Суер-Выер и много чего ещё

Неосторожные слова сэра, высказанные во время поедания репы, каким-то образом доползли до боцмана. И пока мы утомлённо доедали подзолистый корнеплод, боцман постучался с просьбою войти.

– Пусть, – сказал капитан, и Чугайло с огромным лицом, одетым будто в багрово-чёрный комбинезон, явился перед нами.

– Позвольте вас спросить, сэр, – начал он, поражая воздух полною таблицей перегаров. – Эта серьга стоит больших денег?

– Возможно.

– А могу ли я на эти деньги купить «Лавра Георгиевича»?

– Возможно.

– Ну так вот, я покупаю. Даю за него три камушка из серьги, вот эти две берии и борух-топаз.

И боцман вынул из кармана носовой платок, в который были завёрнуты выковырянные из серьги камни.

– Но «Лавр» не продаётся.

– Как не продаётся? Вы сами говорили, сэр!

– Я сказал, что вы могли бы купить, но я не хозяин фрегата, я только капитан.

– А кто же хозяин? – И боцман посмотрел на меня.

Да-а-а… Все матросы, конечно, замечали, что я занимаю особое положение на борту. Плавал я вольно, без цели и без погон, но стоял на довольствии как офицер, и некоторые даже думали, что я сын хозяина, сват или брат. Но хозяина я даже лично не знал, ничего о нём не слышал и только догадывался, кто это. А меня сэр Суер-Выер принял на борт просто как старого приятеля.

– Поплаваешь, – говорил он. – Глядишь, чего-нибудь и напишешь.

Мадам Френкель я навязал ему только с одной целью, чтоб она куталась в своё одеяло. Ну нравилось мне это.

Вот и всё.

Остальной экипаж в основном набирал старпом, который в этот момент и встал из-за стола.

– Я не знаю, кто хозяин «Лавра», – медленно, закатив кадык, начал он, – но я знаю, КТО хозяин НА «ЛАВРЕ»! Здесь ХОЗЯИН – Я!!! Надо мной только БОГ и КАПИТАН! Вон отсюда, скотина! – И он изо всей силы влепил боцману оплеуху своей белоснежной старпомовской перчаткой. – А если завтра не продерёшь свиное рыло – вместе с бериями и серьгами – за борт! Ядро вместо якоря! В мешке или без мешка – вот единственный вопрос, который я обдумаю за ночь! И не думай, что я буду искать чугунное ядро, как ты, кнур, искал лопату!

Старпом схватил большую берию и с треском, как тарантула, раздавил её каблуком.

Боцман, ловя раскорякой оставшиеся камушки, вывалился из компании нашей кают.

– Репы старпому! – скомандовал Суер, и стюард с отвращением подал Пахомычу пареный жюльен.

Не успел старпом притронуться к потошнице, дверь снова распахнулась, и Чугайло явился с перекошенным похмельным фартуком на морде:

– Сэр-сэр-сэр! Там – остров! А на нём – баба! Золотая!

Глава XC

Князь и Лизушка

По пляжу кипарисового островка прогуливалась барышня в платье стиля «кринолин», в муслимовой шляпке без вуалетки, под зонтиком и без собачки.

И шляпка, и отсутствующая собачка, и зонтик были сделаны из натуральных веществ, а вот части дамского тела блестели, как хорошо надраенное обручальное кольцо девяносто шестой пробы. Все эти её плечи, перси, ланиты, уста и флюсы вспыхивали в тени кипарисов.

– Латунь? – спросил для чего-то лоцман. – Или так загорела?

Навстречу барышне выскочил из-за фикуса милейший господин в креповом смокинге. Его голова сделана была, кажись, из чистого серебра.

Он подхватил барышню под руку, дал отсутствующей собачке пинка под зад, и они стали угощаться мороженым и фруктами, которые в изобилии оказались тут же, под тентами и в беседках. Заприметив фрегат, златолюди восхищёнными знаками стали приглашать нас на берег.

Капитан мигнул старпому, старпом – лоцману, лоцман – мне, и я поставил точку в этом непродолжительном миганье. Мы мигом кинули лодку на тали и весело покатили к острову, размахивая флажками.

Капитан в кремовом кителе взлетел на песок, подбежал к барышне, чмокнул ручку. Она скинула книксен.

– Ну, где вы плавали, шалунишка? – спросила она, кокетливо хлопнув капитана веером по нашивкам. – В каких краях мочили якорёк?

– Сударыня, сударыня! – заквохтал Суер-Выер. – Мы чаще мочим яблоки. А это вот наш старпом, а вот и Кацман.

– А я Лизушка, – представилась барышня, – Золотарёва. А это вот князь Серебряный.

Мы почему-то стали хохотать, обниматься с князем. Пахомыч подарил Лизушке сушёный игрек, Кацман добавил икс.

– Как приятно, господа! – восклицал князь Серебряный. – Как приятно, что «Лавр Георгиевич» навестил нас! В мире нас знают, помнят, но навещают редко. И те, кто побывал раз, обратно не возвращаются.

– Почему же? – спросил капитан.

– Поймите, сэр, – пояснял князь, – мы не совсем обычные люди, мы ведь имеем златосеребряное тело. А это очень трудно во многих смыслах.

– В каких же смыслах? – серьёзно спросил старпом.

– Да вот взять хоть Лизушку Золотарёву, ведь она же весит три тонны! – хохотнул князь.

– Лгунишка! – засмеялась и Лиза, хлопнув князя мизинчиком по устам. – Не три, а две с хвостиком.

– Две тонны чистого золота?! – потрясённо спросил Пахомыч.

– Да нет, – потупилась Лиза, – кое-какие детали серебряные.

– Это какие же?

– Ну, – покраснела Лизанька, – хоть вот ноготки.

Мне показалось очень и очень симпатичным, как она покраснела. Ну совершенно золотая, и вдруг – краснеет. Приятно, красиво и как-то правильно.

– У меня, конечно, куда меньше золота, – скромно заметил князь, – но есть всё-таки кое-что и золотое! – И князь подмигнул Суеру-Выеру. – Вы меня поняли, капитан?! А? Ха-ха-ха! Из чистого золота! Поняли, что это? Ха-ха-ха!

– Ну конечно, понял, мой дорогой друг! – воскликнул Суер. – Конечно, понял! Это – ДУША!

И тут они с князем так стали дурачиться, что госпожа Золотарёва предложила выпить шампанского. Оказывается, ящичек шампанского «Новый Свет» зарыт был у них в песочке для специального охлаждения.

Выкопали ящичек, хлопнули парой пробок.

– Это чудо! – восклицал Суер-Выер. – Я не раз выпивал в компании золотых людей! Но – в переносном смысле! А тут пью в прямом! Виват! Прозит! Цум воль! На здоровье!

– А надо быть золотым и в прямом, и в переносном! – объяснял князь. – У нас так полагается. Уж если ты золотой в прямом – будь любезен, стань золотым и в переносном. Тогда про тебя можно действительно сказать – золотой человек.

– Это огромная редкость, – задумался сэр Суер-Выер. – На материке почти не встречаются золотые как в прямом, так и в переносном. Золотых в переносном – полно, но все они нищие до мозга костей. Только чуть разбогатеют – сразу переносное золото теряют.

– Свинец! – сказал князь. – Это свинец. У нас такие сразу превращаются в свинец или уж в ртуть. Ха-ха-ха! Мы их так и зовём – свины и рты.

– Но иметь такую вот золотую жену – это же потрясающе! – воскликнул старпом.

– Пожалуйста! – захохотал князь Серебряный. – Вот наша Лизушка – она свободна! Вперёд, старпом!

– А как же вы, князь? – смутился Пахомыч. – Я думал, что госпожа Золотарёва – ваша, так сказать, гёрлфренд или как там – невеста?!

– Я? – удивился князь. – Да я же известный ветреник! Легкомысленник!

– Изменщик! – добавила Лизушка. – И баламут!

– То есть как? – сказал Пахомыч и впервые за всю историю нашего плаванья открыл свои прищуренные глаза. – Я мог бы жениться на госпоже Золотарёвой?

– Ну а что такого-то? – хлопал шампанским князь Серебряный. – Это со всяким может случиться! Житейский вопрос! Попробуйте! Сделайте предложение! Смелей!

Глава XCI

Мизинчик

Лоцман, Суер да и я, признаться, как-то слегка удивились, что старпом обскакал нас на повороте. Не знаю уж, о чём думали мои приятели, меня же в глубине души интересовало, какие детали у госпожи серебряные. Серебро на золоте, прямо скажу, меня всегда волновало, возбуждало и поднимало. И я даже думал немного ещё выпить и приступить к делу, а тут старпом, да ещё с самыми серьёзными намерениями. И ходит так индюком вокруг барышни, и делает английские развороты, перуанские обиходы.

– А что вы любите на завтрак? – спрашивает. – Овсянку или яйцо?

– Молоко с пирожным!

– Ах! Ах! Парное или снятое?

– Перламутровое!

Короче, через пару минут всем стало ясно, что Лизушка Золотарёва готова вступить в брак с нашим старпомом, и Пахомыч смело мог готовить брачные чертоги, о которых давно уже мечтал.

Князь отвёл нас немного в сторону, чтоб не мешать их церемониям, но я отошёл не совсем, а так, наполовину.

– А это не опасно? – осторожно спрашивал князя Суер-Выер. – Не задавит ли в объятьях в прямом смысле слова?

– Да нет, что вы! – успокаивал князь. – Она же золотая и в постели, всё понимает. Ну, для обычного человека, может, чуть прохладна поначалу, но если этот металл разогреешь – о-го-го!

– Давайте прямо сейчас устроим помолвку! – воскликнул старпом. Он так растерялся, так заторопился, что прямо засуетился. И его, в сущности, можно было понять: и баба хорошая, видно, что добродушная, и груда золота! Чёрт подери! И детали серебряные потом поглядеть! И-эх! Я не то что позавидовал, но к бабам неравнодушен, особенно к золотым. Эх!

Объявили помолвку. Шампанское! Спичи! Соусы! Анахореты в сметане! Я не удержался да и ляпнул:

– Не пойму, что это: любовь к женщине или к золоту?

– Конечно, к женщине, – твёрдо отрубил Пахомыч. – А то, что она золотая, – моя судьбина.

– Ну тогда другое дело, – сказал я. – А то я думаю, на кой старпому столько золота, если он не может им воспользоваться?

– Как то есть? – спросил старпом.

– Но ведь вы не сможете перевести это золото в деньги, ничего не сможете на это золото купить, даже бутылку водки.

– Как то есть? – туго проворотил Пахомыч.

– Ну а так. Вы можете это золото только иметь и на него глядеть. Правильно я думаю, Лизушка?

– И ласкать, – смутилось симпатичное дитя.

– Как же так? – сказал старпом. – Неужели для своего любимого мужа ты не отломишь пальчик?

– Как то есть? – спросила теперь Лиза. – Пальчик?! Отломить?! Какой пальчик?

– Да вот хоть мизинчик.

– Мой мизинчик? Зачем?

– Ну, чтоб жить по-человечески: молоко перламутровое, ананасы, костюм, брюки!

– Боже мой! – воскликнула Лиза. – Я должна отломить пальчик, чтоб ты портки себе, старая галоша, покупал! Ах ты, дерьмо вшивое, проститутка, ведро оцинкованное!

И она уже размахнулась, чтоб дать старпому оплеуху, но я успел крикнуть:

– Стой, Лиза! Стой!

Думаю, что в этот момент я спас старпому жизнь, золотая плюха прикончила бы его на месте.

– Пойдём скорей со мной, Лиза, – нагло сказал я. – Иди, я буду только любоваться.

– А ещё что? – спросила она капризно, вздёрнув губку.

– И ласкать, деточка. Конечно, ещё и ласкать.

Глава хсii

Золотая любовь

И тут такое началось! Такое!

Ну, тот, кто ласкал золотых женщин, меня поймёт! Я оробел страшно, а тут ещё она сорвала платье – светопреставление!

Как быть???

Нет, не надо!

Ладно, я поехал на Таганку!

Нашатыря!

Всё это, прямо скажу, происходило в каком-то замке, в который она меня утащила. Я уже потом вышел на балкон, чтоб выпить кофий, и увидел своих друзей, стоящих там вдали около шампанского.

Хорошая, скромная девушка, ничего особенного, но золотая. И серебряные детали меня потрясли до глубины души. Дурацкая гордость, мне почему-то не хотелось показать, насколько я увлечён и потрясён ею, и небрежно так вёл себя, велел налить мне водки, разрезать помидор.

Разрезала, налила.

Вы думаете, это всё моя фантазия? Да какая там фантазия! Правда! Чистейшая! И все эти острова! И Лиза! И Суер! И Пахомыч, который стоял там сейчас около уже остатков шампанского! Какая же это жуткая правда! Весь пергамент правда! Весь! До единого слова.

Я только сказал:

– Прикройся, неловко.

И они правда глазели снизу на все эти её золотые и серебряные выкрутасы. И я глянул краем глаза, и снова бросил к чёрту кофий, рухнул на колени и потащил её с балкона внутрь спальни.

Спальни? Да! Это была спальня, чёрт меня подери!

И опять вышли на балкон – и снова вовнутрь.

И пошло – туда-сюда, туда-сюда. Кофий остыл. В конце концов я вяло валялся в полубудуаре, искренне сожалея, что я не бесконечен. Она так разогрелась, что просто обжигала плечиком, только грудь серебряная (небольшая) оставалась прохладной.

– Неужели ты и вправду хочешь МЕНЯ? – говорила Лизушка. – Другим только и нравится факт, что я – золотая.

– Ну золотая и золотая, – зевнул я.

Устал, скажу вам, невероятно.

– Ты знаешь, – рассказывала Лиза, – они так хотят золота, что один дурак даже кувалдой меня по затылку ударил. Вначале всё шло хорошо, а после – бах! – кувалдой по затылку.

И она засмеялась.

– Но тут такой звон раздался, что не только князь Серебряный – сам золотой телец прискакал. Он сейчас уж здоровый бык – бодает направо и налево. Смеялись три дня!.. Не понимаю только, ты-то с чего меня полюбил? За что? Неужели искренне?

– Лиза, – сказал я, – ты – золотая, а я – простой человек, дай хоть передохнуть, отдышаться.

– Ну ладно, передохни.

Я приоткрыл глаза и вдруг снова открыл их. Глянул на Лизушку. Боже мой! Я действительно, кажется, попал! Невероятная баба! Ну, конечно, золотая, неотёсанная, лексикон, дурацкие манеры. Но всё это – окружение, ил. Не может быть! Так плавать вольно всю жизнь! И вдруг полюбить – кого? Золотую женщину! Из золота!

Это же конец!

Саморасстрел!

– Я тебя люблю, – сказал я устало и искренне. – Просто так люблю, не за золото. – И я вдруг разрыдался отчаянно и безвозвратно.

С кошмарной ясностью я увидел, что мы несовместимы.

– Ты – редкий, редкий, редкий, – с упоением утешала меня Лиза. – Никто меня не ласкал так, как ты. Я люблю тебя. И только для тебя я ЭТО СДЕЛАЮ.

– Что ещё?

– Отломлю пальчик! Мизинчик!

И она схватила свой мизинец и отвела его назад с такой золотой силой, что он действительно мог вот-вот отломиться.

– Стой, дура! – закричал я. – Не надо мизинца!

– Нет, нет, отломлю! Я знаю, что ты уедешь, ускачешь, умчишься, уплывёшь – возьми хоть мой мизинец!

– Не ломай же! Умоляю! Не надо мне!

– Да ты на этот мизинец сто лет проживёшь, а мне будет только приятно, что на МОЙ.

– Не тронь мизинец! Иди ко мне!

На некоторое время разговоры про мизинец я замял, но она снова и снова твердила:

– Отломлю, чтоб ты стал богатым. Ясно, что на острове ты не останешься.

– И ты думаешь, что я смогу продать твой мизинец?

– А что такого? – спросила Лиза. – Конечно, продашь.

В этот момент я снова сошёл с ума, как давеча на острове нищих. Я кинулся на неё и стал молотить золотое и прекрасное лицо своими бедными кулаками. Я бил и бил, и только кровь лилась из моих костяшек. Потом упал у её ног.

– Успокоился?

– Да, – равнодушно ответил я.

– Ну что? Ломать мизинец или нет?

– Что-что-что? Мизинец? Ты про это?

– Ну да, про мой мизинец золотой. Ломать или нет?

– Девяносто шестой пробы? – спросил я. – Хрен с ним, с мизинцем. Не жалко – ломай. Мне наплевать.

– Ну вот и всё, – облегченно вздохнула Лизушка. – Всё ясно.

– Что именно?

– Ты такой же, как все. Можешь и кувалдой по башке. Ладно, отломлю тебе мизинчик, всё-таки ты – редкость, я таких встречала двух или трёх.

– Двух или трёх?

– Сама не помню, – улыбнулась госпожа Золотарёва.

– А мне бы хотелось точно знать, сколько вы ТАКИХ встречали! – прошептал я. – Пожалуйте мне топор!

– Какой топор?

– Вот тот! Что там в углу стоит!

Там, в углу замка, и вправду стоял красный топор на чёрном пне.

– Зачем тебе топор?

– Попрошу на «вы». Подставляйте свой мизинец.

– Рубить?! Золото?

– Ну не ломать же.

Она заколебалась.

– Послушай, – сказала она, – надо тебе сказать самое главное. Мы – золотые, пока живём, а как помрём – превращаемся в обычных людей. Неживых только.

– Эва, удивила, – сказал я. – Мы тоже, как помрём, в неживых превращаемся.

– Но с мизинцем ничего не получится. Это я тебя испытывала. Понимаешь? Его отрубишь – он и рассыплется в прах.

– Зато с моим получится, – ответил я, положил руку на чёрный пень и рубанул изо всех сил.

Глава XCIII

Кадастр

Совершенно не помню, каким образом доставили меня на «Лавра», только слышал в забытьи:

– У него сильный ожог.

– Сам так бабу раскалил.

– А я-то думаю, кто это ему ногу отрубил?

– А может, сифилис или инфлюэнца?

– Да какой там ожог – пить надо меньше!

– Ещё бы – столько керосинить!

Все эти диагнозы и толкования моего болезненного состояния дружно в конце концов сходились на том, что «пить надо меньше». И я, конечно, внутренне с этим соглашался и клялся себе, что, как только приду в себя, сразу брошу пить.

Когда же я пришёл в себя, я сделался неприятно удивлён следующим оригинальным обстоятельством. Дело в том, что у меня была забинтована правая нога, в то время как я точно помнил, что рубанул себя топором по левой руке. Хоть и сделал я это в состоянии аффекта, из-за безумной несовместимой любви, всё-таки помнил дело точно: да, рубанул, да, по левой руке.

– В чём дело, Чугайло? – спросил я склонившегося ко мне боцмана. – Что с моей ногой?

– Точно не знаю, – говорил Чугайло, прикрываясь от меня фанеркой. – Говорят, какая-то баба покусала. От страсти.

– Тьфу! – плюнул я. – Чёрт бы вас всех побрал. А фанерка зачем?

– Какая фанерка?

– Да эта вот, которой ты прикрываешься.

– А это от посылки, – пояснил Чугайло. – Это я прикрываюсь, чтоб перегаром на вас не дышать, чтоб вам не поплохело.

– А рому нету?

– Нету. Только самогон.

– Ну тащи, хрен с ним.

– А чего его таскать, он тут рядом лежит.

– Лежит?

– Ну да, я его положил. А то старпом, как заметит, что самогон стоит, – сильно ругается.

– А на лежачий что ж?

– А с лежачего чего возьмёшь? Лежит и лежит. Нет, старпом не такой, чтоб лежачего, нет…

В этот момент боцман неловко двинул фанеркой, и я отключился.

Когда же я снова пришёл в себя, то оказался сидящим в кают-компании и почувствовал странное ощущение. Это было ощущение, будто я произношу слово: «лавровишня».

– Лавровишня? – переспросил меня сэр Суер-Выер.

– Лавровишня, – подтвердил я.

– А Кацман говорит – фиговый листок.

– Лавровишня, – упорно твердил я.

Потом уже я узнал, что это был спор о форме острова златосеребряных людей. И спор этот я выиграл: признали, что остров страдает формой лавровишни. Так и записали – «страдает формой». Да вы сами почитайте. Вот окончательный

КАДАСТР

всех островов, открытых сэром Суером-Выером и другими кавалерами во время плаванья на фрегате «ЛАВР ГЕОРГИЕВИЧ» с 1955 по 1995 год

1. ОСТРОВ ВАЛЕРЬЯН БОРИСЫЧЕЙ – формы кривого карандаша.

2. ОСТРОВ СУХОЙ ГРУШИ – яйцеобразный с деревом посредине.

3. ОСТРОВ НЕПОДДЕЛЬНОГО СЧАСТЬЯ – напоминает Италию без Сицилии, сапогом кверху.

4. ОСТРОВ ПЕЧАЛЬНОГО ПИЛИГРИМА – определённой формы не имеет, более всего склоняясь очертаниями к скульптуре «Рабочий и колхозница».

5. ОСТРОВ ТЁПЛЫХ ЩЕНКОВ – по форме напоминает двух кабанчиков вокабул, соединённых между собой хвостами.

6. ОСТРОВ ЗАБРОШЕННЫХ МИШЕНЕЙ – в форме офицера.

7. ОСТРОВ УНИКОРН – по форме напоминает ланиты Хариты.

8. ОСТРОВ БОЛЬШОГО ВНА – золотое руно с вулканическим задом.

9. ОСТРОВ ПОНИЖЕННОЙ ГЕНИАЛЬНОСТИ – действительно лежит ниже уровня Океана, формою похож на венок сонетов.

10. ОСТРОВ ГОЛЫХ ЖЕНЩИН – обширен как вдоль, так и поперёк. Во время отлива имеет форму яйца, во время прилива – двух.

11. ОСТРОВ СЛИЯНИЯ В ОДНО ЛИЦО – формы крюка, впоследствии утопленного капитаном.

12. ОСТРОВ ПОСЛАННЫХ НА… – откровенный каменный фаллос работы федоскинских мастеров и палехской школы.

13. ОСТРОВ ЛЁШИ МЕЗИНОВА – более всего похож по форме на подмосковную станцию Кучино.

14. ОСТРОВ СЦИАПОД – чистый додекаэдр левого нажима.

15. ОСТРОВ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ – формы утиного крыла в полёте.

16. ОСТРОВ САМОВОСПЛАМЕНЯЮЩИХСЯ КАМНЕЙ – напоминает, грубо говоря, умывальник, но с двумя камнями на крышке.

17. ОСТРОВ ГЕРБАРИЙ – формы серпа, раздробленного молотом.

18. ОСТРОВ, НА КОТОРОМ НИЧЕГО НЕ БЫЛО, – имеет форму формальных формирований.

19. ОСТРОВ ВЫСОКОЙ НРА… – в форме очков, переносицу между которыми то и дело заливает водой и высокой нра…

20. ОСТРОВ, ОБОЗНАЧЕННЫЙ НА КАРТЕ, – хотя мы остров так и не увидели, точно знаем, что по форме он представляет второй слог отчества нашего старпома и звучит бодро: «ХО!»

21. ОСТРОВ, НА КОТОРОМ ВСЁ ЕСТЬ, – формы Вавилонской башни, обращённой вовнутрь земли, и это как бы такие погреба и подвалы, в которых и ВСЁ ЕСТЬ, кроме, конечно, боцмана Чугайлы.

22. ОСТРОВ КРАТИЙ – скала в форме оскала.

23. ОСТРОВ НИЩИХ – во-первых, изрезан фьордами, а во-вторых, нищие так его загадили, что не видно и первоначальной формы, и окончательной.

24. ОСТРОВ ОСОБЫХ ВЕСЕЛИЙ – рассудочно-пологой формы с примесью прямоугольных октанов Рудика Руби.

25. ОСТРОВ ЭНЕРГОПОЛ – форма его целиком зависит от названия, в случае перестановки слогов – ПОЛЭНЕРГО – передняя часть острова меняется с задней местами, и наоборот.

26. ОСТРОВ ВЕДОМЫХ УЕМ – откровенный фаллос, но не каменный, как в пункте 12, а засаженный морковью.

27. ОСТРОВ СОКРОВИЩ БОЦМАНА ЧУГАЙЛО – в форме, кстати, Института востоковедения, что вряд ли.

28. ОСТРОВ ЕДОРЕП – в форме Эйфелевой башни, которую разобрали и сложили штабелем.

29. ОСТРОВ ЗЛАТОСЕРЕБРЯНЫХ ЛЮДЕЙ – страдает формой лавровишни.

– Ну вот и всё, – сказал сэр Суер-Выер, обнимая меня. – Двадцать девять островов, не так уж и много, могли бы открыть ещё пару.

– Жалко, что мы так и не доплыли до Острова Истины, сэр.

– Как то есть? Погляди-ка вперёд.

Фрегат наш, любезный сердцу «Лавр Георгиевич», приближался к некоему островку. Островку? Да нет, пожалуй, это был обширный остров. Виднелись не только деревья, но даже целые города, поля, болота и вырубки.

– И вы думаете, сэр, что это Остров Истины?

– Без всякого сомнения, – сказал сэр Суер-Выер.

– Но почему?

– А потому что – пора, брат! Пора! Старпом! Шлюпку!

– Будем открывать? – спросил я.

– Обязательно.

– Извините, сэр, – сказал я, – перед тем, как открыть остров, можно задать вопрос?

– Пожалуйста.

– Не пойму, почему мне забинтовали ногу?

– А… дело простое. Ты так орал, что отрубил себе руку, что пришлось хоть что-нибудь забинтовать, дабы успокоить экипаж. Итак, пожалуйте в шлюпку.

– После вас, сэр, – сказал я.

– Нет-нет, – сказал сэр Суер-Выер. – Истина познаётся в одиночестве, друг мой. Иди.

И я спустился в шлюпку, разбинтовывая забинтованное не мною.

Глава XCIV

Остров истины

Как только нос шлюпки врезался в песок – сразу и началась истина.

– Ну как там у тебя? – крикнули с фрегата. – Есть ли там истина?

– До хрена! – ответил я и бодро двинул вглубь острова.

«Пойду не оглядываясь, – вот что я про себя решил. – Оглянусь, когда пройду весь остров и увижу океан с другой стороны».

Я шёл неторопливо, разглядывая

лица девушек и деревьев,

перья птиц и товарные вагоны,

хозблоки и профиль Данте.

Довольно быстро я прошёл весь остров и снова увидел океан с другой его стороны.

«Пора оглянуться», – подумал я, но почему-то не хотелось.

Заставил себя – оглянулся.

Как я и предполагал, сзади ничего не было, океан двигался следом, замывая – какое неприятное слово – каждый мой шаг. Конечно, я об этом догадывался и всегда слышал его шуршанье за спиной.

Сокращался остров, уменьшался. Я убивал его своими шагами. Пройти до конца оставалось совсем немного, но – очень интересно. И хозблоки там ещё виднелись,

и профиль Данте,

лица девушек и деревьев,

перья птиц и товарные вагоны,

и ещё мальчик и девочка…

Я это ясно увидел и решил закончить этот пергамент. Закончим его внезапно, как внезапно кончится когда-то и наша жизнь.

В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО, В КОНЦЕ ЕГО, КОНЕЧНО, УЖЕ НЕ БУДЕТ.

Глава XCV

Девяносто пятая

Конечно, есть и другие толкования этого сложного предмета, из которых нас устроит только одно:

В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО, И БЫЛО ОНО – БЕСКОНЕЧНО…

Приложение

Глава XLIX

Ненависть

– Я что-то ненавижу, а что именно – позабыл, – обмолвился однажды лоцман Кацман.

– Давайте, давайте, лоцман, вспоминайте, – поторопил Суер. – Мы твёрдо должны помнить, что ненавидим.

Лоцман попал в ловушку. Он заюлил, заскулил.

Нас это никак не удовлетворило. Чувствовалось, что корни ненависти уходят в лоцмана поглубже.

– Не дай вам бог, лоцман, – со значением заговорил Пахомыч, – не дай вам бог ненавидеть то, что мы любим.