bannerbanner
(Не)настоящий ангел
(Не)настоящий ангел

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

– О, Господи, – воздеваю взгляд к потолку. – Вам на три или на двенадцать? Не отвечай, – выставляю ладонь. – Куплю на три, я больше не выдержу.

– Спасибо, – прикрывает рот ладонями.

Громко цокаю, разворачиваясь к двери. И чего так стесняется? Что естественно – то не безобразно!

Спускаюсь по пролету до первого этажа, выхожу в цветущий май. Погода для Питера не просто ласковая – душительно любвеобильная. Жарко и влажно, словно июль на дворе. Заворачиваю за угол дома и иду к соседнему, там, на первом этаже, расположился спасительный магазин с красно-белой вывеской.

Хватаю с полки свое любимое вино, встаю в очередь, возле кассы вспоминаю о презервативах для неугомонных кроликов из соседней комнаты.

Выхожу на улицу, останавливаюсь под раскидистой черемухой. Вдыхаю на полную глубину своих легких. Боже, ну и запах. Самое время убить его табаком. Достаю сигареты, зажигалку, вино ставлю на землю у ног. О, боженька, как прекрасна эта первая затяжка, как прекрасен мир, сосредоточенный на кончике тлеющей сигареты. Контроль, умиротворение, смерть. Я брошу, точно брошу. Докурю эту пачку и всё.

В сумке трезвонит телефон. Мама.

Откидываю окурок, словно она замела меня за гаражами с первой сигаретой, и поднимаю трубку.

– Да, мам!

– Ангелия, – ласково, на свой странный манер, говорит она, и я традиционно расплываюсь в улыбке. – Тут тетя Валя предлагает горящую путевку…

– Та-а-ак, – жду подвоха.

Куда горящую? В Подмосковье к очень состоятельным холостякам за пятьдесят? В Геленджик к дальним родственникам, у которых “очень хороший мальчик Айнур” только что институт закончил? Я скоро растеряю всю любовь к тете Вале с ее маниакальным желанием пристроить меня в надёжные руки. Даже собственная мать не так этим вопросом озабочена.

– Мы сегодня в девять улетаем! – огорошивает мама.

– Ку-да? – растерянно спрашиваю.

– В Турцию. Никогда там не была, представляешь, и, вот, едем!

– Поздравляю, – все еще ожидаю какой-то подставы. Мама вообще на самолете, кажется, в первый раз полетит, всю жизнь поездом и автобусом добиралась до курортов.

– Дочь, нужна помощь.

– Проводить? Встретить? Вай-фай показать, как настраивать?

– Нет, Вискас один же остается.

– Вискас? Ах да, – спохватываюсь я, плешивый кот тети Вали. Угораздило же ее прикормить это несуразное существо. – Я его забрать не могу, ты же знаешь, у нас питон, – и пускай он заперт от меня на три замка, а кормит его Ида, святая женщина, хозяйка квартиры точно будет против пушистой заразы.

– Да не надо. Просто приезжай по вечерам его покормить.

– Мам, – выдыхаю я. Блин, не ближний свет к ним каждый день после работы кататься.

– Мы всего на пять дней, ангелочек, – ну как маме отказать, а? Она единственная на всем белом свете из меня веревки может вить одним только своим “ангелочек”.

– Ладно. Ключи не забудьте оставить.

Кажется, до дома ждать не стоит, пора расчехлять вино под черемухой.

Глава 3

Ангелина

Интересно, существует ли какая-то премия, типа “дочь года” или, возможно, медаль за бескорыстную помощь нуждающимся котам? На государственном уровне? Я бы не отказалась от квартиры в столице или худенького внедорожника, врученного самим ВВ. Или такая щедрость только для героев страны? Эх, говорила мне мама: иди в олимпийскую школу, вырастят из тебя настоящую спортсменку, возьмешь все медали и заживем…

Не послушала я ее. Поэтому и торчу на окраине города обвешанная сумками с кошачьим кормом и пакетами для какашек. Потрясающий вечер. Метро, каблуки, потный жирдяй с сардельками и масляным взглядом у кассы “Пятерочки”. Вот как в этом недружелюбном для женщин мире оставаться трезвой?

Поправляю пакет в руках и тяжелую сумку со спрятанной в ней бутылкой вина. Да, это новая. Но кто меня осудит? Бокал перед сном – это даже полезно! Открываю своим ключом мамину квартиру и в ноздри тут же забивается затхлый запах старых вещей. Я люблю маму. Но она совершенно не способна избавляться от старья. Я съехала, как только моя комната была захвачена старой стиралкой, дедушкиными лыжами и пятью пакетами с детской одеждой. Балкон оказался слишком мал для всех этих "воспоминаний".

С каждым моим приездом квартира обрастает все новыми деталями. Например, эту эффектную шубу, изгрызенную в двух местах молью, я никак не ожидала увидеть переброшенной через дверцу шкафа посреди душного мая. О стопке подшитых газет вместо табуретки – лучше даже не думать. Слава богу, на то облезлое чудовище возле мусоропровода наткнулась тетя Валя, а не моя мать. Иначе к запаху старья примешался бы еще и другой, похлеще.

Чертов кот. Заочно обгадил мне все вечера на этой неделе.

Хватаю со столика ключи от соседней квартиры и бодро разворачиваюсь. Я давно научилась не замечать маминых странностей, так оно комфортнее жить. А она научилась не видеть, что ангелочек вырос в чудище лесное. Или это еще один ее супердар.

Закрываю мамину квартиру двумя поворотами ключа и делаю шаг к соседней. Так, какой же ключ, хоспади… Наугад тычу самым длинным в верхнюю скважину, делаю оборот, два, дергаю ручку – заперто. Для уверенности дергаю еще дважды, с нажимом, чтоб наверняка. Не-а. Закрыто. По лестничной клетке разносится бряцание металлической ручки и массивного брелка на ключах. Надеюсь, кот там не наделает кучу от страха, не хотелось бы пускать в ход пакеты. Не сегодня. Подбираю ключ поменьше для замка снизу – снова два поворота – опа! Открыто. Наружная металлическая дверь открывается с жалобным скрипом, внутренняя деревянная вторит ей в унисон. Не помешала бы мужская рука и пол-литра смазки. Как и всем нам. Издаю глухой смешок от собственной шутки.

Все, докатилась. Сама шучу, сама смеюсь у себя в голове. Может, пора притормозить с горе-пьянством? И словно знак вселенной, сумка соскальзывает с плеча и падает на пол. Слышится глухой удар стекла о ламинат. Боженька, пожалуйста, пусть дешевый кожзам самортизирует, пожалуйста, пожалуйста!

Тут же раздается тихое шипение, повествующее о том, что злой участи вино не избежало. И надо же было сегодня игристое взять!

Захлопываю за собой дверь, кидаю пакет с провиантом для кота-дистрофика на пол и берусь за сумку. Кожзаму хана. Из приоткрытой сумки поднимается стойкая пена, а снизу вытекает тонкая светло-розовая струйка и уделывает пол под ногами. Не хватало только, чтоб гадский зверь этого добра налакался и отдал душу кошачьему божеству. Оглядываю коридор – мохнатого Вискаса нигде не видно, спрятался, гаденыш, и точно где-то пакость откладывает. Блин.

Я даже не знаю, где у тети Вали тут тряпки, чтоб замести следы. Фак.

Ну что за жесть тянется соплей уже вторую неделю!

Выхожу из соседской квартиры, снова открываю мамину. Прокрадываюсь на мысочках до кухни, хватаю тряпку и ведро. Наливаю теплой воды, добавляю Пемолюкс, чтоб наверняка избавиться от липкой лужи. Возвращаюсь к коту, пятки которого так и не сверкнули в поле зрения. Хм, странно, а свет в коридоре был включен? Может, Вискас не так прост и знает пару фокусов?

Со вздохом отвращения оседаю на пол и стираю все, что натекло из сумки. Что делать с бедной подделкой под Гермес – ума не приложу. Ма-а-а-ать, там же телефон!

Быстро ныряю рукой во внутренний карман и достаю мой Айфончик. Мизинец цепляется за край треснувшего стекла и руку простреливает болезненное ощущение. Была б моя нервная система чуть послабее, я уже швырялась вещами и котом в стену. Но сейчас главное, что телефон в непромокаемом чехле и не успел пасть жертвой пенной вечеринки. Капли крови, которые смешиваются с розовой шнягой под ногами, волнуют меня в куда меньшей степени.

Я чертыхаюсь, пока выжимаю липкую, воняющую нотками земляники, тряпку. Чертыхаюсь, снимая туфли, сросшиеся с ногой за тяжелый рабочий день. И страстно матерюсь, неся на вытянутых руках ведро и кроваво-пенную сумку в сторону ванной.

Дверь ванной комнаты удачно распахнута, свет зажжен. Так, а вот это уже ни фига не странно, это уже пугает. Мой щедрый на теории мозг подкидывает варианты: тетя Валя бежала на самолет, как от пожара, и ей было тупо не до всей этой бытовой шняги с экономией электричества. Вариант два: Вискас – пугливый засранец, и она оставила свет для него. Вариант три…

Находится сейчас сзади меня. Шлепает босыми ногами по ламинату, пугая меня до чертиков. Надежды, что это кот – никакой. Слышится странный звук скользящего удара и крепкое мужское ругательство.

Мне конец. В квартиру пробрался домушник, сейчас стырит красивые теть Валины перстни и покромсает мое прекрасное лицо. Я стану одной из тех неудачниц, что оказались не в том месте, не в то время, и до конца дней буду вынуждена зарабатывать на программах типа “Пусть говорят!”. Плача и скрывая лицо за маской.

Перспектива меня обозлила.

Я внутренне собралась с силами, бесшумно отступила к зеркалу, прячась за полотенцами на крючке, и перехватила ведро двумя руками. Блин, надо было вытащить из сумки отколотое горлышко бутылки, чтоб обороняться! Но уже поздно, шаги становятся ближе, мое сердце подскакивает к самому горлу и ускоряется в таком ритме, что в ушах звенит.

Я подгадываю момент, выскакиваю прямо перед бандюганом и выплескиваю содержимое ведра вместе с тряпкой ему в лицо!

Домушник, явно не ожидавший засады, низко басит, матюкается, спотыкается о порожек ванной и вываливается на пол коридора.

Я перескакиваю через него, едва взглянув на покусителя на девичью честь и бриллианты, и несусь к входной двери. Мозг щелкает какая-то деталь, и я неожиданно притормаживаю. Оборачиваюсь, смотрю на голого мужика.

То есть, до того, как он упал, на нем еще было полотенце, скрывающее мужскую задницу. А сейчас – ни-че-го.

И знаете что?

Эта задница мне знакома.

Глава 4

Антон

Сердце уходит с орбит, бьется как ломаный бит

Я был почти убит, кто мы друг другу, кто мы?


Синий Солярис останавливается на очередном светофоре, и к горлу подкатывает тошнота. Вторые сутки в пути, без нормальной еды и сна – вымотают даже такого закаленного в жестких условиях человека, как я. В салоне душно, кондиционер, какого-то фига пашет на обогрев, окно с пассажирской стороны не открывается. И это пресловутый питерский “комфорт”. Я отвык, что с меня дерут деньги за просто так.

Прикрываю глаза, пытаясь добрать сна, пока едем от аэропорта. Ни черта не выходит, и к родному дому подъезжаю еще более раздраженным, чем выходил из самолета, после изнурительного полета.

Злой, как собака, выбираюсь из машины, забираю свой скудный багаж, в приложении мстительно ставлю водителю тройку. Секунду окидываю взглядом двор: будто ничего не изменилось и одновременно все совершенно другое. Отвык, забыл, подстерлось. Скучал. И в тоже время ни капли. Подъезд все так же пахнет краской, словно здесь постоянный ремонт, и немного жареной картошкой. Я безошибочно угадываю из какой квартиры распространяется аромат, кое-что никогда не меняется. Желудок противно сжимается, вспоминая, что в нем только отвратный сэндвич с курицей, который вручила стюардесса, и еще более мерзкий комбо-обед из кафе при аэропорте. Убил бы сейчас за мамины голубцы. Нужно было позвонить ей заранее, но решение вышло спонтанным, так что набрал уже буквально у трапа. Она не ответила, потом я был недоступен, лавируя над страной в большой железной птице. Потом недоступна стала уже она. Остается надеяться, что написанная между пересадками смс до адресата дошла.

На звонок в дверь никто не отвечает и надежда на то, что мама откопала телефон в сумке и увидела сообщение о возвращении блудного сына – тает на кончиках пальцев, что вдавливают залипающую кнопку в стену. Черт, хорошо, что свои ключи все еще ношу на связке.

Открываю двери, они противно скрипят, напоминая, что я хреновый сынок. Кидаю спортивную сумку на пол, протяжно выдыхая. Отработанным движением закрываю дверь на два замка, скидываю ботинки, отпихиваю их ногой под обувницу – старая детская привычка. Поесть, душ и спать. План – само совершенство. Кидаю взгляд на часы над дверью: единственное оправдание, почему мамы в это время нет дома и ее телефон все еще вне зоны – она укатила на дачу. Там всегда были проблемы со связью, а выйти к дороге, проверить не звонил ли кто, она не догадается. Откуда ж ей знать, что единственный и неповторимый сын решил явиться на порог родного дома спустя семь долгих лет. Потрепанный и злой.

Закидываю сумку в комнату, прохожу на кухню, открываю холодильник. М-да, мать явно не собиралась возвращаться со дня на день – пусто, хоть шаром покати. Залезаю в приложение доставки, выбираю ближайшее кафе и делаю заказ. Стягиваю пропитанную дорогой футболку и кидаю ее в стирку по пути в ванную.

Как раз успею в душ.

Планы меняются на берегу: теплая вода настолько привлекательна, что я опускаюсь на дно ванны, втыкаю затычку и с нескрываемым удовольствием вытягиваю замлевшее тело. Экран телефона светится оповещением, что из-за высокого спроса время ожидания заказа составит полтора часа. Отлично. Значит, спешить некуда.

Врубаю свой плейлист, втыкаю наушники, чтобы оглушить собственные мысли, и вырубаюсь прямо в наполовину набранной ванной.

Меня будит громкий сигнал оповещения о том, что курьер уже в пути. Встряхиваюсь, убираю наушники, включаю душ. Направляю поток прямо на туго соображающую башку. Отросшие волосы лезут в глаза и уши, одним движением руки смахиваю их назад, позволяя горячей воде стечь по лицу. Хорошо. Это немного бодрит и уже через пару минут я вылезаю из воды, чтобы встретить курьера. Обворачиваю одно из полотенец вокруг бедер, оно критически мало и в узел не завязывается, но дойти до сумки, брошенной в спальне, вполне возможно. Думаю, пацан не оценит, если я встречу его в таком виде, а уж если там девчонка…

Встряхиваю мокрые волосы, шествуя по квартире босиком. По пути включаю в коридоре свет, заруливаю в свою бывшую комнату. Мама удивительный человек, жесткой волевой рукой в два счета избавилась от любого напоминания о том, что здесь когда-то жил сын. Точно так же, как когда-то избавилась от всего, что напоминало ей об отце. Только его вещи летели с балкона четвертого этажа, мои, надеюсь, были удостоены менее жалкой участи. Открываю сумку, вытряхиваю скудный запас одежды на кровать. Отпуск был незапланированный и весьма скоропалительный в сборах. Ничего для дома даже не подумал захватить.

За окном орет сирена, и я привычно срываюсь проверить тачку. Запоздало вспоминаю, что это не может быть моя. Еще не принял ситуацию. Все еще мысленно там.

Перебираю рубашки и пару запасных штанов, размышляя, какова вероятность откопать в своем старом шкафу залежи каких-нибудь футболок. Хотя размер вряд ли подойдет. Семь лет и активные тренировки сказались и на ширине плеч, и на вкусе. Носить мрачные тряпки со старперскими рок-группами – отстой даже для человека в моем положении.

Из коридора доносится какой-то странный звук, похожий на стук. Курьер? Почему не было слышно звонка?

Придерживая полотенце от падения, иду проверить. Прислушиваюсь к звукам за дверью, заглядываю в глазок – ничего. Может, телефон вибрировал?

Иду в ванну, где оставил смартфон, по пути наступаю в какую-то лужу и поскальзываюсь, больно ударяясь костяшкой о стену. Что за черт? Это с меня что ли так натекло?

Захожу в ванную, успеваю выловить взглядом лежащий на стиралке телефон, когда мне в морду выплескивается какая-то вонючая жижа. Голову накрывает еще более вонючая тряпка, я оступаюсь и падаю, вспоминая весь свой богатый запас непечатного фольклора. Что за?..

Тело мгновенно активизируется, ощущая угрозу. В два четких движения сбрасываю тряпку, подскакиваю на ноги, готовлюсь размазать смертника по стене. К сожалению, полотенце осталось на полу.

К сожалению, передо мной само исчадие ада.

Глава 5

2002 год. Антон

– Я не хочу таскаться с ней в школу! – обиженно складываю руки на груди и отворачиваюсь.

– В школу не надо, только со школы, – мягко говорит мама, пододвигая ко мне бутерброды. Умаслить меня хочет, но не выйдет! Я эту мелкую отраву с собой на хвосте таскать не буду! – У тети Люды отпуск закончился, и она не может с работы отпрашиваться, чтобы Ангелочку забирать, а папы у них нет, ты же знаешь.

– У нас тоже нет! – взрываюсь я. С некоторых пор. И это ужасно злит, ненавижу, что он взял и бросил нас. Никогда ему этого не прощу!

– У нас – есть, – твердо говорит мама, – просто с нами не живет, а у них…

Краем глаза улавливаю, как мама складывает руки на столе и опускает голову. Ну да. Если бы мой папа умер… представить страшно, сразу глаза щипать начинает. Хотя предательство – хуже смерти. Никогда больше не буду с ним разговаривать!

– Нужно помогать тем, кому трудно, Антош. Когда-нибудь помогут и нам.

– Нам не нужно помогать! – возмущаюсь. Я уже взрослый и смогу решить любые вопросы, и никто нам с мамой не нужен.

– И все же… Мы же с тобой порядочные люди? – мама дожидается моего согласного кивка и продолжает. – Значит, важно делать добрые дела. Ангелочка еще совсем маленькая, а от школы идти далеко, ты, как старший товарищ, должен ей помогать.

– Но я ее терпеть не могу, – вздыхаю, переводя взгляд на бутерброды с колбасой. А есть-то хочется.

– Антош, ну ты старший, будь умнее.

– Она все время задирается, – протягиваю руки к тарелке и хватаю бутер.

Это чистая правда. Эта козявка жить не может без того, чтобы меня не выбесить. Липнет, как банный лист, таскается повсюду за мной и всегда позорит перед друзьями. Еще и со школы ее забирать – пацаны засмеют.

– Тогда давай договоримся так: ты помогаешь, а на Новый год Дед Мороз тебе принесет, что захочешь.

– Мам, – смотрю на нее со снисхождением. – Ну мне тринадцать, а не три! – беру кружку с чаем и отхлебываю, запихиваю в рот бутер.

– Приставку тебе купим, которую хотел, – улыбается она.

– Что, Сони Плейстейшен? – чуть не поперхнувшись, выдавливаю.

– Какую скажешь, – улыбаясь еще шире, встает из-за стола, чтобы достать с верхнего ящика конфеты.

Кладет целых три штуки передо мной и выжидательно смотрит.

Конфеты и обещанная Сонька делают свое дело: я сдаюсь. Старую Сегу давно пора на помойку, она уже не тянет. И пацаны просто лопнут от зависти.

– Ладно, – хватаю конфеты и сую в карман олимпийки, пока мама не передумала. Лимит конфет на сегодня уже превышен.

– Какого хорошего сына я вырастила, – треплет по голове, разлохмачивая волосы.

Я морщусь от этого жеста и уворачиваюсь, терпеть не могу эти телячьи нежности. Но чего только не стерпишь ради Соньки. И конфет.

– Сегодня после школы тогда не забудь Ангелочку забрать с продленки. Я вам тут суп оставила, придете, поедите.

– Что, ее к нам тащить? – бурчу я.

– Ну не оставлять же ее одну, Антош!

– Тогда еще три конфеты. Сейчас, – иду ва-банк.

– Тебе нельзя столько сладкого, ты знаешь, – хмурится мама.

– Я все сразу есть не буду, – вру я.

– Ладно, – мама кивает, снова лезет за пакетом на верхнюю полку пенала. Я краем глаза примечаю, куда она прячет их на этот раз. Сто пудов перепрячет, когда я уйду, но попытка – не пытка.

Младшие классы находятся в другом крыле школы и, чтобы не запалиться перед друзьями, приходится обежать здание с левого крыла и зайти с отдельного входа. Тут все как я помню: мультяшки на стенах, низкие скамейки и пахнет булками. Столовая совсем рядом. Поправляю рюкзак на плече и, выдохнув, стучусь в дверь первого “Б”. Училка мелкой смотрит на меня с удивлением, но отпускает ее со мной без вопросов.

Козявка морщит нос при виде меня, но без вопросов встает, хватает ранец и выходит.

Подходит ко мне и больно бьет огромным рюкзаком в живот. Да что она там камни носит?

– Понесешь, – вместо “спасибо”.

– Обойдешься, – кидаю рюкзак в нее.

Она не ловит, и тот с громким грохотом падает на пол. Зараза упирает руки в бока и поджимает губы. Два белобрысых хвоста смешно раскачиваются на голове.

– Я все маме расскажу!

– Нашла, чем напугать, – фыркаю.

– Твоей! – вредно добавляет она.

У-у-у, мелочь пузатая! Так бы и взгрел портфелем!

– Значит так, – ей только покажи слабину, сразу под дых ударит. – Рюкзак тащишь сама. Идешь молча. Не бесишь. Иначе сама ходить будешь, поняла?

– А вот и пойду! – разворачивается на пятках так, что два хвоста описывают дугу и чуть мне в лицо не бьют и шагает в сторону раздевалки.

Ну что за вредина! Подхватываю оставшийся на полу ранец и тащусь за ней. Мама меня убьет, если узнает, что эта… сама домой поперлась. “Сонька и конфеты. Сонька и конфеты” – повторяю про себя.

Мелкая натягивает куртку, хватает пакет со сменкой и отбирает у меня из рук свой рюкзак. Пыхтит, одевая последний, и чуть не заваливается, когда рука не попадает в лямку. Бросает такой взгляд, что становится не по себе. На всякий случай прикрываю руками штаны, не знаю кто ее научил, но последний раз, когда я получил от нее коленом, мне не понравилось.

Из школы выходим молча. Заноза громко пыхтит, держась за лямки рюкзака, и время от времени подпрыгивает на месте, чтобы его поправить. Она слишком мелкая для огромного ранца с “Утиными историями”, да и для своего возраста. Вот была бы не такой противной, я бы помог. А так пусть терпит. Я же ее терплю.

– Что тебе мама пообещала за то, что будешь со мной ходить? – спрашивает неожиданно.

– Соньку. А тебе?

– Киндер, – вздыхает малявка, не отрывая взгляд от своих ног в блестящих ботиночках.

– Это ты продешевила, – смеюсь над ней.

– Я люблю Киндер, – тихо отвечает она.

По упрямо поджатым губам я понимаю, что она пытается не заплакать. Она давно уже не воет по каждому пустяку, но я всегда знаю, когда хочет. Неожиданно мне становится неприятно. Не надо было говорить так, не красиво. Я же знаю, что у них не так много денег.

– Эй, семечек хочешь? – толкаю ее в плечо, останавливаясь возле ларьков.

– Нет, – зло говорит она.

Но я все равно подхожу к бабулькам у ларьков, достаю три рубля и прошу отсыпать стакан.

– Тебе в кулек или в карман? – спрашивает улыбчивая бабулька с ярко-рыжими волосами.

– В кулек. И жвачку, – достаю рубль.

– “Турбо”?

– “Барби” – вздыхаю, кидая взгляд на мелкую, которая топчет комок грязи своими красивыми туфельками. Вот дурочка.

Забираю семечки и стягиваю с плеч мелкой рюкзак.

– На, держи, – протягиваю ей жвачку. – Мир?

Она задирает лицо и смотрит на меня своими огромными глазами. Они меня всегда пугали, слишком уж большие. Потом широко улыбается, выдирает у меня из рук жвачку, распаковывает и быстро закидывает в рот, разглаживая фантик пальцами.

– Ни-ваф-то, – говорит, энергично жуя. А на губах все такая же вредная улыбка.

– Ну и дура.

Глава 6

Ангелина. Наши дни

– Волосатый, – торжественно произношу я.

– Чего? – не говорит, шипяще выплевывает "парень из прошлого, и та еще задница".

Тянется за полотенцем на полу, хмуря кустистые брови. Поздняк, конечно, я уже все рассмотрела, мог не суетиться.

– Оброс, говорю, – складываю руки на груди, скользя нарочито-вызывающим взглядом по его торсу.

Красивый, зараза. Красивее, чем я помню. Но ни одна мышца на моем лице не дрогнет, чтобы польстить этому хренову Копперфилду. Трюк с исчезновением стал его короночкой.

– Это все, что ты можешь сказать спустя столько лет? – строит недовольную гримасу. Классический Арсеньев.

– Привет, засранец, – радостно скалюсь. – Понравилось земляничное шампанское?

– Так вот что это была за гадость, – кидает взгляд на тряпку у ног, крепче сжимая рукой полотенце на бедрах.

Мощных таких бедрах, с волосатым прилеском, уходящим вниз. Глаз не отвести. Я, собственно, и не отвожу. Могу себе позволить не мяться краснеющей девственницей у его порога, уже не восемнадцать.

– Пошла по кривой дорожке, алкоголь, нападение, кражи со взломом? – рычит повзрослевший мальчишка.

– Эй! Я пришла покормить кота! – пихаю мыском пакет под ногами.

– У мамы нет кота! – самодовольно скалится.

Словно в ответ из ванны раздается грохот падающей на плитку сумки со стеклом внутри.

– Ага, – строю ехидную рожу. – Зато, кажется, завелся домовой.

Делаю решительные шаги в сторону открытой ванны, но Антон, ожидаемо, не отступает. Развернул тут свои широкие голые плечи на весь коридор! Я подхожу к нему нос к носу и задираю голову, чтобы взглянуть в хмурое лицо. Переглядки – наша любимая детская игра. Он всегда сдавался первым, а я бессменный победитель. Но годы, кажется, прошли не напрасно, он натренировался. Мы оба не сдаёмся. Пялимся глаза в глаза, не смея моргать, пока веки не начинает щипать от подступивший влаги. И хотя я упрямо смотрю в серые зрачки, вспоминая грозовое небо сентября, в котором он меня бросил, общая картинка изменившегося лица отпечатывается в голове: заросшие густой щетиной скулы, собранные возле уголков глаз морщинки, выбеленный шрам на нижней губе. Всего этого раньше не было, и каждая деталь поражает. Почему-то я была уверена, что время над ним не властно, как над чёртовым Дорианом Греем.

На страницу:
2 из 5