Самая длинная ночь

Свой старый «Фольсваген Гольф» на стоянке отдела, он припарковал, около «без пяти десять», потратил пару минут на сигарету и освежение ротовой полости посредством закидывания в нее четырех термоядерных жвачек, и как раз в десять, на ходу снимая шляпу, вошел в логово «МММ», расположившееся на втором этаже фактически в самом конце здания отдела внутренних дел напротив кабинета начальника.

В кабинете Максима Михайловича пахло потом и тревогой. На видавших виды стульчиках, расставленных вдоль стен, как птицы на жердочках сидели оперативники – личный состав отделения уголовного розыска. В дальнем от входа краю стоял стол, за которым, скорчив гримасу, недовольного бульдога сидел Максим Михайлович Марков.

По царящему вокруг безмолвию, Остап сразу догадался, что внутреннее оперативное совещание без него решили не начинать. Сделано это было разумеется специально, чтобы поставить его в неловкое положение перед остальными ребятами, ведь, исходя из самой обычной логики, и вопреки известной пословице – Семеро ждали одного его.

Максим Михайлович Марков был руководителем отделения уголовного розыска, периодически, когда должность в очередной раз становилась вакантной, исполнял обязанности заместителя начальника отдела и имел кличку «МММ». Он внешне производил впечатление карикатурного злого шефа полиции из американских киношных детективов. Крикливый, небольшого роста с ощутимым пивным брюшком, лысоватый, все время требующий надлежащего выполнения от подчиненных своих обязанностей, в рабочее время… Желательно с нуля до двадцати четырех часов… Желательно без выходных…

МММ любил посреди дня «неожиданно» собрать личный состав и устроить взбучку по причине несвоевременных закрытий материалов и не раскрытий преступлений. Не стало исключением и сегодняшнее утро. Остап, обладая полицейской «чуйкой», старался в такие дни внезапно оказаться на «территории15», но на любую хитрую задницу, как известно, найдется винт с резьбой.

Несмотря на свою напускную грозность и неуравновешенный местами характер, в то же самое, время Максим Михайлович всегда до последнего на всех совещаниях и во всех кабинетах совершенно искренне бился за своих сотрудников, не редко подставляясь сам. Не гнушался МММ и работой на земле, вплоть до сбора объяснений на местах происшествий. Для Остапа был удивителен тот факт, что этот полный невысокий человек, любящий посидеть на берегу с удочкой, дослужившись до пенсии и просидев на одном месте более десяти лет, не растерял азарта в работе и стремления не просто давать показатели, но и помогать людям. Несмотря на весь производимый шум«МММ» был добрым и порядочным человеком.

Сегодня же «МММ» был далек от сентиментальностей. Видимо, в очередной раз получил «нагоняй» за нарушение сроков по материалам и несвоевременную их передачу в прокуратуру и следствие, а может, недисциплинированность Остапа ему в край надоела, он причмокнул губами и непривычно спокойным для себя голосом заговорил:

– Остап Евгеньевич, объяснение по факту опоздания, чтобы после оперативного совещания оказалось у меня на столе. Вы, видимо, по-хорошему, ничего понимать не хотите…

– Сделаю, – равнодушно ответил Остап, – попав в душное помещение будки старого бульдога, он понял, что из-за выпитого накануне, в голове у него образовался какой-то вакуум, который мешал ему собрать мысли в кучу.

– А вообще, Сомов, я устал тебя постоянно покрывать. Сегодня тебя с утра Алешин требовал, а я что ему скажу? Вот что, я должен был сказать Алешину? – душа поэта, видимо, не выдержала, Максим Михайлович снизошел до такого привычного ему крика, и Остапу сразу стало как-то спокойнее.

– А зачем я Алешину?

– Да мне-то откуда знать, – взревел Марков, – что-то хотел по вчерашнему убийству выяснить, а то материалы комитетчик не дал откопировать, сказал, что ему некогда.

Остап вздохнул, сам по себе вызов к руководителю ничем хорошим обычно не заканчивался. Мрачными птицами на своих стульях на него сочувственно смотрели коллеги по отделу. В этот момент, «МММ» стал трясти свой личный состав, и Остап, дожидаясь своей очереди, принялся рассматривать своих коллег.

Возрастной седой опер Олег безучастно привалился щекой к шкафу, возле которого сидел. Оперативник выслужил пенсию лет семь назад, и каждый раз, получая новую задачу или очередной материал, грозился на пресловутую пенсию уйти, но с решением не торопился. Может быть, потому что понимал, что последующее трудоустройство в гипермаркет охранником чуть менее престижно нежели нынешняя должность старшего оперуполномоченного, да и зарплата даже по сравнению с полицейской – там менее конкурентная; а может быть вне работы в органах он попросту себя и не видел. Кроме того, Олег был феноменально ленивым, но при этом отнюдь не бесталанным опером. В нем, как запах советского одеколона ощущался тот самый дух старой школы, где учителями и директорами были лучшие постперестроечные оперативники, часть из которых сделала карьеру в борьбе с бандитизмом, а часть, к сожалению, давно съедена червями, и ограды на их могилах пребывают в запустении и забвении.

Несмотря на лень и ворчливость, Олег за годы службы обзавелся неплохой агентурной сетью, которая хоть и со сбоями, но работала, выдавая удивительные результаты. Так, пришедший по первому звонку наркоман вполне мог знать кто совершил разбой на другом конце района, а местная проститутка, заглянувшая к Олегу на «субботник16», вполне могла услышать краем уха из телефонного разговора клиентуры информацию о том, в каком гаражном кооперативе находится отстойник для похищенных автомобилей. В силу всех перечисленных обстоятельств Остап, как ни старался, не мог испытывать неприязнь к старому потрепанному жизнью и службой, но находящемуся в обойме Олегу.

Справа от него пристроился на стуле молодой белобрысый опер Максим Ребров, который сейчас весь красный пытался отбиться от «МММ». Шансов у него особых не было, потому что начальник, не стесняясь в выражениях орал на Максима, не давая тому вставить и пары слов в свое оправдание. Судя по ощущениям Остапа, Максим пришел в уголовный розыск прятаться от армии до двадцати семи лет (Ха-ха, прятаться! От армии! В уголовном розыске! Смех, да уж лучше до тридцати просидеть в подводной лодке, чем год здесь, подумал про себя Остап, а разбирался в этом вопросе он не понаслышке поскольку два года служил на границе с Китаем в местах, которые не отмечены ни на одной карте), а в итоге втянулся. В силу того, что Максим был самым молодым в коллективе, ему была вменены обязанности мотания по городам и весям с запросами, сидения под адресами в засадах, а также нудная, но важная линия взаимодействия с судами и надзорными органами. С последними, а конкретно, районным отделом прокуратуры, взаимодействие у Максима было отлажено, как нельзя лучше, и помощник прокурора Лена Петрова, коротавшая периодически с ним ночи, была лишним тому подтверждением.

Максим, как мог, скрывал данную информацию, стесняясь того, что Лена была на девять лет его старше, но шила в мешке не утаишь. Особенно, если мешок является по совместительству местным райотделом полиции. Жил Максим на другом конце города, и дорога от дома до работы кровожадным вампиром выпивала у него полтора часа жизни в один край. Не будучи местным и достаточно опытным, особой информацией о готовящихся и совершенных преступлениях Максим не обладал, однако, природная наблюдательность, расторопность и хитрость периодически давали свои плоды, и нет-нет, Максим выстреливал раскрытием какого-нибудь грабежа из магазина или похищением «палки» прямо из-под носа у участковых или вневедомственной охраны, носившей сегодня гордое название Росгвардия.

С другого края кабинета, напротив Максима и Олега, сидели Антон Кузьмич и Михаил Гончар. Два опытных опера, которые почти по всем делам таскались вместе, одинаково выглядели, одинаково бесцветно одевались и одинаково пахли по утрам перегаром, а их средний возраст укладывался в странные рамки – от двадцати двух до сорока. То есть, лет им было где-то по тридцать пять, но работа без выходных, контингент, с которым приходилось общаться, начальство перед которым приходилось отчитываться, а также алкоголь – состарили их не хуже, чем морской ветер моряка.

Впрочем, раскрытия преступлений они выдавали с завидной регулярностью и считались образцовыми сотрудниками. Для более продуктивной работы друзья – полицейские не гнушались применением кулаков, электричества и полиэтиленовых пакетов, которые иногда оказывались на головах подозреваемых, а также лечебной гимнастикой с последними, но по словам Антона такие методы работы применялись в виде исключения, в случаях, когда у напарников не было сомнений относительно личности преступника, а явка с повинной посредством простых уговоров не писалась.

Вместе с тем, оперская документация в виде дел оперативного учета и материалы, которые передавались в следствие для возбуждения уголовных дел были нарочито образцовыми, полными и аккуратными, выполненными по букве закона и требований следственных отделов. Вишенкой на торте к портрету оперативников можно было назвать то, что Антон занимал должность заместителя начальника отделения и исполнял свои обязанности на удивление профессионально и беспристрастно, не снимая с себя функций простого оперативника.

Марина Халитова. Та самая девушка, которая уговорила Остапа съездить на место происшествия вместо себя. Сегодня она выглядела намного лучше, чем вчера, глаза хоть и блестели от усталости, в них более не чувствовалось болезни, видимо, сутки выдались относительно спокойными, и девушка отпоилась чаем и «Терафлю». Вообще, Марина, в каком-то смысле, была средним арифметическим между Максимом, Антоном и Мишей. То есть нет, перегаром по утрам она, конечно же не пахла и с помощником прокурора не спала, а была хрупкой, сероглазой, красивой девушкой двадцати семи лет, но только красота ее была какой-то тусклой и невзрачной. Сравнить с такой красотой можно пейзаж поздней осени, когда сквозь мокрый чугунный асфальт, опавшие серые листья, глубокое, как стакан и тяжелое как свинец небо и тягучий звенящий воздух чувствуется сама усталость природы. Серость в облике Марины роднила ее с Антоном и Михаилом, а возраст, скромность и огромный объем работы – с Максимом.

Занималась Марина розыском пропавших без вести, вела картотеку неустановленных трупов, плюс за себя и того парня (коим была вся мужская часть коллектива) делала документацию, не имевшую к работе никакого отношения, но с приходом нового руководителя, крайне популярную. Всевозможные внутренние отчеты, планы мероприятий, справки по раскрытиям, сводки и прочая макулатура к несчастью в правоохранительных органах вышла на первый план, и зачастую сотрудник ценился не за работу, которую он выполняет, а за умение об этой работе отчитаться.

Ко всем сложностям в полицейском быту Марины, ее по неведомым причинам невзлюбил начальник отдела Алешин, и требовал от нее раскрытий преступлений, в то время как Марина, в силу загруженности большую часть жизни проводила в кабинетах, архивах и моргах. Мужская часть коллектива по мере возможностей «выставляла по карточкам17» за Мариной раскрытия, но ситуацию это до конца спасало. Кроме того, ответственности за поиск пропавших без вести с Марины никто не снимал. Для Остапа было загадкой, почему девушка, пришедшая в полицию сразу после академии, от такой жизни до сих пор не уволилась или перевелась. Ведь по информации Остапа, в Управлении Марина была на прекрасном счету и считалась одной из лучших по своему направлению.

Волжская Ольга во многом была противоположностью Марины, да и сидела она прямо напротив той, в коротенькой форменной юбке. Закинув ногу на ногу, она являла собой квинтэссенцию уверенности в себе. Длинноногая, статная, не отличающаяся скромностью тридцатишестилетняя блондинка, предпочитающая яркие цвета в косметике. Она представляла собой симбиоз распущенности, умения себя подать и эталона в манипуляциях людьми. Ольга умела удивительную способность влюблять и вызывать ненависть одновременно.

Ей, по ощущениям Остапа, одинаково пошла бы, как полицейская форма или вечернее короткое платье, так и мантия монахини или общевойсковой костюм зашиты. Глупой женщина абсолютно не была, но умением закосить «под дуру» доводила Марину до сводящей скулы ярости, а Максима Михайловича до момента, когда ему нечего было сказать, а такое случалось ой как редко. Ольга перевелась в отдел после расформирования Наркоконтроля18, в котором, имея должность старшего оперуполномоченного по особо важным делам, занималась профилактикой преступлений в сфере незаконного оборота наркотиков. Звучало это внушительно, а на деле функционал Ольги заключался в хождении по школам, училищам, префектурам и администрациям с лекциями о вреде наркомании. Начальство в лице майора Алешина, к слову, было к Ольге куда более благосклонно, поэтому с переходом в полицию спектр обязанностей последней расширился незначительно. Помимо профилактики преступлений, в него вошли составление отчетов для прокуратуры и Управления, написание поздравительных речей для майора Алешинв на всевозможные профессиональные праздники вроде Дня следствия или Дня участковых, а также развлечение его разговорами и сплетнями. Материалы Ольге, если и расписывались, то совсем не в том количестве, в которых они падали на голову, к примеру, Марине. При всем этом, отношение к Ольге среди сотрудников уголовного розыска в частности и отдела полиции в целом было скорее положительным. Большей части личного состава женщина не отказывала ни в помощи (по мере сил и возможностей), ни во внимании (по мере ее собственного желания и наличия кофе и сахара). Будучи яркой и артистичной женщиной, она уже более трех лет умудрялась балансировать на заточенных ножах между обожанием и ненавистью. Остап внутренним чутьем ощущал в женщине опасность, но шарахаться от высокой, улыбчивой, по-кошачьему грациозной незамужней барышни было бы, как минимум странно. Остап с одинаковым успехом заходил «на кофе» и к Марине, и к Ольге, но если к первой его тянуло скорее из дружеских побуждений, то ко второй – именно, как к женщине, которую ты не видишь в качестве жены, но вот постель с ней разделить против не будешь. Сама блондинка лишь подстегивала его интерес своими манерами и шутками ниже пояса.

Остальные две вакансии в штатном расписании были плавающими. Периодически в отдел в усиление направляли оперов с Управления, но те надолго не задерживались, поскольку работать здесь было тяжело и медом явно не пахло. Вот и сегодня, как в основном, и всегда, пара стульев были пустыми, людей на должностях не было.

***

Получив свою порцию головомойки от «МММ», Остап решил, было, сразу отправиться в кабинет Алешина, но Максим Михайлович имел принцип всегда идти на ковер вместе со своими подчиненными сотрудниками, а сегодня и вовсе проявил чудеса заботы, предварительно руководителю отдела, позвонив. Тот к явному удовольствию Остапа сейчас оказался занят, и оперативник перед началом рабочего процесса остался у МММ на кофе.

– Ты что-то не важно выглядишь, Остап? – Максим Михайлович общался абсолютно спокойно, все его недовольство рабочими показателями Остапа, сошло, казалось, на нет.

– Да перебрал вчера, после этого гаража… Приехал домой ближе к вечеру, и ничего не смог с собой поделать…

– Да я видел, Олеська фотки показывала, что думаешь-то?

– Да вы знаете, все не просто там, мне кажется. Я далек от мысли, что это несостоявшийся поджог с целью сокрытия или горячечный бред.

– То есть думаешь не разборки алкоголиков? М-да, давненько я такого не припомню.

– Лучше бы это были они, быстро бы дело закрыли (МММ при словах Остапа поморщился, он с молоком матери учил своих подчиненных, что уголовные дела не закрываются, а направляются в прокуратуру в порядке, предусмотренном Уголовно-процессуальным кодексом), да и все, круг общения даже у бездомной выяснить при сильном желании можно. Но нутром чую, что этим все не ограничится, – неожиданно толи с похмелья, толи от открытой форточки, Остапу вдруг стало холодно, и он болезненно поежился.

– Да, только садиста-убийцы нам накануне закрытия года и не хватало, хотя и дело – то вроде не наше, а Управления, но все равно, приятного мало, начнут поручения слать, – вздохнул Максим Михайлович, но исходя из риторики, Остап уловил, что рабочие моменты, по всей видимости, его волновали больше смерти людей, – ладно, Остап, иди работай, материалы, ты, все-таки, прикрой, что сможешь, желания вешать на тебя взыскание и премии лишать перед новым годом, нет никакого, и так ведь не платят ничего. Что у тебя, кстати, с Олесей-то?

–А что? – сухо отозвался Остап.

–Да просто…

–Да считайте, что уже ничего, расстались пару месяцев назад…

–Эх, – «МММ» хмыкнул с видом рыбака, упустившего десятикилограммовую щуку… – Хорошая ведь баба-то, – Остап посмотрел на своего непосредственного руководителя и неожиданно заметил насколько тот выглядит уставшим: глаза болезненно блестели, кожа приняла странный серый оттенок.

–Максим Михайлович, не переживайте, все нормально!

–Да как за вас – оболтусов не переживать. У меня и есть-то жена вы да собака, детьми-то Бог не одарил, только Настины от первого брака, и те живут в Питере, – он вздохнул и стал еще мрачнее, – Все материалы закрыты только у Мишки с Антоном, а вы… Эх, ступай.

–Да ладно, вам, Максим… – начал было, Остап, но начальник лишь раздраженно отмахнулся от него рукой, и прошипел что-то вроде «Иди в жопу».

Про объяснение за опоздание старый бульдог, видимо, забыл.

Остап вернулся в свой кабинет, и хоть сегодня в силу своего физического состояния работать был абсолютно не настроен, слова «МММ» странно подействовали на него. Стало неудобно перед немолодым руководителем, ведь тот, на сколько было известно Остапу, всегда защищал и отстаивал своих подчиненных, и не хотелось его лишний раз подставлять.

Остап углубился в чтение материалов и латание заплат по оным. Рапорта, справки, формальные ответы на поручения, постановления об отказе в возбуждении дел или продлении сроков проверок. Не то чтобы, работа сильно интеллектуальная, но необходимая для прикрытия собственной задницы. Через два часа плодотворного, но не безболезненного для головы труда, четыре материала из тринадцати были приведены в божеский вид, но несмотря на все желание, сосредоточиться до конца, Остап не мог. Не покидали мысли о произошедшем вчера преступлении, возникало желание поработать над версиями именно по нему, но в тоже время, хотелось взвыть от тоски, дело к его ведению не относилось. По непонятным для себя самого причинам, может пожаловаться, может просто отвлечься, он решил позвонить Олесе, даже не надеясь, что та еще на работе, но ошибся. Недовольная девушка, как раз, по причине произошедшего вчера преступления, никак не могла до конца отчитаться перед Управлением, а отсутствие у нее на руках копий материалов, которые так и не соизволил передать Всеволод Иванович Большаков, было лишним и гигантским препятствием. Взяв трубку, девушка сходу выпалила: «Че надо?», даже не разбираясь, с кем общается. Она устала и была в легкой ярости от тупости Управленческих клерков, уже несколько часов трясших с нее бумаги, которых у нее не было. -

–Олесь, ты как?

–Остап, да просто, ад (он, именно он, дорогуша, подумал про себя Остап), – заныла Олеся, – из-за одного старого напыщенного козла, который забрал материал, я не могу смениться. Так он, еще и издевается, и нашей дежурке сказал, что материал будет только через пару часов, которые случились уже четыре часа назад. Блин, я хочу спать, есть и в душ!

–Именно в этой последовательности? – попытался пошутить Остап, и, видимо, ему это удалось. Голос его бывшей девушки смягчился:

–Дай подумать, да, именно так, вернее нет, еще я хочу выпить, но это надо будет вклинить первым пунктом. Как ты? Вчера под конец ты совсем неважно выглядел.

–Да ничего, нормально, Олесь, а на память, сделаешь мне не учтенную фототаблицу, все равно ты ее делала для Большакова…

–Нуу, не знаааю, – растягивая слова ответила Олеся, – а какой резон делать ее именно для тебя, только краску на принтере переводить? – «Вредничает», – подумал Остап.

У него отлегло от сердца, пришло осознание того, что впервые за два месяца после расставания, Олеся наконец-то начала успокаиваться и не принимать само его существование в штыки. А эта привычка девушки ра-стя-ги-вать слова и изображать при этом задумчивость ударили в сердце смесью нежного тепла и небольшой толики разочарования и боли, оттого, что их союз и встречи прекратились. Отношения с Олесей, как и вообще, все свои предыдущие отношения, Остап складывал из разноцветных микроскопических кусочков мозаики, состоявшей из запахов, привычек, обрывков разговоров, сигаретного дыма на кухне, и всех других малюсеньких нюансов, отпечатавшихся персональным клеймом в его памяти и душе.

– Олесь, ну не зна-ю (девушка хихикнула с его пародии на саму себя), с меня «Лакомка» (это было любимое мороженое Олеси), или совместное кино – на «Джокера» (любимый ее персонаж), – Остап давно хотел этого примирительного киносеанса с девушкой в память об их страсти, и в надежде сохранить хотя бы приятельские отношения.

– Так его давно не показывают…

– Так мы найдем, где показывают!

– Нет, Лучше, «Лакомку», – грустно ответила девушка, – зайди через пять минут, распечатаю.

«Да с кинотеатром, видимо, все-таки был «борщ19», а ведь хотел, как лучше»,– подумал про себя Остап, и в этот момент у него зазвонил мобильный телефон. К незнакомым номерам Остап, как и любой человек, относился с недоверием, но все же ждал «подгона» от управленческих оперов в виде Бурбона, да и стопроцентных просрочек у него в наличии не было, и прокуратура позвонить была не должна. После долгого, тягучего раздумья, он поднял трубку:

– Алло.

– Остап Евгеньевич, я уж думал, что вы незнакомые номера не берете!

–Ну как видите, беру, – голос казался Остапу странно знакомым, но до конца он его не узнал.

–Я хотел ВАМ (слово прозвучало значительно, как будто укрыв, Остапа мягким пледом) предложить поработать вместе, – приятное тепло охватило лоб и грудь оперативника, и он абсолютно точно узнал голос старшего следователя по особо важным делам Большакова.

–Всеволод Иванович, – начал и тут же осекся он, – я бы с радостью, но не думаю, что меня…

–Я почему-то не думал, что вы откажете мне в любезности. Формальности будут улажены, как с административной, так и с процессуальной точки зрения, – Большаков, по ощущению Остапа, тут же сменил пригласительный тон на раздражение, и, казалось, для него было моветоном объяснять тупому провинциальному оперу такие очевидные вещи.

–Когда приступать? – выпалил Остап

–Я жду вас внизу, серебристая «Хендэ Соната», необходимо доехать до одного места, поедем вместе.

–Всеволод Иванович, тут такое дело, – Остап, на мгновенье замялся, но затем твердо сказал, – эксперт не может полдня смениться, нужны материалы.

–Какие материалы? А, точно… Как я мог забыть, работа… Совсем забыл, материалы надо отдать, чтоб их откопировали… Ох, беда… – следователь говорил скорее сам с собой, но в конце грозно спросил, – И что из-за этой ерунды сотрудника не отпускают после суток?

–Ну, как есть…

–Идите к моей машине за материалами, можете отдать в дежурную часть на копирование, никаких секретов там пока все равно нет, а сами потом ко мне, нам не долго. Да, скажите в дежурной части, что, если хоть один лист пропадет, я с них три шкуры спущу, а если эксперт не уедет домой через полчаса, взыскания получит все руководство, – голос следователя несмотря на агрессивную риторику в конце, был мурлыкающим и спокойным.

Через три минуты, Остап, чтобы не терять времени на беготню с материалами дела туда-сюда, сразу из кабинета выездного эксперта захватил с собой фототаблицы с места убийства. Также он взял с собой и саму Олесю до машины следователя. Он вручил кипу бумаг явно благодарной девушке, и когда та уходила подтянул ее за плечи к себе, и с видом страстного любовника шепнул эксперту на ухо:

–Про напыщенного козла ему передать?

– От тебя перегаром воняет, – с той же интонацией, что и Остапа, шепнула девушка с улыбкой, после чего зашагала прочь, обворожительная даже несмотря на пару-тройку килограммов лишнего веса и дурацкую бесформенную экспертную одежду.

***

Остап, как будто, и не прощался с Всеволодом Ивановичем, на том точно также, как и вчера были песочных тонов пальто и шляпа чуть светлее. Пожилой следователь с явным удовольствием курил свои крепкие «Captain Black», и выглядывая из-под очков, выруливал с парковки на грязную ноябрьскую дорогу. Температура не была минусовой, к тому же прошел дождь, и вся поверхность дорожного полотна представляла собой грязную кляксу, нарисованную на сером мольберте сырого асфальта.

Некоторое время они ехали, молча. Остап никому не сказал о том, что выехал с отдела, время близилось к обеду, поэтому он был далек от мысли, что его хватятся.