– С чего ты взяла? Ты очень похожа на мою жену. Вот, смотри, у нас даже первый семейный скандал. Кстати, можешь кричать в полную силу, здесь отличная звукоизоляция.

– Я не могу кричать! Егорка плачет, когда кто–то повышает голос. И это… это не скандал! Это безобразие! Кто вам позволил лапать меня? И… и целовать?!

– Я тебя не лапал! Я обнимал свою жену! А целовать меня ты первая начала! Егорка, подтверди!

– Это для правдоподобности! На нас смотрела ваша хамка–секретутка! И не надо привлекать на свою сторону моего сына!

– Нашего сына! Которого ты мне впихнула в руки, прекрасно зная, что я не умею обращаться с детьми.

– Я его страховала!

– А я не знал даже как его держать!

– Но теперь же знаете?

– Что знаю?

– Как ребенка держать?

– О, да, принцип я понял, спасибо. И кстати, я тоже целовал тебя для правдоподобности! И мне понравилось!

Варя не находит что ответить на это. Остановившись, таращит глаза, не понимая, правду я говорю или шучу.

– А тебе? – смягчаюсь и намерено понижаю тембр до хрипоты. Знаю, женщинам это нравится: – Тебе разве не понравилось? Я бы повторил.

Глава 1

Варя

Тороплюсь домой, с радостным трепетом сжимая в кармане хрустящую синенькую купюру – аж две тысячи рублей. Нежданный подарок – помыла всего три окна, но хозяйка, поначалу критически осмотрев рамы и стекла под разным углом – нет ли разводов, осталась довольной, еще и заплатила сверху. Обещала позвать меня в следующий раз, а еще рассказать своим подружкам о «старательной девушке с низкими расценками». Мне польстила ее похвала. С тех пор, как я взялась за подработку – мыть окна, поняла, как много людей не любят это дело, а некоторые, кто живет выше первого этажа, боятся высоты и им проще нанять мойщика. То есть мойщицу. То есть меня.

Если эта клиентка выполнит свое обещание и сработает сарафанное радио, то можно рассчитывать на более–менее хороший заработок до наступления холодов. А зимой я придумаю что–нибудь еще. Надо, кстати, поблагодарить Лидию Петровну за то, что посоветовала меня своим знакомым. Еще и за сынулькой моим присматривает, когда нужно. Хорошая у нас соседка, добрая, не скандальная, даже когда мы с Виталькой шумим. Жалко ее – своих детей нет, а за меня и Егорку переживает не хуже родной бабушки. Без нее и ее помощи сидели бы мы с мужем и Егоркой на одних сухарях.

При мысли о Егорке губы сами растягиваются в улыбку. Он у меня такой лапочка. Тихий спокойный ребенок. Как только взяла его на руки, прижала к груди и поняла – мой малыш, мой и больше ничей. Через неделю ему исполнится семь месяцев. Совсем большой.

День сегодня такой солнечный, деревья золотые, небо голубое. И настроение от всего этого отличное. Я иду почти вприпрыжку по краю тротуара, потому что там больше опавших листьев. Они весело шуршат под ногами, подлетают и рассыпаются в стороны от легких пинков, и даже мои далеко не новые кроссовки смотрятся гармонично среди осенней пестрой мишуры. Болтаю пакетом с перчатками и моющими средствами в такт шагам и улыбаюсь прохожим. Ловлю ответные улыбки и заинтересованные или удивленные взгляды. Мне хорошо, пусть всем вокруг тоже будет радостно.

Сокращаю путь через дворы. Подхожу к дому, и тревожное предчувствие змеей расползается в груди при виде кучки галдящих соседей возле моего подъезда. Увидели меня, закивали, расступились и тут же окружили.

– Варюша, что же это делается?

– Варенька, мы думали полицию вызывать. Ну это же невозможно! И стучали, и звонили, и грозились – не слышит твой. Музыка орет на весь дом.

Настроение резко падает, и я возвращаюсь с небес в реальность. Так и знала. Опять жалобы на Виталю. А между тем я еще не все выслушала:

– У меня вот голова разболелась от вашего бац–бац.

– А у Светки с соседнего подъезда дети уснуть не могут.

– Разве так можно? Хоть свет вырубай.

– Вот пожалуемся в управдом, и свет–то вам отключат! Все равно, поди, не платите коммуналку–то.

Эмоциональные жалобы соседей оглушают. Искривленные недовольством лица мелькают перед глазами, и в какой–то момент у меня начинает кружиться голова. Зажмурилась что есть мочи, сдерживаясь, чтобы не закричать: «Виталик взрослый мужик! Как я могу заставить его что–то делать или не делать?.. Он вас–то никогда не слушал, посторонних людей…»

Я, кажется, побелела, потому что голоса стихли. Кто–то с одной стороны, а кто–то с другой поддерживает меня за локти, ведут до лавочки, усаживают. Теперь, когда соседи поутихли, я отчетливо слышу те самые бац–бац–бац. Сомнений нет – звуки Арии, сменившиеся Рамштайном, доносятся из нашей квартиры. Басы бьют по окнам, грозясь выбить стекла, и, кажется, вся наша старенькая панельная пятиэтажка содрогается от каждого удара бит.

– Накинулись на девку, лица на ней нет, ироды, – сочувствующе гладит меня по спине Мариванна, соседка с верхнего этажа, еще недавно кричавшая громче всех остальных. – Посиди, Варенька, отдохни. С работы идешь? – я кивнула. – Эх, не бережешь ты себя. Вон какая худенькая, слабенькая. Мужик должен так пахать и семью обеспечивать, а он ишь че вытворяет… дармоед. Ведь такой молодой, а работать не хочет. Лишь бы выпить…

– Виталик работает! То, что он официально не устроен, еще не значит, что он не зарабатывает. Вы же сами приносите ему технику, а платите чем? То водкой, то пивом, – возмущаюсь, глядя снизу вверх на обступивших меня людей, – а то и самогонкой, – останавливаю выразительный взгляд на дяде Васе из третьего подъезда, после чего он благополучно скрывается за спиной Мариванны.

– Это же он плату назначает, а нам–то что? – разводит руками женщина, кажется, из пятого подъезда. Остальные согласно кивают и поддакивают. – Мы рассчитываемся с мастером тем, что он просит.

– А просит он, к сожалению, алкашку, а не печеньки ребенку или подгузники. Так чего жалуетесь теперь? Танцуйте. Видите, какую дискотеку устроил ваш мастер? – выговариваю соседям. – Пьяный человек сам себе не хозяин, а вы хотите, чтобы он слушал кого–то, – добавляю устало, потому что спорить и объяснять что–то уже нет сил.

Я откидываюсь на спинку лавочки и закрываю глаза. Мыслями уношусь в деревню к своему дедушке. С ним было так спокойно, уютно. Ровно до того момента, когда его не стало. А потом институт, замужество, ребенок. И вроде все неплохо было, но одно маленькое откровение мужу, о котором я не раз пожалела, и жизнь резко превратилась в темную полосу. Еще не черную, но уже близко к этому цвету.

– Лидия Петровна дома, не знаете? Я ей Егорку оставила.

– Да гуляют они. Как твой музыку врубил, так они в парк и ушли, Вася помог коляску спустить.

– Это хорошо, – выдыхаю с облегчением. Хорошо, что сын с соседкой. Виталик совсем не занимается сыном, а больше оставить ребенка не с кем. Не с собой же его брать.

Поднимаюсь с лавочки и иду в свой подъезд, оставив за спиной сборище обсуждающих и мою семью, и ЖЭК, и ночные гонки под окнами дома. В первую очередь надо как–то утихомирить мужа, а то перед соседями стыдно, а потом увидеться с Лидией Петровной и забрать Егорку.

Глава 2

Варя

Чем выше поднимаюсь по ступенькам, тем громче музыка и сильнее дрожь под ногами. Снова звучит Ария, а я реально начинаю опасаться, что наша панельная пятиэтажка рухнет под гнетом тяжелого рока, прихватив с собой соседнюю.

Захожу в квартиру. Сердце отбивает ритм вместе с басами прямо с порога. На школьной дискотеке мне нравилось биение в груди в такт музыке, но сейчас, дома, это не смешно и не приятно. Снимаю куртку, скидываю обувь и прохожу в комнату.

Наша скудная мебель подпрыгивает на месте, стул медленно уползает в сторону от своего места, а хлипкий мебельный шкаф и вовсе грозит сложиться как карточный домик.

На столе подскакивают бутылка из–под водки с остатками бултыхающейся жидкости на дне, пустая стопка, открытая банка рыбной консервы и по–мужски крупно порезанные куски хлеба. Смердящий запах рыбы и алкоголя стойко держится в комнате, пропитывает собой постельное, одежду в шкафу и всю меня.

Виталик, залитый в хлам, широко расставив ноги для баланса, вытанцовывает посреди комнаты. Глаза закрыты, движения как у паралитика – руки–ноги с головой не дружат, дрыгаются сами по себе. Из одежды на нем только плавки.

Муж у меня блондин с серо–голубыми глазами, высокий, стройный. Не спортсмен, но фигура отпадная. И симпатичный на лицо, за исключением тех дней, когда он не трезв. Таким я его не люблю. Ни уговоры, ни ультиматумы на него не действуют, особенно после того, как я открыла ему душу. Он изменился. Увы, не в лучшую сторону. Но тут я виновата сама. Слишком любила, наивно верила в счастливую семейную жизнь и всячески поддерживала перспективного парня с золотыми руками, умного технаря, способного из любого неработающего прибора смастерить годную вещь. Вот только работать «на дядю» у него получается с трудом и не долго. В поисках лучшего заработка Виталик сидит дома, чинит утюги и чайники соседям и их знакомым, получая оплату не всегда деньгами. Скатывается вниз, но не хочет признавать, что мы живем на дне и что нужно выбираться из этого. Одной мне тащить его тяжело, тем более с маленьким сынишкой, а уйти некуда.

Смотрю на это танцующее чудо и думаю с досадой, почему Виталя такой неугомонный, когда выпьет? Это же сущее наказание. У Светки из соседнего подъезда, она рассказывала, брат, как выпьет немного, сразу ложится спать и ничего его не колышет – ни гости, которые пришли к нему, ни бесящиеся рядом дети. И если вдруг будет землетрясение, он спокойно его проспит, даже если окажется глубоко под завалом.

Мой же муж наоборот. Во–первых, пока не выпьет все, что есть в доме, не успокоится, а то и за добавкой пойдет, а во–вторых, становится суперактивным и приключений ему хочется. Энерджайзер какой–то. Сегодня вот – дискотека у него.

– Виталя! Блин, сделай потише! – я сама себя не слышу – слова тонут в вариации электрогитары.

Зажимаю уши руками, потому что реально боюсь за свои барабанные перепонки, и быстро прохожу к музыкальному центру. Виталик его собрал сам почти из хлама, подключил к самодельному сабвуферу. Адская штука получилась, и муж пищит от восторга, когда включает громко музыку. Сокрушается, что не может использовать саб на полную мощность, но даже вполсилы звук у него такой, что под обоями сыпется штукатурка. А сегодня Виталик явно переборщил.

Выключаю музыкальный центр, и нереальная, звенящая тишина виснет в комнате. Кажется, мебель, воздух, невидимая пыль – все замерло, и даже время остановилось, настолько тихо стало. И только в ушах афтершоком бахают барабаны и бас–гитары рока.

– Э–э! Ты чё наделала? – продолжая «танцевать», открывает мутные глаза Виталя, старательно фокусируя их на мне. – Включи, ну! – с трудом ворочает языком.

Как?!

Как можно было так напиться за три часа моего отсутствия? Это же надо было проснуться и сразу начать пить. На голодный желудок. Чтобы максимально быстро дойти до подобного состояния. А Виталик, похоже, очень к нему стремился.

– Оглохнешь, Виталя! Соседи жалуются, грозятся полицию вызвать.

– А?

– Я говорю – оглохнешь! – кричу мужу, потому что сама еще не отошла от музыки и не уверена, что он уже не оглох.

Виталя хочет что–то сказать, но только машет в воздухе рукой, выражая что–то типа «пофиг». Снова закрывает глаза и начинает петь, пританцовывая:

Ножевые раненья от холодных огней,

Открывает ночь театр кукол и зверей.

Изображать голосом солиста группы мужу удается лучше, чем просто разговаривать в таком состоянии. Осторожно подхожу к нему, беру его за локти. Он, не открывая глаза, обнимает меня за талию. Шатается, но сейчас я у него вместо опоры. Продолжает петь, двигая телом из стороны в сторону, заставляя меня «танцевать» вместе с ним:

Перепутаны роли, маски в лица вросли,

Прячется душа от заката до зари.

––

Строки из песни «Город» группы «Ария».

––

– Виталь, слышишь меня? Белый день на дворе, а ты уже пьяный. Ложись спать, а? Давай я тебе помогу?

Ласково, как ребенка, уговариваю мужа и тяну его к кровати. Орать и читать нотации пьяному нельзя, уже знаю, иначе взорвется, потом придется искать пятый угол. Поэтому мягко, с улыбочкой, не выказывая раздражения или обиды за испорченный день, стараюсь утихомирить мужа.

– Я жрать хочу.

Вот как всегда – пьет не закусывая, напивается – «жрать хочу». Муж делает руками мельницу, скидывая мои руки с себя, меняет траекторию нашего движения и, шатаясь, идет к столу. Садится на стул, предварительно чуть не промазав задом мимо сидушки. Выливает остатки алкоголя в стопку.

– Будешь?

– Нет, я не пью, ты же знаешь, – присаживаюсь рядом, внутренне содрогаюсь от запахов и видов. Виталя терпеть не может суету и бубнеж, потому сейчас мне лучше терпеливо смотреть на своего «красавчика» и ждать, когда он дойдет до кондиции. И желательно улыбаться, а не делать кислую мину.

Муж вливает содержимое в горло, запрокинув голову. Меня передергивает от мерзкой картины. Не могу понять, как можно пить эту гадость еще и в таких количествах. Нотации по поводу вреда алкоголя вызывают у Виталия только раздражение и гнев, а по мне лучше худой мир, чем хорошая война.

– Вкусненько? – заглушаю в себе язвительный тон. Поглядываю на часы – Егорку пора кормить, да и соседка наверняка устала гулять с ребенком. Боюсь, что Лидия Петровна, моя палочка–выручалочка, скоро откажется брать малыша «на пару часов». Но пока мой алкаш спать не ляжет, дергаться бесполезно, иначе будет хуже. Плавали. Знаем.

Членораздельного ответа не получаю, только какое–то мычание. Муж в состоянии глубокого алкогольного опьянения. Локти широко расставлены на столе, голова почти падает. Но до кондиции «пора идти спать» он еще не дошел.

– Закусывай, Виталь, плохо же будет. Ты есть хотел.

Очень надеюсь, что той еды, которая сейчас стоит перед мужем, ему хватит.

Виталий поднимает голову, оглядывает стол. Взгляд упирается в скудную закуску. Молча берет хлеб, подносит его к носу, втягивает в себя запах. Икает. Заторможенными движениями тыкает кусок хлеба в консервную банку в месиво из рыбы и масла, ест «это», капая маслом на стол. Снова икает, но уже с полным ртом. Неприятно. Мерзко.

Молча встаю и иду к окну. Нужно проветрить комнату от исходящего от мужа и его еды амбре.

Свежий осенний ветерок мгновенно врывается в комнату, разбавляя густой перегар чарующим запахом опавших листьев. Громкое чириканье воробьев под ярким солнышком намного приятнее слуху, чем любимые песни Виталика.

Стою у окна, дышу полной грудью и мысленно выстраиваю цепочку дальнейших действий. Дождусь завтра и на трезвую голову буду выносить мужу мозг на предмет как это нехорошо – пить в одиночку, в таком объеме. А уж на какие деньги…

И какой пример он подает нашему маленькому ребенку?

Нужен ли такой отец Егору и муж мне? Одно название от его статуса.

– А где… этот… малой? – не особо разборчиво произносит муж, поднимая голову. Серо–голубые глаза мутные, он смотрит в мою сторону, но я сомневаюсь, что Виталя вообще видит меня – зрачки разъезжаются без фокусировки. Скорее всего, я сейчас для него представляю расплывчатое пятно. Или два.

– Наш сын гуляет с соседкой, – специально выделяю «наш сын». – Скоро домой вернутся. Ты ложись, котик, поспи хоть пару часиков, а я ужин приготовлю.

– С–с–с… – «котик» пытается что–то сказать, не факт, что цензурное, но не выходит и он замолкает. Кладет голову на руки и отключается.

Смотрю на это «тело» и понимаю, что дальше так продолжаться не может. Терпение на исходе. Я выходила замуж, чтобы быть счастливой, любимой, а у мужа одна любовь, и это не я.

Глава 3

Варя

Оставляю благоверного там, где он притулился, одеваюсь и ухожу из дома. Соседи, к счастью, разошлись, а возле подъезда уже сидит на лавочке Лидия Петровна, покачивая коляску.

– Заждались? – спрашиваю тихо, виновато улыбаясь. – Простите, что так долго, Виталя опять напился, кое–как успокоился, – оправдываюсь перед соседкой полушепотом и заглядываю в коляску. – Как Егорка? Плакал?

– Да ну что ты, милочка! Малыш у тебя ангелочек – спит да спит себе тихонечко на свежем–то воздухе. Маленьким много ли надо? Чтобы в штанах сухо было, сам сытый, да транспорт какой–никакой возил туда–сюда, – ласково улыбается женщина, и я вижу по ее глазам, что она говорит правду – мой сынок не доставил ей хлопот.

– Ох, выспится сейчас на неделю вперед, даст нам жару ночью.

Присаживаюсь рядом с бабушкой. Она убирает морщинистые сухонькие руки с поручня коляски, и теперь я тихонько покачиваю спящего Егорку.

– Спасибо вам, Лидия Петровна, – говорю вполголоса соседке. – Не знаю, как бы я обходилась без вас. Вы нам с Егоркой так помогаете, как родная бабушка, – в горле образуется вязкий комок, от которого еще и слезы наворачиваются.

– Варюша, мне же только в радость помогать тебе. А то сидела бы я одна в четырех стенах, никому не нужная на старости лет, а так хоть какая–то от меня польза.

– Вы даже не представляете, какая от вас польза. И за сыночком моим приглядываете, и подработку мне нашли. Спасибо! – Чтобы не растрогаться сильнее, набираю полные легкие воздуха и растягиваю губы в улыбку: – А еще я сегодня заработала в два раза больше! И, Лидия Петровна, я хотела бы вам отдать половину своего заработка, не отказывайтесь, пожалуйста. Это самое меньшее, чем я могу вас отблагодарить.

– Тебе что, деньги некуда девать? – недовольно заворчала Лидия Петровна, практически пристыдив меня за мои же слова. – На что мне твой заработок? Мне государство пенсию платит, чай, заслужила, а тебе сына поднимать. Сама вон… зима на носу, опять в худенькой курточке ходить будешь?

Лидия Петровна права, каждая копейка у меня на счету. Почти все заработанное уходит на сына – питание, подгузники. Одежду Егору почти не покупаю – все от Светкиных детей достается, у нее их двое – мальчик и девочка, а вещи хорошие, я и не отказываюсь. Детское пособие почти все уходит на коммуналку, а на остатки и небольшие заработки мужа мы живем.

– Простите, я не хотела вас обидеть. Просто ваша помощь так мне нужна… Был бы сынок постарше, я бы его в ясли отдала, а сама на работу пошла. Официально.

«И ушла бы от Витальки» – договорила сама себе то, что вынашиваю в мыслях уже некоторое время.

– Ну так иди. Я присмотрю за малышом, мне не сложно. Твой–то совсем не занимается сыном?

– Почти нет. Так хотел ребенка, а родился Егорка и все, потерял интерес. Не принял он его.

– Беда… – поджимает губы Лидия Петровна.

В коляске тихо посапывает малыш. Надо бы разбудить, унести домой, покормить, поиграть, но там пьяный Виталик. Поэтому я продолжаю сидеть с человеком, с которым мне тепло и спокойно. Оттягиваю момент, когда надо идти к себе.

– Я хочу уйти от Виталика, – признаюсь тихо старушке. – Как только найду работу, сниму комнату. Сама Егорку подниму.

– Если нет любви, то и жизни не будет, – кивает согласно головой моя собеседница.

– Любви нет. Я думала, что дело во мне. Что это послеродовая депрессия. Но время идет, а ничего не меняется. И самое главное, знаете, в сердце у меня пусто. Смотрю на мужа и совсем ничего не чувствую. И что делать с этим не знаю. Сын пока маленький, но он растет, ему отец нужен, но такого не хочу… Лучше уж никакого.

– Знаешь, Варенька, вот что хочешь думай, но я тебе скажу так, как вижу. Виталик не твой мужчина. Не подходит он тебе. Может, что молодой, еще не остепенился, может, по жизни никчемный, но не будет тебе рядом с ним счастья, уж поверь. Не пара он тебе.

Егорка завозился – начал просыпаться. Я поднялась, склонилась над коляской. Обожаю момент, когда сын открывает глазки, видит меня, узнает и улыбается. Вот и сейчас распахнул свои длинные черные реснички, увидел меня и расплылся в беззубой улыбке.

– Эй, привет! – ласково воркую с малышом, протягивая к нему руки. – А кто у нас тут проснулся? Маленький засоня?

Забираю его из коляски, прижимаю пахнущее молоком тельце к себе, утыкаясь в пухлую щечку.

– Мамочка так соскучилась по своему сыночку. Пойдем домой, да, маленький мой?

– Варюша, вы с Егоркой можете жить у меня. Только придется тебе от алкаша своего прятаться. Не доверяю я ему. Буйный он.

– Буйный, – соглашаюсь. – Но нас с сыном не трогает и то хорошо. Спасибо за приглашение. Но если уходить, то лучше подальше, чтобы не нашел. Ну, мы пойдем? Вы только не говорите никому о нашем разговоре, а то мало ли.

– Да нет, конечно, зачем? Ты иди, я коляску сама закачу.

– Спасибо!

Я машу Лидии Петровне Егоркиной ручкой, и мы с ним идем домой.

Глава 4

Варя

– Что ты его постоянно на руках таскаешь? – недовольно ворчит Виталик, появляясь рано утром на пороге нашей кухни в том же виде, что и вчера – в одних трусах. Опухшее лицо во вмятинах от подушки, до которой он каким–то чудом все–таки вчера дополз. Бросает на нас с Егором хмурый взгляд и идет к раковине за водой – сушняк.

Егор сидит у меня согнутой руке, держится одной рукой за мою шею, в другой у него яркая сине–зеленая погремушка, которую он обсасывает деснами, пуская слюни на маечку – зубки вот–вот должны появиться. Свободной рукой я помешиваю суп – вполне удобно. Я привыкла, а процесс приготовления позволяет разговаривать с малышом и не переживать, что ребенок останется без присмотра. Совсем недавно мой мальчик начал сидеть и тянет в рот все, что видит. Не дай бог, схватит с пола какую–нибудь Виталькину деталь.

– И тебе доброе утро! – улыбаюсь, надеясь смягчить настроение мужа, жадно глотающего холодную воду из кружки. – Мы с Егоркой варим сырный супчик с колбасой. Скажи, вкусно пахнет, да?

– А просто колбасы нет? Я б сожрал. – Виталя отрывается от кружки и с надеждой смотрит на меня и даже подмигивает сыну.

Мне улыбаться больше не хочется. Пересаживаю Егорку на другую руку, отворачиваюсь от мужа.

– Нет, я две сосиски купила, в суп покрошила, еще круп купила всяких, макароны, масло, детское питание заканчивается, пополнила запасы, – оправдываюсь и сама же злюсь на себя за это оправдание, как будто я сделала что–то неправильное. А я всего лишь заработала и потратила деньги на еду. Для кого? Для своей же семьи и для Виталика в том числе!

– Где деньги взяла?

– Я же ходила вчера окна мыть, пока ты тут пил. Забыл?

– А–а. Много заработала? На пиво осталось? Башка трещит, сил нет.

– Виталя! Ты офигел?! – возмущение вырывается непроизвольно. Слишком много накопилось претензий к мужу. – Ты считаешь это нормально? Я работаю как проклятая, каждую копейку вымучиваю и должна тебе пиво покупать?

Я закипаю сильнее бурлящего на плите супа. Плевать на нехорошие искры в серо–голубых глазах напротив. Доброе утро перестало быть добрым при одном упоминании пива.

– У нас растет сын. Ему с каждым днем требуется больше денег и внимания. Ты не можешь ему дать ни одно, ни другое. Мне тяжело, Виталя. Реально тяжело. За нашим сыном присматривает чужой человек, в то время как ты только пьешь и пьешь. Вспомни, как ты хотел сына, что ты мне обещал, когда мы ждали его появления? И где все твои обещания? Где? На дне гомыры?

Егорка заплакал. Сын всегда плачет, когда кто–то повышает голос.

– Тише, тише, сыночек, – сбавляю тон и прижимаю к себе малыша, попутно выключив плиту.

– Все сказала?! – Виталий вспылил, не обращая внимания на плачущего мальчика, чем еще больше напугал ребенка.

Стеклянная кружка в руках мужа вот–вот разлетится на кусочки – у него пальцы побелели, с такой силой он сжал ее. И желваки ходуном ходят и ноздри раздуваются – мои слова взбесили мужа.

Бой взглядами длится несколько секунд. Я сдаюсь первая. Отворачиваюсь к окну, стараясь успокоить сына. Ожидаю услышать в спину оскорбления, унижения, но вместо этого – тишина, разбавленная затихающими всхлипами Егорки. Через минуту на плечи мне вдруг опускаются мужские руки, и я оказываюсь прижата к голой груди Виталия.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4

Полная версия

Два шага до проблем

Другие книги автора