Секундант одиннадцатого

Далее он рассмотрел идею затеряться в подполье израильского криминала, от которого был безнадежно далек, но с которым в рамках своей прежней занятости соприкасался. Более того, слыл у некоторых активистов местной преступности полезным консультантом за зоркий, неизбитый взгляд на порядок вещей. Но коль скоро у той публики кодекс понятий нивелировался национальной бедой – природной тягой всех на всех стучать, то куда разумнее было отдать себя «на поруки» государства, институции архаичной, ненадежной, но все же под прожектором общественного контроля.

При этом предостережение Полин – не рыпаться к домашним силовикам за защитой – было излишним. Впрямь, оградить от кого? Мании преследования, одолевшей автора трех шпионских романов? Ведь рутина полицейского надзора и без того перенаселена параноиками…

Между тем предметные шансы ускользнуть от силы, объявившей Алексу войну, существовали. Одно из убежищ рукой подать – сектор Газа, в получасе езды. Другое – в трех с половиной часах лёта, ну и день-второй на перекладных – многострадальная, перепаханная войной Лугандония. Причем в обоих разворотах он желанен, но только… как лакомый для обмена кандидат. Стало быть, по идентификации личности, был бы тут же засажен в подвал. С парашей и кормежкой раз в сутки. Вполне вероятно, на годы.

Спасибо, нет. Уж лучше израильская тюряга.

Так что ничего не оставалось, как последовать примеру «Лапши» из фильма «Однажды в Америке», в последних кадрах сбегающего от горькой реальности в опиумную курильню.

Сюда Алекс, умаявшийся от оглядывания, и направил свои стопы, но на свой лад – запил в горькую.

Из дому он выходил не чаще раза в день – дабы запастись «пайком» на ближайшие сутки. Хмельное бодрствование перемежалось провалами в сон, что размывало границу между днем и ночью. Бродил по квартире, вслух пеняя миру на его гримасы и несовершенства. Между делом почитывал, но на большее, чем сетевую периодику его не хватало. Вламывался даже в интернет-форумы, шокируя радикальностью суждений, притом что слыл у читательской аудитории примером здравомыслия.

Вдрызг разругался с подругой и сыном, хорошо знавших его слабину, но ни сном, ни духом не ведавших, в чем сегодня причина; и как вырвать их неординарного родича из клещей запоя они, сколько ни тужились, не знали. Бросил им в сердцах: «Отселить меня захотели…» Ему казалось, в его мире, сузившемся до иголочного ушка, койка с крышей над головой – единственный актив-пристанище…

На скрип двери он даже не обернулся, посчитав, что его подруга Света, днем ранее изъявшая одну из заначек, нагрянула с очередной акцией. Его не смутило, что ключ в замке не проворачивался – Алекс помнил, что входную дверь он днем не запирал.

Но тут прихожая, к которой Алекс был повернут спиной, резко потеряла объем. Оказалось, его заполонили два дюжих молодца неясной родословной, которых помимо габаритов отличала выправка бодигардов или спецслужбистов. Оставив дверь открытой, они бесстрастно уставились на него, но, казалось, сохраняя готовность сжатой пружины.

Алекс неуверенно встал с кресла на ноги и стал заглядывать в распахнутую дверь, полагая, что непрошенные визитеры Светины наймиты, призванные его из запоя за волосы вытащить. (Недавно он прочитал, что в стране арестована группировка, рекламировавшая медицинские услуги по выводу из организма ядов алкоголя. Процедуру, которая в непьющем Израиле до приезда русских репатриантов не имела рынка сбыта. Между тем, получив от отчаявшихся жен «гонорар», бригада вместо установки капельницы увозила забулдыгу до ближайшей развилки, где, надавав по шее, сталкивала в кювет. Сколько бы мошенническая схема не выглядела примитивной, перепуганные насмерть жертвы в итоге завязывали…)

Света не обнаружилась, зато в проеме возник средних лет мужчина, казалось, прочих отличительных черт не имевший. Между тем напрашивалось: увальни – его подчиненные.

Заторможенный в мыслях и чувствах Алекс тупо переводил взор от одного визитера к другому, не в силах взять в толк, отчего его расклад – пьяницы-одиночки – расширился столь неожиданным образом.

Спасовав от тяжести задачи, Алекс «оформил» разбавленный колой чейсер и тотчас опрокинул его. Отдышавшись, обнаружил, что входная дверь заперта, старшой – на диване, а дуэт вовсю, хоть и практически бесшумно, хозяйничает по дому, скрупулезно обследуя его планировку, комната за комнатой. Покончив с рекогносцировкой, они принялись за уборку, состоявшую из сбора бутылок, мусора и столовых принадлежностей. И, если чего-то Алекс не пропустил, то вся депутация пока не произнесла ни слова, хотя и обменивалась странноватыми жестами и взглядами.

Поскольку за несколько минут квартира обрела цивильный вид, Алекс стал расценивать вторжение как посягательство на вольницу кутежа, которому он безоглядно предавался. Вследствие чего потешно, вороватым движением сплавил бутылку водки под стол. Подумав малость, присовокупил к ней и колу. Выпрямляясь, услышал от звеньевого, обретшего дар речи, оказалось, английской:

– Вашей бутылке никто не угрожает. Берите ее и присаживайтесь… – звеньевой указал место на соседнем диване.

Покосившись, Алекс проверил наличие «боевого комплекта» под столом, должно быть, восприняв жест интервента уловкой, и со своего места не сдвинулся. Секундой ранее его сознание встроилось в некий сюжет, где троица ушла на периферию, зато довлел киоск лотереи «Лото», который он ежедневно миновал в своих вылазках за «добавкой». В нем, как обычно, восседала франкоговорящая киоскерша, бесившая Алекса каким-то прогорклым равнодушием. Но в последние дни – взыскательно изучала его и, как Алексу казалось, при его появлении тянулась к телефону. Смену имиджа киоскерши он отнес к своему лику пьянчуги, пусть себя контролирующего, но все же проигрывающего крепкому алкоголю схватку по очкам. С всё большим и большим отрывом…

Алекс не успел и переварить открытие, как был поднят молодцами подмышки и перенесен на диван, аккурат в то же место, куда прежде указал звеньевой. Ими же был и обездвижен – плечо к плечу к нему они уселись рядом.

– Так что будем делать, Алекс? Вы, оказывается, игрок и весьма азартный… – заговорил старшой, выждав паузу для «акклиматизации» собеседника.

– В смысле? – вскинулся «азартный», лихорадочно переваривая акцент безымянного дознавателя.

– В нарушение инструкции – не лавировать и сохранять конфиденциальность – вы провернули нечто из ряда вон. Да, внешне не ослушались, но, по сути, дезертировали – в гости к Бахусу, – с иезуитской ноткой разъяснял дознаватель. – Как хитро! Да так, что с концы с концами не сходятся: дескать, кому на фиг нужен алкаш, отброс общества? Закрываем тему, а точнее, снимаем кандидатуру… Так, Алекс?

Алекс опасливо оглядел конвой и осторожно, с миной мольбы на лице, указал в сторону стола. Жест казался случайным, немотивированным, однако звеньевым был прочитан, верно. Вскоре один из церберов перенес «боевой комплект» на примыкавший к диванам столик и даже «соорудил» дозу, которую Алекс одним залпом выпил.

«Подъемные» между тем сывороткой правды не стали, и голова подследственного мало-помалу уперлась подбородком в грудь, но ненадолго. Получив подзатыльник от соседа, он встрепенулся, после чего дурным голосом завопил на солянке из нескольких языков:

– Какого рожна я вам всем сдался?! Зачем меня крутят, словно барашка на вертеле?! Вы что, секта, рыскающая по свету в поисках заблудившегося пророка?! Или… – отповедь оборвал серебряный кляп-липучка, а жестикуляцию драматического актера – синтетические узкополосные наручники.

***

Ужас неизвестности прихватил точно свежий раствор цемента. Взор Алекса вклеился в потолок, родной обители не высвечивая. Смену координат подтверждало и периферийное зрение. Он в комнате цокольного этажа, оборудованной под клинику, до трусов раздет, в вене катетер, сообщающийся с капельницей. Единственное, что удерживало от безумия, – это ощущение того, что он по-прежнему в Израиле: пол выложен дешевой плиткой, шумит кондиционер и другие признаки, улавливаемые, скорее, интуитивно.

Алекс мало-помалу пришел в себя и робко задвигал конечностями. Будто всё на месте, но обуза обуз – катетер. Сорвать?

Не торопись, успеешь. Именно инфузия убрала интоксикацию и остановила запой. Не исключено, сыграл бы в ящик. Действительно, вещь! Если выкарабкиваться самоходом, то, как минимум, неделя – тремора, бессонницы и стенаний.

Дверь отворилась, в проеме – женщина в белом халате и марлевой повязке, закрывающей лицо. Оценив пациента, будто без признаков буйства и панической атаки, решительно вошла.

– Как вы себя чувствуете? – открыла на иврите свой вопросник обслуга, судя по «отутюженному» лику, врачебная.

– Снимите с меня это, я в порядке… – Алекс кивнул на капельницу, одновременно замечая, что через контактный зажим на пальце он подсоединен к некоей аппаратуре.

– Вы хоть знаете, что концентрация алкоголя в вашей крови, можно сказать, была несовместима с жизнью? – указала на прореху плана врач, судя по речи, уроженка Израиля.

– Думается, у каждого свой порог, не говоря уже об этногеографических особенностях. У выходцев из бывшего СССР, общеизвестно, он стремиться к бесконечности. Да и, подумаешь, семь дней баловства. Пусть редко, но случались и трехнедельные запои, при тысяче граммах в сутки… – добивался условно-досрочной выписки пациент, обогащая книгу рекордов выживаемости. Ничуть не привирал при этом.

– Вы так богаты? Это ж, сколько денег уходит на три недели загула? – изумилась безымянная врачиха, подтверждая расхожее мнение: израильтянин – это счетовод, зацикленный на инвентаризации чужих карманов.

– Мне больничная касса финансирует – платиновая страховка, – беспечно молвил Алекс, казалось, в пику вопрошавшей.

– Такой нет, – отрезала врачиха.

– А кто виноват, что ни один из страховых полисов не включает услуг по выводу из запоя? Оттого в девять ноль-ноль курьер страховщиков у моей двери с бутылкой «Абсолюта». Облажались с моей страховкой, просмотрев параграф, который я внес от руки. Вот и откупаются – чтобы миллионный иск им не вчинил, – нес околесицу Алекс, то ли постзапойную, то ли небылиц желтой прессы.

– Вы себя слушаете? – возмутилась эскулап-инкогнито. – Меня хоть и предупреждали о ваших, мягко выражаясь, странностях, но кто дал право злоупотреблять временем врача?

– А мне почему-то кажется, что ваша врачебная лицензия либо аннулирована, либо ее вообще не было. Так что законодательство о правах медперсонала здесь не работает… – продолжал ерничать Алекс. – Не удивлюсь даже, если этот объект – законспирированная больница криминала…

Отсоединив катетер, врач выскочила из палаты как угорелая и заперла ее на ключ. Спустя час в палате объявился знакомый Алексу дуэт мордоворотов, который, набросив на голову мешок, увез его из клиники.

***

Алекс рассматривал новое пристанище, по внешним признакам – двухэтажный частный дом, именуемый в Израиле виллой. Церберы рядом, один из них насилует телевизионный пульт. Судя по установкам меню и титрам на экране, хозяева виллы – испаноязычные. Весело.

Но как с этим вяжется греческий, на котором церберы шёпотом переговаривались в микроавтобусе по дороге? При этом команды давали Алексу на сносном английском. Да и похожи на европейцев-южан.

Хлопнула дверца припарковавшегося вблизи автомобиля, после чего звякнуло смс-сообщение в мобильниках конвойных. Один из них заторопился на выход, дабы впустить посетителя. Спустя минуту старшой звена, как и церберы, Алексу уже знакомый, усаживался напротив интернированного, проспавшего двое суток под капельницей по его воле. Оглядев Алекса, сигнализировал секюрити оставить его с подопечным наедине.

– Ну как, оклемались? – с показным сочувствием заговорил старшой. – К разговору готовы?

Алекс двусмысленно пожал плечами, но будто принимая встречу как данность. Тут он увидел, что распорядитель момента протягивает ему папку и даже раскрывает ее.

На первой странице – сводный перечень принадлежащих Алексу единиц недвижимости, скомпонованных по странам, с указанием их национальных кадастровых номеров. Далее – выписки из счетов предыдущих владельцев, где вычленяется способ расчетов при заключении сделок – наличные. В последнем разделе – экспертная оценка криминалиста, в которой описаны преступления, совершенные Алексом при легализации капитала с вилкой наказания согласно израильскому УК. Перечислялись даже те правонарушения, подача обвинительного заключения по которым в той или иной степени затруднена.

– Не думаю, что открыл для вас Америку, судя по ряду признаков… – произнес распорядитель, как только Алекс захлопнул папку.

– Давайте, к делу. Мне, признаться, эта drôle de guerre стала набивать оскомину. И, коль я вам знаком, то раскрывайте карты, принимая меня за равного… – гнул свою линию подопечный. – Если сей момент не назовете интересанта или хотя бы сферу его активности, можете смело переводить затраты на мою персону в графу «убытки».

– Зовите меня Карлом, извините, не представился… – то ли тянул время, то ли уходил от ответа гонец Синдиката (термин, которым Алекс отныне величал стоявшее за его разработкой образование).

– Вашей узнаваемости имя не прибавит… – изъяснялся иносказаниями Алекс, лишь ему понятными.

Карл задумался и, определившись, бессловесно ретировался. Его место, правда, занял один из секюрити. Старшой вернул себе бразды правления через полчаса, показавшимися Алексу инфузией наоборот.

– Алекс, откликаюсь на вашу назойливость, на которую ситуативно у вас прав будто нет. Итак. Сфера применения ваших способностей – российская проблематика. Таков диапазон, который я уполномочен очертить. На большее не рассчитывайте.

– И не надо, – мгновенно отреагировал подопечный. – Более чем достаточно. Мой ответ и без детализации: нет!

Сколько бы Карл не казался обтекаемым и лишенным личностного стержня, скрыть изумление у него не получилось. На его лице обосновалась глупая улыбка как индикатор дефицита решений, что следует предпринять, и как себя вести. В конце концов еле из себя выдавил:

– Как же с этим? – сослался на папку Карл, ранее перлюстрированную Алексом. – Она – залог гарантированной посадки, года на три, и конфискации большей части вами нажитого.

– Ну и что? Да, я последний, кто заинтересован в раскрытии моих подпольных активов. И моя посадка, с учетом последних веяний, зримая перспектива. Ее, перспективу, в меру своих талантов, я всю жизнь отдалял. Туда, поверьте, мне на седьмом десятке точно не хочется. Никак. Но здесь, в Израиле, я и в тюремной робе – человек. Пусть низкого порядка, – обстоятельно изъяснялся Алекс. – В России же – и в мундире министра – я фигурально колодник, осужденный на пожизненную каторгу. Ваш заказчик, похоже, мои тексты не читал…

– Как раз наоборот, – вклинился Карл, казалось, импульсивно, не подумав. Ибо несколько расширил границы оберегаемой Синдикатом тайны, возня вокруг которой сей момент, казалось, отдавала театральностью.

– Так или иначе, мне жаль ваших усилий, ошиблись ваши аналитики в оценке моей персоны или нет… – играл в рафинированного интеллигента Алекс, похоже, силясь разгладить воцарившийся конфуз.

– Вас не так уж сложно похитить и вывезти из страны, проще, чем вы думаете… – отстаивал силовые методы решения проблемы Карл.

Алекс скривился, после чего расставил акценты:

– Нет, не выйдет. Я нужен заказчику физически и морально здоровым, творчески активным и готовым сотрудничать. Потребуйся ему пленник, на увещевания вы бы не разменивались. Но, признаться, удивлен, что ваш инструментарий столь грубо заточен…

Глава 3

Октябрь 2018 г. Кёльн, Германия

Дитмар Роскопф из «Global Liaisons Limited» с кислой миной в облике передавал растерянность и досаду, чего он, топчиновник сети международного сыска, при общении с подчиненным позволить себе будто не мог. Стало быть, у сдвига фасона были особые, нестандартные причины.

Вскоре видео-сеанс с Карлом, шефом его опергруппы, сей момент промышляющей в Израиле, завершился, и Дитмар поднял файл объекта Карла – Алекса Куршина, русскоязычного сочинителя, разрабатываемого кёльнским филиалом четвертый месяц кряду.

Это досье Дитмар в общих чертах помнил, но сейчас его влекла предыстория и начинка. Задача: определиться с подозрением о том, что кукловод задания совсем не тот, кто фигурирует в деле. Все это не ради праздного любопытства, а для перелицовки операции, как выяснилось, на грани срыва.

Заказчиком разработки числился крупнейший производитель строительной техники «Liebherr», с прочностью позиций которого полмиллиона евро стартовых затрат будто согласовывались. Только столь дорогой «завтрак» не сулил мировому гиганту ни уникальных секретов, ни прорывных научных открытий, обладание которыми позволит потеснить конкурентов. «Liebherr» даже не нуждался в русскоязычном пресс-секретаре в лице Алекса. А затребовал обеспечить добровольную явку объекта в Берлин для участия в долгосрочном проекте, якобы связанном с российской внешнеэкономической повесткой.

Поскольку Алекс Куршин, второразрядный публицист и некогда мелкий предприниматель, пусть с трудом, но в схему проекта, заявленного «Liebherr», вписывался, то, на взгляд Дитера, здесь следовало искать причину, почему у диспетчерской службы «Global Liaisons Limited» при первичной оценке заказа реакции отторжения не последовало. А жаль, ибо, казалось ему, масштаб нынешней проблемы измерялся уже не перспективой неудачи, вдруг замаячившей, а чем-то куда более опасным для репутации компании, лидера частного сыска. Слыла та не то чтобы мысом последней надежды, а лоцманом в глобальном противоборстве интересов и идей с уникальным потенциалом предвидения. Среди ее клиентов встречались и такие монстры, как ЦРУ, МИ-6, БНД…

Между тем то, что перед Дитмаром Роскопфом по мере погружения в кейс приоткрывалось, требовало не столько нестандартных ходов, сколько включения протокола аварии, встречающегося у компании нечасто. Дитмар мало-помалу убедился: «Liebherr» – фиктивный заказчик начинания. А коль скоро мировой бренд с девятью миллиардами ежегодной прибыли употреблён в качестве прокладки, то каков масштаб организационных возможностей самого Манипулятора?

Закавыка была в том, что вляпаться в мутную, не просчитываемую ситуацию «Global Liaisons Limited», сотни филиалов которой просвечивали полсвета, позволить себе не мог. И мало того, что Манипулятор заарканил один из символов глобализма, выбрав «Liebherr» в качестве вывески предприятия, он с особым цинизмом поизмывался над всеми фигурантами, задействованными в операции. Ведь «Liebherr», оказалось, главный спонсор настольного тенниса, вида спорта, в котором Алекс Куншин в молодости преуспевал…

В ушах Дитмара Роскопфа звучал то хохот Мефистофеля, то гром надвигающейся беды. То была не игра воображения, а трезвая оценка промаха, который он, курируя кейс израильтянина, по невнимательности совершил. Теперь же для сохранения реноме, а может, и места занятости, ничего не оставалось, как переправить наверх красный протокол, саму же операцию поставить на паузу.

«Наверх» вовсе не эвфемизм администрации, должным образом структурированной, а задействование единственного канала связи, соединяющего кельнский филиал с руководством Центра. Что за этим имейлом стояло – многоэтажный густонаселенный офис, электронный робот или неприметный индивид – Дитмар Роскопф не знал. Не представлял даже его географических координат, зато не сомневался в его всемогуществе, иными словами, в принадлежности к сильным мира сего.

Открывать протокол надлежало анализом причин пробуксовки, разъясняя администрации, что кажущаяся легкость начинания обернулась западней. Для чего привести статистику, согласно которой восемьдесят процентов заказов из текучки – розыск проворовавшихся компаньонов и чиновников, но главное – жирных активов, ими припрятанных. Из оставшихся двадцати десять – это выуживание компромата на политиков и администраторов среднего уровня, как правило, не вписывающихся в тренд. Последние десять: так называемое «Разное», когда базовые интересы политики и большого бизнеса вне игры.

И, конечно же, подтвердить верность идеологии «Global Liaisons Limited» – сохранение статус-кво во всех его ипостасях. Стало быть, ничто, покушающееся на эту концепцию, кельнским филиалом компании поддержано быть не может, тем более, принято в разработку. Оттого на ежедневной повестке – полная прозрачность любого проекта, понимание последствий и перспектив для всех его акторов и фигурантов. И, упаси боже, никаких антиправительственных или антисистемных заговоров, прочих покушений на глобализацию как двигатель мирового прогресса!

Так что кейс Алекса Куншина замыленного отцовства и предназначения, чудом прошедший систему корпоративных фильтров, но все же демаскированный, в заявленной конфигурации следует свернуть. До тех пор, пока в «Liebherr» популярно не разъяснят, зачем технологическому гиганту понадобился престарелый, тяжело пьющий мелкий рантье ни в одной из сфер интересов компании прежде не замеченный, как и внесут ясность, кто стоит за этой разработкой и почему тот так истово и изобретательно отстаивает свое инкогнито.

На следующее утро Карлу в Израиль ушла депеша, предписывающая: Алекса в карантине пока придержать, не ограничивая, правда, общение с родственниками. Был выслан Центру и красный протокол, сформулированный со всей дотошностью знатоков сыска.

Между тем изначальную прореху кейса протоколом устранить не удалось. В нем не было и намека: кому на этом свете понадобился щелкопер-отшельник, чтобы спустить на его обработку полмиллиона евро и, как минимум, столько же, если Центр решит довести досье до ума? При этом в каждом абзаце протокола проскальзывала обреченность: дескать, разумнее отказаться от кейса, рискнув репутацией, нежели выуживать закадрового Манипулятора, блуждая в потемках. Суши весла – переучет шаблонов!

Ответ Центра поступил спустя двое суток и грешил скупостью смыслов: кейс вернуть диспетчерской службе компании, а бригаду Карла из Израиля отозвать. Кельнский филиал свою миссию завершил.

Между тем канцелярит оказался словно со вторым дном. Дитмар Роскопф из двух скупых предложений как-то вывел: Центру истинный заказчик разработки известен, но режим секретности по досье столь суров, что Манипулятор, страшась утечки, путал все звенья поисковой цепи, исключая ее верхушку. И его, Дитмара, инициатива – поставить проект на паузу, будто в интересах компании, оказался для Центра медвежьей услугой.

Тут Дитмар озадачился: собственно для чего понадобился весь маскарад? Ведь едва объект разработки, Алекс, услышал от Карла «русская проблематика», как вычленил серого кардинала начинания, надо полагать, Россию как уникальный социоэкономический феномен. То есть вся дымовая завеса у объекта одномоментно растворилась от одного единственного слова «русская». Скорее всего, не случайно, а от беспрецедентной мистификации всей процедуры, возымевшей обратный эффект. И у него, выходца из ССР, вышло с этой кашей-малашей конспирации, так или иначе, разобраться.

Из чего следовало: русские все еще во власти старых призраков – маниакальной подозрительности и склонности шифровать даже расписание уроков в средней школе. При этом Дитмар считал: как бы Алекс Куршин не кочевряжился, к ногтю его прижмут, рано или поздно. Ресурс действа таков.

Глава 4

Октябрь 2018 г. Израиль

Алекс блаженствовал – не столько от «роспуска» карантина, сколько от восторга организма, воспрянувшего после алкогольного отравления. Днем ранее его высадили ночью на улице Герцель в Ришон-Леционе, предложив дожидаться такси, которое якобы уже в пути. Но прежде вернули все бытовые и идентификационные атрибуты – кошелек, мобильник, ключи от квартиры и авто.

Такси и впрямь его подобрало спустя минуту, прежде чем он свыкся с цветовой гаммой ночи – после сорока минут склепа, чем стал для него мешок, наброшенный одним из секюрити, когда они покидали виллу.

Ни напутствий, ни рекомендаций, ни угроз с предупреждениями, ни затребованных обязательств, ни ссылок на скелеты прошлого, обреченных объявиться. Словно Синдикат – плод алкогольных галлюцинаций или сочинительского воображения.

Но так, Алекс понимал, не бывает. И вскоре остатки незакрытого баланса забарабанили в его дверь, немыслимые, не поддававшиеся прогнозу и анализу.

Он долго пялился на свежее почтовое сообщение в графе «Входящие», воспринимая его спамом или техническим ляпсусом. Отправитель: будто «Эксмо», лидер российского книгоиздания, о прежних взаимоотношениях с которым напрашивался, как минимум, сочный рассказ.

Двойной клик обнаружил письмо от самого что на ни есть «Эксмо». Вначале солянка из извинений и расшаркиваний по поводу не дозревшей между ними любви в далеком две тысячи девятом. Тогда, приняв роман Алекса в работу, сильного сюжета, но неряшливый, «Эксмо», в конце концов, его отвергло. Но вместо разъяснения причины – сырость текста – издательство нечто о будущем пролепетало. Не учло, правда, что любой даже начинающий сочинитель в некотором роде экстрасенс. И Алекс на уровне флюидов уловил некий подковерный замысел, но каков он – предположить не мог.