Здесь драконы не пролетали?

– А ты что умеешь? Чем живешь и зарабатываешь?

– Ворую помаленьку, – не стал скрывать Дайко. – А что еще остается делать? На работу не берут, говорят мал еще…

– Сколько тебе?

– Сорок.

– Блин, да ты вдвое старше меня!

– Э–э–э, – махнул рукой сорокалетний малец. – Это по людским меркам ого–го сколько, но я не человек. Вернее, не совсем человек. Ублюдок.

Мне сделалось неуютно, Дайко почувствовал, тяжело вздохнул.

– Я сам толком не знаю, кто я. Если глянуть на мою морду, то станет понятно, что в ком–то из моих родителей текла кровь нейверов. Пустынники частенько живут до пятисот, а потому сорок считают детством.

– Ты тоже сирота? – темень не давала рассмотреть лицо Дайко, а потому он казался обыкновенным мальчишкой, от силы лет четырнадцати. Тот самый возраст, когда ломается голос, а конечности кажутся несуразно длинными.

– И ты?

Я тоже кивнула в ответ.

– А что здесь делаешь, да еще одна?

– От пожара бегу, – я мотнула головой в сторону темного леса.

– А я к нему бежал, пока тебя не заметил. Интересно же поглазеть, как горит. Еще можно найти мясо.

– Какое мясо?

– Жареное. Когда пожар, не всякой птице удается улететь. Или заяц вдруг запутается в силках. Тоже хорошая добыча.

– А силки кто расставляет?

– Кто–кто. Охотники из соседнего селения. Тебе повезло, что на волка не наткнулась. Видать, запах дыма от тебя зверье отогнал.

И как я не подумала, что лес не место для прогулок?

– Пойдем, горе мое, я покажу, где можно без страха переночевать, – мальчишка встал и протянул руку, чтобы взять тяжелую сумку. Я упрямо мотнула головой и повесила ее себе на плечо. Целее будет. Бегай потом за воришкой в темноте.

– И все–таки, зачем ты здесь? – он подождал, когда я присяду у заводи, чтобы умыться.

– Друга ищу.

– Так уже нашла, – он с уверенностью стукнул себя по груди, что рассмешило меня.

– Один друг хорошо, а двое лучше. Кстати, здесь драконы не пролетали? – я развязала подол платья и стала более менее похожа на человека.

– Нет. Что им делать в королевстве Алой Зари?

– Боже, а это еще что?

– Темная ты какая–то, Шило, – с сомнением в голосе произнес Дайко. – Шастаешь по лесу, а не знаешь, что он принадлежит эльфам? Ты, случаем, не из–за Бугра?

– Я не темная, я блондинка. Утром разглядишь, – про Бугор решила промолчать. Во–первых не обязательно это скала, где застрял внедорожник, а во–вторых… От осознания, что я попала в чужую страну контрабандными тропами, меня бросило в жар. Еще не хватало проблем с законом.

– Может еще и пожар ты устроила? – продолжал допытываться малец. – За такое по головке не погладят. Если найдут злой умысел, виселица обеспечена.

– Говоришь, звери бегут, потому что от меня пахнет паленым? Дай–ка, я на всякий случай еще раз умоюсь, – тут уж не до шуток. Достав рубашку и штаны, из–за чего моя походная сумка резко поубавила в объеме, я зашла прямо в платье в реку. Окунулась с головой, чтобы смыть какой–либо запах.

Выходя из воды, я заметила, что Дайко успел пошарить в моей сумке, но, не найдя ничего примечательного, сидел и терпеливо ждал, когда я вылезу на берег.

– Отвернись.

Он так же равнодушно отвернулся, дав мне переодеться в одежду похитителя и отжать любимое платье.

«Зеленый тебе к лицу», – вспомнились слова Федора и его жадный взгляд, которым он прошелся по моей груди и бедрам.

«Блин, не потеряла ли я свои сокровища?!» – мысль обожгла, но быстрое ощупывание успокоило. Все на месте.

– Там будет где высушить платье? Наверное, у вас не принято, чтобы девушка ходила в штанах? – я поймала сосредоточенный взгляд Дайко – луна как раз показала свой круглый лик: подробностей не разглядеть, но мужские штаны с платьем не перепутаешь.

– На жердь повесишь. Только кур не распугай.

– Мы будем спать в курятнике?

– Да, там есть место, куда складывают солому. Самый раз для ночевки. Гадство, все–таки как хочется жрать!

– Утром что–нибудь придумаем, – успокоила я, понимая, что растущий организм мальчишки требовал много еды. Сама не так давно была подростком и штурмовала ночью холодильник, за что не раз получала наказание.

Дайко не обманул. Деревня оказалась недалеко. Мы забрались на чердак, где я развесила платье и, уложив под голову все свои пожитки, закрыла глаза.

Боялась ли я мальчишку? Нет. Таким, если нет от тебя выгоды, ты быстро сделаешься неинтересна. Они палец о палец не ударят, чтобы помочь. Бросят, как ненужного котенка и побегут по своим, пацанским, делам. А этот остался, да еще с комфортом устроил на ночлег. Значит, ты ему, Вострикова, интересна. Пусть не златом–серебром, которого, как он полагает, у тебя нет, а чем–то другим. Может тем, что понятия не имеешь, где оказалась и куда идешь? Врал про эльфов, или на самом деле те существуют? И ведь нисколько не удивился, когда я спросила про драконов. Не сказал, ты чего, дура, какие драконы? Птеродактилей никогда, что ли, не видела?

– Значит, все–таки драконы?

– А? Чего? – встрепенулся Дайко. Выходит, тоже не спал.

– Я спрашиваю, как найти драконов? Они моего жениха унесли.

– Иди на северо–запад. В горах они обретаются, в королевстве Звездной ночи.

– Ты мне завтра рукой покажешь, в какую сторону идти?

– Отчего не показать? Я и проводить могу. Все равно шибко не занят.

– Вот и хорошо. А теперь давай спать.

– Хоть бы твое платье высохло. С тобой в штанах мне срамно показываться. И обувь у тебя странная. Ненашенская.

– Я сама вся ненашенская, – зевнула я и закрыла глаза. Утро вечера мудренее.

Глава 3. Ненашенская

Мне снился Федор. Таким, каким я увидела его впервые. Он казался мне принцем: высокий, статный, с прищуром смеющихся глаз. Во всем его облике чувствовался лоск. Такой не приобретешь, сколько ни пыжься. Это врожденное.

– Валерия Вострикова? – ведь знал, что никого из воспитанниц в школе не осталось, а все равно хотел лишний раз убедиться, что его не обманули. Что перед ним стоит та, которую для него подготовил отец.

Права оказалась Белая кость, когда поспорила с Пухом, что из нас выращивают жен. К чему иначе бальные танцы, уроки этикета и риторики? Нам ставили речь, осанку, шаг. Заставляли учить языки, даже те, что считались мертвыми: латынь и странный, о котором никто из нас не слышал – гелейский. Чем–то схожий с языком римлян, но более певучий. Ему уделялось внимания даже больше, чем английскому.

– Зачем? – спрашивала я, стучась головой об учебник. – Зачем нам этот язык, если на нем никто не говорит?

Он никак не давался ни мне, ни Пуху, ни Косточке.

– Язык королей и истинной белой кости, – замораживающий взгляд в сторону Елены Корз, когда та взвилась с места, чтобы выложить: ее родители никогда не пользовались мертвым языком, хотя тоже были из миллионеров. – Я не беру в расчет нуворишей, разбогатевших в девяностые.

Директриса знала, как осадить.

– В наказание за недолжное усердие с сегодняшнего дня вы говорите только на гелейском. Ведение предметов тоже будет на нем.

Прочувствовав степень нашего отчаяния, хозяйка школы смилостивилась и отменила изучение прочих языков.

– А мне кажется, гелейский вовсе не язык королей, а какой–то тайный шифр для элиты, чтобы остальной народ их не понимал, – из упрямства на чисто русском прошептала моя подруга.

Настя Обухова, она же Пух, свято верила, что обладает пышными телесами вовсе не потому, что дружит с поварихой и частенько наведывается к ней «поболтать». Все дело в ее деревенских корнях и широкой кости. Обладая природной практичностью, граничащей с пронырливостью, она быстро наладила связь с обслуживающим персоналом, и умело извлекала выгоду из такой «дружбы». Если Белая кость кривила лицо при виде садовника с вечно грязными руками, то Пух бежала подержать лестницу или вместе с ним искала пропавший секатор. Но зато на ее подоконнике всегда благоухали свежесрезанные цветы, а на столе дразнила изобилием ваза с фруктами. Улыбчивая, с шикарной рыжей косой и искрящимися любопытством глазами, Настя среди прислуги завоевала всеобщую любовь. Чего греха таить, я тоже пользовалась ее талантами. До поры до времени.

Однажды, когда мы в тайне от всех предавались чревоугодию, в комнату к Пуху вломилась директриса. За ней шел завхоз с напольными весами в руках.

Если мой вес еще как–то вписывался в шкалу шестнадцатилетних девиц, то Настя провалилась.

Под бдительным взором директрисы, завхоз повытаскивал все наши заначки. Даже я поразилась количеству булочек, бубликов с маком, шоколадных батончиков и прочих «гадостей», когда их извлекли на свет. На следующий день в школе появился Сим Симыч.

Через год строгой диеты и каторжного труда на спортивной площадке, Пух с удивлением обнаружила, что ее широкая кость истончилась.

Ленка Корз нас ненавидела. Хотя она с самого начала выглядела, как высушенная вобла, ее тоже заставили пройти все круги ада. Если у Данте их было девять, Сим Симыч, обладая богатой фантазией и опытом в различных видах спорта, итальянца переплюнул. Мы насчитали как минимум пятнадцать.

Именно уровень физической подготовки натолкнул Пуха на мысль, что нас муштруют для разведывательной службы.

– Да–да, – многозначительно качала она рыжей головой. – А гелейский вовсе не язык королей, а шпионский код.

– Ха, шпионки! – Косточка никак не унималась. Ей обязательно надо было нас унизить. – Максимум на что вы годны, это работать в качестве эскорта.

Увидев, как наши глаза наполнились гневом, а Пух, сжав кулаки, выступила вперед, Ленка пошла на попятную.

– Разведчицы, так разведчицы. Хотя я думаю, каждую из нас ждет богатенький мужчина. Не зря же на наше содержание тратятся огромные деньги. Нисколько не удивлюсь, что распределение уже произошло.

– Не хочу старика, – Пух, только что чувствовавшая себя разведчицей, не выдержала полной смены курса. Она размазывала по лицу слезы. – Лучше умереть.

– Почему именно старик? – я тоже не хотела, но всегда старалась мыслить логически и не верить на слово. – Разве богатые люди только старики?

– На девяносто девять процентов, – подтвердила Белая кость. Счастливая. Ее забрали еще до того, как она «созрела» для одного из богатеев.

Я с ужасом ждала, когда же приедут за мной. Пух к тому времени уже отбыла из школы, по традиции тайно, даже не успев попрощаться. С ночи ее исчезновения я не находила себе места и с чуткостью суриката прислушивалась к посторонним звукам. Я едва не грохнулась в обморок, увидев своего принца. Как поверить, что мне, сироте, выросшей в коммуналке, достался тот самый один процент? Федор Звездный – предприниматель и сын магната, который по какой–то странной прихоти возжелал своему наследнику непременно русскую жену с неиспорченной кровью, пришел за мной лично.

О чистоте крови можно было бы поспорить, если брать за основу байки бабы Нюры. Я не знала доподлинной истории своих родителей, а потому в душе теплилась надежда, что с их кровью не все так плохо, как мне вдалбливала в голову гроза несунов, а по совместительству моя опекунша.

Сначала я верила, что моя мать влюбилась в грузинского князя (и откуда только взялся?) и изменила с ним отцу. Тот, вернувшись из долгой служебной командировки, застал их тепленькими, за что тут же покарал, а потом, снедаемый чувством вины и невозможностью изменить содеянное, повесился в тюрьме на собственных шнурках.

– Шлюха и убийца – вот чья кровь течет в твоих жилах! – баба Нюра, устав от тяжкого трудового дня, любила расслабиться за чарочкой самогона в компании таких же прожженных правдолюбов: дворничихи тети Кати и таксистки Евгении Павловны.

Когда я немного подросла, то перестала верить им на слово, поскольку место в маминой кровати занимали то полковник КГБ, и в него уже мой отец стрелял, то криминальный авторитет – с ним расправились в кулачном бою, то знаменитый артист, пафосно выкрикнувший «Всех не перебьешь!», прежде чем утонул в ванной.

Одно оставалось неизменным: я дочь шлюхи и убийцы, который повесился на шнурках.

Много позже мне открыли глаза на последнее: шнурков в тюрьме не бывает. Их сразу отбирают, как и ремень. Относительно специализации родителей все оставалось неизменным.

И вот такую магнат приготовил для собственного сына, которого должен был вроде как любить. Судя по тому, что нас, недоучек из элитной школы, разобрали будто горячие пирожки, и не через пять лет, а через каких–то три года, наводило на мысль о нашей уникальности. Я долго размышляла, по какому принципу оценивали детдомовок, и не нашла ничего лучшего, чем признать: мы все трое были сказочно красивы. Но как они рассмотрели эту красоту в гадких утятах, до сих пор оставалось загадкой.

Жаль, что связаться ни с Пухом, ни с Косточкой я так и не сумела. Преподаватели пооткусывали себе языки, а остальные просто–напросто не умели «гутарить» на гелейском. Наказание, несмотря на преждевременное сокращение количества учениц, так и не отменили.

И именно на гелейском с самого начала разговаривал Дайко. Язык королей настолько сделался для меня привычным, что я только сейчас поняла это.

– Эй! Эй! Как тебя там! Проснись! Пора сваливать!

Я с трудом продрала глаза.

Надо мной стоял ночной воришка и тряс перед носом высохшим платьем, думая, что так я приду в себя быстрее. Я потянулась и смачно зевнула. Директриса прибила бы меня за долгое плебейское «А–а–а–а!» и за все эти словечки, что проскакивают в мыслях. Но мне можно забыть все уроки. Я в печали.

Стоило вспомнить, что я делаю в курятнике, и куда собираюсь идти, как сознание тут же прояснилось.

– Отвернись, – скомандовала я, и с ловкостью солдата, научившегося одеваться за время горения одной спички, легко побила армейский рекорд – скинула мужскую одежду и натянула платье. Беглый взгляд в зеркало и брошенная попытка вычесать колтуны (хорошо хоть солому выбрала), завершили утренний моцион.

– Где здесь колодец, чтобы умыться? – я села, приготовившись завернуть ноги в портянки.

Дайко обернулся на голос. Убедившись, что я одета, порылся в моей же сумке и неожиданно кинул в меня бутылкой с водой. Я, изловчившись, поймала ее.

Приятно видеть, как у гадов, думающих, что я девочка–колокольчик, открываются в удивлении рты. Да–да, я ловкая и сильная. Не раз ловила мяч лицом, а потому научилась не нарушать гармонию. Во мне все прекрасно. Это уже слова нашего психолога, стремившегося поднять самооценку детдомовок. Он снимал с нас комплексы так, будто чистил зеленую обертку с початка кукурузы. Слой за слоем. С тех пор я люблю себя и о родителях могу говорить с улыбкой.

– Умоешься здесь. Нечего шляться по деревне. Пойдем, как и собирались, по следу драконов. Ты же хочешь вернуть жениха?

Я хотела.

При свете дня я разглядела качество воды и ужаснулась. Но, прислушавшись к себе и не обнаружив ни колик, ни позывов, махнула рукой. Как только мы с Федором вернемся домой, пройдем обследование. Ни минуты не усомнилась, что так и будет. Человек непременно должен во что–то верить.

– Вот, примерь, – на разложенные портянки вывалилась куча башмаков, похожих на мюли – туфли без задника. Ношенные, но вполне приличного качества. На некоторых из них даже поблескивала бисерная вышивка.

– Откуда такая красота? – я подняла глаза на Дайко. Тот неопределенно пожал плечам. – Своровал?! Уж не поэтому ли нам срочно нужно покинуть деревню?

– Нет, не поэтому ли, – его лицо сделалось ехидным. – Кто–то поджег лес, и этого кого–то ищут всей деревней. Эльфы приволокли к дому старосты какую–то странную железяку, а у нее аккурат с одной стороны не хватает вот именно такого зеркальца, – он ногой поддел мое. – Признавайся, ведьма, это твоя ступа?

– Боже! – я поняла, как сильно рисковала, собрав с места крушения вещи, не принадлежащие этому миру. – Ты считаешь меня ведьмой?

– А как отнестись к этому? – присев, он принялся бесцеремонно рыться в моей сумке и выкидывать из нее все то, из–за чего я рисковала жизнью, лазая по деревьям.

– Я могу объяснить, – я выцепила из кучи дезодорант. – Это чтобы от тебя не пахло.

– Ты что, лазутчик?

Я оторопела повертела головой.

– А зачем тогда сбивать ищеек со следа?

Я только открыла рот, чтобы бы объяснить, как Дайко подскочил будто ужаленный.

– Демоново око?!

Не вовремя включившийся телефон нашел свою кончину под каблуком сапога.

Нащупав флягу с бензином, Дайко потряс ее, а потом отвинтил крышку и поднес к лицу.

– Осторожно! Пить нельзя, отравишься! – я сноровисто копала себе могилу. Мало меня записали в ведьмы и лазутчики, теперь еще подумают, что искала колодец, чтобы отравить воду. – Это горючая жидкость. Именно из–за нее вспыхнул автомобиль, – поняв, что слово «автомобиль» загнало Дайко в тупик, попыталась перевести на простонародный гелейский. – Ну, механизм такой… ай, ну как ее… телега. Запомни, не магическая ступа, а железная телега. Колеса видел? Летать не умеет, только ездить. И она не моя. На ней примчались похитители жениха. Вот, смотри, – из нагрудного кармана ветровки я достала фотографию Федора и присоединила к остальным вещам. – Я все это нашла у них. Одежда, заметь, мужская, – я потрясла перед носом Дайко портянками, но он даже не отмахнулся. Замер, уставившись на фото.

– Что? Ты его видел?

– Не–а, – не сразу произнес мальчишка. – Просто чудно написан портрет. Не маслом, как в доме у эльфов. И не красками, что разводятся водой.

Он поковырял пальцами глянцевую поверхность.

– Дайко, что мне делать? Скажешь, оставить все вещи здесь, оставлю. Ты, главное, покажи, куда улетели драконы. Даже можешь не идти со мной.

Мальчишка вернул фотографию.

– Хорошо. Я помогу, как и обещал. Если бы не сгорел лес, никто бы и не всполошился. А теперь придется это и это оставить здесь, – в сторону полетели зеркало и кроссовки. – Одежду тоже оставь. У нас не носят такое.

Я прижала к груди ветровку.

– Но ее хотя бы можно? А вот этот свитер? И еще…

– Я все сказал, – он положил руку на рубашку, проигнорировав перетянутый на колени свитер. – Выбирай башмаки, что будут впору, и пошли.

К удивлению из десятка пар, подошли три. Одну я надела, две другие завернула в «портянку».

– Возьму с собой. Никогда не думала, что эльфийки такие большеногие.

– Это мужские. Я утром приложил ладонь к твоей ступне. По ней и выбирал.

Я выразительно вздохнула. Быстро сунула в сумку, в которую вновь превратила ветровку, те немногие пожитки, что Дайко разрешил взять. От блокнота пришлось оторвать обложку, чтобы иностранные слова не бросались в глаза. Флягу с бензином мальчишка сунул в свой узелок.

– Куда спрячем оставшиеся вещи? – я посмотрела на безобразие, что мы устроили на сеннике.

– Пусть валяются. Если найдут, подумают, что здесь ночевал ведьмак, хозяин той штуковины. На него и сгоревший лес спишут.

– И правда, – согласилась я. На меня никак не подумают. Я вполне приличная женщина и не могу быть злостной уничтожительницей зеленых насаждений. – Мне бы волосы привести в порядок, а то на самом деле похожа на ведьму.

– В городе будешь прихорашиваться.

– А до него далеко?

– Сутки пути.

– Дайко, а мы обедать хотя бы будем? – для усиления слов, которыми пыталась разжалобить, положила руку на живот. Что для меня полпачки печений? Вспомнился шикарный салат, который я так и не попробовала. Вот не могли похитить Федю после горячего! Найду уродов, не знаю, что с ними сделаю! Да, когда я голодная, ужасно злая и не в состоянии соразмерить угрозы с реальным положением дел. Я против драконов букашка. Но хотя бы помечтать можно?

– Давай сначала выберемся, а уже потом о еде подумаем.

Глава 4. Пустынник попаданке не товарищ

Чистые улицы, аккуратные, на немецкий манер дома, изгороди, увитые плющом. Колокольня с остроконечной крышей. Рядом дом покрупнее, побогаче. Забор повыше и не просто штакетник, а металлическая решетка с замысловатыми вензелями и застывшими цветами. Сразу видно, что здесь живет местная шишка.

Когда ударил колокол, я вздрогнула и обеспокоенно оглянулась. Дайко тут же сжал мою ладонь, иначе я побежала бы.

– Тихо! Они просто сзывают народ на площадь. Эльфы нашли твою телегу.

Седан я заметила издалека. Его черный остов возвышался, как заводская закопченная труба, которой я в детстве любовалась из окна нашей коммуналки. Эльфы поставили машину точно так, в каком положении нашли – она упиралась разбитым носом в землю. Видимо, сползла с дерева, но не опрокинулась. Распахнутый багажник делал автомобиль похожим на ступу в стиле хай–тек. Шины полностью выгорели – они–то и дали тот черный дым, что так густо пачкал небо.

Удивительно, что на меня, дрыхнущую… Я остановила себя, решив даже мысленно выражаться культурно, иначе быстро опущусь до лексикона пьяных баб Нюр и теть Кать. Итак, заново. Удивительно, что на меня, спящую у реки, никто не наступил. Скорее всего, эльфы шли к месту аварии другой, более короткой дорогой.

Вокруг памятника разгильдяйству собрались многочисленные жители деревни. Внешность Дайко, несмотря на выбеленные солнцем вихры, выдавала в нем иноземца. Узкоглазый и коренастый, он сильно отличался от местного населения: высоких, тонкокостных и светловолосых эльфов, устремившихся взорами на чудо колдовства. Со спины трудно было определить, кто стоял передо мной, и лишь лосины, что плотно облегали мужские бедра, да юбки, колоколом бьющиеся о щиколотки, позволяли понять, кому принадлежали шикарные, гладкие будто шелк, волосы. У иных особей они спускались гораздо ниже талии и не всегда это были женщины.

– Чем длиннее волосы, тем выше достаток, – сообразив, куда я глазею, подсказал мой попутчик.

– Понятное дело, поработай с такой прической в поле.

– Вот сразу видно, что ты не местная. Чтобы эльфы да в поле? Для этого есть батраки вроде меня.

– А… – я огляделась, надеясь увидеть и других представителей мира.

– И нет их здесь только потому, что трудятся от зари до заката. Батракам некогда пялиться на железную телегу.

Я не стала углубляться в тему неравноправия, в голосе Дайко и без того слышалась классовая ненависть.

Эльфы были так увлечены лесной находкой, что не замечали ни снующих под ногами детей (боже, какие же они хорошенькие!), ни нас, торопливо минующих собрание.

– Я думала у эльфов уши острые. Ну, как у осликов.

– Нормальные у них уши. Приглядеться надо, чтобы увидеть эльфийский холм.

– Ах, вот как это называется…

– Но наши с тобой безошибочно запишут в плоские, а, значит, уродливые.

– Как–то мне обидно, – я потрогала свое вполне кругленькое ушко.

– Эльф ни за что не увлечется тобой. Ты для него будешь недостаточно красива. Здесь бы поменьше, – он взглядом указал на грудь, – а там уже.

Это уже о бедрах. Боже, а мы с Пухом, гордились, что не остались плоскогрудыми, как Белая кость! Не видать нам эльфийской любви.

Беседу прервал гул голосов. У остова сгоревшего автомобиля вырос эльф с обручем на голове. По холодному взгляду, моментально заставившему толпу замолчать, угадывался местный глава.

– Староста. Сейчас вещать начнет, – Дайко потянул меня за локоть, а я никак не могла оторвать глаз от красивого мужчины, которого с большой вероятностью стошнит от моего уродства. Ему–то было чем гордиться: выраженный эльфийский холм, правильные черты лица, острый нос, такой же подбородок, капризно сложенные губы. И длинные, чуть не до колена волосы. Они дернулись шелковой гривой, когда староста поднял руку, унизанную кольцами, и возвестил:

– В деревне ведьмак. Это его ступа.

– С чего взяли? Разве ж похоже на ступу? Чужака сразу бы заприметили! – послышались разнобойные выкрики.

– Лес выгорел, следов не осталось! Как догадались, что ведьмак? – народ любопытствовал и требовал доказательств.

Староста театрально протянул ладонь, и один из прихлебателей, кого легко вычислить по сгорбившейся в вечном поклоне спине, торопливо развернул тряпицу и вложил в руку хозяина какой–то предмет. Я даже поднялась на цыпочки, чтобы рассмотреть.

– И он великан!

У меня от страха подогнулись колени, и я сделалась ростом чуть ли не ниже Дайко: красавец мужчина взметнул руку вверх, и весь эльфийский народ ахнул. Я узнала свои кроссовки. И, наконец, сообразила, что пора бежать. Быстро же они нашли наше куриное логово!

– Я же говорил, пора убираться! – прошипел Дайко и дернул меня с такой силой, что я едва не упала.

До леса, расположенного уже с другой стороны деревни, мы домчались со скоростью марафонцев. Дайко задыхался, а я лишь вспотела. Сим Симыч, спасибо!

***

Умывшись в ручье, мы двинулись вдоль него. Дайко все время что–то высматривал и, когда выбрались на поляну, скомандовал:

– Привал. Завтракать будем, – и деловито развязал свой узелок. Отложил в сторону флягу с бензином, ту самую рубашку, что забраковал (ах ты поросенок!), тощий кошель, разномастные ключи на кольце и добрался, наконец, до туеска, из которого торчало горлышко стеклянной бутылки, прочно запечатанной пробкой. В такой у нас вино продают.