Черныш

От похотливого бандитского взора Элегия Витальевна невольно вспыхивает, пытается прикрыть сумочкой бёдра, однако ридикюль чересчур мал, а корабельный обвод её ляжек слишком широк. Взбесившийся «Пежо» под управлением наркомана Зуба пролетает мимо старинного особняка графа Левицкого. Псевдорусский стиль, окна с уникальной деревянной инкрустацией, внутри пятнадцать комнат, во дворе – здание флигеля, начало девятнадцатого века. С этим домом связана очень любопытная история, но сегодня, похоже, гид Волошина её никому не расскажет.

– Зуб! – лысый гоблин с тесаком наклоняется к спине водителя. – Пошукай там на полу что-нибудь? Типа трос, верёвка, ремень?

– Тут аптечка есть! – напарник в синей кепке отколупывает защёлку аптечного ящика. – О, бинтов целая прорва. Жгуты есть.

«Без аптечки нельзя, Эля, – вспоминает Волошина Бориса. – Всё по описи, даже грелка и искусственный лёд».

Бандит принимает из водительского отсека кипу бинтов, разрывает упаковку зубами и взмахивает кривым тесаком в адрес Элегии Витальевны.

– Давай-ка, булка маковая! Руки назад, бегом! Подвяжем тебя, как самую молоденькую и особо опасную…

Её хотят связать? Элегия Витальевна в ужасе вжимается в угол, к заблокированной Зубом двери, но лысый не даёт ей времени на раздумья. Усмехнувшись, спокойно прикладывает нож к переносице Георгия Модестовича. Кажется, из-под лезвия даже выступила кровь.

– Я не шучу, колобок! За любую бузу ответит твой сосед! Выбирай: или вяжем тебе белы рученьки, или режем шнобель этому папаше?

Георгий Модестович сидит ни жив ни мёртв, тесак упирается ему меж седых редких бровей. Если автобус качнёт чуть сильнее, ножевое ранение старику обеспечено. Рецидивисту действительно нечего терять, они с подельником Зубом находятся в активном розыске, они пьяны или обкурены, напуганы, взвинчены и обложены милицией.

– Ну? – повторяет джинсовый бандит. – Руки назад!

Отпустив сумочку, Элегия Витальевна покорно поворачивается боком, заводит спелые руки за спину. Бандит подступает к ней с наполовину размотанным бинтом. Плешивая голова, лишённое выражения лицо, смуглый загар, сутулая спина… Элегия Витальевна внезапно догадывается, кого напомнил ей бандит, захвативший их автобус.

Он похож на Черныша.

***

Как писал старина Ремарк, на личном фронте у Элегии Витальевны уже давно без перемен. После Давида гид Волошина заводила несколько коротких интрижек, пока не сделала вывод, что любовник – это хлопотно, нервно и ненадёжно. Звонки, записки, грязные носки, слюни, ревность… знаете, тут и на работе детского сада хватает.

Иногда Элегия возвращается домой рано, великовозрастный сын Данилка, когда-то зачатый в каюте прогулочного теплохода, ещё вовсю грызёт гранит науки во вторую смену: он десятиклассник, предвыпускник. Квартира встречает мадам Волошину пустотой и лёгким ароматом сыновнего одеколона – аккуратист Данил брился перед уроками.

Помыв руки и сняв густой рабочий макияж, Элегия проходит в свою спальню, на ходу стягивая с бёдер знаменитую кожаную юбку, выдирая потное тело из свитера или блузки. Натруженные ноги своим гудением исподтишка мстят хозяйке за долгую дневную беготню с экскурсантами, за натёршие на пятках туфли и за тесный панцирь нейлоновых колготок.

– Ура, свобода! – оставшись в бюстгальтере, колготках и трусиках, женщина рушится на кровать вниз лицом.

Вольно, вразброс раскинуты кувшины икр, утопают в перине громовые раскаты бёдер, подрагивают пудингом округло-сладкие плечи. Ноги в сером нейлоновом блеске и крапинках напоминают асфальт, сбрызнутый дождём. Сквозь колготки проступает указательная стрелка белых трусиков: обегая ягодицы, они втыкаются остриём между ног и пропадают. По волнам обнажённой спины Элегии Витальевны расплёскано созвездие родинок – бывший муж Давид утверждал, что эти шесть карих бусинок точь-в-точь повторяют Волопас Северного полушария. Когда Давид по ночам обводил их языком, Элегия таяла, текла, грызла подушку как безумная и отпускала мужу почти все его кобелиные грехи.

Кроватные пружины вскрикивают и успокаиваются, в тишине спальни слышно лишь несмелое потрескивание колготок, словно раскалённая, зеркально блестящая, напитанная телесными запахами гладь упавшего метеорита остывает после запредельных космических температур.

Некоторое время Элегия лежит недвижимо, переваривая все мелкие удачи и промахи прошедшего дня. Сегодня она рассовала впрок пяток визиток потенциальным заказчикам – наверняка впустую, ну да ладно. Удачно запустила рекламный модуль в сетях, просмотры уже идут – с директора причитается бонус. Ко вторнику ей заказали статью в местную газету, в рубрику «Легенды моего города» – может, и гонорар перепадёт? Ещё Волошину пригласили посидеть в жюри краеведческого конкурса – тоска и бесполезная трата времени, жюри работает за спасибо, на общественных началах.

А вот Любка-сучка утащила из-под носа внеплановую экскурсию – жаль, опередила, шабашка бы очень пригодилась. Но девчонки шепнули, завтра тоже наклёвывается хлебный маршрут, ждут тургруппу из Сургута, всеми правдами и неправдами надо её перехватить. Набойка у туфли болтается – минус, опять расходы. Побаловала себя в обед жирным бургером, но изжога о себе не напомнила – это хорошо. За день клиенты отпустили Элегии Витальевне штук восемь комплиментов по поводу внешности и профессионализма – приятно, хоть и бесплатно… В целом день был неплох, на «четвёрочку».

Напротив постели Элегии Витальевны – «сувенирный вернисаж» во всю стену. В идеальном порядке развешаны почётные грамоты, дипломы с каких-то туристических симпозиумов, благодарственные письма с золочёными печатями, есть даже пара международных. Полки ломятся от безделушек, статуэток, пресс-папье и прочей дребедени. Многие туристы считают своим долгом вручить что-нибудь на память интересному и симпатичному гиду Элегии Волошиной. Если честно, лучший подарок для Элегии – марочный коньяк и немецкий шоколад премиальных сортов. А надоевшие сувениры она тайком сдаёт в лавку при «Аккорд трэвел». Копейка лишней не бывает.

Полежав немного, грузная женщина переворачивается набок – крупный зад тяжело колышется, липкие полиамидные трусики глубже прикусывают ей ягодицы, расчерчивают плоть упругими дынными половинками. Колготки ворчливо бубнят между трущихся и шоркающих бёдер мадам Волошиной. На тумбочке у постели стоит ещё одна статуэтка – предмет постоянных шуток Данилки. Подарок от москвича, какого-то пожилого археолога, привезённый чуть ли не из Кении.

– Это чтоб твоя одинокая мама не забывала, где у мужчин что приделано, – парирует Элегия в ответ на подначки сына. Данилке уже семнадцатый год и на интимные темы они общаются совершенно свободно.

Московский археолог вручал подарок тщательно упакованным, но глазёнки при этом у него были хитрые-хитрые. Когда Элегия распечатала дома свёрток, она поняла, чему посмеивался старый хрыч.

Статуэтка прекрасно отполирована, она размером с аэрозольный баллончик. Из чёрного эбенового дерева вырезано мрачное человекообразное существо, обликом схожее с гориллой или австралопитеком. Сутулая фигура, абсолютно лысая голова, узкие плечи, кривые короткие ноги. В целом поделка сработана кустарно, будто по рисунку пятилетнего ребёнка, зато торчащий ниже живота орган не оставляет сомнений, что перед вами самец, причём дико возбуждённый. Спасибо археологу, удружил!

Из сетевой энциклопедии Элегия выяснила, что в мифологии кенийских народов меру это мрачное существо называется нгоямой, людоедом с железными когтями. Видимо, нгояма действительно крут, если даже у полудиких африканцев значится агрессивной и опасной скотиной. По преданиям, боги пытались перевоспитать стервеца, сделать его человеком, однако он всех послал подальше, обитает глубоко в джунглях, выдирает кишки путникам и вообще ведёт себя безобразно. А уж если нгояме в лесу попадается человеческая женщина…

– Привет, Черныш! – Элегия Витальевна укладывается на спину, кладёт себе руки на грудь. – Твоя Эля пришла с работы. Во что сегодня поиграем?

С гориллобразным нгоямой у них немало общих секретов. Одна из любимых фантазий Элегии – представить себя заблудившейся крестьянкой из племени меру. Усталая и измученная, в юбочке из кокосовых листьев, она бредёт по тропическим джунглям наугад. Солнце готовится скатиться за горизонт, тропы под ногами нет, тени становятся всё длиннее, зато женщину не покидает ощущение, что из зарослей за нею внимательно следят.

Охваченная ощущением надвигающейся беды, Элегия ускоряет шаг, затем бежит, спотыкается, прыгает через ручьи, уворачивается от веток, обнажённые груди бьются и скачут, словно шхуны при семибалльной качке, голые бёдра исцарапаны колючками, лёгким не хватает воздуха. Женщина ныряет под поваленные стволы, перебирается через нагромождения камней, взбирается на оплетённые лианами руины лестниц, натыкается на обломки ворот, пока не догадывается, что перед нею развалины затерянного древнего храма.

Здравый смысл подсказывает женщине, что если забиться в щель между глыб и затаиться, у неё будет шанс пережить ночь. Но сзади вдруг снова слышатся шорох, ворчание, треск сучьев, и ноги сами несут беглянку дальше, пока не выносят в центр старого святилища. Посередине площади с остатками мозаичного пола в небо вздымается каменный столб со свисающими цепями. Цепи качаются в безмолвном горячем воздухе, словно приглашая вложить в них руки, смириться и прекратить бесполезную гонку.

От этого места, от качающихся кованых уз в лицо Элегии веет невыносимым кошмаром. Другого выхода с площади нет, упавшие балки и камни окружают её плотным кольцом, замыкаются серо-зелёным амфитеатром. Сквозь листву и мох на стенах проступают оскаленные лица фресок, полустёртые письмена, сцены каких-то пыток и казней… Она забежала в тупик!

Чувствуя изнеможение во всём теле и склизкую сырость под юбочкой, беглянка испуганно пятится от цепей, но слишком поздно. Сзади её намертво обхватывают громадные чёрные руки с железными когтями, сдавливают локти, горло и талию, а шею обдаёт зловонное дыхание. Это он – злой лесной дух нгояма! Он давно крался следом, забавлялся с нею, нарочно трещал кустами, пугал и изматывал свою аппетитную жертву, умело направляя её к своему логову в храме давно исчезнувших богов.

Нгояма нечеловечески силён, а добыча застыла от ужаса. Сломив слабое сопротивление, демон легко взваливает крупную полуголую женщину на плечо, тащит её к столбу, вдевает её руки и ноги в бронзовые кандалы, набивает на горло ошейник. Тут же за столбом оживают неведомые старинные механизмы. Они вздымают распятую пленницу над землёй за шею, подмышки и кисти, выламывают ей локти, растягивают в стороны ноги. Висящая Элегия издаёт последний душераздирающий вопль, когда ужасный чёрный монстр запечатывает её мокрый искусанный рот сорванной с бёдер кокосовой юбочкой…

***

Нет, развалины храма у нас были в прошлый раз. Элегия Витальевна – властная и темпераментная дама, однако даже властные дамы порой мечтают побыть в роли покорной жертвы. С Чернышом-нгоямой Элегия Витальевна пережила уже немало приключений. В обрывочных снах дикий маньяк распинал её между пальмами, увозил связанной на необитаемый остров среди реки, кишащей крокодилами, пытал огнём и плетью, жарил над костром и насиловал миллионами способов. Сегодня у Элегии Витальевны новое познавательное путешествие. Она вприщур смотрит на чёрного гориллоида с неправдоподобно большим пенисом, застывшим в вечной эрекции.

– Черныш, хочешь экскурсию по удивительным местам? К сожалению, должность гида пока вакантна, поэтому я проведу её сама, не возражаешь?

Жутковатое африканское изваяние не возражает. Выстроив пальцы цепочкой, мадам Волошина медленно перебирает себя ладонями от плеч к грудной клетке. На ней комплект белья от «Милавицы», тугой парус белоснежного бюстгальтера – увлекательная конструкция из чашек, застёжек, дымчатых вставок – не позволяет грудям осесть, сползти, раскатиться по обе стороны лежащего тела. Добравшись до чашечек, Элегия крепко сжимает ладошками основания молочных желез.

– Дорогие гости, прошу вас обратить внимание на эти два купола, облицованных каким-то драгоценным эластичным материалом. О точной дате постройки куполов история умалчивает, однако они в превосходном состоянии и сейчас мы с вами, мистер Черныш, рассмотрим их поближе…

Эбеновая статуэтка с восставшим членом угрюмо наблюдает, как распластанная женщина поддевает пальцами края чашечек и стягивает их книзу. Околососковая периферия у Элегии похожа на оттиски двух чайных чашек, цвет кожи у сосков тоже похож на сильно разбавленный рыжеватый чай. Но стоит женщине «потанцевать» пальцами – и вот сосок уже привстал, подобрался в низком старте, его прозрачные поры распирает живым  рубиновым светом.

– Как видите, купола увенчаны двумя маковками. Согласно старинной легенде, если потереть эти маковки и загадать желание… ха-ха-ха, дорогие друзья!… желание, может, и не сбудется, но появится – это точно!

Так же ловко Элегия вылавливает из бюстгальтера второй сосок, заправляет смятую чашку под грудь и десять пальцев-гостей устраивают ритуальную пляску вокруг двух маковок. Соски начинают дрожать и трепыхаться язычками алого пламени. В комнате усиливается запах кисло-сладкого женского пота, возбуждённой плоти, тонущих в промежности трусиков, кипящих нейлоновых колготок. Схватив со столика Черныша, женщина обводит свои соски его полированным органом и захлёбывается от нарастающего крика.

– Это лишь начало, уважаемые гости… пройдёмте по экспозиции ниже. Здесь мы увидим крепостные валы, они тоже не новенькие, однако в реставрации пока не нуждаются.

Руки женщины, в одной из которых зажат Черныш, скользят от грудей к пупку. «Крепостными валами» выступают верхняя и нижняя складки сочного живота Элегии Витальевны, разделённые поперёк резинкой серых крапчатых колготок. «Верхний вал» покрыт тёплой матовой кожей, «нижний» мерцает тугим и скользким нейлоном. Вниз от пупка по колготкам убегает волнистая тесёмка шва. «Туристическая экскурсия» пальцев исследует эту тропинку, воровато возится под поясочком, играет в классики, бродит по впивающимся контурам белых трусиков, словно по тротуарным бордюрам.

Асфальтово-нейлоновые колготки с удовольствием включаются в игру, они изображают гололедицу, перемигиваются, поддакивают, посвистывают и шепчутся под ногами экскурсантов. Время от времени одна рука Элегии Витальевны возвращается проведать маковки-соски, трогает их, подбадривает и успокаивает, давая понять, что они не забыты.

– Спасибо, к крепостным валам мы можем вернуться ещё, – наконец командует Волошина масляным, тягучим голосом. – А сейчас прошу всех пройти на причал!

Элегия Витальевна сгибает свои полные ноги, ведёт руками по бёдрам, прислушиваясь к хрусту колготок. Колени, обтянутые крапчатой плёнкой, смотрят в потолок, нейлон тускло отсвечивает на самых крепких и мясистых частях ляжек.

– Что тут у нас, Черныш? О, это две огромных стовёсельных галеры водоизмещением в тысячу тонн. Здесь невольники, прикованные цепями, совершали бесконечные переходы через жаркое Средиземное море, и плети надсмотрщиков гуляли по их спинам… Ощутите, насколько гладкие поверхности у этих кораблей! Они отшлифованы ветрами, морскими волнами, солью и слезами рабов. Куда же направлены носы этих пришвартованных галер?

Свистнув ладонями по серебрящимся ляжкам, Элегия касается тонкого серпа вымокших трусиков.

– Галеры стоят на вечном якоре возле подземной сокровищницы! Да, мы приближаемся к настоящей подземной сокровищнице. Вход в неё задрапирован парчой, инкрустированной бриллиантами… Странно, я не заметила дождя, но портьера мокра насквозь. Этот экспонат можно потрогать, прошу!

Руководитель вымышленной экскурсии крепко, едва не до боли сгребает «портьеру» в кулак вместе с «молом и гаванью». Стовёсельные бёдра-галеры в серых колготках расходятся шире, освобождая доступ к островку ластовицы, к тропинке-шву, разделившей надвое вход в подземную сокровищницу. Публика восторженно рвёт и мнёт парчовые покровы, топает ножками, исполняет менуэты и каждый норовит вкрутить каблучок поглубже в выпирающие причальные створки. Кажется, сдави ещё немного – и между пальцев брызнет обжигающая сладость.

– Под этой парчовой портьерой, дорогие туристы, прячется Затопленный Город. Снаружи мало что видно, но внутри там всё уже плавает… ой! Извините, мой голос прерывается от восторга соприкосновения с великой историей! Буквально только что там подтопило ещё чуть-чуть! Сейчас я вам покажу!…

Непослушные колготки за день срослись с женскими боками и бёдрами, притёрлись, прилипли к сырой женской плоти. После развода Элегия исправно полнеет на два-три килограмма в год. Капрон почти невозможно отлепить от тела, он издаёт сердитое жирное чавканье. Элегия по-щенячьи скулит от нетерпения, словно сдирает ногтями слой старой краски, спуская тугую резинку с «крепостного вала» брюшины.

– Уважаемые туристы, если вы поможете мне избавиться от этого изумительного защитного слоя, вам откроются врата в неизведанное наслаждение…

Элегия чувствует, что внизу живота у неё действительно скрыт Затопленный Город. Это город живых стен и говорящих мостовых, где в закоулках вьются косяки мелких рыбёшек, а улочки ужасно тесны и чутко реагируют на любое движение. Иногда в недрах Города оживают водовороты и вулканы, где-то в неведомых глубинах зарождаются кипящие цунами, они несутся, набирают силу… с сокрушительной мощью выплёскиваются к самым причальным вратам. Тонкие трусики стонут от напора плоти и липкого прилива.

Возя тазом по кровати, Элегия Витальевна делает заключительный рывок: стаскивает потные колготки с белыми трусиками ниже лобка. Вряд ли безымянный африканский резчик, изготовлявший Черныша, предполагал, какая роль ждёт его статуэтку в будуаре экскурсовода Волошиной. А может, предполагал? Может, это игрушка для одиноких кениек, среди них ведь тоже живут одинокие женщины?

Скульптура нгоямы отшлифована до того же блеска, что и облитые колготками женские ноги. У неё почти нет ушей и носа, плечики узкие, покатые. Не считая подставки и торчащего отростка, чёрная сутулая фигурка не имеет ни единого лишнего выступа, ни единого заусенца, который может травмировать плоть. Она обтекаема как ракета.

– Чёрный демон уже близко… – шепчет Элегия Витальевна. – Он стучится, слышите?

Вытянутый эбеновый череп лихорадочно трётся о «причальные створки», высвобожденные из пресса трусиков. В животном восторге экскурсовод Волошина бьётся тазом о постель, пытается развести бёдра-галеры ещё шире, но пояс серых колготок стягивает их слишком туго. Левой рукой женщина жадно гладит крапчатый нейлон, издающий треск картофельных чипсов, а правой рукой направляет фигурку в нужное русло…

– Боооооожееее!…

Парчовый лепесток приспущенных трусиков распят между бёдер, словно морской вымпел. Груди в сползшем бюстгальтере исполняют судорожную пляску на извивающейся Элегии, её невидящие глаза устремлены в небо и до краёв наполнены криком.

Под своды Затопленного города врывается Он – Чёрный демон. Женская сокровищница многократно содрогается от подводного землетрясения, её улицы начисто сметает ураганной волной, ей вторят вопли перепуганных чаек и захмелевших от бесстыдства сирен, неизвестно кому салютуют сошедшие с ума корабельные орудия, и падают на морское дно тела лихих матросов, горящие мачты и обломки крыльев.

***

Наркоман Зуб наверняка из местных и неплохо ориентируется в здешних хитросплетениях улиц. Бордовый «Пежо» под его управлением петляет по переулкам, стремясь к восточному выезду из города. Несколько раз они минуют полицейские заставы. Люди в форме вскользь глядят на табличку «экскурсионный» под лобовым стеклом, на ряд старушечьих голов за стеклом – и беспрепятственно пропускают машину. Полиции и в голову не приходит, что у беглых бандитов хватит наглости захватить в плен целый автобус.

Злобный гоблин с тесаком поставил ногу на сумку со взрывчаткой и зорко следит за престарелыми пассажирами, чтобы никто не подал наружу сигнал бедствия. Милицейские заслоны снова остаются позади, вместе с надеждой на спасение.

– Зуб у нас таксистом бомбил! – уголовник пьёт водку из горлышка, смачно закусывает отобранным у Ивана Клементьевича помидором. – Зуб тут все ходы-выходы знает, все дырочки! Выедем на Черкасскую, а там гоним столько хватит… Горючки-то много, Зуб?

– Не очень, – бурчит наркоман. Из-под синей бориной кепки по впалым щекам градом бежит пот: похоже, у Зуба начинается ломка. – Километров на сорок от силы, дальше или на дозаправку надо, или бросать всё к херам… Гружёные же идём, одиннадцать морд на борту! Эта лайба жрёт как пароход.

– Нам и сорок ништяк! – ободряет лысый двойник нгоямы. – Главное, из города сдёрнуть. Верно, лекторша? Тебя спрашиваю! Как тебя звать-то?

– А вам какое дело?

Уголовник укоризненно качает лысой головой, взмах руки – и стальной тесак  снова приставлен к пышной груди экскурсовода.

– Не понял… грубим, што ли? Зуб, может, всё-таки отрежем ей сиську?

– Элегия Витальевна, – госпожа Волошина охотно бы отсела от противной смуглой морды в дальний конец салона, но она крепко привязана к креслу.

– Аф-фигеть имечко! – бандит похабно ухмыляется. – Слышал, Зуб, кто с нами едет? Элегия – судейская коллегия, хы-хы. А я – Кила. Это типа моя арестантская погремуха. Будем знакомы, лекторша?

Старики-старушки молча жмутся по сиденьям, чаще обычного принимают успокоительные таблетки. Повезло, что пенсионеры народ запасливый, почти у всех при себе нужные лекарства, салфетки и питьевая вода. Падать в проход с сердечным приступом никто не собирается, это немного утешает. А как поступят бандиты, если с кем-то станет плохо?

Элегия Витальевна мрачно думает, что Кила и Зуб явно не спецы по оказанию первой медицинской помощи. Скорее, наоборот, всю жизнь прибавляют работы хирургам. Насколько она уловила из болтовни захмелевшей парочки, таксист Зуб попал в «шестёрку» за вооружённое ограбление своих же клиентов. Гоблин-Кила тоже не ангел милосердия: нанёс кому-то по пьянке тяжкие увечья.

Теперь Элегию сильно беспокоит судьба бедолаги Бориса. Кила шутовски поклялся, что «водилу вырубил по-божески, полежит парнишка за музеем и оклемается». Правда ли? Эх, несчастный застенчивый Борька. Может, вахтёрша Зина его найдёт?

Помимо прочего, экскурсоводу Волошиной надо бы подумать и о себе. Хотя… думай – не думай, а делу не поможешь. Мерзавец Кила намертво спеленал Элегию Витальевну бинтами: скрутил руки за спиной, крепко привязал к спинке автобусного сиденья поперёк груди и вдобавок примотал к ножкам за расставленные лодыжки. На то, чтоб нейтрализовать крупную и сильную Элегию, ушло четыре упаковки бинтов – двенадцать метров прочной марли.

Особенно заложницу бесит, что мерзавец Кила связал её ноги не вместе, а неприлично расставленными – прихватил за голени к разным ножкам автобусного кресла. Чёрная кожаная юбка с подолом-домиком приподнялась выше обычного, женские колени сияют на весь салон – бодрые, сексуальные, аппетитно-плотные. Шелестящие лаковые колготки придают ногам экскурсовода томный блеск. Гусары Георгий Модестович и Иван Клементьевич потупили глаза, деликатно не замечают, что между ног Элегии Витальевны теперь видны нежно-розовые трусики.

Одёрнуть юбку невозможно, Кила примотал пленницу грубо и туго. Руки Элегии ноют, выкрученные за спину, она со страхом чувствует, как в горячей тесноте лифчика у неё наливаются соком черешни сосков. Если выпуклости проступят через бежевый джемпер – Кила непременно заметит. Он и без того беспрестанно сверлит глубоко посаженными глазками могучую фигуру, дерзкие ежевичные губы и массивный бюст связанной Волошиной. Того и гляди ущипнёт за скрипучую нейлоновую ляжку.

Связанность угнетает Элегию Витальевну. Дома в постели весело фантазировать, как тебя, полуобнажённую, крутит лианами чёрный лесной нгояма. А вот если тебя в рабочее время на виду у восьми стариков скручивает бинтами беглый уголовник, это неприятно и жутковато. С другой стороны, подчинившись бандиту, Элегия спасла нос старого гусара Георгия Модестовича. Совершила христианский поступок. Может, на том свете ей зачтётся?

По скуле мчится жемчужинка пота, экскурсовод Волошина неловко трётся щекою о плечо. Она начинает понимать, что сидеть в колготках, ботинках и свитере связанной по рукам и ногам совершенно невыносимо. Ломит стянутые бинтами запястья и сводит вывернутые локти. Нечем обмахнуть с лица пот и поправить врезавшийся в подмышку бюстгальтер. Центральная родинка из созвездия Волопаса на спине всегда причиняла Элегии неудобство: она вечно попадает под стык защёлки лифчика, цепляется и зудит. Пленница пробует поцарапаться спиной о сиденье, но почесаться как следует не удаётся: Кила примотал её к креслу слишком плотно.