Татуированная любовь

– Слушай, Елена, ты же мне обещала рассказать, как у тебя получилось это сделать! – говорит Софи, окинув львицу взглядом с головы до ног.

Эта тайна как-то связана с ее телом? Или с ее шмотками?

Елена искоса глядит на нее и холодно отвечает:

– Не хочу об этом говорить.

Другая сумасшедшая, казалось, не поняла ее и наклонилась надо мной, чтобы дотянуться до волос львицы.

– Ну давай, чего ты? Посмеемся немного. Ты, что ли, не рада меня видеть?

Я постарался отодвинуться от нее насколько это возможно, но та наклонялась все ближе и ближе, продолжая при этом трогать львицу, которая, в свою очередь, выглядела подавленной.

Если она затронет меня, то я заставлю ее заткнуться!

– Хватит, сядь, блин, уже и ешь – рычит львица на Софи.

Ни тени улыбки, тяжелый взгляд, без эмоций.

Ох, как же мне она нравится в такие моменты!

– Елена, следи за языком! – делает ей замечание мать.

– Да, Елена, думай, что говоришь! – поддакивает ее подружка.

Львица тихонько прыснула со смеху, когда ее подружка и ее несуществующая грудь снова нависли надо мной, чтобы дотянуться до нее. Совершенно рефлекторно, не отдавая себе в этом отчета, я схватил эту безумную за плечи и усадил на стул.

Мне показалось, что Земля перестала вращаться в это мгновение. Мальчишка широко открыл рот, и его вилка зависла в воздухе, мать в ужасе прикрыла рот рукой, а львица высоко вскинула брови.

Что касается ее подружки, то та так и сидела с открытым ртом. Должно быть в шоке.

Только отец продолжал делать то, что делал, будто не заметив произошедшее. Он поднял на меня глаза и, закончив жевать, в наступившей тишине меня спрашивает:

– И кстати, Тиган, не мог бы ты поподробнее рассказать мне о том, что ты делал прошлой ночью? Мне показалось, или козырьку над крыльцом снова здорово так досталось?

Что-то не врубаюсь. Он обдолбанный, что ли? Повисла долгая пауза и прошла ни одна секунда, прежде чем я услышал, как эти две чокнутые девки пытаются изо всех сил сдержать смех.

Отец же был очень серьезен, но мать уже снова улыбалась.

– Тиган хоть и не говорит, но умеет сделать так, чтобы его поняли, – говорит она.

Девчонки засмеялись, а я склонился над тарелкой. Если бы львица рассказала ему о прошлой ночи, то он бы точно не стал меня об этом спрашивать. Если он только не из этих мерзких людей, которые любят лишний раз напомнить другим об их глупостях. Ну, со мной он точно может не торопиться.

Отец прочищает горло и уже готовится продолжить речь, как в разговор резко вклинивается Софи.

– Он уронил свою зажигалку! Ну… это Елена мне так сказала.

Что? Лучше бы ей закрыть свой рот.

– Ага, так и есть. Этот придурок даже не потрудился спуститься вниз по лестнице, – добавляет львица. – Он предпочел спрыгнуть на козырек, чтобы подобрать свой мобильник.

Чего? Что это она такое рассказывает? Зажигалка! Елена говорила про зажигалку!

Отец скептически на меня взглянул. Да меня было бы проще сдать: быстрее и не так смешно.

– Но обратно он поднялся только утром, – сообщает он. – Долговато, чтобы просто найти мобильник или зажигалку… Не находишь?

– Не знаю. Я же не виновата, что он какой-то полоумный, – обрывает львица. – Может, у него просто не получилось залезть обратно…

– Елена! Следи за языком! – восклицает мать.

Отец сверлит взглядом нас обоих.

– Так, ну хватит, вы оба наказаны. Тиган за то, что выходил ночью из дома, не предупредив нас, а ты, Елена, за то, что хоть и прекрасно знаешь правила нашего дома, но все равно попыталась нам соврать, причем очень неправдоподобно, – говорит отец. – На будущее, договаривайтесь лучше, иначе я приму это как оскорбление на свой счет.

Я взглянул на него. Он не шутил. Судя по выражению лица, львице отнюдь не нравилось то, что происходит.

– Что? Но я же ничего не сделала! Это он, блин, сбежал! Мама, это несправедливо! – кричит львица. – Что это за новые дерьмоправила? Если один делает какую-то фигню, то наказаны будут все! Нам ведь не пять лет и вообще, этот сирота-засранец даже не член нашей семьи! – заканчивает она.

Моя реакция на ее слова была молниеносной и безоговорочной: я сорвался со стула, опрокинув все вокруг, и быстро убежал. Я себя слишком хорошо знаю, сдержаться было уже невозможно, а значит, лучше мне было и вовсе исчезнуть.

Взлетаю в свою комнату на четвертой скорости и, закрыв дверь, сворачиваюсь калачиком на кровати. Честное слово, если она еще раз назовет меня сиротой-засранцем, я взорвусь.

* * *

С удивлением обнаруживаю, что не ударил кулаком ни по стене, ни по очаровательному личику львицы. Вместо того чтобы взорваться, я волчком кручусь по комнате. Лишь угроза отправиться снова на скамью подсудимых заставила меня стать терпеливым, как никогда раньше. В конце концов, это сработает, только если Елена остановится и перестанет меня оскорблять, потому что я боюсь дойти до точки невозврата. А там уж тюрьма не тюрьма… в любом случае, я уже достаточно долго терплю все это, чтобы продолжать еще…

Встряхиваю головой, но этого явно недостаточно, чтобы выбить из нее все мои дурные мысли. Они снова вернулись ко всем тем событиям, что произошли немногим ранее: все-таки интересно, о каких таких изменениях во внешности Елены говорила ее подруга? Неужели эта сучка раньше весила двести килограмм? Нет, это невозможно. Однако это было единственное объяснение, которое я смог придумать, чтобы оправдать и великоватую ей одежду, и реакцию Софи. Но верится в это с большим трудом. И кстати, когда они виделись в последний раз? До начала каникул два месяца назад? Да никто так не сможет похудеть за такое время.

Все эти нелогичные объяснения смешались в моей голове в одну кучу и с ее вызывающим поведением, и с новым правилом «накосячил один – наказаны все».

На самом деле, как по мне, так это лучшее, что могло вообще случиться.

Если я все правильно понял, то это значит, что в дерьмо вляпываюсь я, а наказана будет львица. Мне уже нравится.

Вдруг звонит телефон и прогоняет из головы все мои блестящие идеи о том, как бы ей испортить жизнь.

Достал его из кармана. Солис? О нет, видимо, ей позвонили родители.

Нервно вздохнув, я беру трубку с четким намерением изложить ей свою версию произошедшего.

– О, Тиган… это ты? – спрашивает она.

– Ага.

– Я так рада тебя слышать. Ты редко мне отвечаешь. У тебя все хорошо?

– Не-а, – отвечаю я.

– А… ты не хочешь мне все рассказать?

Хочу, но я себя знаю, у меня никогда не получится нормально все рассказать.

Снова повисла тишина, и Солис, наконец, все поняла.

– Дыши, ладно? Ты ведь знаешь, что я могу все выслушать. Тиг, давай, попробуй, – уговаривает она.

Наверное, Хиллзы ничего ей еще не рассказали о моей выходке за столом, иначе бы она мне уже все высказала.

Я вздохнул, все еще сидя у подножия кровати с голым торсом, потому что вечер хоть и наступил, но было по-прежнему очень жарко.

– Она… – начинаю я, но резко остановливаюсь.

Не могу дышать. Ну что за хрень! Давай, говори, парень!

Я пытаюсь изо всех сил, но ничего не выходит.

– Она что?

– Забей, блин, – ворчу я.

– Ладно. Но если хочешь, то можешь отправить мне эсэмэску…

Я вздыхаю и встаю. Здесь очень душно.

– Отправлю, – бормочу я, прежде чем повесить трубку и выйти на балкон подышать свежим воздухом.

Прислонившись к нагретой за день стене, я изо всех сил пытаюсь не думать о том, что у меня нет сигарет. Это на удивление оказывается проще, чем я думал. Елена настолько занимала все мои мысли, что я даже забываю о нехватке никотина в крови. Эта девчонка… Нет, нет, хватит: никакой сучки львицы больше, ни в моей голове, ни на члене.

Побуду, пожалуй, здесь, пока окончательно не успокоюсь.

Время идет, и ничего, решительно ничего не происходит. Это и есть, что ли, взрослая жизнь, как говорит Солис? Да уж, даже если моя жизнь вечно полна всяких неприятностей, даже если я все время вынужден бороться за свое существование, все равно она не такая дерьмовая, как эта. Да, приходится вечно выкручиваться, вкалывать, но, по крайней мере, хоть что-то происходит. Этот год будет долгим. Нужно срочно что-то придумать, иначе я сойду с ума. Заставить меня жить у Хиллзов – примерно то же самое, что посадить льва в клетку.

Давай, дыши парень, как всегда говорит Солис.

Потихоньку наступила ночь и принесла долгожданную прохладу. Я вздохнул и посмотрел на небо. На нем повсюду были звезды. Ничего не смыслю в астрономии, но Бенито утверждает, что для того, чтобы затащить девчонку в постель, достаточно сказать как называется какое-нибудь созвездие и все, она твоя. И как мне, интересно, затащить в постель и львицу, и сводящее с ума тело? Сработает ли этот дурацкий номер? Я смеюсь. Блин, я что, все еще здесь?

Встряхнув головой, я встал и тут же мысленно умолк. Захожу в комнату и вижу, что на кровати лежит чистое белье. Едва только заметив сверху аккуратно сложенную футболку, я сразу поднял глаза и увидел отца, прислонившегося к дверному косяку открытой двери. Он не выглядел сердитым, но я все равно ему не доверяю. Должно быть, он пришел, чтобы удостовериться в том, что я смирно сижу в своем углу.

– Все нормально? – интересуется он.

Я машинально поднимаю брови. Серьезно?

– А, ну да, точно. Извини. Все время забываю, что ты… мне не ответишь. Можешь уделить мне немного времени?

Нет, я очень занят, приятель. Что, не видно? Пытаюсь побороть свою злость и все такое.

Можно было подумать, что он чего-то ждет от меня: кивка или еще там чего-нибудь. А я заранее знаю, что ничего этого не будет. Общаться – это слишком сложно. Я приготовился было натянуть футболку, которую держал в руке, как вдруг кое-что привлекло мое внимание. Но что это такое? Прямо посередине черным маркером было написано: «I am…» и пририсована стрелочка сбоку. У меня слишком мало футболок, чтобы я мог не заметить, что эта надпись была там и раньше. Я перевернул ее, но оказалось, что нужно вывернуть ее наизнанку, чтобы все слова оказались на своем месте.

– Забавная футболка, – замечает он, наклонив голову. – Наденешь? – спрашивает.

Хороший вопрос.

Я вывернул футболку, следуя за стрелкой. Тут же появилась и остальная часть надписи: «An orphan asshole».

Черт возьми! Меня коснулась тень сомнения, но буквально тут же сменилась ненавистью. Это написала Елена, и я это точно знаю.

Я моргаю несколько раз подряд.

«Я… сирота-засранец».

Что, смелости не хватило?

Сжимаю зубы и стараюсь как можно глубже вдохнуть, но уже слишком поздно, внутри меня прогремел взрыв. В последние дни от меня требовали слишком много, чтобы я и дальше мог сохранять спокойствие. Перепрыгиваю через кровать, не тратя времени на то, чтобы ее обойти, и бегу в сторону ванной.

Ногой открываю дверь – та с грохотом отлетает к стене, – после чего направился к другой двери, ведущей в ее комнату.

Секунду спустя я уже со всей силы бью в нее кулаком, пытаясь войти в комнату этой мерзавки. Стены трясутся от моих ударов до самого потолка. Как же мне хотелось при этом орать и обзывать ее всеми существующими ругательствами! Да ты хоть на секунду можешь себе представить, что значит быть сиротой?

Две сильные руки хватают меня и в попытке оттащить назад, я сопротивляюсь, не слишком-то задумываясь о последствиях. Если эта сучка мне не откроет, я выломаю дверь в ее берлогу!

– Остановись! Хватит! Тиган! – приказывает мне отец.

Я снова отталкиваю его и пытаюсь выбить дверь ногой, но она не поддается. Дверь в ее комнате хлопнула, и на лестнице раздались шаги. Львица только что покинула свою комнату и теперь спускается вниз.

Мне понадобилась четверть секунды, чтобы понять это, и еще четверть, чтобы обернуться и увидеть отца, стоявшего у меня на пути.

– Успокойся, Тиган! Я поговорю с ней, ладно? – говорит он, пытаясь меня удержать.

Да пошел ты! Я сам с ней поговорю на том языке, который сочту нужным!

Отец всеми силами пытался меня удержать, но это было бесполезно, я шел на него, и ничто в этом мире не могло меня остановить.

В конце концов я прижимаю его к стене, и дорога теперь свободна, чем я немедленно пользуюсь, выбегая из комнаты.

– Тиган! – снова кричит он, но я был уже на лестничной площадке.

Я спускался, перепрыгивая за раз по несколько ступенек, и оказавшись на втором этаже селе успел уловить, как львица проскользнула в какую-то комнату и закрылась там на замок.

– Тиган! Елена! – кричал сверху отец.

Я с силой надавил на дверную ручку, в полной уверенности, что комната будет заперта на ключ, но дверь вдруг открылась, я даже не успел понять что к чему.

– Тиган? Что тут происходит?

Я оказался лицом к лицу с матерью, которая стояла в дверном проеме. Она выглядит очень уставшей, а по носу у нее идет прозрачная трубка, спускаясь по щекам и заходя за уши. Это зрелище на несколько секунд затормозило меня, но ровно до того момента, пока я не увидел львицу. Та стояла чуть поодаль, прячась за плечом матери и с вызывающим видом показывала мне фак.

Ну все, ты труп!

– Тиган! Нет!!!

Отец отталкивает меня и встает стеной между мной и львицей. Я сопротивляюсь изо всех сил, хватаюсь его за одежду, но в этот раз он даже не шелохнулся.

– Остановись! Я с ней поговорю сам, но сейчас ты успокоишься! Что ты хочешь сделать? Посмотри на меня!

Как же мне хотелось, чтобы он подавился своим надменным мерзким видом!

Я хочу сказать что-то жестами, но ничего не выходит.

– Дэниел, что тут происходит? – нервно спрашивает мать.

Я трясу перед ней футболкой, которую все еще держу в руке. Мое дыхание прерывисто, а ярость так переполняет сердце, что, кажется, вот-вот вырвется наружу. Так сильно она во мне плещется, что даже больно.

Мать откладывает в сторону то, что держит в руках – металлическую бутылку, из которой выходит трубочка на ее лице – и разворачивает футболку. Отец все твердит, чтобы я успокоился. Да пошел ты на три буквы!

– Что э… Бог мой, Елена, это ты сделала?! – в ужасе восклицает мать.

– Нет! – кричит Елена из глубины комнаты.

Она серьезно?

Я с новой силой набрасываюсь на отца, но он крепко держит оборону.

– Да, это она. Энджи, займись ей, – просит он, подталкивая меня к лестнице, чтобы спускаться дальше.

– Тиган, давай, идем подышим воздухом. Иди, пожалуйста! – добавляет он, снова подталкивая меня.

Замечаю Елену, которая не сводит с меня глаз.

Ты заплатишь мне за это, клянусь. Еще никто меня так не унижал.

Я даю понять отцу, что пойду сам и спускаюсь, по-прежнему не отрывая взгляда от Елены. В приступе гнева, ненависти, всего, что переполняет меня в этот момент, я со всей силы бью кулаком в стену, мимо которой мы спускаемся по ступенькам.

Глава 12

Быстро иду к выходу, нужно немедленно выйти отсюда, пока я еще кое-как держу себя в руках.

Не успеваю сделать и двух шагов в прохладную ночь, как Дэниел меня догоняет.

– Пошли отсюда, прокатимся немного, – сказал он, протягивая мне поло.

Я слышу, как наверху кричит мать, львица что-то отвечает ей в том же тоне, но потом дверь сама по себе захлопывается прямо за нами.

Часто дышу, тру лицо, мои руки трясутся, а слезы готовы побежать по щекам от бессильной ярости. Не говорю уже о сердце, которое разрывается на мелкие куски.

Отец движением головы указывает мне на гараж, одна дверь которого как раз начала медленно открываться.

Когда я подхожу ближе, он кладет мне руку на плечо, чтобы подтолкнуть ко входу. Тут же сбрасываю ее. Не хочу, чтобы меня трогали. Я насквозь наэлектризован. Каждая клетка кожи горит, настолько высока температура кипения изнутри.

Он заводит большую «тойоту» с тонированными стеклами, и я сажусь в нее без раздумий.

Не знаю, куда он меня повезет, да и плевать. На время быстро мелькающие за окном пейзажи заставили меня забыть о том гневе, что бурлил во мне. Он никуда не исчез, нет, но на короткий момент притупился. Все же лучше, чем ничего. Отлично знаю это состояние; оно чем-то похоже на эпицентр урагана – этакое затишье, прежде чем буря ударит с новой силой.

Сознание практически покинуло меня, и я совершенно был не способен анализировать произошедшее.

Закрываю глаза, откидываю голову на подголовник и постепенно расслабляюсь. Нужно наслаждаться моментом, этим якобы умиротворением, ведь как только я вернусь обратно, моя жизнь будет снова похожа на ад. Мысли, чувства, стресс – все смешается в один коктейль, готовый рвануть в любую минуту.

В машине не было музыки, были слышны только шум мотора да треск коробки передач при переключении скоростей.

Сиденья внутри были кожаные, и сам салон оборудован по последнему слову техники.

Спустя какое-то время отец, не проронивший с момента нашего отъезда ни слова, тормозит. На тротуар падает свет из витрины круглосуточного магазинчика, где можно купить выпивку. Машина остановливается прямо перед ним. Я зажмуриваюсь; мигающие неоновые лампочки, зазывающие посетителей в столь поздний час, меня раздражали.

– Никуда не уходи, я сейчас вернусь, – предупреждает он и выходит из машины, а затем быстро скрывается в магазине.

Этот уголок Статен-Айленда напоминал мне те места, в которых я обычно бываю. Вон там, прислонившись к стене одноэтажного дома, стоит наркодиллер и пересчитывает деньги, а чуть поодаль, два старика сидят прямо на тротуаре и распивают бутылку дешевого виски, завернутую в бумажный пакет.

Отец вернулся и бросил что-то мне на колени. Это оказалась пачка сигарет, и я живо схватил ее, пока он ставил сумку на заднее сиденье. Потом он сел за руль, и мы поехали дальше.

Ехали мы, по-прежнему, в тишине. Я судорожно пытаюсь разорвать упаковку, которая отделяет меня от будущей дозы никотина. Голова начинает снова нормально соображать, и тогда я замечаю, что отец какой-то уж слишком спокойный. Казалось, он совсем на меня не злится, что, честно сказать, напрягало меня еще больше, чем, если бы он просто орал.

Я хотел побить его дочь, он должен быть в бешенстве! Куда он меня везет? Хочет убить? Или высадить где-нибудь подальше, чтобы избавиться от меня?

Но прежде чем моя фантазия нарисовала мне другие страшные картинки, Дэниел остановил машину прямо напротив бухты, недалеко от Байонского моста. Он выключил мотор и открыл дверь.

– Выходи, посидим, покурим и поговорим заодно, – говорит он мне.

Я гляжу на него исподлобья.

Поговорим? Как он себе это представляет?

Он уже вышел из машины и, оглянувшись на меня, добавил:

– Ну как, поговорим. Я буду говорить, а ты… ты будешь вздыхать.

Он хлопнул дверцей, забрал с заднего сидения то, что недавно туда положил.

Затем я увидел, как он ушел и сел на одну из скамеек в нескольких метрах от воды.

Я жду немного и тоже выхожу. Когда я приблизился к нему, он закрыл машину. Устроившись на спинке скамьи, я поставил локти на колени и посмотрел вдаль. Город напротив сияет сотнями огней, при этом выглядит умиротворенно и сонно. Гораздо более умиротворенно, чем я.

– Держи, – привлекает отец мое внимание.

Поворачиваю к нему голову. Он сидит на лавочке и протягивает мне пивную банку.

Серьезно? Я замираю.

– Ты когда-нибудь уже пил пиво? – спрашивает он.

Конечно, но где это видано, чтобы почтенные отцы богатого семейства, предлагали выпить маленьким бродягам из Куинса?

– Бери давай, я думаю, что ты его заслужил.

Аккуратно, но все еще очень осторожно, я протянул руку и взял банку. Он достал еще одну, точно такую же, из бумажного пакета, который был между нами, открыл ее и поднял перед собой.

– За Елену и ее наглость!

С трудом подавил смешок. Эта девчонка не просто наглая. Она самоубийца.

Я открываю банку. Первый глоток прохладного пива был, пожалуй, одним из самых вкусных в моей жизни.

Снова наступает тишина.

Так же как и отец, я выпил еще немного золотистого напитка, поставил банку между ног и открыл пачку сигарет.

Когда я вытащил одну, мой сопровождающий, имеющий, однако, весьма странные понятия о воспитании, стрельнул у меня, просто подмигнув.

Протягиваю ему всю пачку. Несколько секунд спустя он затянулся и, пустив дым через нос, сказал:

– Моя жена думает, что я бросил, и было бы хорошо, если она никогда об этом случае не узнает. Иначе достанется мне знатно. Мне кажется, что эта такая женская особенность, устраивать феерические спектакли, если ты их разочаруешь… А Елена тоже женщина. Ну, по крайней мере, скоро ею станет. Превратиться из ребенка в женщину – путь долгий и… очень болезненный для всех окружающих… И Елена этого не избежала. Она переживает какой-то очень острый кризис уже несколько месяцев, и мы не понимаем ни в чем дело, ни как нужно на это реагировать. И чем дальше, тем сложнее становится ее контролировать…

Блин, нафига он все это мне рассказывает? Какое это имеет отношение ко мне? Да мне плевать, что там у нее не так. По-моему, ей просто не хватает уважения и все. И будет неплохо, если хоть кто-то сможет поставить ее на место.

– Я тебе все это рассказал не случайно… То, что ты сделал сегодня вечером это…

Так, дошли до сути! Ему не нужно было увозить меня так далеко, чтобы это сказать. Да, да, сейчас будет вот это «ты не можешь больше оставаться у нас, и мы тебя отправим обратно в тюрьму».

– …это очень зрелый и взрослый поступок, – заканчивает он.

Зрелый? Я правильно понял то, что он только что сказал? Солис мне этих моралей прочитала уже, наверное, миллион, но ни разу она не произносила слово «зрелый».

Я поворачиваюсь к нему. Он делает большой глоток пива, а я затянулся. Взглянув на меня, он продолжает:

– Твое поведение было гораздо более зрелым, ведь ты отпустил ее. Да, ты ударил кулаком по стене, но ты смог сдержать свой гнев и… я не представляю, чего на самом деле тебе это стоило. Ведь отпустить – совсем не так просто, как кажется. Я прошу прощения за поведение Елены. Если бы я только знал, почему она так себя ведет, то, возможно, всего этого можно было бы избежать.

Да она просто дура, чего тут знать-то. Этой девчонке нужно встретиться с еще большим придурком, чтобы он вправил ей мозги, и этим придурком буду я.

Снова наступает моя любимая тишина.

Издалека до нас доносится шум большого города, иногда к нему примешивался шум проезжающих по мосту машин.

И именно эта шумная тишина помогает мне немного расслабиться.

Давление снизилось, и я замерз. К тому же я слишком быстро курил и теперь у меня раскалывалась башка. Ну или это львица так действует мне на нервы, что началась мигрень.

Отец наклоняется вперед и тоже опирается локтями о колени. Он смотрит вдаль, но вдруг трясет головой, вздохнул и продолжил:

– Все, что мы знаем о Елене, это то, что у нее какой-то кризис, которому нет никакого объяснения, и то, что в ней идут радикальные перемены уже два с половиной месяца. Все начиналось постепенно, полгода назад. Сначала она стала грубо с нами разговаривать, кричать, на да отвечать нет, а на нет – да… Даже ее мать, с которой они всегда были очень близки, не могла ничем помочь. И изо дня в день все становилось хуже и хуже. Но до начала лета было еще терпимо. А потом, в одночасье, она превратилась в тень самой себя, замкнулась и даже перестала есть. Мы стали замечать, что она худеет с пугающей скоростью… Она нас очень испугала… Я даже думал, что…

Он замолкает и хмурится. Через несколько секунд он выпрямился и откинулся на спинку лавки.

Зачем он все это мне рассказывает? Пусть даже не надеется, что я буду испытывать к ней какую-то жалость! Потому что ничто в мире не сможет оправдать то, что она сделала.

С другой стороны, я не мог проигнорировать все то, что он мне только рассказал. Она похудела. Видимо, именно поэтому ее придурошная подружка была так удивлена, увидев ее. И это объясняет ее слишком большую одежду. До этого лета Елена была толстой. Но насколько толстой?

Мне все еще трудно в это поверить. Как можно представить ее в другом теле, отличном от того, на которое так реагирует мой член? (Хоть и голова с ним совсем не согласна.) Да и потом, как можно так похудеть? Сразу вспомнились эти ребята, которые тянут два пальца в рот каждый раз после еды. Нет, львица чокнутая, конечно, но не настолько же? С другой стороны, это объясняет, почему она каждый раз после еды закрывается в ванной.

Я встряхнул головой. Не могу поверить, что она делает такое. Меня самого сейчас стошнит от одной только мысли. Я отпил большой глоток пива, чтобы попытаться прогнать из головы эти картинки. Кем бы она ни была, но я все еще не могу понять, какое это имеет отношение ко мне.