Секундант одиннадцатого

Что-то Селиванову подсказывало: творческие личности, к которым принадлежал Алекс Куршин, устроены по-особому, их система координат не согласуется с общепринятой. Тем самым напрашивалась коренная реорганизация разработки, ее переворот с ног на голову. Но кроме как привлечь для этой цели фигуру изнутри литературного процесса, полковник прочих версий не видел. И без раскрытия приглашенному смысла операции, пусть в общих чертах, было не обойтись. Так что родственник – лучшая кандидатура в заведомо проблемном, сомнительном с позиций информационной безопасности мероприятии.

Василий Просвирин, двоюродный дядя жены, вник не сразу, кто собеседник, хоть и голос абонента ему показался знакомым. По большей мере потому, что был убежден: своего телефона семье Селивановых он не оставлял. Звонил всегда сам, неизменно удивляясь их готовности его, провинциала, у себя принимать. Но, убедившись, что на линии Селиванов, зачисленный в спецслужбу еще при Горбачеве, удивления не выказал. На то она и разведка!

Разговор такого рода попирал все нормы и правила ведомства, зацикленного на шпиономании, но Селиванов все-таки решился рискнуть, включив магнитофонную запись и внеся процедуру в реестр оперативных мероприятий как продиктованную цейтнотом и особыми обстоятельствами.

Между тем беседа длилась не больше трех минут, ибо, когда Селиванов назвал имя объекта, Просвирин ошеломил: «Можешь не распространяться. Его я знаю – и как публициста, и как писателя». Полковник взял паузу, в которой чудно переплетались: триумф от попадания в яблочко, недоверие к детективному повороту и страх разоблачения – родственник, оказывается, активный читатель запрещенного издания.

Тем не менее, замешательство длилось недолго, и полковник развязал этот узел столь же деловито, как и вел с ним беседу родственник: «Перешли мне фото своего паспорта, и отправляйся в аэропорт. Билет мы оплатим, заберешь его кассе. Вылетишь ближайшим рейсом, в аэропорту тебя встретят и отвезут ко мне домой».

При встрече Селиванов взял у Просвирина обязательство о неразглашении и в самых общих чертах ввел в курс дела, формулируя задачу: «Предложение, от которого экономически независимый сочинитель, перебравший западных свобод и тамошней вседозволенности, не сможет отказаться». Родственник затребовал компьютер и доступ к интернету, добавив: «Дай мне покопаться».

Наработки фрилансера шпионажа, случайно привлеченного, были озвучены утром, причем в течение нескольких часов. Просвирин обрисовал Селиванову этапы становления начинающего автора и признаки успешности в литературе. По его словам, Алекс Куршин – яркий и одаренный литератор/публицист, но его дарование фрагментарно. Захватывающий сюжет, неизбитая идея – это его, но литературный стиль хромает. Однако не в той степени, чтобы его тексты с места в карьер издательством отвергались. Им просто требуется редактура – несколько больше, чем принимаемым на ура прочим. Другое дело, издательства настолько охамели, что в издательском цикле склонны обходиться минимум ресурсов и временных затрат. Оттого у посредственного, но гладкого текста куда больше шансов увидеть свет, нежели у яркого, но шероховатого. Кроме того, конфликт Алекса с издательством «Эксмо» девятилетней давности вокруг истертой практики – плагиата – не только оборвал сотрудничество с флагманом российского книгоиздания, но и внес его в список нежелательных авторов. Да, в наши дни издать электронную книгу во второстепенном издательстве у более-менее адекватного текста шансов много, чем Алекс Куршин и воспользовался, но тот зачет несопоставим с известностью, которую сулит бумажная книга, опубликованная одним из лидеров книгоиздания. Но не это главное: такая публикация – пропуск в клуб пусть не избранных, так достойных, о чем, конечно же, Алексу Куршину известно. Таким образом, выход трех романов автора в престижном московском издательстве – и есть исполнение писательской мечты, программа максимум для литератора средней руки. Если же тем печатным органом станет «Эксмо», то уникум обретения прирастет моральной составляющей – торжеством справедливости.

Между тем одна перспектива оставить после себя зарубку в литературе может не сработать. Ведь Алекс Куршин достаточно известен как публицист, пусть в узких кругах профессионального сообщества. Может удовлетвориться тем, что есть, сопоставив новую паблисити, пока гипотетическую, и тот риск, на который вынужден будет пойти, перебравшись в Россию. Ведь в сухом остатке он антипутинист, хоть и центристского толка. Кроме того, его статьи при всей их интеллигентности не затушевывают высокомерие буржуа, то тут, то там прорастающее в виде смакования тамошних свобод. Порой возникает впечатление, что за четверть века он тем Биллем не может насытиться. Так что напрашивается нечто с потенциалом вывести его творческое наследие на качественно иной уровень. Это – экранизация хотя бы одного романа, учитывая, что вся его крупная проза – кинематографическая сокровищница. Даже по тому, что за ночь прочитано, вывод однозначен. Стало быть, ничего за уши притягивать не придется. Другое дело, таких сюжетов в отрасли – вагон и маленькая тележка. Как следствие, там правит бал кумовство и, в лучшем случае, его величество случай, но, представляется, Конторе продавить такой проект несложно…

Тут Селиванов попросил своего родственника-подрядчика остановиться, найдя его разъяснения исчерпывающими. Минуту-другую раздумывал, почесывая лоб, и, определившись, предложил Просвирину сочинить два письма, будто бы они пишутся в известных ему заведениях. Первое – от имени «Эксмо» о готовности издать три романа Алекса Куршина, второе – пока неясного авторства (на усмотрение Просвирина) о планах экранизации его произведений. Цель отсебятины – экономия времени. Ведь «Эксмо» и некто второй никуда не денутся – подпишут. А вмени им подобное, заболтают и утопят в бюрократическом болоте.

К обеду тексты были готовы, как и определено авторство второго из них – литературное и кинематографическое агентство «Пегас». Ознакомившись с наработками, Селиванов уточнил у Просвирина ряд технических деталей, после чего подвел итог: «Если все получится, помимо гонорара, возможно, будет и премия. Но не обещаю, сам понимаешь, родственник… Зато, пока я при погонах, загвоздок с публикациями у тебя не будет. Ты только не халтурь…»

Проект охмурения «довел до ума» отдел документации СВР, эвфемизм подразделения, специализирующегося на подделке документов и всякого рода фальсификациях. Там к текстам Просвирина присовокупили «доверенности» «Эксмо» и «Пегас» и сварганили почти идентичные настоящим электронные адреса, по которым сплавили Алексу Куршину шпионскую ловушку, как оказалось, сработавшую.

С тех пор минула неделя, выведшая разработку Алекса Куршина из цугцванга на управляемую траекторию. Фигурант в эти минуты проходил паспортный контроль в берлинском «Тегеле» и нечто Селиванову подсказывало, что инициатива им перехвачена и, скорее всего, Алекс в ближайшее время окажется в Москве. В некой прослойке, которая олицетворяет корону власти. Именно на это директор сориентировал Селиванова, но, кто за той околичностью укрывался, полковник не представлял. Впрочем, одушевления заказчика не требовалось: Кремль и этим все сказано.

Между тем, узнав о коренной подвижке по досье, кремлевский куратор не только не расщедрился на похвалу, но и затерроризировал своей активностью. В поле аврала угодили и смежники – ФСБ и ФСО. Тем самым, телега ставилась впереди лошади, притом что лошади еще не было. Впрочем, за атмосферу невроза Селиванов куратора не осуждал, понимая, что на то есть основания. Ведь неким безумным капризом в Кремль или в то, что его олицетворяло, подсаживался инопланетянин, настроенный к российской власти недружелюбно. При этом экстренность разработки, ее несовместимость с шаблонами шпионажа не позволяла установить, не засветилась ли операция у западных спецслужб, рвущих и метущих крота в святая святых России внедрить. Более того, хоть и психологический портрет Алекса Куршина был капитально протестирован (единственное, в чем запредельный гонорар «Global Liaisons Limited» окупился), гарантировать, что на первом же кремлевском ужине фигурант, грубо говоря, не набросится с вилкой на хозяев, никто не мог. Хотя бы в подпитии, что с Алексом нередко случалось. Иными словами, к российскому топу подпускался чужестранец, Россию, мягко говоря, недолюбливавший; по убеждениям, то ли либертанианец, то ли чистый анархист. И в каком вольере его держать, уму непостижимо. Но, случись чего, даже не теракт, а серьезный конфуз, костей было не собрать.

Это, однако, не все. Опекая Алекса Куршина, нельзя было переусердствовать, перегнуть палку. Ведь его сотрудничество с Кремлем могло быть только добровольным. К тому же, если творческие амбиции фигуранта, по-западному цепкого, не удовлетворить, реакция домино начинанию гарантировалась. Да, издание трех романов решалось одним щелчком, а точнее, звонком владельцу «Эксмо», но экранизация оставалась пока в прежнем диапазоне – фантазий вербовщика.

При этом в дыры предприятия Селиванов коллег из ФСО и ФСБ посвящать не стал хотя бы потому, что добро фигуранта – влиться в проект – пока относилось к области гипотез. Сомнению не подлежало только одно – пройдя регистрацию, Алекс Куршин поднялся на борт рейса Тель-Авив-Берлин, приземлившегося минуты назад. Но что у него на уме – осознанная готовность к сотрудничеству или экскурсия по Берлину на халяву – говорить было рано. Более того, Селиванов не посчитал нужным делиться со смежниками чем-то большим, чем агент А в стране Б близок к решению В, дабы вынырнуть в России (наконец-то без шифра). Ведь формы допуска, герметизировавшей досье по высшему разряду, у коллег не было. Им лишь предстояло ее обрести. В общем, классическое «поболтали для галочки – разошлись», по нескольким намекам полковника коллегами прочитанное. Стало быть, вопросы излишни.

***

Алекс брел в общем потоке нескольких рейсов на выход, уточняя в смартфоне координаты своей гостиницы и раздумывая, какой из видов транспорта наиболее удобен. Тут его посетило: почему бы Синдикату столь непростого гостя не встретить и к месту назначения за руку сопроводить? Оттого в секторе прибытия он принялся рассматривать встречающих и объявления у некоторых из них.

Вскоре его взгляд зацепился за нечто из ряда вон: «Слет выпускников 1971 г. Вижницкой средней школы №2». Таков был один из постеров, единственный на русском языке.

Алекс уставился на старика семитских черт, возрастом восемьдесят с гаком, державшего постер. Старик – ноль внимания, да и, казалось, не в своей тарелке, словно отбывает некую повинность.

Сервус, поприветствовал Алекс старика на гуцульском диалекте украинского. Так здоровались обитатели Карпат, откуда Алекс родом, по крайней мере, в конце шестидесятых. Ведь название и год окончания им средней школы совпадали… Поскольку трехтысячная Вижница (Черновицкая обл.) была настоящим захолустьем (некогда восточноевропейским, а позже – советским), то в «Тегеле» могла всплыть лишь вследствие изощренных упражнений диверсанта-провокатора, психологического, разумеется.

Старик смешался, выказывая, что слова «сервус» он не знает, хотя и контакт сюрпризом для него не стал. Нервически поправил очки и как бы собрался с силами.

– Ой, Люся обрадуется! – сослался на некое лицо старик.

Алекс похлопал некогда соотечественника по плечу, снисходительно улыбаясь. Казалось, так расшифровывал «сервус», а может, подбадривал почтенный возраст. Старик смотрелся то ли жертвой деменции, то ли недотепой.

– Люся – твоя сиделка? – поинтересовался Алекс.

– Скажете, сиделка… Люся – главная в нашем землячестве. Житомирском…

– Мы с тобой, дед, не в Житомире. Кстати, ты свою вывеску читал?

– Люся говорила: земляка нужно встретить, – откликнулся старик, будто не расслышав вопроса. Затем, посмотрев по сторонам, озадачился: – А где она?

Люся, дама средних лет и тех же что и у старика кровей, обнаружилась поблизости – то ли сознательно дистанцировалась от старика, то ли занимала свою позицию для обзора. При этом, объявившись в поле зрения, вела себя странно: оттопырив карман плаща, норовила взглянуть вовнутрь, чтобы, наверное, свериться с фотографией (собственно, по этому признаку Алекс ее вычислил). Но, встретившись с Алексом взглядом, бросила это занятие. Робко подошла и, даже не поздоровавшись, пристроилась плечом к плечу к земляку. Тот, должно быть, обретя руководящее начало, преданно посматривал на нее.

Театр непознавательного диалога и странных маневров Алексу по вкусу не пришелся, и с кислой миной он стал разворачиваться на выход. Но тут Люся протараторила: «Стоянка 213, второй этаж. Подъем на лифте. Вас там ждут».

Алекс застыл, будто оценивая услышанное. Должно быть, вникнув в суть, с налетом сарказма спросил: «Иден! (евреи, идиш) Немцы вас хоть не притесняют и в юденполицаи не зовут?» На ответ он, похоже, не рассчитывал, ибо почти сразу устремился к паркингу. Отклика и впрямь не последовало – землячество лишь переглянулось в недоумении.

Между тем, едва он выбрался из скопления люду, как почувствовал на себе точечное внимание – вначале от двоих вполголоса переговаривающихся молодых мужчин, якобы кого-то выглядывающих, а чуть позже и крепыша под пятьдесят с тяжелым подбородком и взглядом; вся троица – пусть не очевидной, но все же близкой к славянской наружности и с потенцией ненавязчиво держать картинку.

Этот раздвинутый дозор в комплекте с клоунами подпольных дел из землячества, как Алекс их окрестил про себя, подсказывал: маскировка Синдикатом кукловода и просвечивание возможного эскорта, то есть двойной игры, весьма продуманы и не лишены изящества.

Тут Алекс похолодел, вспомнив о попытке его перевербовать в родном аэропорту, которая, он не сомневался, далека от исчерпания. И соглядатай, скорее всего, по его следам отправлен.

Ему вдруг захотелось московский проект похерить, рванув в сектор убытия, подальше от заорганизованной шпионской возни, своих авантюрных тяготений и маниловских грез. Алекс остановился, высматривая указатель «Departures», но волнение мешало сконцентрироваться. Он точно лишился речевой функции: отовсюду в глаза лез немецкий, которого почти не знал, но все же не в той степени, чтобы походный словарь туриста из памяти выветрился.

Сумбур утихомирился, но первое, что зафиксировало его сознание, был указатель… «Паркинг», как Алексу подумалось, бывший то ли знаком свыше, то ли приговором. Впрочем, при любом изводе – принимай как данность, подчиняясь велению судьбы или чужой воле.

Стоянку 213 долго искать не пришлось – обнаружилась напротив лифта, стало быть, подбирали ее с умом и загодя. Да и такой ориентир – как водитель в машине – подтверждение оговоренной встречи.

Тем маркером оказалась женщина неопределенного возраста в диапазоне между тридцати пятью и пятьюдесятью, что свойственно штучным людям, до смертного одра неотразимым. Короткая модная стрижка от дорогого парикмахера, плащ из бутика, крупные брильянты в ушах и на руках. И намека на нетерпенье или скуку, но, похоже, о скором прибытии пассажира ее оповестили.

Легкий кивок в сторону соседнего кресла был воспринят гостем как приглашение забираться в автомобиль, тут же крышка багажного отделения раскрылась. Багаж пристроен и Алекс, приоткрыв дверцу, стеснительно по-английски поздоровался и попросил разрешения составить компанию. Женщина представилась Мариной, назвался и гость, хозяйка предложила перейти на русский. Тронулись.

Последовал расспрос не наигранной вежливости: о полете, самочувствии, настроении, пресловутой ближневосточной герилье. Чуть позже – неожиданный переход к теме литературы: философия Мишеля Уэльбека и… «Турецкая соната», первый роман Алекса, оказалось, Мариной в два присеста прочитанный. Понятное дело, по поручению, но обернувшийся, по ее словам, открытием сюжета, подвигающего то благоговеть, то возмущаться.

Спустя полчаса своей особостью Марина уже просилась в героини романа. Никаких дежурных улыбок, смешков, движений-паразитов, характерных для прозаических особ, прочих ерзаний тела и души, при этом образ по-аристократически благожелателен. Безгранично уверенная в себе, неотразимой внешности, мудрого взора женщина, свою исключительность не акцентирующая между тем. Русский – родной, социальный статус – гражданин мира, поскольку в обиходе немало иностранных слов, недурственно и к месту произносимых, немецких, английских, французских…

Потерять голову от такой спутницы и взыскательному ценителю женских чар было несложно, но, оказалось, необязательно. В какой-то момент Алекс пусть деликатно, но Марину перебил:

– Куда путь держим? Гостиница, якобы мне заказанная, в другой стороне. Наше направление – потсдамское.

– Туда и едем, в Потсдам. Ко мне в гости, – быстрый, но полный уверенности взгляд как бы подсмеивался: от моей компании можно отказаться?

– Что, Его Величество Конспирация? – невесело прокомментировал Алекс.

– Меня зовут по-другому, на «а» заканчивается, – впервые мелькнула нотка игривости вразрез ранее обозначившемуся образу – продукт скороспелых оценок, извечный изъян сочинителей.

– Подмывает задать вопрос, который за последний месяц я уже задавал, на французском, правда. – Алекс вздохнул.

– А вы без прелюдий, вопрос в зал, – невозмутимо предложила Марина, хоть и несколько напряглась. – Да, адресат, какого пола?

– То-то и оно. Если собеседник женщина, то вопрос двусмысленный, – струил сомнения Алекс, мол, лучше бы не начинал. Пояснил: – Послала меня, пусть и аккуратно.

– Тогда отложим вопрос на потом, – вынесла вердикт Марина, образно напоминавший стук судейского молотка. После чего миролюбиво, как ни в чем не бывало, продолжила: – Нервничать, зачем? Вам ведь, как писателю, все известно, заранее. Давайте лучше о вашем романе, вы так ловко свернули дискуссию о нем. Создалось впечатление, что за его фабулой – ваш личный опыт. Чувства так и брызжут.

– Пожалуй, да, – изъяснялся Алекс, – сюжет беремен личной встречей, накал которой выплеснул вымышленный, заживший отдельной жизнью сюжет, пусть какие-то детали того опыта в полотно фабулы и вкрапливались. Законы жанра таковы. Но я все же хотел бы услышать: куда и зачем мы едем?

– Я вам в тягость? – ошарашила Марина, с женской непосредственностью уйдя от ответа.

– Незаконный прием, в особенности в общении незнакомых людей, – жестко бросил Алекс, точно предупреждая, что отныне правила приличия побоку.

Марина потемнела в лице и, казалось, рефлекторно взглянула в боковое зеркало. Наверное, позади эскорт, подумал Алекс.

В авто воцарилась тягостная тишина, по ощущениям, гнобившая обоих. Алекс жевал губы, а Марина, наоборот, их плотно сжала, подпортив свою привлекательность. При этом возникло ощущение, что господа дуются на кого угодно, только не на противоположную сторону.

– А мы почти приехали, – подала голос Марина, сворачивая в район частной застройки.

Алекс неопределенно хмыкнул и провел ладонью по лбу. Несколько поворотов в узких переулках и Марина остановилась у стандартного немецкого особняка в два этажа, будто особых отличий не имевшего. Но ненадолго. Открыв пультом двое ворот – дома и гаража, въехала в гараж, завершая для Алекса, быть может, самое необычное в его туристской карьере путешествие.

– Если на ногах еще держитесь, тащите багаж в дом. Если нет, заберете утром, в ванной гигиенических комплектов хватает… – принимала гостя хозяйка. – Вашу спальню покажу, туалет и ванная рядом. Вот что еще. Попытайтесь усвоить: вы у себя дома. Так что придержите свои страхи и комплексы. Все, о чем вам следует беспокоиться, это внутреннее равновесие, то есть позитивный настрой. Не получится заснуть, на прикроватной тумбочке снотворное. И помните: в вашу персону столько вложено, что малейший ущерб противоречил бы здравому смыслу…

Тут Алекс заключил, что Марина, скорее всего, первое реальное лицо проекта, а все ее предшественники, физические и виртуальные, одноразовые наемники. И хотя он представлял в общих чертах, какая властная высотка России проталкивает его ангажемент, женщина достоинством в «миллион долларов», как он окрестил ее про себя, в качестве его извозчика и cheer leader казалась перебором.

А может, у них все такие – генотип некогда недоедавшего совка при нормализации быта смутировавший в совершенство, засыпая, подумал он.

Глава 6

Октябрь 2018 г. Потсдам

Алекс проснулся, слыша звуки, характерные для стряпни: потрескивала сковородка, гудела соковыжималка, свистел электрочайник. Подумал: «Марина, русская Катрин Денев, настоящая чернорабочая шпионажа, коль помимо извоза выступает и в роли кухарки. Вывод не поколебал даже новый автомобиль перед гаражом, замеченный им через окно при одевании. Ведь расширение автопарка вполне могло соотноситься с шумами на кухне.

Кухаркой, однако, оказался один из дозорных, идентифицированных Алексом в зале прибытия аэропорта. Заметив гостя, тот благожелательно кивнул, не сопроводив кивок попыткой познакомиться. Могло показаться, что их вчерашний визуальный контакт такой церемонией стал. Зачем повторяться? Да и завтрак – всему дню голова, не зевай. В особенности, завтрак немецкий, знаменитый изобилием ассортимента. И вчерашний дозорный вернулся к сооружению бекона с яичницей. Алекс в ответ все же буркнул «привет» – что интонационно могло быть воспринято как «приехали…». Уныло побрел в ванную комнату.

Между тем, по возвращении в зал, он столкнулся уже с целым коллективом, оформившимся за счет знакомых и совершенно новых персонажей – Марины, крепыша под пятьдесят с тяжелым подбородком и взглядом из «Тегеля» и женщины средних лет тевтонской наружности. Должно быть, потому Алекс машинально поздоровался с компанией по-немецки.

Марина игриво ему помахала, крепыш имитировал подобие поклона, дама же с местным ликом – отослала к великому Богу (Gruss Gott – приветствие, характерное для баварцев и австрияк).

Тем временем контингент особняка активно внедрялся в день грядущий. Ранняя птичка, судя по движениям, завершал стряпню, крепыш и Марина накрывали стол, ну а немка командовала… на нормативном русском, уродуемом, правда, немецкими акцентом и интонациями. Алекс подумал, не присоединиться ли ему к движухе микроколлектива, к которому по факту примыкал, когда услышал от Марины: «Выбирайте место, Алекс. Пойму, если рядом со мной. Кой-какая притирка у нас состоялась…»

Алекс в некотором недоумении посмотрел на Марину и, слегка пожав плечами, двинулся к столу.

– Вас представлять не нужно по причине, думаю, понятной, Ну а нашу команду прошу любить и жаловать, – знакомила Алекса с персоналом соседка, – Бригитта – босс, эксклюзив на последнее слово. Случись непредвиденное, кризис какой – это к ней. Герхард (крепыш) и Вольфганг – охрана, ваша тень, в лучшем смысле этого слова… более ненавязчивых людей прежде не встречала. Но пока завтракаем. Поухаживаю за вами…

Бригитта бросила на Марину короткий с налетом осуждения взгляд. В ответ «миллионерша» горделиво вскинула изящную головку – в знак пренебрежения или так напоминая о некоем иммунитете. Тем временем Алекс шевелил извилинами, силясь понять, почему у охраны чисто немецкие имена контрастом их скорее славянской внешности и чистому русскому, который, правда, перемежается немецким. Псевдонимы? Но всмотревшись, стал склоняться к выводу, что ребята по некоторым признакам, понятным лишь эмигранту со стажем, похоже, фольксдойчи, репатрианты из почившего в бозе СССР. При этом, скорее всего, полукровки, коими богата этническая эмиграция в Германию из постсоветского пространства.

Этот экзотический кадровый салат, расквартировавшийся в особняке, вкупе с недавним опытом общения с Синдикатом в географическом диапазоне «Тонон-ле-бен – Израиль» наводил на мысль о том, что СВР России, весьма похоже, крепко недооценена. В первую очередь, им самим, именовавшим в ряде статей покушения на Литвиненко и Скрипалей «шпионской олигофренией», притом что последняя операция – продукт ГРУ.

Стало быть, размышлял он, в тех кейсах вполне уместна версия демонстративной расправы Кремля – как инструмент не столько запугивания потенциальных перебежчиков, сколько дерзкий вызов Западу России, которая с дерзостью неискушенных неофитов рвет и мечет мировой порядок под себя подстроить.

Между тем его разработка – индикатор безупречного софта, на отработку и шлифовку которого уходят интеллектуальные усилия многих поколений внешнего сыска. Такую продуманность действий и столь рачительный подбор персонала не списать на мощную денежную инъекцию точечного применения. Многое говорило, что на службе у СВР талантливые профессионалы, с пинцетной точностью отобранные для исполнения самых нетривиальных и неожиданных ролей. И можно лишь догадываться, сколь искушены их звеньевые, если каждый эпизод его вербовки пульсирует незамутненным интеллектом. Ведь житомирское землячество в «Тегеле» с постером о полузабытых частностях его биографии – клоунада лишь внешне, это – мистификация высшего порядка. Ну а Бригитта, с прононсом австрийки (стало быть, к «Штази» не привязать), мыслилась ли главой выездной бригады СВР? А вышколенные фольксдойчи, младший из которых Вольфганг, вполне вероятно, иммигрировавший в Германию ребенком – не диво ли? Заслан-то быть не мог. Следовательно, местного призыва агент, ходящий под статьей «Измена родине» немецкого УК.