Холодное пламя Арктики

– Саша, присядь ко мне, – услышал голос Бобо Константиновича. Рядом с ним никого не было, самолёт больше часа был в полёте, многие – дремали в креслах. Сел в ещё тёплое кресло, смотрю на шефа, его коричневые с чёрными крапинками глаза смеются, услышал сквозь гул мотора: – С крещением тебя, со вступлением в нашу семью… То, что вина не стал пить, молодец, но демонстрации устраивать не стоит, надо уметь делать вид, что ты – спец во всём…

– Водки бы я выпил, вина – не хочу…

– Хорошо, твоя воля. – Бобо поднял палец, стюардесса вынесла длинную тонкую рюмку водки. – Сосредоточься, сейчас я скажу главное. Мы с тобой вдвоём летаем первый и последний раз, нам нельзя погибать одновременно. Ты стал моим официальным партнёром и преемником, у нас с тобой на двоих пятьдесят процентов акций плюс одна акция. Я ждал так долго, больше десяти лет, чтобы сказать тебе об этом. Весь мой бизнес с твоим приходом стал абсолютно легальным. И никому теперь дела нет, как он создавался. Ты понимаешь меня, Саша? – Я молчал, практически ничего не понимая в хитросплетениях русского сермяжного бизнеса. – Ладно, в этом мы не спеша с тобой разберёмся. Сейчас второе хочу тебе сказать. Неприятное. Страшное. Мы захоронили пустой гроб якобы с телом здешнего председателя совета директоров. Мы не смогли найти его на платформе, куда он вылетал с инспекцией. Видимо, его смыло волной. А море – плюс три-четыре градуса, и там найти человека нереально… Для всех – он умер в вертолёте, сердечная недостаточность. Но ты – должен знать всё. У него было два недостатка: он был чудовищно жаден до денег и много пил, грязно и запойно. Но он – ас в работе на шельфе, специалист – от бога. Мы с тобой полетим на буровую разными вертолётами, может, узнаем, как всё было. Но, скорее всего, ничего не узнаем. – Он глотнул вина, пододвинул мне коробку с орехами. Я взял пару зёрен, да, это были кедровые орешки.

– С моей родины. – Он кивнул на коробку. – Мы мальчишками высоко залезали на кедрачи, помогая взрослым заготавливать орехи. Но об этом я расскажу тебе в другой раз: про мою маму, детский дом, про приёмного отца – Константина Натаныча… А на сегодня – хватит.

Стюардесса, очаровательно улыбаясь, проводила меня до кресла, пристегнула ремень безопасности, сказала:

– Через двадцать минут посадка…

Глава 2

Садились на полосу, будто падали между сопками со срезанными пиками, грязно-серыми, покрытыми хвойными деревьями, напоминающими ёлки или карликовые сосны, решившими найти в расщелинах небольшие островки земли, за которые можно зацепиться и жить. «Бетонка» показалась невероятно короткой, а может, лётчики были такими асами, что уместились на этой дистанции. Стюардесса легко открыла входную дверь, почти к самому борту самолёта подъехали два чёрных «лексуса», другие машины я не успел рассмотреть.

– Ваш автомобиль – второй, – услышал слова, сказанные мне в ухо телохранителем, увидел, как Бобо быстро садится в первый лимузин. Со мной в салон уселись банкир и предправления, думаю, им тоже заранее сказали, с кем они едут. Остальных разобрали другие машины. Вся процедура заняла считанные минуты. Сделав небольшой круг на полосе, кавалькада помчалась по узкому асфальту среди скал. Первый раз присутствуя на подобном мероприятии, я неотрывно смотрел в боковое окно, улыбался. Банкир, заметив мою улыбку, на полном серьёзе сказал:

– Вдруг начнётся обстрел, тут же наклоняйся к ногам, старайся вжаться в пол… – Помолчал, заметил философски: – Главное – не дать понять, куда расселись первые лица, а весь эскорт за раз не расстреляешь…

– Я тебя умоляю, – сказал, скорчив гримасу, предправления, – если хорошо заплачено, гранатомётами разнесут всё в клочья. – Он выругался, посмотрел на меня, добавил: – Извиняюсь, я – моряк, говорю что думаю и напрямик. Не против, если я закурю? Командир наш – не пьёт, не курит, измучил меня в самолёте. – Я кивнул, хотел спросить о сумке и портпледе с костюмом, которые остались на борту, но он, будто прочитав мои мысли, добавил: – Не волнуйся, вещи привезут на нашу базу…

В окно бьёт свет, как будто мы прилетели днём, впечатление такое, что из-за горизонта вот-вот выглянет солнце. Недалеко от шоссе виднеется река, широкая, полноводная, спокойная, будто на ней совсем отсутствует течение, берега тоже зеленеют хвоей, но уже кое-где пробиваются лиственные посадки, низкорослые, вдвое меньшего размера, чем в средней полосе.

– Тулома, красавица, – сказал мой собеседник, раскуривая сигарету, – боже ж мой, какая здесь сёмга водится… Просто поросята резвятся в воде.

Мы почему-то не поехали в город, свернули с дороги влево, миновали мост и выскочили на другой берег реки. Через какое-то время промчались сквозь посёлок, состоящий из деревянных красивых домиков финской постройки, очутились почти в среднеполосном лесу с соснами, елями, осинами и берёзами, остановились у деревянной лестницы, спускающейся к водной глади. Нас окружили шесть-семь молодых людей в пятнистой форме, телохранитель Бобо кивком головы указывал, к кому из гостей они прикреплены. Мне достался русоволосый крепыш среднего роста с умными серыми глазами, представился:

– Сергей, 29 лет, женат, есть сын. Служил на Кавказе, в спецназе, окончил военное училище, в своё время был комиссован…

Я тоже назвал себя, он молча выслушал, добавил:

– Я знаю главное: вы – новый хозяин фирмы, для меня этого достаточно, чтобы охранять вас двадцать четыре часа в сутки. Идёмте, ваши апартаменты – на втором этаже. Скоро подвезут вещи, отдохните, будут ужин (или ранний завтрак, не поймёшь), баня, бассейн – с подогревом, можно искупаться до и после парилки. Вы любите пар?

– Да, наверное, – сказал я, – но я так редко бываю в парилке, что даже не знаю, что ответить…

– А ничего не говорите… Испытаете всё сами, парильщики здесь классные, с можжевеловыми вениками, думаю, вам понравится.

– А что, солнце так и будет гулять по горизонту? – спросил я, видимо, показав свою дремучесть. Сергей засмеялся, как-то по-домашнему всплеснув руками:

– Так Север же! Солнце заходит на час-полтора всего, поэтому такие толстые портьеры держим, гости балдеют от такой ночи, первые дни – почти все ломаются на бессоннице. Потом ничего, привыкают…

* * *

В гостевом доме я первым делом проверил зарядку на мобильнике, набрал номер отца. Он долго молчал, пришлось поставить его на дозвон. Наконец он заговорил так, будто мы не прощались и находимся в соседних комнатах:

– Значит, так, сынок: бабушке – хуже, наверное, начнут готовить её к операции. Я, конечно, подпишу все бумаги, врачи здесь замечательные, у нас двое учеников академика Воробьёва… Но в таком возрасте, как у нас, все боятся даже говорить о пересадке костного… Будут пока и лазер, и химиотерапия. В общем, хорошего мало…

– Подожди, пап, а как же возраст? Ведь врач говорил, так обнадёжил нас… Почему у бабули рецидив, что толкнуло на резкое ухудшение?

– Что сейчас об этом говорить, сынок? Надо надеяться на чудо, но готовиться и к худшему…

– Погоди, отец! – почти заорал я в телефон. – Что ты вечно паникуешь?! Мы в своё время и деда Колю могли спасти, от сердца редко так умирают, как с ним случилось…

– Что ты хочешь сказать, сын? Меня не было с ним в то время. Они с мамой были, вдвоём. Напарился, выпил водки, хорошо заснул, а утром не проснулся. Так дело было…

– Ладно, проехали. Извини, не хотел тебя обидеть. А с врачом можно будет поговорить? Позвони, когда он придёт к бабуле, я сам переговорю.

Он, конечно, ничего не знал, так ходил, видимо, из угла в угол, ждал, когда проснётся его мама, ожидал очередного укола и очередного сна. «Что же делать? – лихорадочно думал я. – Может, послать всё это дело и Бобо к чёртовой матери, рвануть домой на рейсовом самолёте, благо аэропорт недалеко? Тоже мне, хозяина нашли, нового нувориша из книги рекордов Гиннеса или как там у них, Форбса, что ли?! Ладно, не кипятись, надо подождать ещё день, самому поговорить с врачом…»

В дверь постучали, но, пока я не сказал: «Войдите», – никто не заходил. Сергей принёс мои вещи, вместительную сумку и портплед, сложил всё на диванчик, сказал:

– Я в соседнем номере, дверь полуприкрыта, услышу, если позовёте…

– Двери запирать, если спать ложишься? – я говорил с юмором, он отвечает на полном серьёзе:

– Естественно. Я вижу всех, кто идёт в ваш блок… И выходит от вас – тоже.

– Послушай, Сергей, зачем вся эта комедия? Вы главу соседнего государства, прибывшего с визитом, охраняете?

– Вопросы не ко мне. Начальник у нас – телохранитель Бобо Константиновича, старший на базе – Тужуркин, между прочим, генерал КГБ в отставке…

Запел мелодией блюза телефон, отец как-то торопливо и скомканно пытался сказать мне, что врач нашёл минутку, но он спешит… Я выждал паузу, понял, что могу говорить:

– Здравствуйте, доктор! Вы так спешите, что не можете поговорить? Татьяна Васильевна – ваш пациент, я её внук, нахожусь за тысячу километров…

– Да-да, я слушаю, извините, меня не поняли… Могу, конечно, могу говорить.

– Наш лечащий врач обнадёживал, что возраст бабушки позволит ей долго сохранять стабильное состояние…

– Это лейкоз… Что тут сказать? Нового ничего нет, как и случаев, о которых вы говорите, у нас не наблюдалось. Вы можете приехать? Надо спешить…

Я не стал продолжать разговор, поблагодарил доктора за информацию, за то, что он по телефону сказал такую голую правду. Отец, похоже, не врубился в его слова:

– Видимо, она не узнаёт меня… Или не может проснуться. Как ты, сын, что там делаешь?

– Да так, пап, хреновиной какой-то занимаемся. В бизнесменов играем… Я ещё выйду на связь. Мне надо кое-что обдумать и принять решение. Не бросай телефон, будь рядом с бабулей, вдруг она проснётся, захочет что-то сообщить нам.

* * *

– У него люди, – сказал телохранитель Бобо, – извините, Александр, он никого не велел пускать. – Высокий, симпатичный, лет сорока, не больше, человек стоял у двойной двери и отводил глаза.

– Понимаю, – сказал я, – освободится, скажите ему обо мне. Я пока осмотрю территорию…

– Держи рацию. – Телохранитель передал чёрный аппарат Сергею. – К реке пока не ходите, там наши работают…

– Что значит: наши работают? – спросил я охранника, когда вышли на улицу. – Что-то случилось?

– Точно не могу сказать, вернее, не имею права, – ответил Сергей, – у причала лодка, в ней – двое мёртвых…

– Господи, что это за Сицилия, – пробормотал я в сердцах, посмотрел на охранника, увидел, что он понял меня, сильно засмущался от ранее сказанной мне фразы. – Не переживай: ты – не говорил, я – не слышал.

Пошёл к свежим молодым посадкам, среди которых разместился теннисный корт с прекрасной сеткой и машиной для автоматической подачи мячей. Чуть левее, у одноэтажного строения, похожего на ангар, выстроилось с десяток машин, самым дешёвым оказался кроссовер «Вольво-90». У открытых дверей чёрного внедорожника «Мерседес-Бенц» стояли трое мужчин, тихо говорили:

– Похож – это ещё ни о чём не говорит… Хотя ты прав: рост, волосы, одежда – всё напоминает Геннадия. Он зря, конечно, отказывался от охраны, всё-таки главный инженер…

– Серёга, ты с кем тут бродишь, родственник, что ли? – спросил мужчина низенького роста, уже в годах, видимо, назначенный за старшего в гараже.

– Да, Степаныч, не волнуйся, это Саша, свой человек в Гаване…

– Какой Гаване? Что ты вечно горбатого лепишь… Идите скорее отсюда, не бродите, в такую ситуацию попадёте, не дай вам бог!

Сергей, видимо, вопреки инструкции, шёл впереди, постоянно оглядывался, уводил меня от вспомогательных и хозяйственных построек, остановился на аллее у красивых скамеек с гнутыми ножками и латунными подлокотниками, сказал:

– Вот, видели лоха? Влетит мне по первое число…

– Что-то серьёзное произошло, да? – Я не напирал голосом, не проявлял неумеренного любопытства, знал, что, сказав «А», человек должен сказать и «Б». И когда сел на скамейку, достал планшет и открыл его, услышал:

– Геннадия Фомича, главного инженера фирмы, вместе с сопровождающим его местным рыбаком нашли в сетях. Вроде бы за сёмгой пошли, и вот – затонули, запутавшись в сетке… Хотя они не первый год их ставили, профессионалы. Чудно всё выглядит, тем более случилось это накануне вашего приезда…

Я увидел, как вздрогнул Сергей, когда у него в руке защёлкала рация, услышал:

– Ответь первому… Где вы? Первый хочет видеть гостя.

– На аллее мы. Идём к корпусу, – сказал Сергей, приглашая меня подняться и следовать за ним.

– Оставайтесь там… Мы вас видим, ждите. – Рация умолкла, а по дорожке, выложенной красным битым кирпичом и вливающейся в аллею, шли три человека. Среди них я узнал Бобо Константиновича. Он был одет в серое японское трико с полосками, в бледно-жёлтую штормовку, на ногах – яркие, тёмно-бордового цвета, кроссовки.

– Привет, Саша! – бодрым голосом сказал Бобо. – А я думал, ты спишь… Мне сказали, что ты хотел меня видеть? Извини, был страшно занят… – Хозяин внимательно посмотрел на меня, умолк на полуслове. Мне показалось, он понял моё состояние, вернее, он понял, что я знаю о смерти на реке. – Медленно идите за нами, – сказал он охране, – так, чтобы не мешали разговаривать…

Минуту-вторую мы шли молча, он ждал, что первым заговорю я. Но я молчал. Видимо, на правах старшего, ответственного за братьев меньших, он сказал:

– Я понял, что ты знаешь о происшествии на реке… Не хотел тебя расстраивать. И так уже многого наговорил тебе, трудно всё это переварить с непривычки… Я понимаю, что попахивает пошлой мафией, но такова жизнь. Где деньги, там – смерть, они ходят рядом… Мы во всё этом разберёмся, поверь, это никак тебя не коснётся. Я за тебя обещал дедушке Коле, и я умею держать слово. Но я искал тебя по другому поводу: звонил Чесноков, помнишь, главврач из медцентра, он сказал, что Татьяну Васильевну, твою бабушку, ввели в искусственную кому и тебе надо поторопиться, чтобы застать её живой… – Он смотрел на меня с полуоткрытым ртом, не закончив фразы. Видимо, моё лицо выражало такую боль и такой страх, что он не смог больше вымолвить ни слова. Я достал телефон, набрал номер отца, но соединения не было. «Бабуля, милая моя, что ты делаешь с нами? Чёрт его дери, этого отца… – думал бессвязно, какими-то урывками и отрывками мыслей. – Ну что ты молчишь, пап? Что, как с бабушкой?» – Я готов был закричать, обозвать Бобо гнусными словами за то, что он втянул меня в эту грязищу. Наконец я понял, что ещё минута, и я опять, как когда-то при смерти Кати, начну истерить, биться в падучей, потеряю сознание.

Трое мужиков силой уложили меня на скамейку, телохранитель Бобо достал мини-фляжку, разжал мои губы и влил в рот несколько глотков спирта. Я кашлял, хватал ртом воздух, наконец пришёл в себя, стал соображать, что происходит со мной.

– Саша, успокойся, всё прошло, всё позади, приступа больше нет. – Тихий ровный голос Бобо полностью успокоил меня. – Ты сейчас отдохнёшь несколько часов, а потом как свободный от всех обязательств человек поедешь в аэропорт, тебя ребята посадят в самолёт, и ты полетишь домой. Увидишь бабушку Таню, отца, очень обрадуешь своих родных людей. Забудь об этой поездке, пусть она не снится тебе даже в самом страшном сне. Так, други мои, помогите ему встать, идите в номер и напоите его крепким чаем с мёдом. Утро вечера мудренее.

* * *

На высокой железной коляске, прямо напротив моего корпуса, лежал человек, закрытый белой простынёй, готовый к погрузке в карету скорой помощи. Его руки были заведены поверх простыни на грудь. Они не падали, видимо, их связали верёвкой. У санитаров заели полозья, они никак не могли втащить труп в машину, чертыхались, тихо переругиваясь между собой. Майор в тёмно-синей форме буквально заорал:

– Ну что за чёрт! Вы погрузите тело или ума не хватает?

Санитары плюнули на полозья, втащили коляску внутрь машины, дверцы захлопнулись, скорая с места рванула к хозпостройкам, где был запасной выезд с территории базы.

Глава 3

Как же легко я вздохнул, когда уселся в кресло салона самолёта, хотя и в последнем ряду, рядом с туалетом. «Неужели я снова один? И больше не увижу физиономии предов-зампредов, банкиров-шманкиров, таинственных охранников и их не менее таинственных хозяев…» – но думы мои были невесёлые. С одной стороны, из головы не выходила баба Таня, её состояние, тревога и ожидание большого неотступного горя. Она, конечно, все эти годы была мне и мамой, и отцом, и врачом, и святым духом. Это она вытащила меня из больницы, выходила, вернула к нормальной жизни, не разрешила ехать на учёбу за границу, хотя Бобо Константинович настаивал, а я послушал бабушку и спокойно поступил на бюджетное отделение юрфака.

Мы жили с ней нормальной жизнью студента со стипендией и пенсионерки с пенсией. Скажу честно: мы даже далеко не всегда тратили деньги, которые ежемесячно набегали мне по процентам с банковского счёта, если не надо было покупать, например, что-то из мебели, зимней одежды или обуви. Отец с подачи моей мамы раз или два «подъезжал» с просьбой одолжить денег (считай, без возврата, как открытым текстом сказала баба Таня), но натыкался на глухую оборону уже своей мамы, уходил ни с чем. «Надо уметь жить по средствам, – говорила бабушка, – если не умеешь зарабатывать деньги…» Конечно, я постоянно выручал отца, незаметно для посторонних вкладывал в его карманы пять-десять тысяч рублей, говоря, что это – из НЗ некурящих и непьющих родственников. Он намёка не понимал, с лёгкостью брал деньги, и это его нисколько не смущало.

С другой стороны, я всё сильнее чувствовал недоверие к тому, чем занимался Бобо Константинович, стал с осторожностью относиться к информации о его жизни, делах и бизнесе. Имя Доброволина ни разу не упоминалось в списках богатых людей, хотя я уже точно знал, что он владеет частными нефтегазовыми компаниями с капиталом не менее пяти миллиардов долларов. Отдельный бизнес – интернет, телевидение, радио, издательства. Но он делал вид, что к нему это не имеет никакого отношения, а руководитель медиаблока даже не входил в совет директоров и правление холдинга. Но как-то я был в его кабинете, он включил телевизор, стал слушать самого модного и дорогого по гонорарам ведущего. И вдруг тихо, как бы себе под нос, пробурчал:

– Сейчас он скажет, что Погоржельский – большое дерьмо…

И действительно, ведущий аккуратно высказался, какое дерьмо миллиардер П… Бобо Константинович посмотрел на меня, чуть смутился, добавил:

– Иногда угадываю мысли ведущего в оценках наших соперников. А тут у человека – явно сорвало крышу, хотя он чуть не подвязался к нам со строительством жилья в Заполярье.

Я знал, что дедушка Коля нигде, никогда не участвовал в сделках, не владел акциями, не входил ни в какие доли, но его связи, наверное, способствовали росту капитала Бобо. Бабушка как-то рассказала, что на первых порах ему помог дед: при его содействии большую партию древесины заготовили на Севере, а потом перебросили в одну из среднеазиатских республик. В знак благодарности азиаты допустили Бобо к трубе, а это уже – миллионы долларов только на прокачке нефти и газа.

Многие тогда начинали в кооперативах с «варёнок», изготавливали джинсы, как на Западе. Один нынешний миллиардер прибрал к рукам все городские общественные туалеты, другой – сеть фотоателье, парикмахерских и бань, превратив последние в бордели. Сейчас это уважаемые семейства с замками и особняками в Европе, с собственными футбольными и баскетбольными клубами мирового уровня, самыми большими яхтами и островами в океанах. Но русская специфика видна во всём и чувствуется везде, тут уж ничего не поделаешь, благо их речи искусно исправляют спичрайтеры и переводчики-синхронисты, а то бы так и «ложили», как когда-то по привычке общались на бывших колхозных рынках.

Я почти не знал биографию Бобо Константиновича, иногда что-то вспоминала баба Таня, но став студентом, я стал чаще заходить в его офис, в наших разговорах проскакивали эпизоды из жизни мальчишки, особенно тех лет, когда он был в детском доме. Точно знаю, его мама выросла в большом сибирском селе, где половина населения – татары, жившие патриархально, по своим законам и своей религии. Случилось так, что она забеременела, скорее всего, от чужака, не жителя села. Община хотела упрятать падшую женщину в глухую татарскую деревушку, которых немало было в округе, но директором школы, где она работала уборщицей, оказался Константин Натанович Доброволин, смелый по тем временам человек: он сумел защитить её, поселил при школе, во флигеле, вместе со своей семьёй. Роды были тяжёлые, она умерла от заражения крови через неделю, успев дать сыну странное имя – Бабай. Мальчика сдали в дом малютки, потом – детский дом, где он и пошёл в школу и где все звали его Бобо.

Прошло почти десять лет, директор школы стал собираться с переездом в Подмосковье, где близкая родня выкупила большой участок земли. Все эти годы его семья навещала мальчика, а после окончания им начальной школы Константин Натанович как авторитетный директор школы быстрее быстрого оформил усыновление, записав в новом документе: Бобо Константинович Доброволин.

Надо отдать должное Константину Натановичу, вложившему в приёмного сына не только душу, но и значительные средства: на репетиторов по двум языкам, преподавателей из самой академии – «Плешки», на владение скрипкой, правда, её пришлось отложить из-за сломанной на борцовском ковре руки. Академию Бобо окончил с красным дипломом, и когда другие выпускники пробирались с челночным бизнесом через опасную турецкую границу, он представлял закупочную росгосконтору в солнечных республиках на берегу Каспия. Получал за должность мелкого чиновника копейки, но он первый из Доброволиных обрёл статус госслужащего. И верил, что за ним – большое будущее. Поэтому когда на семейном совете встал вопрос о переезде на землю обетованную, и все родственники высказались за, один Бобо сразу и наотрез отказался ехать в Израиль.

Вернулся заготовитель сухофруктов и бакалейной продукции в столицу через четыре года, умудрённый опытом и обросший связями с нужными людьми. Остался в чиновничьем аппарате, но пошёл по стезе помощников-советников больших начальников, что, естественно, тоже имело свои преимущества. Профиль службы легко поменял, когда в командировке случайно познакомился с куратором масс-медиа в правительстве: тот предложил поработать над проблемами приватизации, самоокупаемости и прибыльности коммуникационных систем. Этим куратором оказался мой дед – Николай Иванович Караванов. Последние десять лет Бобо Константинович занимался только бизнесом, уйдя в отставку со службы.

* * *

Мы с Сергеем, охранником, пили чай. Налили, наверное, по третьей чашке, как в номер без приглашения пришёл Бобо Константинович. На полу стояли мои нераспечатанные вещи, на столе – чашки с крепким чаем, вазочки с мёдом и вареньем из морошки. Сергей встал и, сказав, что машина – на ходу, вышел. Бобо, улыбаясь глазами, краешками губ, присел на диван, забросив ногу на ногу, заговорил, подыскивая слова:

– Давай, Саша, начнём всё с чистого листа. Что я имею в виду… Постарайся сейчас забыть обо всех неприятных событиях и об информации, которую ты узнал. Тебе совсем необязательно входить в совет директоров, в правления компаний, тем более принимать какие-то решения. Тебе достаточно оставаться моим номинальным партнёром, чтобы мы официально представляли наш совместный капитал. Так будет правильно… Я, наконец, понял: с тобой, воспитанником дедушки Коли и особенно – советской учительницы бабы Тани, уже ничего невозможно поделать… Ни-че-го.

Он взял чистую чашку, налил заварки из чайничка, кипятка из самовара, стилизованного под тульский, взял кусочек сахара, аккуратно положил на язык и запил жидкостью, напоминающей по цвету коньяк. Сказал вдруг:

– Давай выпьем коньячку? На посошок, перед дорогой, а?

– Мне уже хватило спирта. Голова гудит, и такое ощущение, что я попал не в тот вагон, извините за банальность…

– Так, стоп, мой друг. Я ведь ничего не прошу сверхъестест-венного. Лишь прошу оставаться моим надёжным партнёром. Ты знаешь, чем ты обладаешь? – Он смотрел на меня без злости в глазах, похоже, ему было даже весело. – Говорю почти официально, правда, без протокола: ты партнёр и хозяин семи процентов всего капитала… – Помолчал, выждал паузу, продолжил: – Как, брат, не хило?

Молчание затягивалось, он, конечно, понял, что я высчитал сумму от пяти миллиардов, но одновременно увидел, что ни радости, ни тем более восторгов не выражаю, и это его крепко озадачило. По правде сказать, мне почему-то было всё равно: я не осознавал реальности этих денег, того, что они каким-то образом вошли в мою жизнь. И главное, наверное, я совершенно не понимал, почему они стали принадлежать мне и что можно с ними делать. Вспомнил фильм – «Банковский билет в миллион фунтов стерлингов», который не так давно смотрел в подлиннике на языковой практике в университете, невольно заулыбался. Бобо вскинул брови, не понимая причины улыбки, заговорил, чуточку нервничая: