот как это будет. В «Валькирии» не только изменят дефектный ген, они изменят геном под свои нужды. Превратят его в идеального солдата. Вы потеряете сына. И нерастущие на голове волосы – это не самое страшное, что его ждет. А после службы, если его вернут вам, это будет не ваш сын. Это будет…

Татьяна замолчала. Да, она изучила военные модификации, но сделала это тайно, а потому боялась говорить об этом вслух.

– От него мало что останется, поверьте, – подумав, сказала она. – Может, вы сумеете занять у кого-нибудь или все же возьмете кредит?

– Мы бы хотели выслушать, что нам скажут на Новолубянской. Но спасибо за предупреждение, доктор.

Пара ушла. Встреча длилась считаные минуты, однако она истощила Татьяну сильнее, чем предыдущая.

Сумма, необходимая для лечения ребенка второй пары, смехотворна, по сравнению с той, которую выложил мужчина, желающий «достойного наследника».

«Наверняка, он на еду тратит в месяц больше, чем стоит редактирование одного несчастного гена», – подумала она.

Татьяна села за стол, проверила расписание: больше никаких консультаций. После чашки кофе она отправилась в лабораторию, где приступила к генной кастомизации эмбриона первой пары.

Когда на экране появилось сообщение о завершении процесса, она размяла шею, потянулась и посмотрела на часы. До конца смены оставалось чуть меньше получаса. Это время она скоротала в ординаторской, где коллеги делились впечатлениями о недавней конференции «ГеноБог» – форуме, организованном «Православной трансгуманистической организацией».

После работы она зашла в кондитерскую неподалеку. Взяла эклер с заварным кремом и пошла на остановку, что располагалась точно напротив клиники. Табло, встроенное в панель остановки, сообщило, что электробус номер «11» прибудет через пять минут.

Татьяна села на скамейку. Сняла сумочку с плеча и хотела уже положить на скамейку рядом, когда увидела стопку листовок.

В эпоху, когда человек оцифровал все, кроме сознания, стопка бумажных листовок бросалась в глаза. Татьяна взяла одну и провела пальцами по шероховатой поверхности. От листков шел запах, напоминающий детство. Так же пахло от газет, которые ее отец доставал из почтового ящика.

Вдоволь насладившись тактильными ощущениями и запахом, она посмотрела на рисунок: за столом сидел человек в белой рубашке, локти на столе, пальцы сцеплены замком перед лицом, глаза закрыты. Фигура его напряжена, но напряжение это шло скорее изнутри. На столе перед ним тарелка, по виду с кашей, и стакан. Под рисунком текст: «Если ПОСТчеловек, то только такой».

Татьяна долго вникала в надпись. Наконец, вспомнила, что раньше слово «пост» имело еще один смысл. На обратной стороне листа она увидела адрес. Тут же вбила его в поисковик на телефоне.

– Церковь неприкосновенного Божественного права, – прочитала она вслух.

Татьяне и раньше попадались листовки этой организации. Из встретившихся ранее запомнились две: на первой было написано слово «евгеника», только не обычным типографским шрифтом, а так, точно слово связали из розовых шерстяных нитей, которые должны были пойти на свитер. От краев «евгеники» в стороны шли две спицы. В углах виднелись края рук того, кто связал слово. На безымянном пальце левой руки была печатка. Татьяна потом нашла в интернете, что это кольцо называлось «Мертвая голова». Видимо, это был намек на высказывание: «Генная инженерия – это мягкая евгеника», а кольцо должно было напомнить о людях, некогда евгенику практиковавших.

На второй листовке была изображена группа людей, у которых вместо глаз были черно-белые спирали, рты у них были полуоткрыты, как у умалишенных. Перед людьми в пустом пространстве зависла рука все с той же печаткой на пальце. Рука держала за пуповину человеческий плод. Люди со спиралями в глазах следили за плодом, точно за часами гипнотизера. Над этим действом красными расплывчатыми буквами, имитирующими разводы крови, расположилась надпись «ТРАНСгуманизм».

Листовка про «ПОСТчеловека» была попроще предыдущих.

«Наверное, поменяли художника», – подумала Татьяна.

Тут приехал электробус.

3

Телефон завибрировал, когда Татьяна вышла из электробуса.

– Да?

– Татьяна Сергеевна? – спросил знакомый голос.

– Да, с кем я разговариваю?

– Эта тварь… эта…

Татьяна узнала голос мужчины: того самого, что хотел «достойного наследника».

– Простите, о чем идет речь?

– Эта тварь… я надавил на нее. Она мне все рассказала… а ведь пела, что никогда с ним не… никогда не… тварь такая! Я ведь ей все дал. Все! Так ладно бы аборт. Она продала эмбрион!

– Вы уверены, что вам нужна именно я? – спросила Татьяна, поймав паузу между словами мужчины.

– Да, именно вы мне и нужны. Точнее… вы мне больше не нужны.

– Простите?

– Мне больше не нужны услуги вашей клиники. Не нуж-ны… – выговорил он, и в трубке стало тихо.

– Алло? Вы тут? – спросила Татьяна.

Резкий шум, точно кто-то высморкался, оглушил ее.

– Я тут! Уничтожьте эмбрион. Мне от этой… мне от нее ничего не надо! Не будет мой сын носить гены этой… этой бродяжки!

– Простите, но это так не делается. Вы должны оформить отказ, ваша супруга…

– О, она мне больше не супруга!

– Тем не менее. Эмбрион записан на нее. Одного вашего желания недостаточно.

– Это мы еще посмотрим!

– К тому же вы уже заплатили за все процедуры. Возврат в таких делах не предусмотрен.

– Да и хрен с этими деньгами! Я еще в десять раз больше заработаю. Но уже без нее… да-а-а, – протянул он, затем что-то брякнуло, по-видимому, стакан. – Она хрен что получит от меня!

На секунду повисла тишина.

– Бр-р-р! – снова брякнуло стекло. – Так что, док, кончайте там эти… костюмизации… все. Закрыта лавочка!

– Простите, но без заявления вашей… без заявления Елены это сделать невозможно.

– Я все понял, док. Все будет! Я вам клянусь, все будет чики, мать его, пуки! – крикнул он и сбросил.

Татьяна какое-то время смотрела на экран с номером абонента, затем убрала телефон в сумочку и пошла по аллейке, огороженной высокими соснами, в сторону трехэтажного здания, притаившегося в самом конце.

«Чайка» – центр паллиативной медицины – уже несколько лет служил домом для ее брата. «Фульминантная форма болезни Паркинсона» – так Татьяна назвала эту болезнь, хотя никакого официального названия для нее не было – сделала из некогда активного молодого человека куклу, которая только шевелит глазами и открывает рот. Говорить он не мог, только глотать жидкую пищу. По удивительному стечению обстоятельств эта болезнь развивалась лишь у тех, кто был модифицирован по контрактам от ЧВК типа «Валькирия» или «Варяг», а также было несколько случаев среди контрактников министерства обороны. Причем заболевали лишь те, чья служба по контракту подходила к концу. Но были и такие, кто переходил на службу во внутренний отдел – они, каким-то образом, избегали этого недуга.

Брат Татьяны был модифицирован на деньги «Валькирии». Все дело в том, что у него обнаружили дефект Y-хромосомы, вследствие которого он родился бы бесплодным. Каждый раз, навещая брата, Татьяна думала: «Разве это лучше бесплодия?»

Она помнила, как брат вернулся домой с последнего задания, предусмотренного контрактом, который заключили еще до его рождения. Вечер, накрытый стол, счастливые родители. Татьяна помнила, как у брата дрожали пальцы, когда он держал вилку. На следующее утро он еле встал с кровати. Пару дней спустя он уже почти не шевелился. Через неделю он перестал говорить. Через месяц он принял нынешний вид.

Потом умерли родители – по естественным причинам, а ЧВК с каждым месяцем все сильнее сокращало пособие по инвалидности, пока не перестало платить совсем. Тогда Татьяна взяла все на себя. Она перевезла брата в «Чайку», где ему стали оказывали весь необходимый уход, в отличие от центра, принадлежащего «Валькирии», где в последние месяцы брата перестали даже переворачивать. Эти пролежни, через которые виднелись кости, до сих пор снились ей в кошмарах.

– Привет, Тань, – сказала медсестра на посту в отделении.

– Привет. Как он сегодня?

– Хорошо, – сказала, улыбнувшись, медсестра.

Это «хорошо» означало лишь то, что хуже ему не стало. На то, что когда-нибудь станет лучше, Татьяна уже не рассчитывала.

– Дима, – тихо сказала она, заходя в палату, – Дим, я к тебе.

Она провела рукой по сенсорной панели на стене у входа – по потолку разлился мягкий свет.

Татьяна подошла к кровати. Дима лежал на правом боку. И хоть он был лысым с детства, – особенность фенотипа тех, кого модифицировали военные генетики, – Татьяна никак не могла отделаться от мысли, что лысина – это часть болезни.

Он проследил, как сестра села в кресло у кровати.

Из-под одеяла торчала рука с полусогнутыми пальцами. Татьяна погладила руку брата. Тот проследил за этим движением, затем снова посмотрел сестре в глаза.

– Я взяла эклер.

Брат чуть шире приоткрыл рот.

– Да, твой любимый. Сейчас мы тебя устроим и поедим.

Татьяна повернула брата на спину. Теперь он весил чуть меньше шестидесяти килограммов, а потому Татьяна больше не звала санитарку для помощи. Она взяла пульт от кровати и подняла изголовье так, что Дима практически сел.

На прикроватной тумбочке уже стояла тарелка, рядом лежали нож и ложка. Медсестра выучила расписание Тани и их ритуал с братом, а потому приготовила все заранее. Татьяна достала эклер, разрезала его пополам и ложечкой зачерпнула немного крема. Эти пирожные были любимым десертом Димы с детства. В те времена, когда он еще жил дома, он разрезал пирожное вдоль и слизывал крем, к тесту же он не притрагивался.

Дима обхватил ложку губами, чуть поджал их. Татьяна вытащила ложку уже без крема. Ей показалось, что в уголках глаз Димы появились морщинки, какие появляются при улыбке. Но Дима не улыбался. Он шевелил губами, ноздри чуть раздувались от работы. Наконец, Татьяна услышала короткий звук горлом.

– Еще ложечку?

Дима посмотрел на нее, затем посмотрел на ложку.

– Хорошо, сейчас все будет.

Таким образом Татьяна вычерпала весь эклер. Потом она взяла из держателя, зацепленного за бортик кровати, бутылку с длинной трубочкой и подала брату. Тот обхватил трубочку губами. Столбик воды начал подниматься, но замер, не дойдя до середины.

«Раньше хватало сил дотянуть до конца», – подумала Татьяна и нажала на клапан в основании бутылки. Вода потянулась легче.

Под шумные глотки брата Татьяна вспомнила вторую пару, что пришла к ней утром. Для того, чтобы у них родился здоровый ребенок, нужно изменить лишь один ген. Один! Сущий пустяк для современной генетики. Но даже на это у них нет денег. Этим и пользуется государство на пару с ЧВК. Отчаяние толкает родителей на необдуманные поступки. Судьба ребенка будет предрешена. Вся его дальнейшая жизнь будет подчиняться строкам в контракте, которые родители скорее всего не прочтут, а если и прочтут, то не увидят никакой опасности за обезличенными терминами. А потом что? До семи лет он будет жить с ними. Затем спецшкола, закрытые лагеря и служба, после которой его будет ждать то же, что и Диму, если, конечно, он не погибнет на задании.

«Я ведь пыталась их остановить. Может, сделала недостаточно? Может, стоило надавить?» – думала Татьяна.

Тут Дима захрипел: кашлевой рефлекс работал уже не так выражено. Татьяна убрала палец с клапана на бутылке и наклонила брата вперед. Изо рта на одеяло вытекла тонкая струйка, которая тут же впиталась, оставив небольшое пятнышко.

«Такой пустяк, – подумала Татьяна, глядя на темный след на одеяле, – но ведь Дима бы умер, просто потому, что не смог наклониться».

В палату зашла медсестра.

– Все в порядке?

– Да, он просто поперхнулся. Все хорошо.

Медсестра подошла поближе к кровати.

– Скажу санитарке, чтобы поменяла одеяло, – сказала она и вышла из палаты, а когда вернулась вместе с санитаркой, Татьяны уже не было.

4

Татьяна ехала домой в электробусе. Из головы все никак не выходила вторая пара пациентов. Один-единственный ген! Разве стоит из-за этого отдавать жизнь ребенка в руки наемников? Вся процедура редактирования займет считаные минуты – и все. Ребенок будет здоров. Никаких наследственных болезней, судя по их генокартам, не предвидится. А они готовы ради этого…

Тут Татьяна вспомнила про первую пару. Про «достойного наследника». Она открыла телефон. Проверила рабочую почту. Помимо расписания смен на следующую неделю пришло еще одно письмо. Текста не было, но к письму приложили два файла: заявления об отказе от услуг клиники «TomorrowTech». В обоих файлах было оговорено, что родители настаивают на уничтожении эмбриона. Заявления были оформлены юридически правильно, но Татьяна сомневалась именно во втором заявлении – в том, которое подписала Елена.

Следом пришла мысль: раз уж деньги уплачены – можно пустить их на благое дело. Меньше одной десятой понадобится на редактирование гена муковисцидоза. И совсем копейки нужны для транспортировки эмбриона.

Но из головы никак не выходила мысль, что Елена дала согласие под давлением. Тогда заявление не имело силы.

Татьяна набрала номер администратора клиники.

– Наташ, ты на работе?

– Еще целых десять минут буду тут. А что?

– Скажи, пожалуйста, номер Елены, которая приходила утром. Забыла уточнить у нее одну деталь.

– Так… секунду. Вот, нашла.

Наталья продиктовала номер.

– А к чему такая срочность? – спросила она.

– Да я уснуть не смогу, пока не выясню кое-что. Кстати, там от них ничего больше не приходило?

– От кого?

– От Елены с мужем.

Наталья пару секунд молчала.

– Не-а. Все чисто.

«Они не продублировали заявления на главную почту клиники. Значит, только я знаю об отказе», – подумала Татьяна.

– Хорошо. Спасибо, дорогая. До завтра.

Татьяна тут же набрала номер Елены. Ответили только с третьего раза.

– Да! – практически закричала Елена.

– Простите, что так поздно. Это Татьяна Сергеевна. Тут мне на почту прислали два заявления. Одно от вас. Скажите, вы подтверждаете, что добровольно его написали?

– Добровольно?! Да-а-а, – протянула Елена, – добровольней некуда.

– Вы хотите сказать, что заявление было составлено против вашей воли?

На другом конце стало тихо. Отключили микрофон.

– Алло? Елена, вы тут?

Татьяна подождала какое-то время, но больше никто с ней не заговорил. Тогда она сбросила.

Когда Татьяна вышла из электробуса, телефон завибрировал.

– Елена?

– Да… это я. Все написано добровольно. Я хочу, чтобы вы… чтобы вы уничтожили эмбрион. Он ему… он нам больше не нужен. Все, не звоните мне больше!

– До свидания, – сказала Татьяна.

«Ну вот, – подумала она, – я услышала, что хотела, но легче не стало».

На следующее утро, когда Татьяна пришла клинику, Наталья встретила ее возле кабинета.

– Татьяна Сергеевна, вас просили зайти к главному.

– В чем дело?

– Не знаю, но вас просили зайти.

Татьяна поднялась на второй этаж и прошла до конца коридора к единственной двери без таблички.

Дверь открылась.

– Заходите, – услышала она.

В кабинете стоял человек – не главврач. Это был высокий, в строгом костюме мужчина. Абсолютно лысый. Руки он держал в карманах брюк.

– Заходите, заходите, – повторил он.

– Простите, мне сказали, что меня ждет…

– Нет. Он ждет, когда я поговорю с вами. Присаживайтесь. – Человек указал на кресло и тут же спрятал руку в карман. Татьяна заметила, как у него слегка дрожат кончики пальцев.

– Простите, а кто вы? – спросила она, сев в кресло.

– Вчера вам прислали два заявления на отказ от эмбриона, – начал человек, пропустив вопрос мимо ушей.

«Откуда он это узнал?» – подумала Татьяна и сказала: – Не понимаю, какое вам до этого дело. Это строго конфиденциально.

– Вы успели начать работу над эмбрионом?

– Разве я должна отвечать на ваши вопросы?

Человек чуть наклонил голову направо.

– Впрочем, не важно. Мы и так это проверим. Сейчас выслушайте меня и не перебивайте. Как только вы придете в кабинет, вы закроете историю с этим эмбрионом. Все уже оформлено так, будто вы его уничтожили. Вам останется только поставить свою электронную печать.

– Еще чего!

Человек закрыл глаза, пытаясь сдержать недовольство.

– Вы поставите печать и закроете историю. Больше вы к ней не вернетесь. Для всех эмбрион будет уничтожен. И для вас же лучше, если вы тоже в это поверите.

– Но…

Тут ее телефон завибрировал.

– Посмотрите, – сказал человек.

Татьяна получила уведомление от банка: на ее счет перевели сумму, равную трем зарплатам.

– Это вам за работу, – сказал человек.

– За какую еще работу? Что тут вообще происходит?

– Возможно, вы захотите сменить место для брата. Мне кажется, «Чайка» – не лучшее место для инвалида войны. Вы так не считаете?

Ей нечего было ответить. Ощущение холода, которое шло от человека, внезапно обожгло.

– Это угроза?

– Мы никогда не угрожаем, – сказал человек и вышел из кабинета.

Прежде чем дверь закрылась, Татьяна разглядела шрам прямоугольной формы на затылке неизвестного. Размером едва ли больше спичечного коробка.

Минуту спустя вошел главврач. Татьяна все так же сидела в кресле. Главврач поднес ей стакан с чем-то цвета крепко заваренного чая.

– Выпей, Тань. Я сам не рад случившемуся. Но иначе никак.

Татьяна отодвинула стакан.

– Просто сделай, как они сказали, – сказал главврач и сам выпил.

Прежде чем выйти, Татьяна посмотрела на главврача: тот замер, глядя на фотографию дочерей, стоящую в рамке на столе.

Она зашла в свой кабинет. Включила компьютер. Как и сказал неизвестный: все было готово, оставалась только печать.

«Чего же они не подделали ее? Похоже, хотят, чтобы я тоже замаралась. Чтобы побоялась их сдать, будучи соучастницей…»

Она еще раз открыла сообщение от банка. Подумала, поймет больше, когда увидит, откуда пришли деньги. Сначала счет отправителя был скрыт. После запроса она поняла, что след ей не найти. Деньги пришли из-за рубежа. С острова, о существовании которого Татьяна даже не знала.

Тут она вспомнила о вчерашнем плане. Конечно, с «достойным наследником» все решилось без нее, а деньги за процедуру, очевидно, уже перешли на баланс клиники, но теперь у нее самой появились средства, пусть и противные совести. Но, как бы противны они ни были, их все еще можно пустить на благое дело. Она нашла по компьютеру номер женщины, которой пересадили легкие.

– Да? – ответили на том конце.

– Доброе утро, это Татьяна Сергеевна из «TomorrowTech», вы вчера были на приеме.

Пару мгновений в трубке была тишина.

– Доброе утро, Татьяна Сергеевна, – ответила, наконец, женщина.

– Вы знаете, дело в том, что…

Тут она поняла, что не продумала, что сказать.

– Дело в том… Звоню, чтобы сказать: вы попали в нашу благотворительную программу.

– Простите?

– Да, благотворительная программа. Называется – «Надежда на завтра», – выдумала она тут же.

– Ого, – сказала женщина, не понимая, что это значит. – И что она нам дает?

– Я оплачу доставку вашего эмбриона в клинику, где проведу необходимое редактирование гена. Все абсолютно бесплатно.