Герои умирают

Те клиенты, которые не играли и не напивались до беспамятства в одном из семи баров, смотрели шоу. На узкой сцене, приподнятой над уровнем зала, женщина с роскошной гривой волос цвета воронова крыла принимала ухаживания двоих дриад мужского пола. К концу номера она, совершенно голая, обливалась потом, трепеща от хорошо разыгранной страсти, а дриады носились вокруг нее, гудя прозрачными крылышками, точно две необычайно крупные колибри. В руках у них были шелковые шнуры, которыми они водили по ее телу, то опутывая ее, то отпуская, лаская гладкими узлами незапятнанную чистоту ее кожи.

«Девушка» была одной из лучших танцовщиц в заведении Кирендаль; все, кто смотрел сейчас представление, и мужчины и женщины, так и потянулись к ближайшим к ним шлюхам. Кирендаль тоже посмотрела шоу, но недолго, а потом покачала головой и улыбнулась; знали бы ее гости, что та, кем они так восхищаются сейчас, вовсе не человек, а пятидесятилетняя огра с вялыми сиськами и бородавками по всему телу.

Да и мрамор с пурпурными прожилками был на самом деле куском расщепленного ствола старой сосны, высохшим до цвета грязи; начищенная бронза – ржавым чугуном, а все прислужники и прислужницы – старыми, подслеповатыми, рябыми от оспы старыми шлюхами, на которых уже давно не зарились клиенты.

Поддержание этой Иллюзии требовало много магической энергии, и потому Поток в зале казино образовывал фантастические завихрения, но никогда не истощался; его источником был один-единственный кристалл гриффинстоуна, размером с фалангу большого пальца самой Кирендаль, – кстати, кристалл надо заменить не позднее конца месяца, напомнила себе хозяйка казино.

Кирендаль ненадолго задержалась в дверях, чтобы к ней успели подойти ее охранники – два мощных огра с неподпиленными клыками, в легких кольчугах алого и бронзового цветов, основных в заведении. На поясе у каждого угрожающе покачивался здоровый шипастый моргенштерн. Вообще, в «Чужих играх» охранниками служили только огры или их ночные собратья – тролли; и те и другие были тупы как пробки, зато огромны и устрашающе сильны, к тому же мысль о том, что в случае чего нарушителей не только укокошат, но еще и съедят, заставляла вести себя прилично и людей, и нелюдей. За все время существования казино его не ограбили ни разу.

Устрашающее присутствие огров усмиряло даже самых строптивых, и Кирендаль беззаботно разрешала своим гостям проходить в зал с оружием: стычки между ними редко заканчивались чем-то серьезным, охранники успевали разнять всех. К тому же вооруженный мужчина обычно охочее до шлюх, чем тот, у кого не болтается на поясе стальной пенис, так что оружие, можно сказать, полезно для бизнеса.

Кирендаль распахнула свою Оболочку и выпустила из нее три раздельных Потока, которые направила к трем своим тайным агентам: двум людям и одному фею, которые убедительно изображали обычных гостей. Фей и человек сразу подняли голову на ее зов, который они услышали как тихий шепот на ухо. «В Хрустальный бар, – направила их Кирендаль. – Гость в бархатном дублете с разрезами и мечом за спиной – Берн. Подойдите к нему и держитесь поблизости». Второго человека она послала в яму для игры в кости, чтобы тот встал за спиной у Везунчика Дженнера и караулил его до конца игры.

Посланцы Кирендаль едва успели войти в бар, как Берн отошел от стойки – хватит с него Галы на сегодня – и направился к яме для игры в кости, а ножны длинного меча хлопали его по спине при каждом шаге. Агенты Кирендаль были слишком опытными, чтобы бездарно выдать себя, сразу сменив направление и отправившись следом за ним, так что пришлось ей самой подойти к яме. За ней топали огры.

Дженнер поднял на приближавшуюся к нему Кирендаль красное от возбуждения лицо, на котором ярко алел косой шрам через нос, и расплылся в безудержной ухмылке:

– Как бде себоддя безет, Кир! Так безет, что саб де бедю!

Когда-то широкий резак пронзил ему околоносовые пазухи, и с тех пор он всегда говорил как человек с глубокой простудой.

Кирендаль придала своему голосу аристократические интонации, к которым всегда прибегала, говоря с гостями:

– Мы очень рады твоему успеху, Дженнер. Сегодня твое прозвище оправдало себя. Однако мне хотелось бы попросить тебя встать из-за стола на одну минуту. Ради наших общих деловых интересов…

– Одду бидуту. Я бдосаю.

Кирендаль с неприязнью наблюдала, как Дженнер готовится смухлевать. И чем он их только мажет? Соплями, что ли?

Берн спустился в яму, как раз когда Дженнер сделал ставку. У Кирендаль похолодело под ложечкой; Берну была присуща раскованная грация пумы и сосредоточенный взгляд змеи – так ходят и двигаются те, кто убивает рефлекторно, не раздумывая. В его белой Оболочке то и дело вспыхивали яркие алые прожилки – явный признак еле сдерживаемой агрессии.

Берн получил титул Графа всего несколько месяцев назад, но от своих осведомителей Кирендаль знала, что он уже стал одним из ближайших советников нового Императора – ходили слухи, что он убивает тех, кого Ма’элКот велит ему убрать лично, – и командиром Серых Котов. Видя Берна воочию, Кирендаль каждый раз вспоминала слух о том, что он якобы прошел монастырскую выучку, и это не казалось ей пустой сплетней: инстинктивно присущий ему наклон корпуса чуть вперед и умение владеть телом при любых обстоятельствах убеждали ее в этом и одновременно внушали тревогу. Его владение клинком давно уже вошло в легенду: говорят, он даже в бою не надевает доспехи, полагаясь для защиты исключительно на свои навыки мечника.

Конечно, это может быть только слух, но в том, что он один из самых опасных людей в Империи, сомневаться не приходится. Не зря люди говорят, что с ним никто не ссорится дважды.

Бесстрастно кивнув Кирендаль, Берн скользнул мимо нее на свободное место за игровым столом; на огров он даже не взглянул. Выложил стопку золотых ройялов и поставил их против следующего броска Дженнера.

– Бросай или передавай ход, ты, жопомордый. Шевелись.

– Жобобордый?.. – И без того красная физиономия Дженнера начала багроветь.

– Ну да. У тебя на морде трещина, как на жопе! – захохотал Берн. Он всегда с удовольствием смеялся собственным шуткам. – Я тебе больше скажу: будь у меня такая страшная жопа, как у тебя морда, я бы и трахаться забыл – штаны бы снять стеснялся.

На ступеньках за спиной Берна наконец показались тайные агенты Кирендаль, и она с облегчением выдохнула.

– Да ладдо дебе, – парировал Дженнер, и в глазах его сверкнул шальной огонек. – Деужто тбой ддужок дак бало дебя любид, чдо и гдаза не пдикдоет…

Все, кто был за столом, захихикали, пряча ухмылки в ладони. Никто не был так глуп, чтобы смеяться открыто. Лицо Берна застыло. Он отступил от стола, его левая рука скользнула вверх к рукояти меча, выступающей на полторы ладони над правым плечом. Дженнер выпрямился, схватившись за рукоять короткого меча на поясе. Оболочка Берна покраснела, значит Дженнер умрет через секунду.

– Господа… – зажурчала Кирендаль и ловко скользнула между ними. Лишь по тому, как коротко вздрогнули веки Берна, она поняла, что ее агенты уже прижали острия ножей к его почкам. – Берн, Везунчик Дженнер – наш почетный гость, а также мой личный друг. Ты же не станешь убивать его под моей крышей.

Берн ответил тем, что медленно обвел взглядом все изгибы ее тела, от шеи до колен, явно с намерением оскорбить. «Мм… – подумала она. – Вот, значит, как. Ну ладно». И она повернулась к Дженнеру.

– А ты, – сказала она своим самым презрительным тоном, – если уж вознамерился расстаться с жизнью ради острого словца, так, будь добр, придумай что-нибудь посмешнее, чтобы мне не стыдно было повторить это в твоей эпитафии.

Дженнер было возмутился, но Кирендаль уже не слушала. Внезапный шум возле входной двери отвлек ее. Одна из ее новеньких, самка камнегиба, которую она наняла, когда перехватила бизнес Хаммана и перенесла его в город Чужих, ворвалась внутрь и бросилась к фею, который работал на вешалке. Одним усилием мысли Кирендаль вытянула щупальце из своей Оболочки, протянула его к фею и коснулась его Оболочки совсем легонько, только чтобы скользнуть внутрь его и видеть и слышать то же, что и он. Он почувствовал ее вторжение, но отреагировал дружелюбно и незаметно для других: слегка закрутил Поток.

Рот камнегибши был ярко-красным от крови, которая капала у нее из носа – по всей видимости, сломанного. Кровь застряла в ее аккуратно подстриженной козлиной бородке, где уже начала подсыхать. Она залопотала на вестерлинге с густым горским акцентом:

– …Спрасил, где, мол, живет Кирендаль, иде ейная горница, а иде окошко. Расспрашивал, как к ей стучать… он думал, я в оммороке, и ушел, а я как побежала, побежала…

– Ну-ну, все будет в порядке, – успокаивал ее фей, похлопывая тонкой ладонью по ее мощному плечу. – Кто он? Из себя какой?

И вот тут-то сказалась тренировка, которую проходили все Лица без исключения: хотя девушку били и пугали, она запомнила обидчика и смогла в точности его описать.

– Ниже меня на полголовы. Волосы прямые, черные, на висках седоватые. Кожа смуглая, глаза черные, усы, бородка короткая. Нос сломанный, шрам наискосок. И быстрый такой. Я таких быстрых не видала. У него были ножи, но бил он кулаком.

«На Кейна похож», – подумала Кирендаль, но не сразу сообразила, что это, возможно, он и есть.

Слух о щедрой награде, внезапно объявленной Императором за его поимку, уже дошел до нее с утра, она еще тогда подумала, что он, должно быть, в городе, но только теперь все это вдруг сложилось у нее в одну картину.

Кейн ищет ее!

Тихо охнув, она вернулась в свою собственную голову; коленки дрожали, от страха хотелось на горшок. Заметались панические мысли: кто его нанял? Империя? Нет, эти послали бы Котов. Монастыри? Кейн же всегда работает на них, но что она такого сделала, чтобы навлечь на себя их гнев? Или все же сделала? Хотя нет, постой-ка! Это наверняка так называемый Король гребаных Воров! Вот мерзавец! Кейн ведь, кажется, в ладах с его Подданными? Но за что? И почему именно сейчас? Или все же Монастыри? А может, сболтнула что-нибудь не то насчет Ма’элКота?

Строгая дисциплина, которой Кирендаль привыкла подчинять свой ум, скоро подавила панику; сначала надо разобраться с неотложными делами, а уж потом можно заняться этим.

Кирендаль не зря гордилась своей способностью не терять головы даже в разгар катастрофы. За очень короткое время – глубокий вдох и медленный выдох – она наметила план защиты. Потом обратилась к Потоку и снова установила контакт с феем на вешалке.

Через пару минут «Чужие игры» должны быть окружены армией Лиц, которые будут приходить тройками. В каждой тройке обязательный связной из дриад или Перворожденных – для быстроты контакта. Уличный писсуар рядом с казино перекрыть изнутри и снаружи, исключить доступ к шахте под ним, которая ведет в глубины городских подземелий. На крышах домов вокруг посадить Лиц – одних открыто, других в засаде, с луками. Всех работников казино, кто может держать оружие, предупредить, в коридорах выставить охранников-огров так, чтобы с каждого поста были видны два соседних. От мысли сообщить констеблям Кирендаль отказалась: двести золотых монет хорошо, но куда лучше получить из первых рук сведения о том, кто натравил на нее Кейна и почему. Фей на вешалке поймал ее взгляд и кивнул: понял.

Она послала еще: «Используй описание, которое она дала. Разошли его всем. Держи меня в курсе. Я буду у себя; придешь – стучи пять раз. А теперь живее!»

Фей зашевелился. Она подождала, когда связь между ними рассосется, и вернулась к событиям в яме.

Дженнер говорил. Она пропустила бо́льшую часть сказанного, да и не интересовалась, что он там несет. Пальцем она указала на огра, который стоял у нее за правым плечом, тот опустил свои когтистые лапищи Дженнеру на плечи и поднял его над полом, хотя тот брыкался как мог.

– Эй! Эй!..

– С тебя на сегодня хватит. Выведи его отсюда.

Огр закинул Дженнера себе на плечи и бережно понес по ступенькам наверх, прочь из ямы. Кирендаль шла за ним.

– Ды де божешь так босдубидь!

– У меня нет сейчас времени, чтобы ублажать твою оскорбленную гордость, – сказала она так тихо, чтобы Берн не услышал. – Пойди в бар, выпей. Перекуси чего-нибудь. И не скромничай, я угощаю. Главное, держи язык за зубами, и подальше от Берна.

– Я саб с ниб сбдавлюсь…

– Нет, не справишься. Заткнись. – И, протянув к нему худую, но удивительно сильную руку, она сжала его нижнюю челюсть так, что ногти вонзились ему в щеки. – И научись уже наконец мошенничать незаметно, а до тех пор к яме даже не подходи, болван.

Она махнула рукой, и огр поставил Дженнера на пол, легонько толкнув его напоследок коленкой под зад. Дженнер едва не кувырком влетел в Серебряный бар.

– Киренда-аль…

Берн стоял у края другой ямы для костей. Издевательская улыбка точно приклеилась к его лицу. Ее агенты стояли за его спиной, уткнув острия своих кинжалов ему в почки.

– Так что, Кири, можно мне пошевелиться уже? Или целый день так стоять?

Кирендаль издала горлом звук, который можно было принять за стон огорчения.

– Прошу прощения, Граф Берн, – сказала она и одним мановением руки отпустила агентов.

Граф подвигал плечами так, словно снимал накопившееся напряжение, и вдруг походкой крадущейся пумы двинулся к ней.

– Мне все равно придется его убить, – заговорил он почти весело. – Он оскорбил меня, и я просто обязан поквитаться с ним. Долг… э-э-э… благородного человека. Ты ведь понимаешь.

С этим Кирендаль, по крайней мере, знала, как справиться. Сделав к Берну шаг, она заглянула ему в глаза так, словно готова была растаять.

– Граф, прошу вас, – начала она и тут же коснулась его мускулистой груди своей тонкой рукой. – Окажите мне личное одолжение – забудьте о нем.

Его насмешливая ухмылка сменилась гримасой презрения, когда его руки скользнули ей за спину, а рот накрыл ее рот. Слюнявый язык раздвинул ей губы и настойчиво полез внутрь, одна рука сжала иллюзорную грудь – Кирендаль изогнулась и задышала: изображать пробуждающуюся страсть ей было не впервой.

Его поведение по отношению к ней было, конечно, оскорбительным, но Берн не знал, что в своей прежней профессии Кирендаль была так же хороша, как он в своей нынешней; он ни на миг не заподозрил, что не вызывает у владелицы казино ничего, кроме глубокого отвращения. Когда его рука грубо скользнула ей под подол, она мгновенно отпустила тактильное ощущение одежды. Пальцы одной его руки прижались прямо к губам ее вагины, а другой – ощутили шелковистую кожу спины.

Он напрягся, потом поднял голову и с изумлением заглянул ей в глаза. К презрению в его взгляде вдруг добавилась похоть – они словно подкармливали друг друга и оттого усиливались.

– А знаешь что? – сказал он сипло. – Ты все-таки мне нравишься. И я, пожалуй, уступлю тебе, пока. Но помни, ты моя должница.

Она скромно опустила головку ему на плечо:

– О, ты же знаешь, у нас, эльфов… – называть себя именем, которое дали ее народу люди, было противно, но она и глазом не моргнула, – длинная память. Позволь мне быть спонсором твоих утренних развлечений. Таллин, пять сотен Графу.

Стук фишек, который двинул по полю крупье, на миг отвлек Берна, но его взгляд тут же вернулся к ней.

– Трудный выбор, – прошептал он.

– Вы очень галантны, Граф, – сказала она. – Прошу вас, наслаждайтесь.

Он пожал плечами:

– Значит, в другой раз.

– Разумеется.

Как только Берн вернулся в яму и взял в руки кости, Кирендаль стремительно отвернулась и зашагала к служебному выходу. Она была очень довольна собой: надо же, в два хода разрулила проблему – и Берн спокоен, и Дженнер жив. Можно сказать, два по цене одного.

Но почивать на лаврах малых побед было некогда.

Огры, позвякивая кольчугами, шли за ней по пятам; незаметными жестами Кирендаль подозвала к себе четверых тайных агентов и двух парней-дриад из шоу – у них как раз был перерыв. У выхода она остановилась и решительным тоном феи, привыкшей к повиновению окружающих, коротко повторила приказы, отправленные фею из гардероба.

– А что стряслось? – поинтересовался один из агентов. – На нас напали Крысы? Или Змеи?

– Хуже. – Она с усилием сглотнула – от волнения пересохло горло. – Кажется, это Кейн. А теперь делайте, что я вам сказала.

Они бросились врассыпную.

Кирендаль потерла руки и обнаружила, что ладони у нее влажные, а пальцы слегка дрожат. Надо выпить, решила она.

Точно – глоток спиртного успокоит расходившиеся нервы, уймет волнение, а потом она снова откроет книгу. Перескакивая через три ступеньки зараз, она размышляла о том, хватит ли ей времени, чтобы соорудить Щит.

У двери квартиры она остановилась, легонько постучала – два раза, потом еще раз – и стала ждать, когда Закки откроет.

Но дверь не открылась, и пришлось постучать еще: два стука, потом один. В изукрашенной причудливыми серебряными накладками двери не было замочной скважины, а защиту от магических отмычек Кирендаль наложила сама. И вот теперь этот ленивый кусок дерьма спит где-нибудь в углу, а у нее совершенно нет времени. Сжав кулаки, она забарабанила ими в дверь.

– Закки, ленивый щенок! – Слова эхом отдались в пустом коридоре. – Если через десять секунд ты мне не откроешь, на свете станет одним бестолковым камнегибом меньше!

Задвижка на той стороне двери шевельнулась и шумно поехала в сторону – наконец-то! Дверь только начала отворяться, а нетерпеливая Кирендаль уже обеими руками толкнула ее, ворвалась внутрь и направилась к бару рядом с громадным каменным камином. Тяжелые парчовые шторы были по-прежнему задернуты, фонарики погасли; в воздухе висел чад от фитилей.

– Спишь, собака! Шкуру с тебя спущу!

Входная дверь захлопнулась, обрезав луч света из коридора. Кирендаль, чьи глаза не сразу приспосабливались к темноте, так треснулась голенью о некстати подвернувшуюся ножную скамейку, что слезы брызнули из глаз. Зажав ушибленную ногу обеими руками, она заскакала на другой, вопя:

– И зажги здесь свет!

Ответом ей был сухой лязг дверной щеколды, возвращающейся на место в темноте.

Кирендаль замерла, отпустила ушибленную ногу, осторожно попробовала наступить. В комнате чем-то пахло: к густой вони горелого лампового масла примешивался козлиный дух, как от немытого человеческого тела.

Кирендаль постояла молча, наконец отважилась позвать:

– Закки?

– Он вышел.

В невыразительном голосе таилась смертельная опасность.

Кирендаль показалось, что каждый сустав ее тела превратился в жидкость.

Как все Перворожденные, она обладала непревзойденным ночным зрением, двигалась бесшумно, как призрак, к тому же здесь она была у себя. Поэтому, будь это не Кейн, а кто-то другой, она попыталась бы отбиться, но он здесь, видимо, уже давно, прекрасно освоился в темноте и, скорее всего, готов к любому ее шагу. К тому же, судя по голосу, стоит где-то совсем рядом.

– Не дыши глубоко, – сказал он ей тихо. – Если я услышу глубокий вдох, я решу, что ты хочешь завизжать, и убью тебя раньше, чем пойму свою ошибку.

Кирендаль решила принять его слова на веру.

– Я… – пискнула она, старательно дыша только верхушками легких, – ты ведь мог убить меня, когда я только вошла.

– Правильно.

– Значит, ты пришел не за этим.

Темнота молчала.

Кирендаль уже видела его силуэт, густо-черную тень на черной стене, но никак не могла разглядеть Оболочку, и это приводило ее в ужас. Разве можно понять намерения того, чья Оболочка не поддается прочтению?

Немного погодя она разглядела в темноте две блестящие точки – глаза.

Она заговорила:

– Я… я кое-что болтала насчет Ма’элКота, но я ничего не сделала – ничего такого, за что Совет Монастырей мог бы осудить меня на смерть! Или сделала? Скажи мне, ты должен мне сказать! Я знаю, что Совет поддержал Ма’элКота, но это же не значит, что надо убивать меня…

Он сухо, безрадостно усмехнулся, прежде чем ответить:

– Я не отвечаю за воззрения и политику как Совета Братьев вообще, так и его отдельных членов и не могу ни подтвердить, ни опровергнуть наличие у них особых мнений по тому или иному поводу.

– А, так, значит, это все-таки Король Арго? Я знаю, что Подданные считают тебя своим…

– Миленько тут у тебя. Безделушки разные. Сувениры.

Из темноты донесся звук «скррр» – кто-то царапал сталью по куску кремня; янтарный огонек вспыхнул на уровне плеча, осветил кулак, бросил красноватую тень на лицо с высокими скулами, неподвижное, точно ледяное, и коснулся кончика сигары, украденной из хьюмидора у нее на столе, так же как и огниво.

Наконец-то она увидела его Оболочку – черную, как густой дым, без малейших прожилок цвета, которые могли бы ей что-то сказать.

– Кейн… – Собственный хрипловатый шепот показался Кирендаль мольбой о пощаде, и ей это не понравилось.

– Красивая зажигалка.

– Это подарок, – ответила она уже увереннее, – от покойного принца-регента Тоа-Фелатона.

– Знаю. На ней написано. – И он, коснувшись кончиком зажженной сигары фитиля лампы, стоявшей на столе, тут же прикрутил его до рубиново-красного свечения. – Мы с тобой оба помним, что с ним случилось, верно?

Он сжал коптящий фитиль большим и указательным пальцами, пламя зашипело и погасло.

Раньше Кирендаль не верила слухам, которые приписывали убийство Тоа-Фелатона Кейну; слишком уж вовремя он умер, похоже на дворцовые разборки. Но теперь вдруг поверила безоговорочно. В его присутствии по-другому не получалось.

Он кивнул на стул:

– Сядь.

Она села.

– На руки.

Она сунула ладони себе под ляжки.

– Если ты здесь не из-за меня, то что тебе нужно?

Он обошел диван, стоявший на расстоянии вытянутой руки от нее, сел и заглянул ей в глаза. Молчание тянулось так долго, что Кирендаль уже готова была нести что угодно, лишь бы прервать его. Усилием воли она подавила в себе это недостойное желание.

Она заставила себя ответить на его взгляд молча; с глубоким вниманием, порожденным привычкой к тому, что от ее наблюдательности зависит ее жизнь, она вглядывалась в каждую его черточку.

Скоро Кирендаль обнаружила, что невольно сравнивает его с Берном: оба сделали себе имя, проливая чужую кровь за деньги. Кейн был ниже ростом, менее мускулист и носил при себе целый арсенал ножей вместо меча, однако главное различие между ними лежало глубже. Берн был как дикий зверь: необузданная похоть и опасный, непредсказуемый нрав удивительно шли к его свободной, развинченной походке и манере держаться; глядя на него, чувствовалось, что он с каким-то яростным наслаждением проживает каждую минуту своей жизни. Кейн тоже был расслаблен, но без всякой развязности; за его свободой движений стояла внутренняя тишина и сосредоточенность, которая словно вытекала из него наружу и заполняла комнату призрачными Кейнами, а те вытворяли то, что мог совершить он: атаковали, защищались, били с прыжка, с разворота, кувыркались и подкатывались под ноги.

Кейн тоже наблюдал за ней, причем не менее внимательно, чем она за ним; он был неподвижен, но опасен, как клинок, только что вышедший из-под рук оружейника. Точно, вот она, разница между ними: Берн – большая дикая кошка, Кейн – отточенный клинок.

– Ты закончила? – спросил он спокойно. – Не хочу мешать.

Кирендаль заглянула ему в глаза, но не увидела и тени усмешки.

Он добавил:

– Я ищу Шута Саймона.

Облегчение, которое она испытала, услышав эти слова, едва не сгубило ее, как прежде паника: ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не захохотать в голос.

– Не ты один. Очи Короля тоже его ищут, не говоря уже о Серых Котах и Уголовной полиции. Но почему ты пришел с этим ко мне?

Он продолжал говорить, точно не слышал:

– Вчера, примерно в это же время, Серые Коты гоняли кое-кого по Крольчатнику. Чем кончилось дело?

Кирендаль провела языком по пересохшим губам.

– Послушай, Кейн, если ты думаешь, что у меня есть свои люди среди Серых…

– Спрашиваю еще раз, Кирендаль. Имей в виду, я нетерпеливый человек.

– Я… э-э-э… но…

Тонкие крылышки еле слышно прошелестели в темноте, и Кейн отреагировал.

Его реакция была непредсказуемой: он не задержал дыхание, не напрягся, даже глазом не моргнул, а ведь Кирендаль с удвоенным вниманием ждала именно этих сигналов, которые всякое живое существо вольно или невольно подает, прежде чем напасть. Но он только что сидел неподвижно, глядя на нее в упор, а в следующий миг она уже видела его корпус, развернутый вполоборота, поднятую руку и нож, со свистом летящий во тьму. Тан-н-нг – загудел он где-то там, вонзившись в дерево.

Тап издала мелодичный вскрик отчаяния и боли – она висела на дверном косяке, пригвожденная за прозрачное крыло ножом, который швырнул Кейн. Копье, тонкое и острое, словно игла длиной в ярд, выпало из ее рук и со звоном ударилось о паркет.

Кирендаль вскочила. С ее губ уже рвался крик, но его придушила рука Кейна, стиснув ей горло. Тонкая сигара, которую он все еще сжимал в зубах, оказалась в угрожающей близости от ее глаза, когда он рванул ее к себе. К тому же она не видела, чем занята его вторая рука, а потому решила, что наверняка чем-то потенциально смертоносным.