Потерянный ребенок

Сегодня всего только двадцатый наш день в строю, но кажется, будто прошли годы. То, что произошло со мной и моим батальоном, многие сочтут невозможным. Идти в бой плечом к плечу со своими лучшими друзьями – худшая пытка. Скольких из них разорвало на части снарядами. Сколько их осталось лежать позади. Просто не верится, что все это происходит на самом деле. Высадиться глубоко на вражеской территории и попытаться удержать позицию, которую штурмуют и обстреливают со всех сторон, пока союзники не прорвут оборону противника, – я скорее бы покончил с собой, чем прошел через все это снова. Я часами полз под пулями, думая, что каждая секунда может стать для меня последней. Я не могу рассказать тебе о том, что еще я видел, никогда не смогу. Скажу лишь, что и подумать не мог, что человек способен причинить столько боли ближнему своему. Мне никогда не оправиться от того, что мне пришлось пережить.

Подав мисс Кларе и мисс Этель чай, она спросила у них разрешения сходить в город за продуктами, а затем поднялась в свою комнату, чтобы переодеться. Подойдя к туалетному столику, расчесала свои длинные волосы и с тяжелым сердцем посмотрела на призрака в отражении зеркала. Нанесла немного румян на свои бледные щеки, затем села в автобус до города, изобразив на лице улыбку. Все пассажиры говорили о том, что нужно ехать на поезде в Лондон, где на Трафальгарской площади и перед Букингемским дворцом собирались тысячи людей, желавших посмотреть, как король Георг, королева Елизавета и Уинстон Черчилль появятся на публике.

В автобусе было жарко и многолюдно, все пели и танцевали. То же было и на улице, когда Гарриет приехала в город и стала пробиваться сквозь толпу к входной двери почтового отделения. Оно казалось подходящим местом для того, чтобы спрятаться, – столько лет оно было спасательным тросом, соединявшим ее с Джейкобом. В первый день войны она отправила ему свое первое письмо, и вот теперь, в День Победы, она снова возвращалась на почту, пройдя полный круг. Гарриет потянула за ручку и чуть не споткнулась о порог; пока она закрывала за собой дверь, раздался нежный звон колокольчика. Оказавшись внутри, Гарриет с облегчением вздохнула.

Внутри было прохладно и безлюдно. Касса, из которой она отправляла все свои письма Джейкобу, находилась в дальнем углу. От пожилой женщины, которая здесь работала, всегда пахло лавандой, а все полки позади нее были заполнены конвертами и бандеролями, тетрадями и рулонами коричневой оберточной бумаги. Как и остальные, работница сегодня находилась в приподнятом настроении. Гарриет сделала глубокий вдох и, чтобы хоть на чем-то сосредоточиться, стала разглядывать стеклянную витрину рядом с кассой.

– Здравствуйте, Гарриет, как поживаете? Чем я могу вам помочь? – Ей тепло улыбнулась дама с седыми волосами, убранными в пучок, и обилием веснушек.

Гарриет почувствовала, как ее бросило в дрожь от этого вопроса. Когда она снова посмотрела на витрину, ее внимание привлек толстый, похожий на кирпич дневник.

– Могу ли я взглянуть на дневник, пожалуйста? – спросила она.

Женщина достала его с витрины и положила на прилавок.

– Ищете подарок для Джейкоба в честь его возвращения домой?

Гарриет протянула руку, коснулась кожаной обложки и стала перелистывать десятки страниц, готовые унести ее в будущее. Она представила, как строчки, написанные ее небрежным почерком, повествуют о жизни без войны, в которой она не потеряла ребенка во время бомбежек, а Джейкоб остался собой; о днях, наполненных пикниками, купаниями в реке, прогулками на велосипедах и приключениями, – только они вдвоем да их ребенок – маленькая семья, кажущаяся несбыточной мечтой.

Она даже не сказала Джейкобу, что снова забеременела. И она знала, что никогда не сможет поведать об этом никому. Как эгоистично это прозвучало бы, начни она говорить о никогда не существовавшем ребенке кому-то из тех, кто потерял на передовой сына, брата или мужа?

Мисс Этель была так добра к ней. Вызвала врача, когда боль и кровотечение стали слишком сильными. В этот раз Гарриет увидела, что это девочка, прежде чем врач забрал малютку. После этого у нее десять дней шла кровь, а боль была такой сильной, как никогда прежде. Но ей это было нужно. Нужно было испытать страдания, вызванные выкидышем, нужно было видеть кровь, чтобы убедиться, что ее девочка ей не привиделась.

Она до сих пор не могла забыть о ней. Прошли месяцы, но она так и не понимала, что ей полагалось чувствовать в этой пропасти, полной скорби по человеку, которого никогда не существовало. Ей нужно было рассказать об этом кому-то – кому-то, кто не стал бы отчитывать ее за эгоизм, кому-то, с кем она смогла бы поговорить, когда будет сложно уснуть.

– Вы узнали, когда он вернется домой, дорогая? Чудесный подарок, отлично подходит для вашего будущего вместе. Теперь есть так много поводов для радости.

– Да, вы правы! – откликнулась Гарриет, с улыбкой поднимая дневник с прилавка. – Я возьму его.

В тот вечер, когда она закончила со своими обязанностями по дому, Гарриет достала из прикроватной тумбочки дневник, открыла его на первой странице и взяла авторучку.

Вторник, 8 мая 1945 года

Дорогой дневник,

Вот и пришел тот день, о котором все так мечтали. Война закончилась, но я боюсь, что это еще не конец. На улицах ликуют толпы и идут парады, но над всеми ними постепенно берет верх чувство изнеможения.

Британия уже не та страна, какой она была до войны. Мы жили, ели, спали и видели сны про войну, и, хотя было объявлено, что она закончилась, стоит только бросить взгляд на наши пустые кладовые, шкафы без еды и погреба без угля, чтобы понять: все еще впереди. У всех, кого я знаю, война забрала кого-то из родных или близких, а те, кто вернулся живым, лишились глаза, руки или ноги.

И как я могу даже упоминать о том, что потеряла свою девочку? Я по-прежнему не знаю, что я должна чувствовать, – знаю лишь то, что скорблю по человеку, которого я никогда даже не держала на руках. Что мне делать со всеми надеждами и мечтами, которые я связывала с ней? В этот раз я была так близко, срок дошел почти до шести месяцев – я действительно думала, что у нас получится, что к возвращению Джейкоба мы будем ждать его дома уже вдвоем. И вот мои руки пронзает боль, потому что мне уже не суждено обнять свою малютку, а разделить эту скорбь с мужем я не могу, потому что на его долю и так выпало слишком многое. Как может женщина понять, что довелось пережить солдату на пляжах Нормандии? Как может мужчина, возвращающийся с войны, осознать, через что женщине пришлось пройти во время бомбежек, скольких усилий ей стоило поддерживать все эти годы очаг дома? В последний раз, когда Джейкоб был дома, мне показалось, что между нами море, которое мы никогда не сможем пересечь.

Я знаю, что в первую очередь я должна заботиться о своем муже и заработке, но я не могу перестать вспоминать свою малышку. Я не знаю, куда ее забрали. Когда я пришла к врачу на прием, он сказал, что не хочет меня расстраивать разговорами о ребенке и что мне нужно постараться двигаться дальше. Я боюсь, что она где-то похоронена заживо. Я ее видела, но ее забрали так быстро, что я не знаю точно, была ли она на самом деле мертва. Что, если они совершили ошибку? Я не могу понять, почему мое тело продолжает поступать так со мной, и не знаю, как это ребенок, который минуту назад пинался и был здоров, был жив – может внезапно умереть.

Я рада, что могу с тобой поговорить о своих проблемах, с которыми мне не стоит к кому-либо обращаться. Мне пора спать, ведь завтра мне потребуются силы, чтобы встретить дома своего бедного мужа. Мне невыносимо от одной мысли о том, в каком состоянии он, должно быть, находится. Благодарю Бога за то, что этому кровопролитию, по крайней мере, положен конец, но боюсь, что пройдет еще немало времени, прежде чем мы сможем оправиться от пережитого.

Глава третья

Айрис

10.00, среда, 19 ноября 2014 года

Айрис Уотерхаус сидела в Кларкенуэлле, в конторе адвокатов, которым она поручила дело о разводе. Когда ее муж раскрыл дверь, ее сердце сжалось от того, как сильно он исхудал за те два года, что они не виделись.

Джеймс, ростом чуть выше метра восьмидесяти, всегда был в хорошей форме, во времена их знакомства в медицинском увлекался игрой в крикет. На нем никогда не было ни грамма жира. Но сегодня он выглядел иначе: его стройность сменилась болезненной худобой, и впервые за шестнадцать лет со дня их знакомства он показался ей уставшим от жизни.

От перспективы потерять любимый дом ее сердце, только-только начинавшее заживать, словно бы разрывалось снова на части – однако это было единственной вещью, удерживающей ее от того, чтобы запрыгнуть на блестящий ореховый стол для переговоров и станцевать в честь удрученного вида Джеймса.

В сложившейся ситуации он подтверждал ее подозрения, что Люси Брюэр, двадцатитрехлетняя бывшая секретарша из клиники Джеймса, украла у нее мужа не потому, что хотела о нем заботиться. Совсем наоборот. Ей нужна была дойная корова, и после неудачных попыток заставить одного из его коллег, тоже мануального терапевта, бросить ради нее жену – над чем они с Джеймсом в то время смеялись – Люси переключилась на ее, Айрис, собственного мужа. И, к ее ужасу, он на это купился.

– Она знает, что у тебя нет денег? – спросила Айрис, когда они сидели в своем маленьком залитом солнцем саду. Это было последнее утро, которое они провели вместе; тогда он приехал забрать свои вещи. На этот раз не было ни криков, ни слез, Айрис не кричала, чтобы он исчез, не говорила, что ненавидит его, не плакала о том, что лучше бы они никогда не встречались, – на всю эту браваду разбитого сердца у нее больше не было сил. Она чувствовала лишь неописуемую боль.

– Айрис, я знаю, что ты хочешь ненавидеть Люси, но дело не в ней. Дело в нас. У нас все уже давно не ладилось.

– Ну да, точно, спасибо, что сказал, – буркнула она, прикусив нижнюю губу.

– Я просто устал от того, что все сводится к вопросу, получится ли у нас завести ребенка, – сказал он, положив последнюю коробку и захлопнув багажник. – Это словно черная дыра, которая медленно высасывает радость из наших жизней, а я так больше не могу. И да, прежде чем ты спросишь, нет, Люси не беременна. Она даже не хочет детей.

Это было два года назад, и в течение следующих месяцев она чувствовала настолько неконтролируемую тоску, что ей казалось, что лучше бы Джеймс умер, чем продолжал счастливую жизнь с кем-то другим. Они встречались с момента, когда Айрис было еще восемнадцать, и после разрыва она впервые по-настоящему поняла, что такое одиночество. Ее, конечно, поддерживали мать и подруги, но ей по-прежнему было тяжело возвращаться в темный и пустой дом. Не с кем было обсудить прошедший день, не с кем было ссориться из-за мелочей, никто не будил ее по ночам своим храпом. У Джеймса всегда был такой буйный характер, он был словно маленький ребенок, который не переставая болтал и суетился, перебивал всех во время разговора и устраивал бесчисленные драмы на работе, после которых ей приходилось его успокаивать. Все это сводило ее с ума, его энергия, постоянный поиск чего-то нового, инвестиции, которые дадут им разбогатеть… Теперь, однако, она была больше похожа на грустную старушку, которая не выключала по вечерам телевизор, чтобы не чувствовать себя так одиноко. Казалось, что эта тишина преследует ее повсюду.

Но если Айрис и знала, что будет тосковать по Джеймсу, она все же никак не была готова к тому шквалу чувств, которые она внезапно для себя открыла, узнав, что никогда не сможет выносить ребенка. «Все получится, дорогая, – настаивал ее муж. – Врачи сказали, что у нас все хорошо, нужно просто запастись терпением». Поэтому Айрис продолжала беременеть, делала в больницах всевозможные уколы, чтобы не случилось прерывания беременности, ходила на регулярные осмотры, на которых сердцебиение ребенка выводили на экран: тук, тук, тук. Все это продолжалось до тех пор, пока на сроке четырех, пяти, шести месяцев не наступала та неизбежная и ужасающая тишина.

– Прошу прощения, я на секунду, – говорил сонографист и отходил за советом коллег. Каждый раз повторялось одно и то же. Они отправляли ее домой, где рано или поздно у нее начиналось кровотечение. Тогда они с Джеймсом кое-как залезали в машину и, подавленные, отправлялись в роддом, в котором ей предстояло рожать, слушая завывания от боли других рожениц и пронзительные крики их новорожденных.

Айрис знала, что настанет день, когда Джеймс придет к ней за деньгами. Он на дух не переносил необходимость на что-то копить или на чем-то экономить, и то, что он в конце концов спустит на ветер все их сбережения, было лишь вопросом времени. Всю их жизнь в браке именно Айрис стабильно получала зарплату на должности корреспондента по вопросам здравоохранения в The Tribune, именно она своевременно платила за ипотеку, в то время как Джеймс постоянно переходил из одной клиники в другую. Раз за разом он откладывал поиски нового места, предпочитая зарабатывать на дому, но и это не приносило результатов, потому что он целыми днями изучал способы инвестировать деньги, которых у них не было.

Но единственный способ остановить его подразумевал официальный развод, а она на это не была готова – Айрис и в голову не могло прийти, что Джеймс зайдет настолько далеко, что попытается заставить ее продать любимый домик в Саутфилдсе, практически в центре Лондона.

– Правильно ли я понимаю, что после разрыва отношений между нашими клиентами не было заключено никакого письменного соглашения о разделе имущества, а именно дома и накопленных сбережений?

Айрис посмотрела на своего адвоката, Катрину Кип, женщину с тихим голосом. Ее острая челка, как и ее емкие формулировки, напоминали заточенное лезвие топора.

– Да, все верно, – произнесла мисс Кип и посмотрела на адвоката Джеймса, который сидел с надменным видом, откинувшись в кресле и заставляя Айрис нервничать. – Ну, моя клиентка утверждает, что большую часть их совместной жизни в браке ипотеку платила именно она, включая те долгие промежутки времени, когда ее муж был безработным, в то время как тот забрал себе почти сто тысяч фунтов стерлингов из сбережений, а также свои пенсионные сбережения, насчитывающие еще около ста тысяч. На момент, когда дом оценивался приблизительно в двести пятьдесят тысяч, они достигли соглашения о том, что раздел имущества был честным.

Заговорил адвокат Джеймса – это был лысеющий мужчина в дорогом костюме кобальтово-синего цвета. Айрис поймала себя на мысли о том, что костюм, вероятно, очень жмет ему в талии.

– Мой клиент сообщил мне, что его бывшая жена осталась в доме лишь в рамках временного соглашения, которое так и не было оформлено официально. – Он сделал паузу для большего эффекта, затем продолжил: – Он также говорит, что находится под значительным давлением ввиду того, что его спутница, мисс Брюэр, беременна.

Айрис почувствовала, как все ее тело напряглось. Стук сердца с гулом отозвался в ушах. Ее лицо словно бы горело, а когда она потянулась за стаканом воды, то ее руки начали дрожать. С того дня как он ушел от нее, она знала, что такая молодая девушка, как Люси, рано или поздно захочет завести ребенка, и Джеймс был идиотом, думая, что этого не случится.

Но теперь, когда это вдруг стало для нее реальностью, сердце Айрис разбилось на части: они сидели за блестящим ореховым столом в комнате для переговоров и обсуждали, должна ли она оплачивать счета за ребенка ее бывшего.

Мисс Кип выпрямилась в обитом черной кожей кресле.

– Как вам известно, – начала она, – мы уже обменялись вашими финансовыми отчетами и встретились для того, чтобы обсудить данную ситуацию, достичь соглашения приватно, не доводя дело до суда.

Адвокат Джеймса нагнулся вперед, и его поросячьи глазки заблестели.

– Поскольку данный брак будет классифицирован как продолжительный, отправной точкой станет равное разделение имущества. Мой клиент предполагает, что дом увеличился в цене за последние два года настолько, что было бы явно несправедливо, если бы он не получил равную долю от его текущей стоимости.

Айрис заставила себя посмотреть на Джеймса. Он что-то рассеянно рисовал ручкой в блокноте, слушая, что говорит его адвокат, и избегал встречи с ней взглядом.

– Все верно, поэтому, – ответила мисс Кип, и сердце Айрис ушло в пятки, – мы должны рассмотреть главные вопросы. Моя клиентка жила в этом доме на протяжении двух лет, понимая, что останется в нем и что он будет ее вложением. Мистер Хеннеси сказал моей клиентке, что оставит себе сбережения, накопленные за двенадцать лет их брака, чуть менее ста тысяч фунтов стерлингов, и свои пенсионные сбережения, в то время как за мисс Уотерхаус оставался дом, стоимость которого была чуть менее двухсот пятидесяти тысяч и почти равнялась сумме, которая осталась за вашим клиентом.

– Что случилось со всеми твоими сбережениями, Джеймс? – вдруг выпалила Айрис. Мисс Кип положила руку ей на плечо.

Вновь заговорил адвокат Джеймса.

– К несчастью, мой клиент инвестировал большие суммы на основание бизнес-предприятия, которое пока еще не приносит дохода. Принимая во внимание эту ситуацию, боюсь, мы больше не сможем рассматривать неформальное соглашение. Ваша клиентка живет в одном из самых престижных районов в Южном Лондоне, в доме с двумя спальнями, который сейчас можно оценить в триста тысяч фунтов, в то время как мой клиент снимает однокомнатную квартиру в Тутинге. Поскольку у него нет сбережений, а его спутница не может работать, его дохода на данный момент недостаточно для того, чтобы изменить ситуацию. Мы полагаем, что имеем законное право на долю денег от дома, будь то перезалог дома или его продажа.

– Могу я спросить о размере доходов спутницы вашего клиента, мистер Хеннеси? – тихо поинтересовалась мисс Кип.

Джеймс, который до сих пор не произнес ни слова, покачал головой, даже не поднимая глаз. Его адвокат заполнил тишину, заговорив.

– Спутница моего клиента работала некоторое время секретаршей, однако ее работа не очень хорошо оплачивается. К тому же у нее скоро родится ребенок, поэтому давайте пока не будем принимать ее доходы в расчет.

– Пусть она сейчас беременна, но не может же она думать, что в семье будет работать только муж, если денег не хватает, – резко произнесла мисс Кип.

– Почему мы должны не принимать ее в расчет, если это все ее рук дело? – Голос Айрис дрожал, и ей это не нравилось. Мисс Кип снова положила руку ей на плечо.

Айрис поборола желание заплакать и встала. В комнате было душно, она должна была уйти. На подкашивающихся ногах она дошла до двери и потянула за ручку; до нее донесся голос ее адвоката, звучавший словно из тоннеля.

– Думаю, нам стоит прерваться на сегодня.

Выходя из комнаты, она услышала, как отвечает адвокат Джеймса:

– Если предварительный договор не будет подписан сегодня, то мы намерены идти в суд.

Ничего не замечая перед собой, Айрис прошла через приемную, толкнула вращающиеся двери и вышла в холодное ноябрьское утро, жадно глотая воздух. Когда она присела на корточки и приобняла колени, рядом с ней появилась Катрина Кип.

– Я не понимаю, – задыхаясь, говорила Айрис, глотая слезы. – Я думала, что я потерпевшая сторона, что закон на моей стороне.

– К сожалению, это распространенное заблуждение. Мне неприятно это говорить, Айрис, но боюсь, что закон на его стороне, потому что вы допустили ошибку, не подготовив тогда никаких письменных соглашений.

– Я доверяла ему, даже после всего, что он сделал. Мы были женаты двенадцать лет! Мне казалось, это должно что-то значить.

Мисс Кип присела на тротуаре рядом с Айрис.

– Боюсь, если вы доведете дело до суда в нынешнем его виде, решение точно вынесут в его пользу. Предпишут выплатить ему сумму исходя из его потребностей.

– Ему не достанется мой дом, – буркнула Айрис, со злостью смахнув слезу.

– Но в этом деле решающую роль сыграют потребности сторон, а вашему бывшему мужу будет нужно новое жилье, учитывая, что у него скоро родится ребенок. Конечно, вы можете попробовать довести дело до суда – однако тогда вас могут даже оштрафовать и потребовать возместить ему расходы на юриста, если дело выиграет он. Я рекомендую вам разделить имущество пополам.

– Я не могу сейчас на это согласиться, мне нужно подумать.

– Разумеется. Мы могли бы встретиться через два дня? Мне известно, что мистер Хеннеси готов довести дело до суда, если мы сегодня не подпишем предварительный договор. Близится дата родов. Он знает, что он в выгодной позиции, но, думаю, я смогу выиграть для нас пару дней.

– Ладно, – пробормотала Айрис не своим голосом. – Два дня.

Катрина кивнула ей в ответ, но Айрис уже провожала взглядом пару прохожих – двух молодых влюбленных, которые не замечали ничего вокруг себя и совершенно не подозревали о том, какую боль они способны причинить друг другу. У Айрис зазвонил телефон.

– Алло? – произнесла она дрожащим голосом.

– Милая, прости, что отвлекаю тебя, знаю, у тебя сегодня утром встреча с Джеймсом. – Голос у ее матери был тише, чем обычно.

– У тебя странный голос. Что-то случилось?

Айрис взглянула на часы. Она сказала Майлзу, что вернется в офис не позднее одиннадцати. Сейчас она не была у редактора новостей на хорошем счету, поэтому ей никак нельзя было опаздывать.

– Айрис, не хотела на тебя все это вываливать. Думала позвонить тебе вечером, поговорить с тобой… – Айрис показалось, что ее мать вот-вот заплачет.

– Что такое? Ты в порядке? – спросила она.

– Да. Я в порядке. Джесси. Она пропала, – сказала Ребекка.

– Как это пропала?

– Джесси вчера родила девочку. Я сама лишь недавно узнала, что она беременна.

У Айрис скрутило живот. Ее единоутробная сестра, которую она почти не знала, только что родила ребенка; значит, она, а не Айрис, сделала их мать еще и бабушкой.

– Но как она могла пропасть? Разве она не рожала в больнице? – Мысли Айрис путались из-за новостей.

– Этим утром она ушла из больницы Святого Дунстана, хотя ее не выписывали. Малышке нужны антибиотики, а Джесси забрала ее с собой, поэтому все это очень опасно. Мне только что звонили из полиции и сказали, что ко мне уже выехал офицер по связям с семьей. Я хочу приехать в Чичестер, но уверена, что Харви будет против этого. Наверное, он винит во всем меня.

– Как он может винить в этом тебя? Ты не виделась с Джесси почти год.

– Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить, Айрис. Джесси приезжала ко мне в пятницу. Прости, я вовсе не хотела ничего от тебя скрывать, но все это довольно сложно.

Айрис почувствовала, как что-то внутри нее надорвалось. Как все дошло до этого? Ей стало стыдно за то, как враждебна она была по отношению к Джесси, пока та переживала какой-то личный кризис. Она уже сбилась со счета, столько раз ей приходилось мирить и успокаивать всех после очередного неудачного визита Джесси и ее властной мачехи Лиз. А в тех редких случаях, когда ее сестра приезжала с ночевкой, Джесси всегда удавалось выйти сухой из воды. Их мать ходила вокруг нее на цыпочках, отчаянно пытаясь возместить все то время, которое она упустила. Так или иначе, Айрис действительно изо всех сил пыталась понять ситуацию. Ничего ей не хотелось так сильно, как снова встретиться с Джесси.

– Это ужасно. Как она могла просто уйти? Мне казалось, что в больницах строгий пропускной режим, – сказала она в трубку.

– Не знаю как, но ей это удалось. Я не могу перестать думать, что у нее психоз, какой был у меня. Все так переживают, что она может сделать что-то глупое. По телефону мне ничего не сказали, а Харви наверняка не станет меня ни во что посвящать. Я попыталась связаться с кем-нибудь из больницы, но там все паникуют и никого не пускают внутрь. Может, у тебя получится что-нибудь узнать?

– Хорошо, – ответила Айрис, нахмурившись. – Кому-нибудь из прессы уже что-то известно?

– Ну, полицейский, который звонил мне, сказал, что, нас ждет пресс-конференция, но я совсем ничего не знаю. Как думаешь, ее могли заснять больничные камеры? Ты знаешь, сколько информации обычно дают прессе в ситуациях, когда нужно распространить новость среди населения?

– Обычно нас вводят в курс дела прямо перед конференцией, и больше мы ничего не знаем… Но может быть, мой начальник слышал что-то от местных новостных агентств.

– Если получится хотя бы спросить, я буду тебе очень благодарна. Я обязана узнать, видел ли их кто-нибудь с тех пор. Ты всегда говорила, что твои коллеги в The Tribune часто знают, что происходит, раньше полиции.

– Ладно, я позвоню своему начальнику и узнаю, слышал ли он что-нибудь. Не буду говорить, что мы родственники, просто скажу, что прошел слух о роженице, ушедшей из больницы Святого Дунстана с ребенком.

Сердце Айрис переполняла зависть. Джесси стала матерью – но теперь, судя по тому, что ей было известно, она подвергала свою дочь чудовищному риску.