Смертельно прекрасна

– А я не люблю, когда у меня списывают, так что пересиль себя, Ари. – Он забирает записи и коротко кивает: – Еще увидимся.

Я машу ему рукой. Кажется, мне действительно придется собирать этот чертов гербарий. Проклятье!

Глава 3

Тайны Монфор-л’Амори

Я с легкостью нахожу столовую. Следую за потоком подростков, сливаюсь с ними и становлюсь частью неминуемого взросления. Ученики так рьяно врываются в кафетерий, что сбивают друг друга с ног. Они хаотично разбредаются, а я останавливаюсь в проходе и осматриваюсь: так, и что дальше?

Понятия не имею, куда идти. Свободных столиков нет. Придется подсесть к кому-то, но в таком случае я лучше сразу на лбу себе выжгу: идиотка или неудачница – на выбор.

Я осматриваюсь, поправляю ремень сумки и неожиданно замечаю Хэрри, сидящего за круглым столиком в глубине столовой. Отлично. Вот и спасение. Парень машет мне рукой и кивает раз, наверное, десять, и я иду к нему, едва заметно усмехнувшись. Странный. Он очень-очень странный. Нужно сказать ему, чтобы он перестал зачесывать набок волосы.

– Привет еще раз, – говорю я, садясь напротив. Парень смущенно поправляет очки и кивает – в одиннадцатый раз. – Думала, ты не придешь.

– И я так думал. В смысле думал, что не придешь ты, а не я.

– Отлично. Вот мы оба здесь.

– Да. Ну… – Хэрри чешет шею, – как тебе первый день? Уже завела друзей?

– Интересный вопрос, Хэйдан. Дай подсчитаю! – Я задумчиво загибаю пальцы, гляжу куда-то в потолок и киваю: – У меня появился один друг.

– Один?

– Один.

– И кто он?

– Ты, конечно, я ведь с тобой сижу.

– Я твой друг? Офигеть! – Хэрри широко улыбается и двигает очки на переносице.

– Тебя это так удивляет? – Если честно, меня это тоже удивляет, ведь Хэйдан следил за мной, а потом начал тараторить про какую-то вуду-магию. – Ты милый парень.

– Я милый парень, – довольно повторяет он и хвастливо говорит какой-то девчонке, проходящей мимо: – Она сказала, что я милый, ясно?

О господи! Я смеюсь и достаю из сумки еду, которую мне дала тетя Норин. Есть хочется так жутко, что я раскрываю пакет дрожащими пальцами.

– Зачем ты шел за мной? – жуя сэндвич, интересуюсь я. Хэрри перестает улыбаться и придвигается ко мне почти вплотную, облокотившись на стол. – Что?

– Ты не знаешь?

– Чего не знаю?

– На тебя все смотрят.

– Я новенькая.

– Но дело не в этом, Ариадна. – Хэйдан морщит густые брови, торчащие из-под очков, и я недовольно вздыхаю. – У тебя семья…

– …очень странная, – заканчиваю я, встряхнув волосами. – В чем проблема?

– В смысле?

– Что не так с моими родственниками? Я здесь всего сутки, но уже ощутила весь шквал южного гостеприимства. Или вы спятили, или я сошла с ума. Одно из двух.

– Удивительно, – поражается парень и откидывается на спинку стула, вид у него недоуменный, – как ты не можешь знать о том, о чем знают все?

– И о чем все знают?

– О том, что с семьей Монфор связываться опасно.

– Опасно? – смеясь, повторяю я и опускаю голову. Волосы каскадом падают на стол. – Ну да, тети Норин и Мэри-Линетт действительно ночные головорезы. Как ты узнал?

– Тебе смешно? – спрашивает он, подперев ладонями подбородок, а я киваю. Мы так и буравим друг друга взглядами, пока Хэрри не усмехается: – Только подумать, город на ушах стоит, а ты смеешься.

– Ты тоже смеешься.

– Это нервное, а я, знаешь ли, часто нервничаю. У меня даже язва развилась, теперь я ем только невкусную еду. В смысле, полезную.

Я вновь смеюсь, оглядываюсь и внезапно примерзаю к месту. Руки заледенели, легкие сводит судорогой. Пытаюсь шевельнуться, но не могу. Смотрю на гигантские окна, которые, будто стены, огораживают кафетерий, и не дышу. За прозрачной стеной стоят дети. Среди них маленькая девчонка лет восьми или девяти с угольными волосами. Я ощущаю слезы. Они застревают в глазах, словно щепки. Время замирает, есть эта девочка, ее искренняя улыбка, тонкие ручки и смешной сарафан. Лора любила такие вещи.

Я любила Лору.

Призрак моей сестры так и стоит перед глазами: смеющийся и живой. Вот она идет в желтом сарафане, держит меня за руку, хохочет. Просит покатать ее на спине, купить шоколадное мороженое с миндальной стружкой. И я покупаю, потому что, как сильно я ни пыталась бы выглядеть взрослой надменной сестрой, я обожаю этого маленького монстра, который изо всех сил сжимает мои пальцы. Вот же она – здесь, за стеклом, в двух или трех шагах от меня. Я приподнимаюсь, судорожно замираю, а детей уже нет. Лоры уже нет.

Сердце неистово громыхает в груди. Этот стук заполняет кафетерий, забивает все звуки, которые могли бы вернуть меня к реальности. Я гляжу на стеклянную стену, в окно и мечтаю опять увидеть эту девочку, опять увидеть Лору.

– Эй, ты чего? Эй!

Резко оборачиваюсь. Хэрри уже не сидит напротив, а стоит рядом и теребит меня за плечо. Я растерянно хлопаю ресницами.

– Все в порядке, Ари? Ты, кажется, отключилась.

– Я… я просто… – Оглядываюсь и вижу, что все в столовой смотрят на меня и молчат. Вот почему не слышно звуков – их нет. – Мне пора идти.

Я резко срываюсь с места и закидываю в сумку еду.

– Пойти с тобой? – взволнованно спрашивает Хэйдан. Он нервно поправляет очки, а я встряхиваю волосами, отрицательно качая головой. – Точно?

– Все нормально.

– Но, Ари…

– Еще увидимся.

Я срываюсь с места и несусь к выходу, вдруг замечаю взгляд Мэтта. Он, как и все, глядит на меня растерянно. Вот и подтвердились опасения горожан: я чокнутая.

Выбегаю из школы и решительно иду в неизвестном направлении. Руки до сих пор трясутся, и мне кажется, я действительно видела Лору, чего быть не может. Вероятно, я сошла с ума. Люди говорят, какая моя семья странная. Может, так и есть?

Я перебегаю дорогу, оглядываюсь и вижу черную крышу школы, которая через какое-то время становится лишь смазанным пятном, но даже сейчас я ощущаю презрительные и недоуменные взгляды толпы. Подростки глазели на меня. Глазели и молчали.

Я залетаю, словно торнадо, в магазин. Достаю из кармана пять монет, хватаю с прилавка воду и подбегаю к кассе, меня быстро обслуживают. Тут же открываю бутылку и пью как одержимая. Горло саднит и першит. Я чувствую себя слетевшей с катушек. Выхожу из магазина и выдыхаю. Я должна взять себя в руки. Ничего ведь не произошло.

– Да, – киваю самой себе и вновь отпиваю воду. – Все в порядке, все отлично.

Прячу бутылку в сумку и ерошу волосы. Они отдают бронзой на солнце. Мне никогда не нравился рыжий цвет, а мама их любила. Говорила, у бабушки были такие же.

На самом деле о родных мне известно мало. Честер Монфор – мой дед – умер почти четырнадцать лет назад. Силест Монфор – три года назад. В живых со стороны мамы не осталось никого, кроме Норин и Мэри-Линетт.

О папе я знаю больше. Его родители живут на западном побережье – Кларисса и Сэм Блэк. У них трехэтажный домик, большой катер и огромный бежевый лабрадор. Ну и не стану лгать: катер они любят больше, чем меня, мою маму и всю нашу семейку, потому виделись мы с ними всего два раза за всю мою жизнь: на Рождество одиннадцать лет назад и на первый день рождения Лоры. Как-то я спросила у отца, в чем дело. Он ответил, что его родители – своеобразные, упрямые люди, ему пришлось нелегко, когда он сбежал от них в Астерию. Собственно, поэтому органы опеки и приняли решение отправить меня к тетушкам на восток, а не в Риверсайд – райскую Калифорнию.

Сейчас я жалею, что задавала мало вопросов. Как узнать правду, если не у кого спрашивать? Нужно провести собственное расследование.

Я усмехаюсь и качаю головой. Бреду вдоль единственной знакомой мне дороги, по которой я шла утром с Хэрри, и неожиданно замечаю на перекрестке столпившихся людей. Они мнутся около машины. Не сразу понимаю, в чем дело, пока не вижу смятый велосипед под ее колесами.

– О нет, – вырывается у меня. Авария. Люди в панике, а меня пробирает дрожь.

Неожиданно рядом со мной появляется незнакомка. Огромными, налитыми ужасом глазами она смотрит на место аварии и не двигается. Она жутко бледна, наверное, под колеса попал ее знакомый. Сначала я хочу пройти мимо, но потом невольно застываю:

– Вы как? Вам нужна помощь?

Незнакомка молчит. Ее стертые в кровь руки трясутся и кажутся совсем тонкими.

– Врачей вызвали? – вновь спрашиваю я. В курсе ведь, что ей не до разговоров, но почему-то не могу заткнуться. – Велосипедист сильно пострадал?

– Сильно, – наконец отвечает она.

Я приглаживаю ладонью волосы и подбегаю к толпе. Нужно вызвать «Скорую»! Почему никто не вызвал «Скорую»? Злость вспыхивает во мне – на кону каждая секунда, а все лишь болтают!

– Вызвали «Скорую»? – спрашиваю я у пунцовой от жары женщины. – Вызвали?

– Я не…

– Что? Эй! – я хватаю под руку какого-то низкорослого мужчину и с силой тяну на себя. У него порез над бровью. Кажется, именно он сбил велосипедиста. – Что вы сделали? – Мои глаза округляются и наливаются непонятной мне обидой.

– Я не хотел, я не видел…

– Кого не видели?

– Ее! – восклицает он и закрывает волосатыми руками лицо. Его шатает из стороны в сторону. – Она неожиданно вывернула из-за угла.

Я рассматриваю кровавое пятно на сером асфальте, заломленную руку, синеватые ниточки вен, которые тянутся по локтю к плечам и шее, безжалостно стертой асфальтом.

А потом вижу бледное лицо с огромными распахнутыми глазами.

Мне нечем дышать.

– О господи, – шепчу я, прижав ладони ко рту, – не может быть.

Качаю головой, вновь смотрю на девушку, а потом отскакиваю назад, будто бы меня пихнули в грудь. Оборачиваюсь. Мир кружится, смазывая картинки вокруг. Я вспоминаю, как несколько минут назад разговаривала с этой девушкой, и никак не могу соединить две составляющие в одну линию: как же я могла с ней говорить, если она лежит под колесами машины? Спину обдает холод. В панике я оглядываюсь, но ничего не понимаю.

– Невероятно!

Резко срываюсь с места. Я должна уйти. Уйти отсюда!

Какая-то женщина говорит за моей спиной: «Это же Монфор!» Поднимается гул. Меня провожают настороженными взглядами, а я бегу со всех ног, не обращая ни на кого внимания. Наплевать! Наплевать! Что это было? Я сошла с ума?

– Нет, это какая-то бессмыслица!

Я не могла видеть эту девушку, не могла говорить с ней. Наверное, у меня жар. Или переутомление. Я не спала почти всю ночь и толком не ела. Это галлюцинации, как и те, что были у меня после аварии, когда я почти каждый день видела маму.

Смахиваю с лица испарину, я наконец у коттеджа Монфор-л’Амори. Не помню, как врываюсь внутрь, как взбегаю по лестнице. Влетев в комнату, я закрываю спиной дверь с такой силой, что она болезненно взвизгивает.

Итак. Я глубоко втягиваю воздух и закрываю глаза. Нужно взять себя в руки. Плечи медленно опускаются, пальцы перестают дрожать. Спокойно отхожу от двери и сажусь на край кровати. В жизни все просто, странностей мало. Мы сами делаем скоропалительные выводы, а потом верим в то, чего нет. Сейчас я должна взять под контроль эмоции, прекратить глупую панику и понять, что со мной произошло.

Я столкнулась с девушкой и говорила с ней. А потом увидела ее же под колесами машины. Не хочется нагнетать обстановку, серьезно, уж поверьте мне, но девушка действительно точная копия той незнакомки, что стояла со мной рядом. Сколько тут вариантов? Один: у пострадавшей есть сестра-близнец. Вот и все – дело раскрыто!

Однако та самая часть меня, из-за которой обычно и возникают все проблемы, воет от ужаса, забившись в дальний угол, и говорит: тут что-то нечисто.

В жизни странностей не происходит, а если происходит – поезжайте в клинику. Но стоит ли мне собирать вещи? Мне показалось, что я увидела… Кого? Привидение?

– О боже, – вырывается у меня, и неожиданно для самой себя я смеюсь, – ты спятила, Ари.

Я стягиваю с ног кроссовки и валюсь на кровать. Интересный способ у моих дефектных мозгов абстрагироваться от травмы, полученной после аварии.

Издав недовольный стон, я поднимаюсь на ноги. Плетусь в ванную комнату и сижу там час, если не больше. Вода в ванной давно остыла, волосы липнут к спине. Ноги я поджимаю к груди. Не двигаясь, я просто смотрю в одну точку на белом кафеле и думаю: «А что, если я действительно сошла с ума?»

Я опускаюсь на самое дно, крепко зажмурив глаза. Если первый день в этом городке был таким ярким и запоминающимся, что будет завтра? Черт, мне даже подумать страшно.

Выныриваю и слышу, как кто-то стучит в дверь.

– Ари? Все в порядке?

– Да, – отзываюсь я, – что-то случилось?

– Спускайся к ужину. – Кажется, это тетя Норин. – Еда остывает.

К ужину? В смятении застываю. Который час? Сколько я просидела в ванной?

– Хорошо. Сейчас выйду.

Тетя уходит. Прекрасно! Со мной явно что-то происходит, и это начинает меня раздражать.

Я спускаюсь, вытирая волосы полотенцем. Тетя Мэри сидит за столом, а Норин крутится у плиты. На ней опять этот дурацкий фартук.

– Мы уже подумали, ты утонула, – язвит Мэри-Линетт, откусывая яблоко.

Сажусь на стул и поджимаю под себя ноги. Норин раскладывает приборы.

– Тебе помочь?

– Нет, уже готово. – Тетушка чуть раздвигает губы, и я улыбаюсь – рада видеть улыбку на лице тети Норин, ведь она так редко там бывает. – У тебя все хорошо?

– Ага.

– Точно?

– Да, вполне.

– Как дела в школе? – Мэри-Линетт хитро прищуривается. – Только не ври, мы тоже в школе учились и помним, какое это паршивое место.

Задумываюсь, сказать правду или солгать. Признаться, что видела нечто странное или промолчать? Норин и Мэри-Линетт теперь самые близкие люди, но я не доверяю им.

– День был необычным, – медленно начинаю я, краем глаза наблюдая, как тетя Норин садится рядом с Мэри-Линетт и раскладывает на коленях салфетку. – Я вступала в разговор раз восемь. Из них шесть – с учителями.

Тетушки молчат, невинно изучая меня похожими взглядами. Притворяются? Что ж, ладно. Я набираю в грудь побольше воздуха и продолжаю:

– Ребята не обрадовались, когда к ним в школу пришла девушка из семьи Монфор.

– И почему же? – спрашивает тетя Норин, накалывая на вилку макаронину.

– Это вы мне объясните.

– Просто ты новенькая, вот и все. Со всеми так бывает.

– Новенькая, – эхом повторяю я, не сводя глаз с тетушек. – Серьезно?

Они спокойно едят, звеня приборами о тарелки, а я протяжно вздыхаю, поникая. У них явно отсутствует актерский талант, лгать они абсолютно не умеют.

– Мама рассказывала мне истории про вашу бабушку Рамону Монфор и ее «умение предсказывать погоду». Чушь ведь, правда? Но, видимо, люди в Астерии реально во все это верят! И верят серьезно, потому что целый день на меня смотрели так, будто я как минимум вестник апокалипсиса.

– Вестник апокалипсиса, – усмехается тетя Мэри и отпивает красного вина, – тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? С чего бы им так о тебе думать.

– Это я и хочу узнать. Почему люди в Астерии так относятся к нашей семье?

– Как относятся? – интересуется тетя Норин, чем ужасно выводит меня из себя. Черт возьми! Мне приходится сжать пальцы, чтобы не треснуть кулаками хорошенько по столу.

– Вы понимаете, о чем я.

– Люди много говорят, Ари. Но кто сказал, что им стоит верить? Это давнее дело, и к нам оно никакого отношения не имеет.

– Что за дело?

– Ну ты и сама догадываешься, – отвечает тетя Мэри. – Рамону считали… считали ведьмой.

– Ведьмой, – пробуя слово на вкус, повторяю я и чувствую, как ужас подпрыгивает к горлу.

– Но это, конечно же, слухи, – замечает она.

– Хороши слухи, раз ходят по Астерии уже десятки лет.

– Ну а о чем еще разглагольствовать помешанным фанатикам? – Мэри сводит брови, и тетя Норин легонько толкает ее в бок. И Мэри-Линетт поспешно добавляет: – Я это к тому, что люди в Астерии верующие, а именно такие чаще других обсуждают нечисть и прочую несуразицу, связанную с дьяволом и чертовщиной.

– Но вы в эти россказни не верите, правильно?

– Россказни, – подхватывает тетя Норин, кивая, – ты подобрала верное слово, Ариадна.

– Выходит, жители Астерии считали Рамону провидицей?

– Они считали ее ненормальной, издевались и подшучивали за спиной, пока однажды не сбылось то, что она предвидела, – Мэри показывает в воздухе кавычки. – Кажется, она сказала, что скоро умрет дочь пастыря.

– Да-да, – кивает Норин.

– Ну так она и умерла. Утонула.

– Выходит, Рамона все-таки не обманывала? – не успокаиваюсь я. – Она видела будущее?

– Я тебя умоляю, Ари! Это простое совпадение, а люди повелись. Бабушка наша была своеобразной женщиной.

– Сумасшедшей, – поправляет Мэри и кривит губы в усмешке. – Серьезно, она выдумывала такой бред, что поверить ей могли только дураки. Но люди верили.

– Потому что люди такие и есть – глупые, – добавляет Норин и поправляет салфетку. В ее глазах проносится грусть. – Не стоит обращать внимания. Люди никогда и ни на секунду не замолкают. Говорят вечно, не думая, что и зачем.

– Сейчас им хочется обсудить новенькую, которая вдобавок из семьи Монфор! Вот же повезло! – возмущается Мэри-Линетт. – Ну и пусть говорят. Наплюй!

– Не понимаю, – недоуменно хлопаю я ресницами, – прошло столько времени. С чего они на нас взъелись? Рамона Монфор жила здесь пятьдесят лет назад!

Тетя Норин отворачивается, а Мэри-Линетт, наоборот, наклоняется ко мне:

– Да просто этот городок настолько скучный, что за полвека здесь ничего больше не случилось. – Она накрывает мои пальцы ладонью и улыбается: – Не переживай!

– Я не переживаю.

– В каждой семье свои секреты.

Выходит, Рамона Монфор-л’Амори была ненормальной? И удачливой к тому же, раз ее предсказание сбылось. Но, возможно ли, чтобы ее болезнь передавалась по наследству? Может, теперь и я слетаю с катушек? Проклятье, не знаю, что и думать!

Тетушки смотрят на меня так спокойно, что это даже раздражает, но я чувствую, нет, знаю: они что-то скрывают. Вот только зачем?

Глава 4

Эксперимент

– Рассмотрите четыре экземпляра растений одного вида! – вяло предлагает лысый учитель и со скучающим видом складывает на животе руки. – Опишите фенотип каждого растения, используя таблицу, которую вы видите на доске. Эта лабораторная работа легкая. Меня не волнует, если вы считаете иначе. Тетради должны быть у меня на столе со звонком.

Отлично. Просто замечательно. Мне всю ночь снилась девушка, которая вроде бы как попала под машину. Я толком не спала и отрубилась лишь с рассветом.

К тому же тетя Норин целое утро была какой-то рассеянной. Разбила чашку, мне в глаза не смотрела. Все теребила воротник свитера, словно у нее аллергия, и молчала. Не знаю, что с ней. Хотела найти Мэри-Линетт, чтобы спросить, все ли в порядке. Но она уехала на работу. Тогда-то я и задалась вопросом: а где работает тетя Мэри.

– Что ты принесла? – спрашивает Мэтт, усевшись напротив на маленький стул.

– Дуб и каштан. – Я сорвала их по дороге, потому что вчера совершенно забыла про биологию, но парню об этом знать необязательно. – А ты?

– Рожь и ячмень.

– Неужели тебе действительно интересно этим заниматься?

– Нет, мне действительно хочется поступить в хороший университет.

– Надеешься на стипендию?

– А ты нет?

Я задумчиво застываю и пожимаю плечами:

– Я об этом даже не думала.

У Мэтта выразительные глаза. Сейчас они смотрят на меня так, словно я проговорила нечто на эсперанто. Он вскидывает брови:

– Ты не собираешься поступать в колледж?

– А это так важно?

– Да, – неуверенно отвечает он, – ты же не собираешься всю жизнь торчать здесь.

– Я в Астерии всего два дня, а ты уже меня прогоняешь, – улыбаюсь и придвигаюсь к Мэтту так близко, что вижу фиолетовые крапинки в его сапфировых глазах.

– Делать здесь нечего.

– Говоришь так, будто ненавидишь это место.

– Возможно, – парень пожимает плечами и отодвигается.

Он склоняется над своей тетрадкой и начинает чертить таблицу. На его лбу образуется складка. Никогда не видела, чтобы кто-то так ответственно и серьезно подходил к биологии.

– Почему?

– Что?

– Почему ты не любишь этот город? – я с интересом смотрю на парня. Он поворачивает голову и криво улыбается:

– «Религиозная дыра», забыла?

– Так дело в церквях.

– В их огромном количестве, – исправляет он и вновь на меня смотрит. Мне нравится с ним общаться, и я вдруг пугаюсь, что в какой-то момент мне понравится и биология.

– Причина только в этом?

– Нет. Естественно, причин много, Ари.

– Так расскажи. Я, может, тоже захочу убежать.

– Это сложно! – Мэтт откладывает карандаш. – Город настолько маленький, что все знают друг друга в лицо. Однако это не мешает пускать сплетни, говорить чушь и собираться на службе каждое воскресенье, чтобы восхвалить Бога за его милосердие. Я смотрю на это с некой долей скептицизма и отношусь к тем, кто не видит ничего классного в разбавлении чтения псалмов на церковных уроках еще и хождением в храм.

– Тебя это не на шутку волнует!

– Хочу сменить обстановку, уехать куда-нибудь. Вот ты откуда?

– Из Северной Дакоты.

– И почему ты уехала?

Рассеянно роняю ручку и успеваю придавить ее ладонью до того, как она свалится на пол. Мэтт ждет, а у меня горло как будто наполнено кирпичами.

– Там холодно, – неожиданно шепчу я, поправив волосы, – и мало солнца.

– Холодно и мало солнца? – недоверчиво переспрашивает он.

Киваю. Парень продолжает чертить таблицу, а я нагло у него списываю. Потом он говорит:

– Вчера ты убежала из столовой.

Ну, отлично. Давай поговорим об этом!

– И что? – выпрямляюсь я и складываю руки на груди.

– Ничего. Просто это выглядело довольно странно.

– А разве ты не слышал, у меня вся семейка странная.

– Слышал. Но я уже сказал тебе, как отношусь к слухам.

– Слухи не появляются из воздуха, Мэтт.

– Да, их выдумывают обыкновенные люди, Ари.

Мы буравим друг друга взглядами, а затем я все-таки усмехаюсь и отворачиваюсь. В груди у меня теплеет и становится как-то спокойно. Неужели в этом городке есть хотя бы один человек, который не считает меня сумасшедшей?

– Куда ты хочешь поехать учиться? – интересуюсь я, вернувшись к работе. Мы так близко, что наши локти соприкасаются. – У тебя наверняка все расписано.

– Если честно, мы с Джил уже все продумали.

– С Джил?

– С моей девушкой, – кивает Мэттью, а я растерянно застываю. – Ей всегда хотелось в Европу, но я реалист. Рассчитываю только на те штаты, что находятся рядом.

– И на какие? – чужим голосом спрашиваю я и немного отстраняюсь. Почему я сразу не поняла, что у него есть девушка? Неудивительно. Мэтт добрый и ответственный. Такие парни непопулярны в средних классах, но становятся объектами преследований в старшей школе, когда у девушек просыпается здравый смысл.

– Честно? Мне все равно, Ари. Я просто хочу уехать.

– Верно. Что-то мне подсказывает, что у тебя все получится. – Я искоса смотрю на него, а он широко улыбается. Довольный, будто бы я его благословила. – Что?

– Ничего.

– Почему ты так смотришь?

– Как? – Мэтт улыбается. – Я вообще на тебя не смотрю. Черчу нам таблицу. Ты ведь не любишь биологию, правильно?

– Правильно, – я смущенно поджимаю губы и вновь подвигаюсь к нему поближе. Он хороший парень, даже слишком. – Как ты это делаешь? Боже, какая-то тупая трава.

– Это пшеница, Ари.

– Значит, тупая пшеница.

Мэтт вздыхает, и мы продолжаем заполнять поля, то и дело сталкиваясь локтями.

Сижу на скамейке, подставив лицо солнечным лучам. Как же это приятно. Тепло так и скатывается по моим плечам, впитывается в кожу. Я просидела бы здесь вечно, лишь бы отвлечься от мыслей, бродящих в голове.

Солнце играет на красноватых стволах деревьев. Я задумчиво разглядываю их, траву и черную землю, а затем прикрываю глаза и со вздохом откидываю назад волосы. Мне как никогда не хочется шевелиться, особенно идти домой. Что на этот раз я увижу по дороге?

От воспоминаний об изломанных руках незнакомки мне становится плохо.

– Ари! – доносится знакомый голос, и я выпрямляюсь.

Довольно помахивая рукой, ко мне плетется Хэрри в широченных темных джинсах и рыжей футболке с надписью Peace. Он останавливается перед скамейкой, я приветливо улыбаюсь:

– Привет, Хэйдан.

– Привет, как ты? – Парень плюхается рядом и бросает на колени книжки. – Ты вчера так стремительно убежала, я даже опомниться не успел. Все в порядке?

– Ну да.

– У тебя уже закончились уроки?