Маньяк, похожий на меня. Детективные рассказы и повести

– Отнюдь, – медленно проговорил Лесовой. Он никогда не говорит «да» или «нет», если смог вспомнить словечко позамысловатее. – Дим, как ты думаешь, почему я сейчас вспомнил про Синдереллу?

– Нету больше твоей Синдереллы! – прочувствованно сказал Лавров. – И к лучшему. Теперь у нас её точно бы зарезали. Видал нас вчера по Пятому каналу?

– Я не смотрю телевизор! – величественно сказал Лесовой, подумал и добавил для пущего величия: – У меня нет телевизора!

– «Возбуждено уголовное дело по факту исчезновения четырёх студентов медицинского института»! – процитировал Лавров и для верности показал на пальцах: – Четырёх!

Лесовой посмотрел на Лаврова в упор, как худая рослая болонка, нацепившая тёмные очки. Убрал волосы с глаз и умозаключил:

– В спортзале, значит, тоже никого не нашли. Оба исчезли.

– Кровь там нашли, – легкомысленно, но со знанием дела отмахнулся Лавров, – много крови.

Весёлый и симпатичный Дима Лавров занимается на СНО кафедры судебных медиков. Откуда он знает про кровь, спрашивать бессмысленно – скажет: знаю, и всё.

– Тебе, холостяку, хорошо, тебя не убьют, – весело продолжил Димка, словно отвечая на Костины мысли, – а мне завтра Наташку после лекции ждать. Как думаешь, выживем?

Костя молчал. Казалось, легкомысленное отношение Лаврова к вопросам жизни и смерти его глубоко шокирует. На груди Костиной футболки – когда не холодно, Лесовой почти всегда одет в не первой свежести футболку – красовался похожий на маленькую тарелку значок с Фредди Крюгером. Такие продают в ларьках у метро. И Фредди тоже глядел на легкомысленного Лаврова осуждающе. Ишь ты. Выжить он собирается…

Димка Лавров решил сменить тему:

– Слушай, Костик, ты умный, ты всё знаешь, – бодро сказал он. – Вот ты объясни: если два занятия у меня пропущены по справке медицинской, вроде как по болезни, а остальные я просто гулял, то это два разных разрешения на отработку брать нужно?

Даже если бы девятнадцатилетнего Димку Лаврова внезапно поразил старческий склероз, Костя мигом напомнил бы, с кем Димка разговаривает. Как бы ответил на простой вопрос простой смертный? Он сказал бы «нет», или «да», или «конечно». Но Костя Лесовой не является простым смертным и не пользуется простыми ответами. Несколько секунд он разглядывал своего старосту группы сквозь синие стёкла очков, как бы недоумевая, есть ли предел человеческой тупости, а потом не ответил – нет, не ответил даже, а снисходительно фыркнул:

– Ф-р-разумеется!!

Фармакологию Костя попробовал почитать на следующее утро, в автобусе. Ему повезло сесть на тот автобус, который довозит не до проходной института, а до дыры в заборе. Бордовый забор тянется километра на два, отгораживая территорию от жилых кварталов и пустырей. Но в нём есть заветные дыры, где можно выбежать прямо к тому корпусу, где у тебя сегодня занятия. За забором, среди кустов, валяются бутылки, а иногда и незадачливые алкаши, которые, чтобы эти бутылки опустошить, забрели на территорию медицинского вуза и там упали.

Но и в автобусе учебник почитать не удалось, хотя Костя и сидел на удобном месте у окна. Сквозь шум мотора и воркотню пассажиров пробивался взволнованный девичий шепот:

– Дома не ночевала! Я говорю тебе, дома не ночевала!

Щебечут, подумал Костя. Это девчонки из общаги. Они всегда ездят стаями.

– У неё микробы сегодня, последний день!

Микробы – это занятия по микробиологии. Значит, второй курс.

– Я вчера спросила: ночевать-то придёшь? Она говорит: у меня микробы, конечно, приду, учить надо. Пива только выпью и приду.

– И не пришла?

– Я говорю тебе, дома не ночевала!

Девчонки-второкурсницы из общаги называют общежитие «домом». Звучит трогательно и грустно.

– Я ей говорю, ты не боишься? Здоровенный парень и красивая девчонка. Она засмеялась…

– А по телевизору, вы видели?

– Ой… Четыре человека!..

– Так я говорю, дома не ночевала. Может, сказать кому-то? Может, в ректорат?

– С ума сошла?

Здоровенный парень и красивая девчонка, подумал Костя Лесовой и, закрыв учебник, запихал его в сумку. Здоровенный парень и красивая девчонка…

Он вылез из автобуса за две остановки до конечной, вызвав у пассажиров много нареканий по поводу того, что спать надо меньше и локтями не пихаться. В двадцати метрах от автобусной остановки бордовый забор расселся, образуя секретный лаз для самых длинноногих. Обшарпанные корпуса за кустами под утренним солнцем казались нежно-лазоревыми и смотрелись заброшенным городом инков, который давно поглотили девственные джунгли.

На занятия Косте надо было идти налево. Но он повернул направо, туда, где розовел ректорский флигель, а над кустами торчали девятиэтажные корпуса ещё одного общежития. Несчастные русскоговорящие студентки ездят из дальней общаги, на автобусе. А поудобнее, поближе к институту селят иностранцев – студентов из дружественных арабских стран. Они платят золотом.

Метров через пятьдесят Костя без труда нашёл то, что искал. Прямо среди кустов стояли составленные неровным четырехугольником скамейки, обычные садовые скамейки на бетонных ножках, какие бывают в парках, детсадах и больницах. Скамейки были старые, грязные – садиться тут принято на спинку, а подошвы упирать в сиденье. Вокруг на вытоптанной среди кустов полянке валялось множество окурков, надбитых бутылок, упаковок от нехитрой закуски и даже пустые флаконы одеколона. Это так называемый «Квадрат», сюда уходят пить пиво и базарить. Тусовка, распивочная и студенческий клуб. Только такой питекантроп, как Коротенко мог назначить здесь девушке свидание. Именно так он вчера и поступил.

Сейчас тут не было никого, дело понятное – утро, зачёты, все зубрят, сдают или сидят в деканате.

Красивая девушка и здоровенный парень, сам себе повторил Костя, стараясь не зацепиться значком с Фредди Крюгером за ветки кустов. Где-то здесь должна остаться кровь – может быть, даже много крови. Это глупая, дурацкая мысль, но лучше один раз увидеть…

На листьях, соре и осколках стекла – вроде бы стакан растоптали между четырьмя скамейками – бурели подсохшие пятна. Пятна, полосы и потёки крови были на спинках и сиденьях двух скамеек. Если не думать, что здесь кого-то убивали, могло бы показаться, что здесь кого-то просто избили. А если бы Костя Лесовой проходил тут случайно, он и вообще внимания бы не обратил.

Но теперь Костя совершенно точно знал, что вчера Коротенко отвёл своего воробышка сюда, пить пиво и говорить о любви. И что воробышек этот к себе домой в общагу уже не вернётся.

Абдулгамид Аликович Алиханов был студент из Дагестана. Большой и очень добрый, он даже Косте обрадовался. Белый халат сидел на его упитанной фигуре как маскировочный. В институт Абдулгамид поступил после службы в десантных войсках и относился к худосочному Косте Лесовому как к заблудившемуся в горах путнику, которого надо прежде всего обнять и накормить.

– Братан! – вполголоса поприветствовал Костю дагестанский собрат, с размаху хватив широкой ладонью по плечу. Ухватиться кругом было не за кого, Костя едва не упал. – Слушай, как дела?

Вопрос был формой приветствия и ответа не требовал. Судя по тому, что сам Абдулгамид Аликович сидит не на занятии по английскому языку, а в коридоре возле аудитории, у него самого дела неважнецки.

– Слушай, я не списывал! – стал он доказывать Косте, с такой горячностью, словно тот заведовал кафедрой иностранных языков. – Я её в руке только держал. Так же увереннее. Гораздо увереннее, когда шпора в руке. Понимаешь, братан?

Шпора – это шпаргалка. Братан – это, вообще-то, двоюродный брат, но дагестанцы считают, что это ласковое название брата, друга и вообще хорошего человека. В группе Абдулгамида сегодня зачётный тест. Абдулгамида с теста выгнали, он рискует отчислением. Абдулгамида жаль.

– А Коротенко пишет? – спросил Костя о том, зачем сюда пришёл.

Несчастное выражение исчезло с лица студента Алиханова и сменилось возмущением.

– Слушай, братан, о чём парень думает? – воскликнул он, снова нацеливаясь стукнуть Костю по плечу. – О чём этот Коротенко думает? У него долгов больше, чем у меня, слушай, честно говорю! А тест зачётный, и он не приходит сегодня! Вот когда парень пересдавать думает, когда, а?

Костя уже попрощался и ушёл, а Абдулгамид Аликович всё еще рассуждал о возможном чёрном будущем студента Коротенко, горестно покачивая головой.

За сутки в деканате обстановка не улучшилась. Освещение казалось ещё более тусклым, воздух – ещё более спертым, столик – ещё более расшатанным. На столике сидел Димка Лавров и читал фармакологию. У двери теперь торчал маленький милиционер с дубинкой и в серой форме. Это никого не удивляло, потому что все проходили мимо ректорского флигеля и видели там три или четыре милицейские машины. Кого-то опять ищут. Вроде бы девчонку с младших курсов, но их тут никого нет, у них сегодня экзамен по микробам.

Костя Лесовой появился на полчаса позже, чем договаривались. И не только в тёмных очках, но и в чёрной перчатке. В одной чёрной перчатке на правую руку, как будто хотел, чтобы его сразу арестовали как опереточного убийцу.

– На фига перчатка? – спросил Димка Лавров, поняв, что друг-приятель здороваться за руку не собирается. Лесовой вместо ответа хлопнул себя по груди. Типа, Фредди Крюгер носит перчатку, так что уж тут объяснять.

– Ты в кино, что ли, идёшь? – догадался Лавров.

– Бемби в кино попросилась, – сказал Лесовой, доверительно понизив голос, чтобы не подслушала окружающая толпа. – Я взял билеты. В «Факел». На «Бэтмена».

– Фашист! – не одобрил Лавров. – Девушки не любят ужасы. Они любят про любовь.

– Бемби любит ужасы! – сказал Лесовой тоном, не терпящим возражений.

Про эту фантастическую, обладающую массой достоинств девушку по прозвищу Бемби Костя рассказывает нечасто, примерно раз в год. Например, когда месяц не ходит на лекции. Или когда заявляется к Лаврову в гости глубокой ночью накануне Восьмого марта и просит разрешения позвонить по телефону. Если верить Лесовому, Бемби ещё учится в школе, но читает книги, не курит, не ругается матом и не пользуется косметикой… Короче говоря – умная, симпатичная девчонка, что в устах Лесового звучит полной фантастикой. Теперь вот она ещё и в кино его позвала.

– Она что, на оленя похожа? – спросил на всякий случай Лавров.

Лесовой подумал и сказал с искренней нежностью, которую студенты-медики испытывают только к вымышленным, платоническим образам:

– У неё уши оттопыренные. Лопушки.

Лаврову стало неловко, как всегда бывает, когда тебе наивно лгут в глаза. Он захлопнул свой учебник и честно признался:

– Ни фига не помню я этих ангиотензинов.

Костя молча протянул руку за учебником. Сейчас, мол, я тебе, Дима, всё объясню, если только сам разберу.

– Как ты читаешь в своих очках? – удивился Лавров. – Зрение же портишь.

– Я его тренирую, – упрямо возразил Костя. И попытался, не снимая перчатки, перевернуть страничку в учебнике – перевернулось сразу шесть. Костя громко чертыхнулся. И вдруг забыл про учебник, уставился на милиционера у двери.

– Мента поставили, – сказал Лавров. – Скоро у каждого павильона будут, чтобы нас всех до экзамена не перерезали. А мне сегодня Наташку после лекции ждать. Ну, чего?

Лесовой медленно-медленно перевёл взгляд на приятеля, как будто собирался спросить нечто безумно важное, да вот забыл, что именно. Облизнул губы и медленно переспросил:

– Почему я вчера думал про Синдереллу?

– Да достал ты меня своей Синдереллой! – рассердился Лавров. – Потому что рыжая!

– И что? – честно не понял Лесовой.

– А ты вчера тут обнимался с этой. С которой ты её спутал, потому что тоже рыжая.

– Я обнимался? – в голосе Лесового послышалось возмущение аристократа, заподозренного в мезальянсе.

– Вот тут стояла, господи ты боже мой! – воскликнул Лавров, отбирая свою «Фармакологию» обратно и тыча учебником в сторону стенда. – Костюм на ней джинсовый был ещё.

– Да какая же она рыжая-то? – удивился Лесовой.

– Да ты на лицо-то смотри! Ты лицо-то помнишь или нет? Ах, да, у тебя плохая память на лица!

– Плохая! – с гордостью подтвердил Лесовой. – Это лаборантка что ли? С анатомии?

– Бывшая лаборантка с анатомии, – повторил Лавров устало, как отец, втолковывающий задачку сыну-балбесу. – Сейчас на судебке работает, я её там пару раз видел, когда СНО. Там эпатажа не любят, но ты смутно помнишь, что она в прошлом году красилась в рыжий цвет. Ты её увидел, ты её не узнал, потому что вообще никого никогда не узнаёшь. Но по аналогии подумал про Синдереллу, которая тебе нравилась, пока не выгнали. Прикладная психология, второй курс, элементарно! Доволен? О, Наташка идёт!

– Я вам помешаю? – галантно осведомился Костя.

– Да иди ты куда подальше, помешает он! – огрызнулся Лавров. – Ну что, Наташ? Сдала тест? Сколько осталось зачётов?

– Четыре, – сказала Наташка Филонова. Она предпочитает носить розовые куртки, туфли на каблуках и является приятельницей Димки Лаврова с самого начала этого курса. Разговаривать с ней Косте Лесовому, как правило, не о чем.

– Фашистка ты! – улыбаясь и приобнимая за плечо, ласково обозвал её Лавров. – У нас с Костей – по девять штучек не сдано! Учись, салага!

Наташка зарделась и вежливо улыбнулась Косте. Ей нравится, когда обнимают за плечи и обзывают разными нежными словами, но нужно сделать вид, что сюда она пришла не за этим, а чтобы спросить, например:

– Ребята, не знаете, где Майя?

– В институте, думаю, – веско сказал Костя, размышляя о чём-то другом. От другого человека такой ответ Наташка сочла бы издевательством, но с Лесового-то что возьмешь? Тяжёлый и занудный парень, постоянно делает вид, что о чём-то думает.

– Здесь вот, в деканате, сейчас вот Майи не было? – уточнила она уже только у Лаврова. – Нет? Тогда я бегу на латынь. Ну, где сегодня пересечёмся?

Последний вопрос адресован Димке, и этот вопрос, разумеется, самый важный, за ним Наташка и пришла.

– За котельной. В восемь.

Этот ответ означал, что карманных денег после стипендии у Димки не осталось, у родителей он просить не считает возможным и, следовательно, из всех развлечений сегодня предполагается только прогулка домой. Наташка хочет, чтобы Димка встречал её после лекции, чтобы подружки видели и завидовали. Но Лавров и это не считает возможным. Лавров вообще парень с принципами. А Наташка влюблена в Димку, но не станет уговаривать его в присутствии Кости Лесового. Она считает Димкиного приятеля чучелом лохматым, тяжёлым и занудным типом. Костя об этом догадывался.

– За котельной? – спросил он, чтобы поддержать беседу – А почему не в виварии?

Наташке шутка вообще не понравилась. Она молча обняла Лаврова и постояла так несколько секунд, как бы утверждая свои на него права.

И тут Косте вдруг стало страшно. Какая-то волна тревоги прошла по телу, от солнечного сплетения к голове, зацепив цепкими пальцами миокард и как будто оранжевой плетью хлестнула по глазам. Он смотрел на обнявшихся студентов, на Наташку с Димкой, а вокруг бурлил деканат. Толпа.

Опасность, подумал неожиданно для себя самого Костя. Очень опасно. Красивая девушка и здоровенный парень. Лавров не такой уж здоровенный, просто крепкий, но меня пониже. И я повторяю, «красивая девушка и здоровенный парень». Я смотрю на Наташку с Димкой. И ещё кто-то на них смотрит.

– За котельной очень мило, – сказала Наташка, оторвавшись от своего милого и вызывающе глянула на лохматого и занудного типа. – Там целоваться не мешает никто.

– Я пойду? – предложил Костя.

– Нет, это я пойду.

Её розовая куртка замелькала среди белых халатов.

– Чего с тобой, Костя? – участливо спросил будущий врач Лавров. – Опять у тебя давление скачет?

– Нет, ничего, – пробормотал Лесовой и, запустив руку в карман выудил пару билетов, – только поход в кино сегодня накрывается. Бемби обидится, билеты пропадут. А у меня сегодня по травматологии последний день зачёта. Я только что вспомнил.

Лавров с удивлением посмотрел. Это действительно оказались билеты в кинотеатр «Факел», на сегодняшний вечер. Если бы Бемби существовала в природе, по этим билетам Костя Лесовой вполне мог бы провести её в тёмный кинозал на проспекте Просвещения.

– Ты уже сдавал травматологию, – неуверенно напомнил Лавров.

– Сдавал, да не сдал! – Костя говорил раздражённо, как отвечают, когда и без того всё плохо, а тебе ещё и не верят. – Слушай, идите вы с Наташкой на этого «Бэтмена» тогда. Классный фильм.

– Тут же в семь, – сказал Лавров. – А у Наташки лекция до восьми.

– Органика? – спросил Лесовой так пренебрежительно, как будто презирал органическую химию даже больше, чем серую толпу. – Да уйдёт Наташка с этой органики. Экзамен на следующий год только.

– Как уйдёт? – не понял Лавров. – С чего она уйдёт, когда у неё сейчас латынь, потом лекция, а мы тут сидим и ждём?

– Это ты тут сидишь и ждёшь, и берёшь все разрешения на двоих, – уточнил Лесовой, – а я сейчас захожу на её латынь, предупреждаю Наташку, потом прусь на свою травматологию, прошу пересдать и пересдаю до победного. Держи билеты!

И соскочил со стола.

– Погоди, – сказал справедливый Димка. У Димки принципы, и Димка плохо воспринимает ситуацию, когда приятель, известный своим эгоизмом и мизантропией, внезапно превращается в благодетеля и верного слугу-организатора чужого свидания. Но, очевидно, превращение это длилось не дольше секунды, потому что Костя внезапно зашипел, вроде бы тихо, но вполне различимо:

– Да достало меня здесь сидеть просто! Понимаешь ты или нет? Не могу я тут, меня тупость их раздражает! Стипендия, справки, зачёты! Стипендия, справки, зачёты! И треплются, и треплются с умным видом! Масса сырковая! Быдло!

Лавров обиделся и замолк. А вот сырковая масса, то бишь студенты, совершенно не обратили внимания на то, сколь их невысоко ценит придурковатый лохматый тип в тёмных очках, пробирающийся к выходу. Костя Лесовой при этом так яростно махал обеими руками, как будто увяз в болоте и из последних сил кролем гребёт к берегу. Выглядело это довольно забавно.

Лавров усмехнулся, покачал головой и ещё раз посмотрел на билеты. Удостоверился, что они на сегодняшний вечер, на фильм «Бэтмен», и спрятал в карман.

А Костя Лесовой, выбравшись из деканата, успел разглядеть на дорожке между кустами розовую куртку Наташки Филоновой. За Наташкой шёл ещё один человек. Костя сбежал по ступенькам крыльца и тоже пошёл следом…

…Ещё через десять минут дверь в кабинет латинского языка приоткрылась, и туда просунулась кудлатая голова в тёмных очках.

– Наташка Филонова, – невозмутимо произнесла голова. – Димка билеты в кино достал. Не ходи на органику, ищи его в деканате.

– Лесовой, – утомлённо проскрипела, не оборачиваясь, латиничка Виолетта Генриховна, – выйдите и закройте дверь. С той стороны.

Голова скрылась. Дверь плотно затворилась…

Из вестибюля он позвонил. Автомат нагло сглотнул монетку. Да не монетку даже, жетон для метро, всё дорожает, и разговор с любимой – тоже.

Костя порылся в карманах и достал ещё пару жетонов. Один был тот, что Костя откопал на спортплощадке. Улика…

Со второй попытки автомат соединил.

– Бемби? – очень бодрым тоном спросил Костя.

– Называй меня по имени, пожалуйста, Лесовой, – сказала девушка голосом, каким просят не в первый раз.

– Извини, Катюша, – сказал Костя и даже снял очки, хотя этого никто в полутёмном вестибюле учебного корпуса не увидел. – Сегодня ничего с «Бэтменом» не получится.

– С чем не получится?

– С тем, чтобы в кино пойти. Я билеты купил. Но я учусь. Зачётов много не сдано.

– Так, – сказала Катюша и замолчала.

– Нет, правда, – сказал Костя покаянно и снова надел очки. Волосы попали под них и лезли ему в глаза. – Ты представить себе не можешь, что такое институт. Ты счастливая.

– Представить не могу, – согласилась Катюша, – я счастливая.

– Ну, я тебе вечером ещё позвоню?

– Ага, – сказала Катюша.

– Ты не обиделась?

– Нет, абсолютно, – сказала Катюша и повесила трубку.

Лесовой постоял в полумраке. Вздохнул и последовал примеру собеседницы.

Получить анатомический препарат для изучения – это здорово звучит. Но это погано выглядит. Студент склоняется к окошку, прорезанному в двери, похожей на обычную дверь в туалет. Оттуда выглядывает лаборант или лаборантка. Даже не выглядывает, а руку высовывает. Студент кладёт в эту руку свой студенческий билет. Это как бы залог.

Потом студент стоит, переминаясь с ноги на ногу, и нюхает. Чем здесь всегда так воняет? Вы думаете, так пахнут покойники? Ничего подобного, это ядрёная химия, запах тяжёлый, он перебивает все остальные, даже неприятные ароматы.

Потому что здесь не мертвецкая. И даже не секционная и не прозекторская. Здесь анатомический театр – помещение уникальное, существующее только в институтах, где учат врачей. Здесь никого не интересует, отчего умерли эти люди, лежащие на каменных столах, – здесь смотрят, как эти люди устроены и из чего сделаны. Смотрят студенты. Показывают преподаватели. А препараторы, они же лаборанты – режут. Режут тщательно и до конца, пока человеческое тело не распадётся на детали.

В секционной у судебных медиков, например, дело другое. Трупы там, конечно, тоже мёртвые, но похожи на людей. На страшных, мёртвых людей, над ними хочется плакать, их хочется жалеть. Их вскроют, зашьют, оденут в похоронный костюм и отдадут родным.

В анатомическом театре совсем другая цель. Если труп попал сюда, то это надолго. Хороший препарат, на котором видны мышцы, кости, нервы и внутренние органы может научить не одну группу студентов, а целый курс. Человеку свойственно ошибаться. А трупам свойственно разлагаться, и чтобы этого не случилось, перед тем, как приготовить препарат, труп кладут в каменную ванну, отделанную дешёвым кафелем. На неподготовленного посетителя всегда производит сильное впечатление вид этой ванны, откуда торчат закоченевшие серые руки и ноги. Синевато-серый цвет кожа приобретает после обработки, эта же обработка лишает труп сходства с человеком, приучая будущего врача к хладнокровию, рациональности и отчасти к цинизму. Вообще-то, всё это врачу весьма необходимо.

Кто попадает в такую ванну? Не волнуйтесь, не вы. Там окажется только тот покойник, за которым никто не пришёл и точно уже не придёт. Лица без определенного места жительства и занятий. Те, кого родственники отказались хоронить и дали в том подписку. Таких в большом городе всегда найдётся достаточно, чтобы обеспечить пособиями студентов-медиков. Грустно, но рационально.

Студенческий билет, по-простецки говоря, «студень» у Кости Лесового этой весной снова был в наличии. Один раз он его терял, ещё один раз «студень» отобрали у Кости злобные контролёры в автобусе. Но друг и товарищ Лавров, как староста группы, каждый раз шёл в деканат, и билет восстанавливали.

Костя постучал в дверь с окошком и протянул тёмно-синюю книжицу, не открывая. Чего там особенно рассматривать, если это залог? Если человек вместо того, чтобы вести прекрасным майским вечером в кинотеатр «Факел» девушку Катю по прозвищу Бемби, припёрся посмотреть анатомические препараты в вонючий коридор, то что с этого человека взять?

За окошком прошаркали шаги. Сейчас в корпусе занятий быть не должно, и дежурный препаратор, конечно, работает там, рядом со своими зловещими ваннами. Работы у препаратора всегда хватает. И выдавать студентам руки-ноги-черепа он не горит желанием.

– Вечерний, что ли? – спросил он ещё издалека, ополаскивая руки водой из шланга.

– Да, – весело сказал Костя, – второй курс вечернего факультета.

Враньё. Костя Лесовой и Димка Лавров студенты третьего курса дневного отделения. Анатомию оба сдали на честные четвёрки ещё в прошлом году. Здесь Косте делать сегодня нечего. Да и «вечерники» во время сессии сюда не заглядывают, они приходят с января по апрель и после семи часов. И кажется, препаратор к этому привык.

– Чего так рано-то?

– Рано – не поздно! – голосом вечного раздолбая отчеканил Костя, решив не вдаваться в объяснения. – Мне сухожилия кисти повторить. А ещё…

Это было волшебное слово. Когда препаратору говорят «а ещё…», он пугается и рад отделаться от спрашивающего одним подносом.

– Обойдёшься, студент, – мрачно пообещал парнишка за дверью. Ну, может лет на пару старше Кости, но зато маленький и лысоватый, как жокей. Лесовой в жизни своей не встречал жокеев, но почему-то именно так их себе и представлял.

Костя заглянул в окошко и увидел, как ему выбирают руку пострашнее. Таких жутких рук нет нигде, ни в одной другой мертвецкой, разве что разложившийся труп привезут. При желании сквозь руку-препарат можно смотреть насквозь, потому что кожа снята. Вот этим препаратор, скорее всего, там в своём анатомическом театре и занимается – кожу снимает. Дело это тонкое.