Хроники Януса

Я же старался быть спокойным и уверенным в себе:

– Теперь, когда мы обоюдно решили, что тайна больше не является для нас препятствием, – начал я, – мы можем пояснить… Не правда ли, почтенный Ахаб?

Набатеец, словно очнувшись от моего вопроса, поспешно закивал.

– Итак, – продолжил я. – Начнём с того, что один верный мне человек сообщил, что есть некий дезертир, воевавший в Иллирии, который за деньги предал землю отцов и стал служить Карфагену. Он раскрыл им наши позиции, сообщил о тактике боя и дал карту местности. Я охотился за ним, но он сбежал в Карфаген. По другим сведениям он, будто бы, находился здесь, но глубоко залёг на дно. Но я точно знал, что он через других людей послал в Рим человека, который выдавал себя за бактрийца. Это матёрый убийца и диверсант, повинный в смерти десятков римлян. Он мастер обмана и маскировки. Чтобы обнаружить его, нужно было его приманить. Для этой цели мне были нужны помощники среди чужеземцев. И для этой цели я выбрал почтенного Ахаба…

Набатеец удивлённо поднял голову.

– … потому у него много знакомых среди заезжих торговцев. Кроме того, он понимает язык пунов. Ахаб начал снабжать меня информацией о них, благодаря которой я теперь узнал кто и зачем здесь находится.

Публика замерла.

– Итак, диверсант знал, что я за ним охочусь. Но он не знал кто его начальник, хотя и догадывался, что это некий дезертир… но, опять же, где он находился – в Карфагене или Италии, – об этом он лишь строил догадки. Мне нужно было приманить его. Я разработал план, согласно которому одному человеку пришлось бы изобразить дезертира, участника боёв в Иллирии. Но мой план пришлось пересмотреть, потому что меня опередил настоящий участник, вот он…, – я показал на Марка Деция, – о котором я узнал прежде от Ахаба. Кроме того, мы распространили слух, что в этой таверне собираются люди тайно симпатизирующие Карфагену. Я рассчитывал, что диверсант сразу же клюнет на это и попытается это проверить – и не ошибся. Вскоре в заведении Ахаба стали собираться чужеземцы. Некоторые из которых были весьма подозрительны…

– Воистину, ум Пифагора и прозорливость Сивиллы нужны, чтобы придумать такое, – похвалил привратник храма Януса. – Глядя на тебя я горжусь, что я сын Рима. Да хранит тебя Янус!

– И тебя, почтенный.

Я сделал несколько шагов вперёд.

Зеваки, до этого толпившиеся у дверей, ввалились внутрь и сомкнулись за нашими спинами, образовав вокруг меня, набатейца, патрульных с центурионом и солдата с семьей – круг, подобно зрителям в театре. Я же готовился к финальной сцене трагедии. Единственно что мне не доставало – высоких котурн и маски Разоблачителя, посланца богов.

– Я знал карфагенянина прежде, – продолжил я. – Мы искали друг друга. Он искал меня, а я искал его. Он очень умён и коварен и никогда не оставлял свидетелей. В Египте он убил моего человека. Но меня ему убить не удалось. Теперь я знал как он выглядит – а он знал, что я это знаю. Прошло время. Один верный человек сказал, что в Гелиополь приехал некто, кому хирурги из Египта, искусные в тонких операциях, изменили лицо. Тот, кому изменили лицо, нанял мага, который умел готовить эликсиры, меняющие цвет глаз. Если всё, что он сказал, было правдой, то я был почти что уверен, что человек, который приезжал в Гелиополь и был тот карфагенянин…

Таверна, казалось, не дышала.

– … но мои предположения должны были опираться на проверенные сведения. Как я сказал, я стал изучать приезжих, собиравшихся в таверне Ахаба, – продолжил я. – Из двух десятков я тут же отсеял половину. Из этой половины после длительных раздумий я оставил только двух. Оба были родом из Бактрии. Один из них был образован и хитёр; он крутился с одним киликийцем, у которого, как я узнал, были связи в Карфагене. Другой был не слишком образован, неразговорчив и мало интересовался той жизнью, что проходила за пределами его лавки. Мои подозрения закономерно пали на первого. Мои люди стали следить за ним. Через некоторое время они доложили мне, что слышали разговор между ним и киликийцем о партии товара, пришедшего на север страны, где много раз упоминалось слово таар шуам. Мой осведомитель, который понимал бактрийский, сказал, что в их языке нет такого слова. Однако, оно есть в языке пунов. В одном из их наречий «таар шуам» означало две вещи. Первая переводится как «то, чего боится cмерть». Вторая как «красная плеть». Именно этим словом был назван сок одного из самых ядовитых растений Нубии, вкус которого был неотличим от воды…

Ропот негодования пронесся в таверне.

– Я более не колебался. Оба торговца были арестованы. Киликиец сразу во всём признался. Он сказал, что бактрийский купец заплатил ему, чтобы найти людей в Карфагене, которые использовали его судно и доставили контрабандой два кувшина «красной плети» в партии с вином. Бактриец же поначалу был упрям и всё отрицал. Внешне он был удивительно похож на того диверсанта, который чуть не убил меня в Египте. Его скулы, форма носа и лоб были точной его копией. Но у того карфагенянина были злые зелёные глаза, а у этого же они были тёмно-карие, почти чёрные. Однако я вспомнил о египетском маге, который мог изменить цвет глаз при помощи эликсира. Я решил сам допросить бактрийца, прежде чем передать его дознавателям. Как я говорил, тот бактриец был хитер и умён. Он не сознался в том, что он – карфагенский шпион и делал вид, что плохо понимает их язык. Но мы разговорили его и он, страшась смерти, раскрыл тайну. Он сказал, что привёз на судне киликийца из Карфагена три кувшина «красной плети» по просьбе некоего знатного римлянина, который просил не раскрывать его имя. Однако мне он его раскрыл. Я знал этого человека. Это был уважаемый сенатор.

– Измена! Заговор! – раздались возгласы.

– Я начал действовать. Тайно, под покровом ночи я и несколько верных мне людей пришли на виллу сенатора. Сенатор во всём признался. Теперь я должен был выполнить долг и арестовать его за контакты с врагом. Но, перед тем как сделать это, он попросил меня выслушать одну историю.

Я выдержал долгую паузу и продолжил:

– Месяц назад на севере, рядом с его имением, сказал сенатор, произошла череда странных смертей. Люди гибли от свирепой болезни. Болезнь эта начиналась внезапно и нарастала как морской прилив. Она уже умертвила десятки людей. Сенат собрал тайное заседание, на котором был принято ввести войска по периметру, установить карантин, и запретить людям с северных территорий под страхом смерти покидать свои земли. Это помогло лишь на время, так как болезнь эта была действительно странная, свирепая и протекала очень быстро. Утром человек был здоров, к вечеру чувствовал слабость, а утром следующего дня он умирал в муках. У него чернели ногти и по всему телу шли красные пятна, словно от ожога. Как выяснили, источником болезни был один раб из южных земель…

– После первых сведений об этой болезни, – далее продолжил я, – сенатор вызвал из Рима самого опытного врача. Тот многое знал, но, увидев эту болезнь, был бессилен. К тому же, он не достаточно хорошо пропитал уксусом тряпку, которой закрывал рот и нос – и, придя к больным, заразился сам. Он был оставлен в комнате с другими зараженными и вскоре умер. Но, перед тем как умереть он, очнувшись от лихорадки, заметил, что его сосед, который день назад лежал в бреду и был обречён – теперь открыл глаза, мог говорить и делать движения… Тот человек явно выздоравливал; это был какой-то вольноотпущенник родом из Фригии. Врач, теряя силы, спросил его как ему удалось победить болезнь, и тот ответил, что как только почувствовал, что умирает, то хотел избавить себя от мук и выпил яд который называется «таар шуам». Этот яд он купил давно и хранил втайне. Яд этот не вызывает боли и действует моментально. Однако он был слаб и него тряслись руки; он опрокинул пузырёк и пролил содержимое, а когда поднял, то там оставалось лишь пара капель, который он тут же слизнул языком. Ему сделалось плохо. Вначале он думал что умирает, но затем очнулся и почувствовал себя лучше… Так врач определил, что таар шуам, или «красная плеть», может быть лекарством от болезни. И вот почему первое значение этого слова переводится как «то, чего боится смерть» – ибо в разных пропорциях сок этого растения может быть и смертельным ядом, и лекарством избавляющим от смерти. Умирая, врач просил передать сенатору, что нашёл средство против эпидемии… Таков был рассказ сенатора. Он, сказал, что поступая так, знал, что нарушает закон. Но он сделал то, что сделал, ибо не видел другого выхода. Когда тайно привезли кувшины, болезнь отступила, а опасность эпидемии для отечества ушла…

Я закончил. Стояла мёртвая тишина.

– Это сущая правда, – наконец произнёс человек из толпы у дверей в маске фавна. Он снял маску. – Я могу это подтвердить. Муж моей сестры родом с тех мест. Он умирал, и Орк едва не забрал его к себе. Он говорил, что ему давали пить вино и уксус и размешивали это стилусом, острие которого макали в какую-то жидкость. Лишь это спасло ему жизнь.

– Гм… я почему-то всегда думал, что сенатор Цетег покончил с собой из-за неизлечимой болезни, – произнес центурион.

Я повернулся к нему.

– Так считается. Но это не так, – ответил я.

– Он всё равно изменник! – возразил ветеран в красном платке.

– Какой же он изменник, когда он спас Рим от эпидемии? – повернулся к нему краснощекий мужчина, работавший в кузне.

– Все, эпидемии от богов, все несчастья от богов, – философски изрёк привратник храма Януса. – Всё на земле происходит по их воле.

– Скажи это женам и детям мужей спасённых от смерти! – с насмешкой воскликнула женщина из середины толпы.

– Почему человек из власти скрывал что имеет дело с пунами? – спросил юноша в коричневой тунике.

– А ты думаешь, ему легко было это сделать? – возразил ему седовласый мужчина.

Таверна загудела как растревоженный улей…

Я сделал знак замолчать. Я бросил кость раздора, я же должен был это прекратить. То, что что было сказано мной толпе многие сенаторы назвали бы «неоправданным разглашением тайны». На это я бы ответил: это было бы меньшим злом, если б эта тайна всплыла из слухов, и её стали бы использовать проходимцы или, чего хуже, наши враги…

– Рассказ сенатора озадачил меня, – продолжил я. – Я одновременно осуждал и сочувствовал ему. Но я пришёл к нему, чтобы исполнить закон – и он знал это. Как знал и то, что после его ареста в сенате должны будут пройти прения. И если даже здесь, в этой таверне, наши мнения раскололись, они раскололись бы и в сенате. Они раскололись бы и в стране, и в армии. Наше единство бы ослабло. Этого ждут враги. Их флот наготове, чтобы высадиться на наших берегах…

Я прошелся взглядом. У всех были сосредоточенные лица.

– Так сейчас рассуждаю я, – продолжил я после паузы. – Но сенатор Цетег думал об этом ещё тогда. Он был мудрым человеком и решил по-своему. Перед тем как его увести, я отпустил его попрощаться с семьей. Назад он не вернулся. У него ещё оставались запасы «красной плети». Он умер быстро и без мук.

Я вздохнул.

– После этой истории я понял, что ошибся с бактрийцем, а настоящий карфагенянин был где-то рядом. Как я раньше сказал, здесь был и второй подозреваемый из Бактрии – торговец сукном. Но он никак не напоминал карфагенского диверсанта…

Я услышал вздохи разочарования. У центуриона и солдат вся их досада была написана на лицах.

Настало время развязки.

– Но он знал, что я ищу его, – сказал я, возвысив голос. – И он здесь. Он присутствует среди нас.

Послышался удивлённый ропот. Люди в толпе стали подозрительно озираться друг на друга.

– Он видит и слышит нас. Он хорошо замаскировался, думая, что я его не найду. Но он ошибся. Я нашёл его!

– Кто же это? – изумлённо полушёпотом спросил офицер.

Я развернулся.

– Он! – Я показал пальцем.

Услышав это, человек сидевший за низким столиком, в черной расшитой серебром одежде, поднял голову и удивлённо вскинул брови.

Это был один из дружков Ахаба. Большие карие глаза, подведённые черный краской на бактрийский манер глядели на меня в изумлении.

– Встать! – скомандовал офицер.

Бактриец повиновался. Качая головой укоризненно, он произнёс:

– Э, советник силна ошибс. Я не з Карфаген. Я бактри купец Эршег. Мой склад недалек от Ахаб. Ми прошта друзи з Ахаб. Зачем меня обижать? – продолжил бактриец и улыбнулся. – Рим много раз проверил ми. Эршег не делай Рим плохо!

– Сейчас мы это выясним, – сказал офицер. – Подними руки в стороны…

Бактриец послушался. Офицер кивнул.

Один легионер тут же отошёл от Марка Деция и, подойдя к бактрийцу, стал ощупывать его с головы до ног.

– Эршег знай закон, а Рим знай, что Эршег честный, – повторял он на корявой латыни, пока легионер охлопывал его и заставлял поворачиваться. – Я всегда говори мой народ: Рим друзи з Бактри.

Закончив, легионер покачал головой офицеру. Затем взял его сумку и вытряхнул. На стол полетел кошелек, туго набитый монетами, зеркало, орехи, безделушки, костяные фигурки восточных божеств. Легионер покачал головой.

Офицер повернулся ко мне.

– Он чист, советник. Он простой купец, – сказал он.

Бактриец усмехнулся.

Я нахмурился.

– Он не простой. И он не купец.

Подойдя к нему ближе, я пристально поглядел ему в глаза.

Он поднял подбородок.

Мы были одного роста, и почти что одного телосложения. Мы стояли и смотрели друг другу в глаза не моргая. Мы изучали друг друга. Улыбка не сходила с его губ.

Наконец, я отвёл взгляд.

– Ты умён, – сказал я. – Но порой и ум играет злую шутку, если нет страха смерти. Тебя подвела твоя же игра. Тебе нравилось играть с жизнями других и собственной жизнью. Чувство опасности будоражит кровь как молодое вино. Тебе ли этого не знать?

Бактриец сделал недоуменную мину.

– Ты привык быть на голову выше всех, – продолжил я. – Сначала в ордене Воины Решефа, куда тебя отдали ребёнком. В семь лет ты убил мальчика, своего друга. Вы боролись, и ты проиграл ему. Но он мог рассказать другим, что ты проиграл. Тогда ты просто толкнул его со скалы, а другим сказал, что он сам сорвался. И ты улыбался, видя как он падает. Ты не привык проигрывать и не привык оставлять свидетелей своих неудач…

Лицо бактрийца не изменилось.

– Между нами сохраняется хрупкий мир, – сказал я громко, чтобы слышали все. – Но в месяц Юноны семнадцатого дня недалеко от Сицилии затонул ваш корабль. К берегу прибило четырнадцать трупов с перерезанными глотками и вспоротыми животами, среди которых некоторые были знатными людьми. Среди них были сестра и сын Сахона, вашего военачальника. Над его сестрой надругались, прежде чем убить. А его сын был оскоплен и у него были выколоты глаза. У многих трупов было вырезано на спинах «spqr» – сокращение «сенат и народ Рима». С того корабля спаслось лишь трое. Это был ты и двое других. Затем из вас троих остался только один. Это был ты. Вскоре ты дал показания под присягой в Совете Ста Четырёх и в присутствии обоих суффетов. Вот что ты сказал. Шестнадцатого июня вы отплыли с острова Крит. Ваше судно село на мель и перевернулось. Вас было одиннадцать, но спаслось лишь шесть. Вы плыли в маленькой лодке пока вас не подобрал карфагенский корабль с грузом тканей и провизии, плывший из Антиохии. На рассвете в нарушение мира, вас атаковали два римских военных судна. Римские солдаты разграбили корабль и, после долгих издевательств, всех перебили и выбросили за борт. Ты же и двое других, с твоих слов, спали в трюме, но, заслышав шум и крики, спрятались в больших ящиках, покрытых канатами. Только это спасло вам жизнь. Римляне, сказал ты, забрали деньги и провизию. После этого они сделали пробоину в вашем корабле, а сами вернулись на свои суда. Видя, что корабль тонет, вы выскочили из убежищ, наспех соорудили плот и плыли пока вас не прибило к острову Мелит.

Я смотрел ему прямо в глаза.

– После твоего рассказа уже никто в Карфагене не хотел мира, и даже маленькие дети захотели мстить нам…

Я заметил, как зрачки бактрийца чуть расширились, хотя лицо его по-прежнему было непроницаемо.

– Теперь послушай мой рассказ, – сказал я одновременно ему и всем присутствующим. – Пятнадцатого июня на Крит из Карфагена были тайно переправлены шесть головорезов на совести которых не один десяток жизней. Их послал Аркуд – злой демон во плоти, правая рука Гамилькара Барки, который пышет ненавистью к Риму и хочет новой войны. Гамилькар наш враг. Но он враг, которые соблюдает правила. Как добиться войны, когда соблюдается мир? Как нарушить эти правила – сделать так, чтобы он изменил своё решение?

Я бросил короткий взгляд на бактрийца и продолжил:

– Для этого шестерым убийцам надлежало притвориться жертвами крушения, чтобы попасть к купцам, корабль которых будет проплывать днём позже. После этого перерезать под покровом ночи всех, оставив римскую метку на их спинах. Это и было сделано. В той ночной резне был случайно ранен один из убийц. Недолго думая, ты убил его и выбросил за борт. Вас стало пятеро. Теперь предстояло сделать так, чтобы убедить, что тела пунов прибило к берегу, ибо от корабля до берега было далеко, и тела непременно бы унесло бы в море, где бы их съели акулы. Для этой цели нужно подойти как можно ближе до мелководья. Ты приказал сделать плот из бочек и навалить на него тела, чтобы затем сбросить их там, где ветер наиболее силён. Двое твоих людей несколько раз делали это пока не сбросили все тела… Когда они вернулись, один из них обмолвился, что их заметили двое рыбаков – и тогда им пришлось убить этих рыбаков как ненужных свидетелей. Ты попросил подойти показать место. Когда они подошли к краю борта, ты выхватил кинжал и пронзил одному сердце, а другому шею, затем cбросил обоих в воду. Теперь вас было трое и вам нужно было добраться до Мелита. Вы использовали тот же плот из бочек. Ваш путь занял около двух дней. Наконец впереди показалась земля и плот упёрся в безлюдный берег. Потом ты послал одного поискать воды, и когда он вернулся ни с чем, то увидел, что его товарищ лежит на песке, распростершись, а ты вытираешь кровь с кинжала. Ты сказал, что его товарищ обезумел от жажды и набросился на тебя, стремясь забрать бурдюк с остатками воды. После этого тот, кому ты это сказал, понял, что живым до Карфагена ему не добраться. Он сбежал.

Я подошёл вплотную и теперь слышал его дыхание.

– Ты искал его и теперь ищешь. Но тебе его не найти. Ты достаточно умён, чтобы с самого начала догадаться откуда я знаю всё это.

Бактриец прищурил левый глаз.

– Ты любишь опасность, не так ли? – продолжил я тише и ускорив речь. – Опасность возбуждает разум, будоражит кровь, и делает тебя её рабом. Ты уже не можешь жить без неё. Ведь, без чувства опасности для тебя нет чувства победы…

Я заговорил тихо:

– Ты изменил внешность и цвет глаз. Но решил, что должно остаться то, что выдает тебя – одно уязвимое место, о котором ты знаешь. Оно как родимое пятно. Этим ты возбуждаешь себя и дразнишь врага, который, как ты думаешь, настолько глуп, что ни за что об этом не догадается …

Он молчал.

– … Я не знаю почему ты так решил. Но я знаю, что ты нарочно сделал это, показывая что ты сильнее духом и не боишься, и что другой никогда не поймет что это. Но ты ошибся. Ты очень ошибся, пун.

Я быстро схватил его за кисть правой руки и, подняв вверх, развернул ладонь к толпе. Татуировка в виде полумесяца, заключённого в восьмиугольник, была отчетливо видна на его ладони.

Таверна ахнула…

– Воин Решефа! – громко произнёс я.

Я увидел как глаза его сузились, а губы вытянулись в презрительную улыбку. В следующее мгновение он стремительно вырвал своё запястье из моей руки, по-кошачьи отпрыгнул к легионеру и, едва тот успел опомниться – вытянул меч из его ножен. Он тут же бросился на меня. Я отступил назад, одновременно ища глазами, то что послужило бы мне защитой, на ходу вытягивая пергамский нож… Если бы только это было годы назад, и если бы он сам предложил мне честный поединок! Иначе его тщеславие разъело бы его изнутри за преимущество над безоружным. Но теперь у него всё было написано на лице. Теперь я точно знал, он хочет покончить со мной раз и навсегда.

Толпа испуганно подалась назад, опасаясь его меча….

Я отступал. Я умел уворачиваться, но он был силён и очень ловок. Я, также, видел как центурион и оба стража были наготове мне помочь, но… один из пьяных дружков Ахаба храпел сидя на скамье, прислонившись к стене и вытянув свои ноги. Пятясь, я запнулся о них и упал. Он воспользовался этим и тут же прыгнул на меня сверху, занося меч для фатального удара.

– Умри, римский пёс! – прошипел он.

Вдруг сверху раздался грохот. Лицо его перекосилось, глаза закатились. Рука, сжимавшая меч, ослабла и меч со звоном упал на пол.

Он свалился с меня как мешок с бактрийским тряпьём.

Глаза центуриона, обрушившего на его голову амфору, пылали ненавистью.

***

– … кто тебя послал?

Центурион плеснул воды.

Струи капали с волос пленника. Двое солдат, прежде державших Марка Деция, теперь держали его.

– Говори!

Карфагенянин молчал, опустив голову.

Центурион схватил его за волосы на затылке, поднял голову и сурово посмотрел ему в глаза. Тот ухмыльнулся, откинул голову – и с силой плюнул ему в лицо. Центурион поморщился. Вырвав большой клок из одежды пуны, он вытер слюну. Затем размахнулся и ударил карфагенянина в лицо. Струйка крови потекла из его носа. Но его голова едва покачнулась. Ни единый мускул не дрогнул на его лице.

– Ты слаб, римлянин, – засмеялся он. – В Карфагене младенцы бьют сильнее.

Он повернул голову ко мне.

– У твоего напарника куриные мозги. Я свернул ему шею в Александрии и выбросил как щенка в колодец. Но я недооценил тебя. Когда я пришёл к тебе ночью в гостиницу, ты оставил куклу набитую соломой. Ты хитрый, но придёт и твой черёд, и вы все …

Он не договорил, потому, что офицер сжал кулак и ударил его в живот.

Карфагенянин закашлял.

– … вы все сдохнете, – прорычал он, осклабившись. – Гушам мер Ром гуддех! Смерть римским псам. Вас не должно быть. Наш священный пророк сказал: если вас не уничтожить, вы расползётесь по всей земле и подчините её себе. Я спасаю мир. Вы – пиявки. Вы – зараза. Вы лепра…

Офицер снова ударил его по лицу.

– Вы сгинете как пена, – усмехаясь продолжил карфагенянин, сплёвывая кровь. – Сгинете из-за неуёмной спеси. Наш пророк сказал: придут варвары. Много варваров с Севера. Они разграбят ваши города и разрушат ваши храмы. Они будут насиловать ваших жён и сделают рабами ваших сыновей. И вы предадите своих богов ради бога иудеев…

– Заткнись вонючий пун! – закричал офицер и снова замахнулся.

– Оставь его, – сказал я. – Во Вратах Цербера мысли о чужой спеси быстро закончатся мыслями о спеси собственной.

Всё это время люди в таверне стояли словно изваяния. Я вывел их из оцепенения:

– Есть среди вас крепкие? – обратился я к толпе.

Вышло сразу несколько мужчин.

– Помогите связать его.

– А есть ли тот, кто быстро бегает? – снова спросил я.

Вытянул руку, юноша стоявший у двери.

– Я выигрывал состязания. В моём квартале мне нет равных.

– Подойди ко мне.

Юноша вышел из толпы и подошёл.

– Ближе.

Он встал ближе.

– Слушай внимательно, – сказал я. – Беги к юго-западным воротам. Там ты найдешь старшего офицера по имени Тит Аренций. Ты узнаешь его по пластине на груди с изображением волчицы. Ты скажешь: «Луций просит передать: гуси спасают Рим». После чего скажешь, чтобы он брал солдат и спешил сюда, и ты покажешь ему путь. Ты сделаешь это?

– Я сочту это своим долгом.

– Поспеши. Расступитесь… – сказал я громко.

Юноша спешно развернулся, и пройдя через расступившихся, юркнул в дверь.

… Когда Тит Аренций пришёл с дюжиной солдат, карфагенянин был уже крепко связан. Он смотрел на меня исподлобья. Уходя, уводимый солдатами, он бросил со злобной насмешкой:

– Что, думаешь, ты победил? Ты думаешь, это всё правда? Ты думаешь, что всё так и должно быть… – и он засмеялся,– дурак, мы просто куклы в их игре.

– Чьей игре?

Он не ответил.

Разоблачение свершилось.

Я бросил взгляд на Ахаба.

Широко раскрыв глаза, набатеец был окончательно сбит с толку, едва понимая, что всё, что происходит – происходит с ним на самом деле, а не боги играют с его разумом.

Я начал:

– Свершилось. Теперь, когда злейший враг республики схвачен и понесёт наказание за свои злодейства, я хочу возблагодарить тех, кто помог мне в этом. Это мои верные друзья. Это наш префект. И это вы, граждане Рима, которые не теряют бдительности и служат отечеству по зову своего сердца…

Радостный гуд прокатился по таверне.

– …но, прежде всего, я хочу поблагодарить… вот этого человека, – я повернулся к набатейцу. – Я благодарен Ахабу за его помощь. Находясь бок о бок со злодеем, он подвергал себя опасности не меньше, чем кто-то из нас. Сказав это, я хочу отдать дань его скромности, ибо не каждый наделённый столь высокой миссией помогать тайной службе, справится с искушением не рассказать о ней другим. Если бы мне не он, мне никогда бы не удалось распознать врага.