Капитолина

– Эх ты, практичное! Пойдем со мной? Познакомлю тебя с нашими. Научим тебя танцевать линди-хоп.

– Танцевать что?

Валери звонко рассмеялась, да так заразительно и совсем необидно, что Капа заулыбалась. Красотка вдруг слегка прижала локти в поясу и принялась раскачиваться в стороны, подергивая плечами. Красивые губы зашевелились, выдавая очень похожие на джазовую трубу звуки, а глаза заблестели в азарте. Все ее тело вдруг пришло в движение: стройные ножки стали выделывать немыслимые кренделя, водя мыском туфелек по земле, красивые плечи попеременно поднимались и опускались, а раскрытые ладони описывали кругообразные движения.

– Тут, Капитолина, главное – ритм!

Звуки джазовой трубы вдруг стали громче, а руки обхватили Капу и крутнули вокруг оси. Перед ее глазами замелькали слившиеся в одну яркую линию огни домов и фонарей, ветер засвистел в ушах. Валери остановила ее бешеное вращение, схватила за правую руку и качнула бедрами. Капа неловко повторила движение и засмеялась собственной неуклюжести. Это не было даже близко похоже на танго с его величественной и плавной грацией, залихватской полькой-бабочкой тоже назвать было трудно – все движения, немного рваные и резковатые, но вместе с тем не лишенные изящества, завораживали, заставляя невольно дергать подбородком под звуки импровизированной джазовой трубы, вибрировать телом и смеяться.

– Здорово! – засмеялась Капа, когда руки Валери крутанули ее в очередной раз.

– Ага! – поддакнула Валери, выделывая кренделя ногами и шурша юбкой.

Наконец, обе рухнули на скамейку, пытаясь отдышаться и счастливо улыбаясь.

– Понравилось? – спросила Валери. – Это еще что! У Джона есть пластинка с настоящим нью-йоркским джазом, пойдем послушаем?!

Капа прекратила улыбаться и с сожалением помотала головой.

– Не могу, мне в Арктику надо, – вздохнула она.

– Жаль, – искренне ответила девушка.

Вынула из сумки шоколадную конфету и протянула ей.

– Специально для покорителей Севера.

– Не надо, – запротестовала девочка, глядя на конфету с изображением полярного медведя и надписью на боку «Мишка на Севере».

– Держи-держи! Даже символично!

– Спасибо, – Капа спрятала конфету в кармашек платья.

Валери встала со скамейки, поправила юбку.

– Гудбай, Капитолина. Береги себя!

– До свидания, Валери! И вы тоже!

Девушка взмахнула тонкой рукой на прощание и пошла по темной аллее, покачивая сумочкой и цокая каблучками.

Капа смотрела на растворяющийся в ночи стройный силуэт Валери, искренне недоумевая, кому она может мешать. Просто яркий человек со своими взглядами, более свободный, чем другие и, наверное, по-своему счастливый.

Громкий паровозный гудок вывел ее из задумчивости. Девочка натянула на лицо решительное выражение и побежала к вокзалу.

С сухарями или без – какая разница? Только вперед! За мечтой!

***

Сержант Приходько зевнул так, что чуть не вывернул челюсть. Встал из-за стола, потянулся до хруста и поправил портупею. Закинул папиросу в рот и похлопал по карманам кителя. Не услышав привычного звука бьющихся в коробке спичек, пошарил в ящике стола, затем заглянул под стол.

Пнул дверь дежурки и вышел на платформу. В нос ударил тяжелый запах пропитанных мазутом шпал, дым паровозных топок и пьянящий аромат сирени. Но среди этой палитры запахов отчетливо выделялась вонь крепкого деревенского самосада – в пяти метрах, прислонившись плечом к столбу, меланхолично дымил козьей ножкой дворник Митрич. Он аккуратно сдул шапку пепла и дал прикурить сержанту.

Приходько с удовольствием затянулся папиросой, выпустил дым через широкие ноздри. Перекинулся с Митричем парой фраз, затем в две большие затяжки прикончил папиросу и кинул на платформу. Уже собрался было припечатать ее каблуком начищенного сапога, но поймал на себе неодобрительный взгляд дворника. С виноватой улыбкой поднял окурок и бросил в урну. Митрич одобрительно крякнул и выпустил в звездное небо струйку вонючего дымка.

Приходько направился было обратно дежурку в предвкушении горячего сладкого чая, как вдруг к нему подошла молодая темноволосая женщина в длинной юбке из крепа и модном приталенном жакете. На голове шляпка, в правой руке чемодан. Лицо выражало крайнюю степень озабоченности.

– Товарищ, вы просто обязаны мне помочь! – требовательно сказала женщина и поставила чемодан перед ним, словно преграждая путь.

– Обязан – поможем, – обреченно вздохнул Приходько, понимая, что чайник придется разогревать еще раз, а это – десять минут потерянного времени.

– Пропал Моня! Вы понимаете?! Пропал мой Моня! – женщина картинно заломила руки.

– Песик ваш? – недовольно шевельнул усами сержант.

– Мой сын! – возмутилась женщина. – Вы просто обязаны его найти!

– Успокойтесь, гражданочка! Как выглядел?!

– Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?! Что-то случилось?! Вы что-то знаете?! –запаниковала она.

Милиционер вздохнул.

– Как выглядит?! Сколько лет?

– Я с вас удивляюсь! Ну как может выглядеть обычный еврейский мальчик пяти лет?! Хорошенький.

Приходько почувствовал закипающее раздражение.

– Где вы его видели в последний раз?

– Почему вы меня пугаете? Что значит «в последний раз» ?!

– Где вы его потеряли?! – взорвался милиционер.

– Здесь на вокзале, – женщина поджала губы. – А почему вы на меня кричите? Вы на жену тоже кричите? И на командиров своих кричите?

– Я не кричу, – насупился сержант.

– Хорошо, вы можете на меня кричать, но только найдите мне сына! Наш поезд в Жмеринку отходит через полчаса.

– Как был одет?! – поинтересовался Приходько и тут же поправился. – Как он сейчас одет?

– Очень хороший серый костюмчик и черные ботиночки.

За их спинами призывно крякнул Митрич.

– Так это… того… видал я мальчонку похожего, ага.

– Где?! – в один голос спросили милиционер и еврейская мама.

Дворник махнул рукой в сторону привокзального буфета.

– Так это… он за кошкой побежал. Я ему говорю, мол, малец, а мамка твоя где? А он мне такой: а вы с какой целью интересуетесь? И лицо такое хитрое, и спросил так, с подковыркой. Хитрый малец, ага.

Митрич вынул изо рта обслюнявленную козью ножку, поплевал на палец и аккуратно притушил. Засунул в карман и взялся за метлу.

Приходько быстро пошел в сторону буфета, женщина, подхватив чемодан и придерживая шляпку, побежала следом.

Впрочем, поиски окончились даже не успев начаться – из-за угла вышел маленький мальчик в сером костюмчике. На чернявом лице сияло благодушное выражение, в руках был пушистый дымчатый кот.

– Моня! – строго сказала женщина и поставила чемодан. – Моня, ты совсем не любишь маму?!

Мальчишка, бережно поглаживая кота, снисходительно и слишком по-взрослому для пятилетнего ребенка ответил:

– Мама, не спрашивайте вопросы, лучше посмотрите, какой у меня кот!

– Моня! – топнула каблучком мать. – Тебе кот дороже матери?! Что сказал бы папа?!

– Мама, я вас уверяю, папе уже все равно. И даже когда он был жив, ему таки тоже было все равно.

– Моня, как ты можешь так говорить о папе?! Куда ты дел свой стыд?!

– Мама, что вы скажете за кота? Вам нравится? – мальчишка поднес животное к лицу матери.

Женщина вздохнула и повернулась к заскучавшему сержанту.

– Товарищ милиционер, вы знаете, кем был отец Мони?

Приходько пожал широкими плечами, что означало две вещи: он не имеет понятия и ему глубоко все равно.

– А я вам таки скажу! – воскликнула женщина, уязвленная таким равнодушием. – Покойный Петр Абрамович Шниперсон был известным в Жмеринке портным. К нему ходили за костюмами и платьями, он шил, не побоюсь этого слова, просто таки фундаментальные вещи!

Сержанту совсем стало скучно. Он поспешно козырнул.

– Всего хорошего, гражданочка!

– Спасибо.

Приходько так торопился, что даже не обернулся. Впрочем, с каждым шагом настроение улучшалось – перед внутренним взором снова возник стакан чая с ароматными веточками смородины.

«Эх, сала нема!», – с сожалением подумал он и взялся за дверную ручку. Но, видно, судьба решила, что с чаем бравому сержанту надо повременить – краем глаза Приходько заметил странную худенькую фигурку, крадущуюся под вагонами.

Девчонка!

Сержант, неслышно для своей огромной комплекции, спустился на гравий путей и медленно пошел за ней. Под сапогом предательски щелкнул камешек, девочка обернулась и увидела крадущегося в десяти метрах милиционера. Вылезла из-под вагона и кинулась в сторону стоящего на второй платформе пассажирского поезда.

Приходько с трудом протиснулся под сцепкой и выбрался на другую сторону. Огляделся: девчонки не было.

Он с досадой сплюнул, пригнулся и заглянул под вагон. Свистнул двум дежурившим на перроне милиционерам и призывно махнул рукой.

***

Капа крепко ухватилась за деревянную раму, подтянулась и влезла наполовину в узкую щель открытого окна плацкартного или, как еще называли, «жесткого» вагона. Пассажиры, группа молодых людей, до этого момента оживленно беседующих, затихли и с удивлением уставились на неожиданную гостью.

– Ты кто? – строго спросила девушка с косами.

– Капа, – прохрипела девочка. Опустила руки на столик, заваленный бумажными кульками, и попыталась втянуть свое худенькое тельце внутрь.

– Ребята, ну что же вы стоите?! Помогите! – воскликнула другая пассажирка – хорошенькая, с обильно усыпанным веснушками вздернутым носиком.

Ребята, двое парней в грубых штормовках, подхватили Капу и втянули в вагон. Бережно поставили на пол.

– Спасибо! – Капа осторожно выглянула в проход.

– Ты откуда и куда? – поинтересовалась девица с косами. Сузившиеся в подозрении глаза осмотрели ее детдомовское платье.

– Я же сказала! Капа! – с вызовом ответила девочка.

– А почему ты влезаешь в окна? – продолжала допытываться девица. – У тебя билета нет? Ты безбилетница?

В планы Капы совсем не входило делиться с первыми встречными своими планами, поэтому вопрос был проигнорирован. Она еще раз выглянула в проход, просчитывая пути к отступлению.

– Ой, Лидка, ну что ты к девочке привязалась?! – возмутилась курносая. – Какая тебе разница?! Тут тебе не комсомольское собрание!

Ее тонкие руки притянули Капу, а дружелюбный голос спросил:

– Меня, кстати, Леной зовут. Капа, ты есть хочешь?

Капа есть не хотела, она хотела на Север. Но выходить из вагона сейчас было опасно – кто знает, где сейчас этот милиционер? Может, он сейчас ходит снаружи, возможно, даже не один. Поэтому Капа кивнула.

Студенты одобрительно зашумели. Усадили ее на крашенную коричневой краской лавку, один из парней, высокий и плечистый, достал из походного рюкзака банку тушенки и нож. Сильным движением загнал лезвие в крышку, через пару секунд придвинул к ней открытую банку и протянул алюминиевую ложку.

– Ешь! – торжественно сказал он. – Меня Костей зовут.

– Спасибо, Костя!

Она ухватилась за ложку, стараясь не обращать внимание на пристальный взгляд девушки с косами. Остальные же Капе нравились: веселые, немного бесшабашные и бесконечно целеустремленные. Судя по их походной одежде, сваленным прямо в ноги рюкзакам и задорному настрою, все они направлялись на какую-нибудь союзную молодежную стройку, коих в те послевоенные времена было хоть отбавляй. Страну восстанавливали, поднимали из руин, возрождали из пепла.

– Ребята, вы что, не видите, что она детдомовская? – не сдавалась Лида. – Ее наверняка ищут. Или вы ее с собой собираетесь взять?

– Не выдумывай! – беззаботно отмахнулась Лена. – До отправления еще двадцать минут. Покормим и пусть себе дальше бежит.

– Наверняка что-нибудь натворила, – не унималась Лида, удивленная такой беспечностью.

– Я ничего не натворила, тетя! – с вызовом ответила Капа. – Я на Север еду!

– Какой еще Север? – усмехнулась Лида. – Тебе сколько лет? Девять?

– Десять, и что?!

– А то, что в твоем возрасте нужно быть примерной девочкой, хорошо учиться и слушать старших! Поняла!

– Фу, какая скука! – махнула ложкой Капа и погрузила ее в студенистое содержимое консервной банки. От витающих по плацкартному вагону запахов жареной курицы, вареных яиц и этой тушенки, стоявшей прямо перед ней, разыгрался аппетит.

Вокруг все неодобрительно зашумели.

– Лидка, перестань! Она всего лишь девочка!

– Дай поесть ребенку!

– Лодочкина успокойся!

Ложка в руке Капы замерла на полпути ко рту. В голове мелькнули нежный образ Валери со стриженными волосами и ее горькие слова: «Видишь? Лодочкина постаралась. Выловила меня одну и волосы остригла…»

Лида нахохлилась и демонстративно отвернулась к окну. Тут вскочил второй парень, с большими глазами и соломенными вихрами, чем-то отдаленно напоминающий поэта Есенина. Он замахал руками, призывая к тишине.

– Ребята, ребята! Я только что стих сочинил про Капу!

Все захлопали.

Курносая Лена склонилась к уху Капы и шепнула уважительно:

– Это Родька Золотухин. Наш поэт!

Родька выпятил грудь колесом, вскинул в низкий потолок руку и с чувством, четко артикулируя, продекламировал:

Да! Ей всего лишь десять! И что?!

Храбрее ее не найти!

Пусть впереди трудностей – сто!

Она не свернет с пути!

Полярные ночи, роза ветров,

Замерзшая шхуна во льду,

И красные стяги средь белых снегов,

Трепещущие на ветру!

И стрелка компа́са зовет туда,

В пугающий мрак мерзлоты,

Куда не ступала ничья нога,

Где первая будешь ты!

И пусть тебе десять пока, и что?

Удобное время не ждешь!

Ты гордо идешь, утопая в снегу,

И нас за собою зовешь!

Золотухин стоял с закрытыми глазами и в молчаливой гордости, словно в одиночку пересек глобус с Северного до Южного полюса. А со всех сторон уже неслось восторженное, сопровождаемое аплодисментами:

– Браво, Родион!

– Замечательно, Золотухин!

– Родик, сыпь еще!

Капа засмеялась с полным ртом. Ей еще никто и никогда не посвящал стихи, и поэтому было особенно приятно.

Родион приложил руку к груди, тряхнул в кивке соломенными кудрями и сел. Но тут подскочила Лида и с силой забарабанила по стеклу.

– Товарищ милиционер! Товарищ милиционер! – крикнула она проплывающей за окном синей фуражке с красным кантом. – Тут девочка без родителей! На Север собралась!

– Сейчас зайдем! Держите ее! – ответила фуражка.

Лида победоносно посмотрела на Капу.

– Сейчас с тобой разберутся.

– Зачем, Лида?! – осуждающе спросила курносая Лена.

– Лодочкина, ну ты прям вообще…, – грустно покачал головой поэт Золотухин.

– Не по-товарищески это! – неодобрительно поддакнул темноглазый Костя.

Но Капа времени на сантименты не тратила – она действовала. Схватила со стола измазанный тушенкой нож и набросилась на Лиду. Оттянула толстую косу и быстро перепилила ее. Девушка взвизгнула от неожиданности и попыталась схватить малолетнюю нахалку, но Капа отпрыгнула в сторону и швырнула роскошную косу ей на колени, а нож – на стол.

«Это тебе за Валери! Побрить бы тебя под Котовского, да времени нет!», – мстительно подумала Капа. Повернулась к изумленным Косте, Родьке и Лене.

– Спасибо за все! Мне пора!

Выскочила в проход и тут же заглянула обратно. Вытянула руку и показала Родиону поднятый вверх большой палец.

– Золотухин, стихи – во! Спасибо!

Золотухин заулыбался, но Капа этого уже не видела – она бежала, спотыкаясь о корзины и тюки, и сопровождаемая громким криком милиционера, идущего по проходу.

– Стой!

«Сам дурак!», – мысленно огрызнулась она и распахнула дверь тамбура. Замерла, увидев поднимающегося в вагон второго милиционера. Отсчет шел буквально на секунды – еще немного, и милиционер поднимется в вагон, отрезав пути к отступлению. Капа отпрыгнула к противоположной закрытой двери тамбура и, разбежавшись, оттолкнулась от железного пола, одновременно вытягивая перед собой руки. Ее худенькое тело удачно миновало синюю милицейскую фуражку и вылетело из вагона.

Прямо на соседние пути, освещенные прожектором надвигающегося поезда.

Протяжный гудок.

Пронзительный свист обходчика.

И его испуганный вопль:

– Да ты что, оглашенная, что ли?! Прямо под поезд!

Капа перевалилась через рельсы, и через секунду в полуметре от нее загрохотали колеса проносящегося состава. Быстро справившись с испугом и превозмогая боль в ушибленной коленке, вскочила и побежала к товарным вагонам.

***

У Приходько чуть сердце не выскочило при виде поезда, с бешеной скоростью надвигающегося на девчонку. Закричал во всю мощь легких, но крик потонул в отрывистом гудке и стуке колес. Тогда он сделал то, что, наверное, сделал бы каждый осознающий свое бессилие исправить ситуацию – он закрыл глаза. И держал их закрытыми, чувствуя гулко пульсирующую в висках кровь и противную дрожь в коленках. Китель мгновенно прилип от холодного пота к спине, а руки налились слабостью. Ветер пронесшегося мимо состава стих, растворился в ночном воздухе грохот колес, а он все стоял, не решаясь открыть глаза.

– Вот чертовка! – услышал он крик станционного обходчика Савельича.

– Что там, Савельич?! – спросил сержант.

– Убёгла, чертовка! – с невероятным облегчением в голосе отозвался обходчик. – Думал, ей кранты!

Приходько разлепил веки: рельсы были чистыми, лишь немного подрагивали от вибрации удаляющегося поезда.

Приходько выдохнул и широко улыбнулся.

– Микола, а ты какого черта улыбаешься?! – сварливо поинтересовался подошедший Савельич. – У тебя тут не пойми что творится, а ты харю тянешь!

– Разберемся! – сержант вернул строгость на лицо. – Куда она побежала?

– Туда! – махнул рукой Савельич в сторону старого паровоза с прицепленными товарными вагонами.

Приходько побежал в указанном направлении, а Савельич, неодобрительно покачав головой, стукнул молотком по буксе пассажирского вагона – того самого, из которого две минуты назад выпрыгнула эта сумасшедшая. Прислушался к звону, усмехнулся и перешел к следующей колесной паре.

Тук!

Дзинь!

– Нормалёк!

***

Приходько сразу же увидел ее, карабкающуюся на крышу грузового вагона. Пригибаясь и стараясь не хрустеть гравием, подбежал и крикнул злорадно:

– Я тебя вижу!

Девчонка замерла, крепче сжала худыми руками скобы лестницы и посмотрела вниз.

– Я тебя тоже! – нахально ответила она.

– Слезай! – сержант притопнул, что, в его понимании, несомненно, должно было образумить малолетнюю нарушительницу спокойного вокзального уклада.

Но девчонка уже залезла на крышу и побежала. Приходько рванул вдоль состава, не упуская худенькую фигурку из виду, а навстречу уже неслись две фигуры в синих кителях.

Приходько показал пальцем вверх, оба остановились и задрали головы, придерживая фуражки. Один нырнул под сцепку, пролезая на другую сторону, а второй вставил свисток в рот и пронзительно свистнул. Но фигурка продолжала нестись, лихо перепрыгивая с вагона на вагон.

– Беги к концу поезда! – приказал сержант милиционеру, а сам уцепился за металлические скобы, вколоченные в деревянную обшивку. Несколько сильных движений – и вот он уже наверху. Понесся следом, громко топоча и протяжно ухая, преодолевая пустоты между вагонами.

Девчонка добежала до конца состава и развернулась, чтобы слезть. Посмотрела на приближающегося милиционера и, к его великому возмущению, показала фигу. Издевательски хохотнув, исчезла из виду. И почти сразу же внизу раздались ее отчаянный визг и довольный басистый крик:

– Ага! Попалась!

Приходько ускорился, подбежал к краю и увидел отчаянно брыкающуюся девчонку в руках милиционера.

– Ну, чистый волчонок! Не удержу! – кричал милиционер. Приходько, несмотря на свою внушительную комплекцию, проворно спустился и кинулся на помощь коллеге, который уже успел потерять фуражку и получить в ухо.

– Не удержу, Микола! – хрипел из последних сил милиционер.

Приходько попытался ухватить ее за ноги, но она с таким остервенением сопротивлялась, что в руках остались лишь тапочки. В следующий момент не совсем чистая пятка угодила ему точно в глаз.

Звезды, сине-красно-белые, вспыхнули и закружили в бешеном хороводе.

Сержант осел и схватился за подбитый глаз. К счастью, к ним уже бежал третий сотрудник станционной милиции. Втроем кое-как скрутили нарушительницу и доставили в отдел.

***

– Фамилия, имя, отчество, – ручка замерла над журналом учета задержанных.

– Анна Аркадьевна Каренина, – буркнула Капа и отвернулась.

Дежурный офицер отложил ручку и хлопнул по журналу.

– Ты мне тут шутки шутить будешь?! Анна Каренина, ага! С какой целью оказалась на платформе?!

Капа улыбнулась.

– А что еще Каренина могла делать на платформе?

– Роман читала? – недоверчиво прищурился милиционер. – Не слишком рано?

– Читала, – со вздохом ответила она. – Да-с-с.

Капа соврала: роман, взятый в детдомовской библиотеке, она не осилила – в силу возраста, наверное. Сдалась на третьей странице, так ничего не поняв, но все-таки поинтересовалась у воспитателей насчет краткого содержания. Трагичный уход Анны, конечно, потряс до глубины души, поэтому Капа дала себе слово обязательно прочитать роман позже и самой выяснить, что же заставило главную героиню поступить так, как она поступила…

Лейтенант еще раз бросил в нее недоверчивый взгляд и неожиданно засмеялся, и смех его был настолько усталым и совсем незлобивым, что у Капы дрогнуло сердце. Ей вдруг стало жалко этого дяденьку в погонах, совсем молодого, но уже с такими старыми глазами, словно он ими видел такое, что не дай бог никому. Продольный шрам на правой щеке и отсутствующий мизинец на левой руке лишь подтверждали догадки.

«Наверное, был на фронте», – с сочувствием подумала Капа.

Лейтенант прекратил смеяться.

– Мы же все равно узнаем, – миролюбиво сказал он. – Детдомов у нас не так много – найдем. Утром наверняка поступит сигнал о твоем побеге.

Капа это понимала, поэтому призналась нехотя:

– Градова Капитолина Алексеевна. 10 лет. Детский дом номер 5.

– Ну, вот видишь. А то – Каренина! – удовлетворенно сказал дежурный и сделал запись в журнале. – Что делала на вокзале? Почему скрывалась от милиции?

– Искала поезд до Севера, – пожала плечами девочка.

– Зачем?

– Решила покорить Северный полюс, – ответила она и добавила с вызовом. – Имею право!

– Северный полюс?! – лейтенант аж привстал.

– Ага, – грустно подтвердила она, понимая, что Север ее уже не дождется, а вот грязные кастрюли и закопченные казанки в детдомовской столовой – вполне.

Через час за ней пришел воспитатель Ефим Никанорович. Он забрал Капу и пообещал, что руководство детского дома сделает все возможное, чтобы подобные случаи не повторились. На прощание пожал руку сержанту Приходько, сверкавшему свежим синяком, и вместе с воспитанницей вышел за дверь.

Она медленно шла по темной улице и тоскливо слушала нравоучения о том, насколько вероломно ее вопиющее поведение и неслыханной дерзости проступок подрывают устои советского общества. И что-то там еще про свой аморальный моральный облик…

***

Капа лежала и смотрела в потолок, на котором в причудливом танце мелькали тени деревьев. В попытке уснуть начала считать баранов:

– Раз баран, два баран, три баран…

Закрыла глаза, продолжая шевелить губами. Наверное, ей бы даже удалось уснуть, если бы в коридоре не поднялся странный шум, топот ног и беспокойные голоса.

Капа открыла глаза и минуту лежала прислушиваясь. Голоса она узнала без труда: требовательный – старшего воспитателя Зинаиды Аркадьевны, грубоватый басок – дяди Феди, а ровный и обстоятельный принадлежал Никанорычу. Слов было не разобрать, но по общей повышенной интонации стало понятно: что-то случилось.

Капа рывком откинула одеяло, сунула ноги в тапочки и украдкой подкралась к выходу. Прислонила ухо к обшарпанному полотну некогда красивой резной двери и затаила дыхание.

– Никто из мальчиков ничего не знает, – сказала Зинаида Аркадьевна.

– Ага, так они тебе и сказали! – фыркнул дядя Федя. – Да и я тоже хорош – думал, собака какая в кустах шебаршит, а туточки вон оно что… Эх, растуды его в бока! Есть у меня мысля профилактическая, могу поделиться, ежели интерес есть.

– Любопытно послушать, – поддержал Никанорыч.

– А что туточки слушать-то?! Поймать сопляка и выпороть как следует! Вот такая моя мысля! А что вы на меня так смотрите?!

– Федор Иванович, мне непонятна ваша позиция, – строго сказал Никанорыч. – Градову вы всегда защищаете, а почему к Семенову такое отношение?

– Ну, Капка – это Капка! – философски изрек дядя Федя. – Капка – это характер! А ваш Семенов – кисель сопливый! Я вообще в толк не возьму, как он сбежать решился? Наверное, двадцать раз в штаны навалил перед этим!