Багдад до востребования

Но главное: не было такого, знакомы ведь не первый день. Как с кобелиной цепи сорвались, когда прозрели, что Багдад совсем скоро – полигон для пристрелки сверхсовременного оружия. «Дружеский» огонь и «неумные» бомбы – вторая после секса тема. На самом же деле первая. Блудливый понос – не что иное как дымзавеса страха, а точнее, отход его газов.

Хороши звезды журналистики – бурдюки из похоти и дерьма! «Питер Арнетт и его бесстрашная команда» – заголовок, да и только. Знала бы миллиардная аудитория, кто ее наставляет, будто бы отстаивая ценности справедливости и добра.

– Доброе утро! Не могли бы вы…

Вскинув голову, Сюзанн медленно отложила нож с вилкой. У стойки бара незнакомец, но скорее, неопознаваемый субъект – что внешностью, что способом проявления. В отеле-то, помимо шестерых репортеров CNN, уже неделю ни одного гостя – как волной смыло. Да и в городе давно не встретишь европейца.

Между тем пришелец – абсолютный кавказец*, сомневаться не приходится. Только откуда? Вроде бы ирландец или, может, финн, вместе с тем и ничего общего. Очень похоже: из некоей особой, затерявшейся резервации. Не то чтобы застенчив или безынициативен, а как бы случайно забредший в пятизвездочный оазис странник. Настолько ему здесь все ново. И этот акцент, не один из языков не напоминающий! Вот те сюрприз…

Сюзанн Кларидж, ветеран американского медиасообшества, как бы заново приладилась к стулу, выказывая на сей раз не торопливость, а острый прилив любопытства. Должно быть, прочитав к себе интерес, загадочный визитер улыбнулся, после чего галантно кивнул. И досказал обломившуюся фразу:

– Не могли бы подсказать, где завтракают?

– Завтракают? Понятия не имею! – отрезала Сюзанн, словно выбрасывая забрало. Подхватив столовый прибор, нацелилась на остатки омлета.

Пришелец недоуменно повел головой, передавая: чем же я обидел? Но тут же, как ни в чем не бывало, заглянул за стойку бара, нечто ища. Чуть позже стал всматриваться в дальний зал, отгороженный за ненадобностью рядом столов.

Тут из ведущего на кухню коридора донесся глухой стук – у повара или официанта что-то опрокинулось. Пришелец встрепенулся, надо полагать, обнаружив важный источник информации. Сделал даже в сторону кухни робкий шаг, но остановился.

– Вы спрашивали серьезно или так хитро знакомитесь? – приоткрыв забрало, высунула свой острый язычок Сюзанн.

Брови пришельца вздернулись. Казалось, после недавней отповеди вновь услышать голос склочницы он не ожидал. Формально пожал плечами, будто увиливая от контакта: дескать, и того, что было, достаточно. Перевел взгляд на струящий аппетитные запахи коридор.

– Если вы впрямь намерены завтракать, – миролюбиво продолжила Сюзанн, – запаситесь терпением. Не дозваться их. Так что пока могу угостить кофе, присаживайтесь.

Туманных корней визитер задумался. При этом характер потуг подсказывал, что проблема не в выборе, а в понимании чужого языка. Скорее всего, он тщится вникнуть в послание, понятое им не до конца.

– Да вы не стесняйтесь, – кокетливо поманив ладошкой, развивала инициативу Сюзанн, – не то время сегодня…

Пришелец тоскливо взглянул на коридор и нехотя потопал к пробавляющейся то широкими жестами, то сепаратизмом особе.

– Спасибо за приглашение, но не хотелось бы беспокоить. Приятного аппетита, – объявил он, сблизившись. Куда деть руки, да и самого себя пришелец явно не знал.

– Собственно, ничего из разряда «мужчина-женщина», если это вас беспокоит, – возразила Сюзанн. – Я – журналистка, хотелось бы взять интервью…

Какое-то время пришелец нечто в уме состыковывал, казалось, борясь с искушением – уйти или все-таки принять приглашение. В итоге остановился на промежуточном решении – прощупать почву:

– Я вас правильно понял «взять интервью»?

Не поворачивая головы (пришелец стоял сбоку) Сюзанн рассеянно кивнула.

– Но, позвольте, вы даже не знаете, кто я такой! – изумился пришлый.

– Вами бы заинтересовался самый заурядный репортер… – ответствовала загадками Сюзанн.

– С чего бы?

– Хотя бы потому, что последний иностранец покинул Ирак две недели назад. А вы, сдается мне, прибыли только что… – Сюзанн бросила на собеседника быстрый, но испытывающий взгляд. – И, простите, сколько еще маячить?! Не надоело?! Вы не похожи на человека дурных манер…

В полном отрешении пришелец уселся. Не успел он пристроить руки, как увидел стоящую перед собой чашку с арабским пахучим кофе. Поначалу недоуменно уставился, но в конце концов протянул руку. Схватился большим пальцем за дужку, чуть придвинул. Не приподымая, повертел.

– Пейте-пейте и берите тост, – подбадривала то ли скромника, то ли поперхнувшегося каким-то комплексом Сюзанн.

– С удовольствием! – Оживившись, сосед подхватил чашку. – Да и отказать такой даме может только круглый идиот…

– У вас странный английский: слишком литературный для самоучки, зато совершенно оторванный от живого языка… – тихой сапой раскапывала генеалогическое древо Сюзанн, пропустив мимо ушей комплимент.

Кандидат на интервью вновь смешался, будто натолкнувшись на некое табу. Казалось, боится пересечься с Сюзанн взглядом, притом что само соседство ему не в тягость. Скорее, наоборот. Наконец он отважился взглянуть на интервьюера, но тут прозвучало:

– Это вы, мистер Тализин? – Вышедший из кухни официант стремительно приближался.

– Да, – по-арабски подтвердил пришелец, побудив Сюзанн оторваться от кофе.

– Не знал, что вы здесь. Немедленно обслужу, – следовала карте пансиона обслуга.

Талызин сделал еще глоток, поставил чашку на стол и лишь затем откликнулся:

– Не утруждайте себя, я уже позавтракал. Лучше ленч подайте вовремя, буду в два.

– Куда подать завтрак? – уточнял официант, сообщение гостя прослушав или не разобрав.

Талызин встал на ноги, с легким раздражением поглядывая то на Сюзанн, то на обслугу. Интервьюер допивала кофе, казалось, уйдя в себя и позабыв о своих недавних реверансах. Между тем Талызин, не в пример прежней скованности, откровенно ее изучал, транслируя чисто мужской интерес. Налет же раздражительности, должно быть, от того, что присутствие несообразительного официанта ему мешало. Все еще глядя на Сюзанн, он ладонью незаметно махнул ему: иди-иди. Но тот, пребывая в амплуа угодливого недоумка, лишь придвинулся. Вытянув шею, казалось, ожидает устную команду.

Живой нависший шлагбаум стал для выпавшей из момента Сюзанн, похоже, какой-то новой обузой. Разок-другой она скрипнула стулом и, будто сбрасывая невидимые путы, в чисто импульсивном порыве вскочила. Буркнув «Спасибо за компанию», рванула к выходу промеж двух ошарашенных мужчин.

Тем временем лобби запрудила мужская развязная компания, двигающаяся навстречу репортерше.

– Сюзанн, наш цветок в пустыне воздержания, куда ты? – Старший, по крайней мере, по возрасту группы с яйцевидным, абсолютно лысым черепом распахнул руки, пошловато улыбаясь. – Все, что удерживает от хандры, это твоя бесподобная корма! Куда только Пулитцеровский комитет смотрит? Слепцы…

Сюзанн остановилась, ее холеное, благородных черт лицо исказила гримаса дискомфорта, если не душевной боли. Резко развернулась и зашагала обратно. Ошарашенные неожиданным поворотом действа Талызин и официант, переглянулись в изумлении.

Между тем Сюзанн сделала только несколько шагов. У ближайшего стола замерла, схватившись за спинку стула. Свободной рукой поманила вдруг восстановленного в статусе кандидата.

– Проводите меня до лифта, – шепнула она Талызину, когда тот, не медля, явился. Набычившаяся пятерка журналистов (судя по трем курткам с логотипом CNN), сканировала невесть когда сотворившуюся пару тяжелыми взглядами. Официант же умчался на кухню.

Следуя с пришлым по холлу отеля, Сюзанн молчала, словно кандидат на интервью по ходу дела перепрофилирован в эскорт. Источая нервозность, шла столь быстро, что Талызин едва за ней поспевал. Но у лифта преобразилась: невротики – как не бывало, доброжелательный, пытливый взгляд. Непринужденно, как давнего знакомого, взяла Семена Петровича под руку и осведомилась, в каком номере свежеиспеченный спутник живет. Прознав координаты, шагнула в лифт, большим пальцем изображая кругообразное движение. И улыбнулась краешком губ.

Какое-то время Семен Петрович топтался у службы портье, не отдавая себе отчет, зачем. Им завладела взбалмошная, с повадками хищницы, журналистка, а точнее, ее будоражащий, уволакивающий в неизведанные дали взгляд необыкновенно умных глаз. Вскоре однако он заметил, что метрдотель крутит диск телефонного аппарата и немедленно отрезвел, распрощавшись с навязчивой грезой и восстановив шкалу предпочтений дня.

– Вызовите на 9:50 такси, пожалуйста, – обратился к метрдотелю Талызин по-арабски.

Убедившись, что заказ принят, он поднялся в номер, где наспех оделся, после чего расстегнул лежащий в углу чемодан. Глазами нечто рассеянно искал, казалось, вспоминая, куда что пристроил. Встряхнулся, дав себе команду собраться.

Похоже, вышло. Лихо опрокинул содержимое чемодана на кровать и в два счета отобрал синий футляр-коробочку и «Экспансию». Футляр машинально засунул в боковой карман пиджака, а вот с книгой вышла заминка. Усевшись на кровать, он добрую минуту перекладывал ее из одной руки в другую. Наконец потянулся за спину и вытащил из скарба целлофановый мешок с новой рубашкой, приобретенной в «Шереметьево». Со скепсисом осмотрел и небрежно забросил обратно, надо полагать, разочаровавшись в выборе. Бодро вскочил на ноги, уложил скарб в чемодан и вернул его на прежнее место. Книгу же затолкал во внутренний карман пальто.

– Аль-Мутанаби 605, посольство СССР, – распорядился Талызин, устраиваясь на заднем сиденье видавшего виды «Мерседеса».

– Аль-Мутанаби? Весь район «Аль-Мансур» закрыт, – ответствовал, чуть подумав, таксист. – Блокпосты, три дня как…

Кроме «Аль-Мансур», Семен Петрович ничего не понял, но большего ему и не требовалось. В прошлой командировке он неплохо изучил Багдад, зная, что Аль-Мансур – район города. Судя по кислой мине водителя, не попасть туда.

Удивляться было нечему. На коротком отрезке между аэропортом и кварталом правительственных учреждений Талызин насчитал вчера дюжину блокпостов. Не сопровождай его офицер «Мухабарата», на первом же был бы задержан. Хоть и ныне в кармане пропуск, каков его диапазон – большой вопрос.

Талызин ухмыльнулся, озадачив наблюдающий за ним извоз. Клиент в порядке? Чему радуется? Часом, не того?

Между тем Семен Петрович душевных аномалий не испытывал. Разве что недоспал, забывшись только под утро.

Ощетинивший зенитками и ракетами, кишащий военными Багдад, страх, охвативший всех и вся, – от высших чиновников, до рядовых граждан, где скупающих, а где растаскивающих последние съестные припасы, демоническая неуступчивость Саддама – не столь обескураживали, как являли собой прелюдию апокалипсиса, который вот-вот разразится – сотнями тысяч жертв и стертыми с лица земли городами. Кто-кто, а доктор инженерии, Талызин, прознав на совещании в Минпроме, насколько могуч арсенал коалиции, масштаб катастрофы не только мог представить, но и навскидку просчитать. Оттого потуги консорциума заговорщиков, капризом случая забросившего его в Ирак, к полудню вчерашнего дня о себе уже не напоминали, утонув в реалиях неотвратимой, как диктат мироздания, беды. Заступив в забытый богом, замерший в ожидании краха Багдад, самая бесшабашная личность не могла не поджать хвост, умалялась до утилитарной потребности спасти свою шкуру, выжить. И даже не замечалось, когда бремя обязательств, пристрастий, привычек, обратившись в балласт, оказывается за бортом дня.

Ворочаясь до рассвета, Талызин размышлял о том, что, невзирая на горький фатум, он не заслужил такого финала – сгореть как спичка в домне чужой войны. То и дело клял свою слабину, разжижившую волю и, как следствие, загнавшую в иракскую западню. Плевался на родину, приложившую руку к взращиванию тикритского монстра. Дулся на врага-приятеля Шахара, дьявольским умом и звериной хваткой к себе приворожившего. И, уже засыпая, между делом заключил: финальный аккорд заговора, который после всех злоключений ему будто бы раз плюнуть исполнить, в преддверии надвигающегося апокалипсиса, банально, по-житейски неуместен.

Каким бы монументально грозным ему поначалу не представлялся ближневосточно-московский синдикат, здесь, на месте, дышащем Везувием вселенской кары и вдобавок герметически закупоренным, он сподобился в карлика, грозящего бутафорской колотушкой. Предвоенный Багдад представлялся стихией, дикой и необоримой, с которой лишь самой матушке-природе по зубам бодаться – что бы там в «гостинцах» Шахара не припрятано… Оттого связь с прошлым оборвалась, замкнув внимание на коде выживания. В итоге исчезли не только навязчивые лики жены-дезертирши, но и бесследно растворились мать с дочерью, объявленные Шахаром заложницами.

Между тем, столкнувшись с притягательной американкой, в одном букете трогательно ранимой, мудрой и властной, Талызин с сивой тоской распрощался. Невидимая, но осязаемая всеми фибрами дыра соблазна потащила, всколыхнув надежду. Хотелось глотать озон ее откровений и, вкушая тот наркотик, нечто неординарное совершить.

Здесь воссоздался подряд, а точнее, произнесенная на его кухне Шахаром фраза: «… то, что ты в Ирак повезешь, нужно очень многим людям. Простым, хорошим людям – таким, как ты, Семен». Тотчас настигло: коль впрягся, доведи до конца, ведь куда ни смотри, режим Саддама – исчадие ада. Между делом отложилось: за какие шиши фемину из сытого до отрыжки мира намерен завоевать, Шахар ведь грозился… И ко всему прочему вспомнилось: по прибытии советский гражданин обязан в течение трех суток стать на консульский учет.

Ухмылка с лица Талызина исчезла, однако глаза будто посмеивались. «Как ни изгалялся синдикат, не прижился плод, самой малости не хватило, – ерничал над главным врагом всех заговоров – законе Мерфи он. – Странно, на что рассчитывали, отправляя ополченца по маршруту «Авось»? Он где умом, а где везением выполз, чтобы зацепиться за корягу в шаге от цели. Смешно – не то слово…»

– Так едем или нет? До квартала по-любому подброшу… – предлагал определиться с планами извоз.

– Поехали, – буднично молвил Семен Петрович и спустя минуту пожалел, что ляпнул, не подумав. К чему холостой пробег? Тем временем «Мерседес» выруливал на главную магистраль.

В пути, к месту назначения, Талызин разок-другой порывался уточнить, на самом ли деле «Аль-Мансур» блокирован. Ведь почти не зная арабского, ответ таксиста мог неверно истолковать. Да и «Аль-Мансур» – прозвучало ли? Но что-то удерживало от расспросов, подсказывая дрейфовать по курсу авантюры, благоволившей ему до сих пор.

Между тем интуиция не сфальшивила. У въезда в квартал посольств и элитных особняков – полицейский с жезлом, приказывающий остановиться. Чуть позади – внедорожник «Додж», судя по номерам и униформе пассажиров, военный.

Таксист затормозил и, обернувшись, виновато взглянул на Семена Петровича. Несколько секунд тот раздумывал, как быть: убраться на таксомоторе подобру-поздорову восвояси, либо добиваться у блокпоста проезда. Тут водитель заговорчески мигнул и на пальцах воровато изобразил: мол, отъедем и ты огородами…

Семен Петрович с каменным лицом потянулся к дверной ручке, будто извоз ничего не предлагал. Без особого энтузиазма высадился, бросив: «Подожди». Столь же неуверенно двинулся к полицейскому. Тот – ноль внимания, зорко следит за дорогой.

Услышав шум позади, Семен Петрович оглянулся. Прямо на полицейского, притормаживая, движется шикарный «Кадиллак». За рулем – прилично одетый иракец средних лет, галстук, белая рубашка. Останавливается, открывает на треть противоположное от себя окно и протягивает служивому удостоверение личности с вкладышем.

На ксиву тот смотрит мельком, зато углубляется в приложение. Вычитав нечто, уважительно кивает. Возвращает документ владельцу и берет под козырек. Лишь затем поворачивается к подошедшему вплотную Талызину.

– Ты кто? – заполнял формуляр сверки личности центурион. – Здесь живешь или, может, работаешь?

Семен Петрович протянул серпастый и пропуск Минпрома.

Бегло просмотрев, коп вернул документы.

– А где диппаспорт? – указал на некомплект верительных грамот служивый.

Талызин затряс головой, показывая, что не понимает.

Служивый повторил – на сей раз по-английски.

– Зачем? Я инженер, приглашен Минпромом, – отослал к порту своей приписки Семен Петрович, чуть вздернув голову.

– Так ты не из русского посольства?

– Нет, но мне в посольство нужно.

– Что значит нужно, ты там не работаешь! – возмутился служивый.

– Я должен зарегистрироваться… – обрисовал цель визита командировочный.

Коп с ликом, будто запутался, вновь затребовал мандаты. Поочередно изучив их, вернул, оказалось, непрошенному гостю со словами:

– Даю тебе тридцать секунд, чтобы убраться, – кивнул на такси служивый.

– Но я обязан! – словно прослушав ордер, упорствовал Талызин, подзуживаемый бесом авантюры. – Меня накажут, если не стану на учет!

Коп скривился, выказывая крайнее граничащее с яростью раздражение, после чего, без всяких уведомлений, толкнул Семен Петровича в плечо. Не ожидав выпада, прилежный исполнитель устава регистрации совграждан, к слову, анахронизм, не упраздненный до сих пор, чуть не потерял равновесие.

– Сюда только местные жители и дипломаты! Понял, тупица?! – заорал коп по-арабски, закрепляя «послание».

Семен Петрович, конечно, беглый арабский не разобрал, зато ощутил брызги слюны на лице и боль в плече. Рефлекторно, точно в младые годы, занял стойку контратаки, но враз обмяк, увидев, что центурион потянулся к кобуре. Стал разворачиваться, но, будто вновь ужаленный обидой, по-босяцки сплюнул, после чего, как ни в чем не бывало, зашагал к такси. Его холодила, дисциплинируя, мысль: «Доберусь до посла, чего бы мне это не стоило…»

***

г. Тель-Авив штаб-квартира «Моссада» три часа спустя

Рафи Замуж, помощник Биренбойма, лихорадочно перекладывал свежие депеши, гадая, какую шефу преподнести первой. Багдадская – будто предвестник успеха операции «Посувалюк», при этом сенсационная шифровка из Москвы – тому проекту угроза. В конце концов, положив сверху донесение из Багдада, Рафи захлопнул папку.

– Дорон, прими, – обратился по селектору Рафи, прикидывая в уме, как скоро шеф спровадит сидящего в кабинете Шломо Топаза, завсектором США. Загадав, что через минуту, уставился на циферблат.

Шломо меж тем с кислой миной возник в приемной раньше, тридцать секунд спустя. Меняясь с ним местами, Рафи подумал: «Пусть Дорон после Берлина не тот, его чудо-интуиция на месте».

– Багдад и Москва, – с торжественной ноткой сообщил Рафи, передавая Биренбойму папку.

– Как всегда, новость плохая и хорошая… – Шеф всматривался в лицо помощника.

– Как догадался? – смутился Рафи, усаживаясь.

– По законам жанра… – невесело протянул Дорон, тотчас пояснив: – Продвигать такой проект, как «Посувалюк», – словно пол будущего чада планировать.

– А вот мимо, Дорон! Схватили жар-птицу, причем крепко! Полдела сделано! Что бы там в Москве не произошло…

Скулы Биренбойма нервно дернулись. Будто зависая, он медленно склонился к папке, совсем не напоминая себя, реактивного, прежнего. Вяло, точно сводку погоды, депеши просмотрел, обхватил голову руками. Казалось, ему хочется единственного – покоя. Да столь неумолимо, что объявись в кабинете Адольф Эйхман, тридцать лет как обращенный в пепел, даже не пикнул бы и завалился на столешнице спать.

– Э-э, Дорон, что с тобой? – забеспокоился помощник.

– Отстань! – огрызнулся, судя по голосу, совершенно здоровый Биренбойм, зло отмахиваясь. – Дай подумать…

– А я что? За тебя беспокоюсь… – оправдывался Рафи, злясь на шефа, что тот добровольно подставил себя под адские лучи русской разработки.

– Все-таки со сбродом предателей каши не сваришь! – Биренбойм грохнул кулаком по столу. – В какой только нужник не заберутся, чтобы отодвинуть расплату! Не дай бог сдадут инженера, через час доклад об их поставках Ираку у Буша на столе. Где тогда спрячутся? В бункерах Саддама? На всех места не хватит!

– Да не ерепенься ты, Дорон, почем зря, – успокаивал начальство верный оруженосец. – Верно, от мировой антигорбачевского заговора с Саддамом ничего хорошего, но угроза нашему проекту – пока не более, чем версия. До того ли им, шарахающимся от собственной тени? Так что, выкупая за военные поставки архив, забот у них с походом. Конечно, поди узнай, что у них на уме, но нож в спину нам, учитывая осведомленность «Моссада», не думаю, что это хорошая идея. Я бы на их месте кумекал именно так. Да и Всевышний, – Рафи прервался, – стелет нам, если не забегает дорожку…

– Это как? – смутился выпускник советского Минпроса и по вводному курсу безбожия обскакавший весь Копейск.

– В самом прямом смысле, Дорон. Сколько мы ставили на то, что группа поддержки проберется в Багдад? Пятьдесят процентов, шестьдесят? Снарядили от отчаяния! А на инженера? Один к трем! Что в итоге? Как группа, так и почтальон на месте, целы и невредимы. Не божья ли длань?

– А изделие где? Он тебя не шепчет? – Биренбойм вскинул голову. – Еще в Шереметьево мог спустить в унитаз! Да и что русские с устройством нахимичили? Надо еще посмотреть…

Рафи Замуж строил гримасы, изображая то внезапное разочарование, то потуги от него избавиться. Наконец он лихорадочно поскреб подбородок, казалось, подбирая ремарке шефа контраргументы. Воспламенился, будто обнаружив спасительную заглушку, открыл рот, но промолчал. Должно быть, увидел, что Биренбойм буквально вгрызся глазами в донесение из Багдада.

Что Дорона так заинтересовало, озадачился Рафи, и воспроизвел в уме слово в слово текст депеши: «Мы на месте. На удачу, в районе «Аль-Мансур» около десятка пустующих диппредставительств, персонал которых эвакуирован. Обосновались в посольстве Канады, практически напротив объекта. Субъект прибыл вчера, зарегистрировавшись – узнали от службы портье – в отеле «Аль-Рашид». До сих пор (10:30), однако, границы объекта он не пересекал, что объяснимо: доступ к району перекрыт блокпостами, хоть и не герметически. Пропускают лишь местных жителей да обслугу с пропусками. Скорее всего, по причине волны грабежей, а не из соображений безопасности. «Аль-Мансур» – зона обитания высших правительственных чиновников и багдадской знати, свои семьи, по большей части, вывезших. Многие виллы, как и посольства, пустуют. Ждем указаний. «Коррида».

Между тем, разобрав по памяти депешу, Рафи не зацепился хоть за какой-то подтекст.

– Вот что, жрец, – Биренбойм сдвинул в сторону папку, – отправь «Корриде» шифровку: «Немедленно перебазироваться. Новый кров подбирать с особой тщательностью, не оставляя хвостов. Объект сегодня же доставить по месту назначения, в худшем случае, завтра утром, помня, что «Аль-Рашид» – под надзором «Мухабарата». Книгу-инструкцию заменить, изделие – оставить прежним. О выполнении доложить. Остальное – по плану».

– Подожди-подожди, – забеспокоился помощник, нервно щелкая кнопкой авторучки –удобную базу, зачем менять?

– Тебе не кажется, что «Коррида» наломал дров, поставив операцию под удар? – ссылался на некий подтекст оберопер, оказалось, помощником не прочитанный.

Рафи выбросил руку, призывая к разъяснениям.

– Как ты не въезжаешь?.. – сокрушался Биренбойм, – Канада – не Заир, ее посольство на произвол судьбы не бросят. Одного имущества там на миллионы, не говоря уже о документации, которую, убежден, всю не сожгли. Стало быть, остались, как минимум, три охранника. Проинформируй «Коррида» о канадском посольстве вовремя, наших ребят на крыльце встретил бы швейцар в ливрее. Одного моего звонка в Оттаву хватило бы… А как он поступил, не догадываешься? Он их просто грохнул! Учитывая сверхсекретный характер миссии, да сугубо арабскую внешность его ребят, убежден, не стал уговаривать канадцев «потесниться». Да и кормить из ложечки, связав по рукам и ногам, – явно не его стихия. – Шеф оскалился.

– Собственно, в чем загвоздка, Дорон? – путался в мыслях помощник. – Да, Канада – дружественная нам страна. Но впервой ли Конторе? Кто когда раскопает?

Биренбойм развел руками и, слегка мотая головой, выказывал крайнюю неудовлетворенность.

– У «Корриды» нет выхода, кроме как, забаррикадировавшись, замкнуть посольство! С их физиономиями и арабским акцентом за канадцев, как не ухищряйся, не сойти! Да и, понимает «Коррида», патрули могли запомнить охрану. Тем самым резкая смена контингента опасна вдвойне. Но сидеть взаперти, по ночам высовываясь, – риск еще больший. Заметив, что здание внезапно обезлюдело, люди «Мухабарата» да и обычные мародеры могут в любую минуту вломиться. Так что, подмога, дуй в узел связи, оставив спевку Саддама с антигорбачевским заговором мне. – Биренбойм откинулся на спинку, прикрывая веки, казалось, обессилив.