Управление

Он читал о сексуальных проблемах. Он читал рассказы о недугах и душевных состояниях, о дефекации, задержке мочи, приступах кашля и боли в колене. И вдруг – он наткнулся на несколько, скажем так, более чем неподобающих высказываний о фюрере и рейхсканцлере всех немцев, Адольфе Гитлере.

И это пришлось весьма кстати. Он составил небольшой отчет и передал его вместе с убедительным замечанием, что ему известно, что это не входит в его должностные обязанности, но он еще только входит в курс дела, и поскольку он натолкнулся на три прилагаемых замечания, то счел своим долгом сообщить о них.

Их было больше трех, но трех было достаточно для его цели. Теперь кто-то должен был разъяснить положение вещей.

Разъяснение пришло в форме вызова на беседу с А. Беседа проходила с глазу на глаз, А. объяснил ему, что они изучают убеждения только по прямому указанию государственной полиции. Так как подобных указаний не поступало, значит, время и энергию сотрудников следовало использовать в других, более важных видах деятельности.

С этими словами А. отправил отчет Леттке в уничтожитель бумаг и отправил его обратно за работу.

Ойген Леттке был очень доволен таким исходом. Никто не сказал, что ему запрещено читать немецкоязычные дневники, а только это ему и требовалось узнать.

С этого момента он решил, что будет работать сверхурочно. Много-много сверхурочных часов, которые он использует для поисков двух последних девушек из своего списка.

12

В седьмом классе гимназии у них появилась новая учительница по домоводству, которая, в отличие от предыдущей, больше не закрывала глаза на неуклюжесть Хелены. Ее оценки становились все хуже, и спасения не предвиделось, поскольку требования росли и росли! Если так и дальше пойдет, то из-за домоводства она останется на второй год, а это означало бы, что ей уже не придется тревожиться о своих планах после сдачи экзамена на аттестат зрелости, потому как в таком случае она его уже не сдаст.

Единственной возможностью, которой она могла воспользоваться, оставалось выбрать во втором семестре вместо домоводства другой предмет для девочек, например сестринское дело или программирование.

Ничто из этого Хелену не прельщало.

– Тебе бы подошло сестринское дело, – сказала ей классная руководительница, не хотевшая так легко потерять Хелену, ведь в остальном у той были хорошие оценки. – В конце концов, ты же из семьи медиков.

Это было непросто. Мысль о смене окровавленных повязок и опорожнении подкладных суден была Хелене неприятна, по крайней мере, так же, как и мысль о том, чтобы резать людей.

А программирование?.. Время от времени ей разрешалось пользоваться компьютером, который отец в конце концов все-таки приобрел, потому что по-другому теперь было нельзя, и с компьютером она более или менее справлялась. Еще она неплохо печатала.

Но самой создавать такие программы, которые она использовала на компьютере? У нее не было ни малейшего представления, как это делается. Что, если она запишется на программирование, а потом с позором потерпит неудачу? В сестринском деле она хотя бы не провалится. Она будет испытывать отвращение, да, но она справится со всем, что потребуется.

Самое главное, от нее не ускользнуло, что программирование хоть и считалось женской работой, но в первую очередь для женщин, которые не могли заполучить мужчину. Ей казалось, что тем самым она окончательно распрощается со всеми надеждами на лучшую судьбу.

Наконец, когда между ней и окончательным решением оставались последние выходные, она отправилась к дяде Зигмунду за советом.

Он был безмерно рад ее визиту и, когда она поведала ему, какой повод привел ее сюда, казалось, был очень польщен.

– Подожди, – сказал он. – Я сварю нам кофе, а потом мы сядем в гостиной и всё обсудим. Или ты предпочитаешь чай? Ты вообще пьешь кофе?

– Да, – с некоторым смущением призналась Хелена. – То есть просто злаковый кофе.

– Ну а другого все равно нет.

Кофе уже много лет было трудно раздобыть из-за каких-то политических конфликтов, и он стал очень дорогим.

Она наблюдала, как дядя суетился на кухне, поставил кипятиться воду, поставил на поднос кофе, чашки и блюдца, достал сахар и молоко. Он принюхался к молоку и вылил его.

– К сожалению, прокисло. Я его почти не пью.

– Ничего страшного.

Через четверть часа они сидели в гостиной за круглым столом у окна, которое она помнила с детства. Казалось, все стало меньше. Меньше и запыленнее. Дядя Зигмунд разлил им кофе, затем уселся в свое плетеное кресло, сувенир из какого-то путешествия, добавил в кофе два кусочка сахара, сделал первый глоток, поморщился и сказал:

– Так что же тебя беспокоит?

Хелена объяснила ему. И о своем выборе. Что она была слишком неловкой для высшего домоводства. Что она испытывает отвращение к сестринскому делу. И что программирование наводит на нее ужас.

– Так что я просто не знаю, что мне теперь делать!

Дядя Зигмунд улыбнулся.

– Рад, что ты пришла с этим ко мне. Полагаю, ты знаешь, что тебе посоветуют твои родители?

Хелена пригубила кофе. Он был ужасно крепким, крепким и горьким, горьким, как и ее положение дел.

– Папа скажет: «Конечно же сестринское дело, ты же, в конце концов, моя дочь!» Мама скажет: «Конечно же ты продолжишь изучать домоводство, это самое важное для молодой девушки. Просто прикладывай побольше усилий».

Дядя рассмеялся, вероятно, потому, что она невольно копировала тон своих родителей.

– И потому, что оба ответа тебе не нравятся, ты пришла ко мне. Другими словами, ты хочешь, чтобы я тебе посоветовал древнее искусство набора программ, не правда ли?

– Но я не умею ни набирать, ни выбирать! – воскликнула Хелена. – В этом-то и проблема.

– Это же скорее иносказательное выражение. О том, что для программирования не нужны умелые ручки, тебе известно, я полагаю. Достаточно просто попадать по клавишам, ведь ты же добралась до четвертого класса женской гимназии. Сообразительность – вот то, что тебе нужно. Но ты хорошо разбираешься в математике, так что не стоит беспокоиться. Кроме того, требуется тщательность, самоотдача и ясный язык… исключительно женские качества, не правда ли? Итак, почему ты думаешь, что у тебя с этим могут возникнуть проблемы?

«Потому что я не чувствую себя достаточно женственной, – хотелось воскликнуть Хелене. – Потому что я недостаточно женственна даже для того, чтобы привлечь внимание прыщавых мальчишек!»

Но она оставила это при себе. Она только пожала плечами и ответила:

– Просто у меня недоброе предчувствие.

– Недоброе предчувствие. Хм, хм. – Ее дядя взял в руки чашку, откинулся назад, посмотрел на нее и задумался. Затем он спросил: – Что тебе известно об истории компьютера?

Хелена снова пожала плечами.

– Ну, обычные вещи. Его изобрел англичанин, лет сто назад или около того. Первые устройства работали на пару́.

– А знаешь, как его звали?

Она задумалась, уже собиралась покачать головой, но вспомнила:

– Бэббидж. Сэр Чарльз Бэббидж.

– Точно. Но он создал не тот компьютер, которым мы пользуемся сегодня, – это сделать ему бы не удалось, потому что в то время еще недостаточно хорошо овладели электричеством, – а механическое устройство, которое он назвал аналитической машиной. Устройство было невероятно сложным, настоящим чудом техники. Машина, которая умела считать! Тогда это было сенсацией. А именно то, что можно было запрограммировать такую машину. Управление осуществлялось при помощи перфорированных карт, таких же, как и в случае управления автоматическими ткацкими станками того времени. Сама машина была универсальной, она могла выполнять любые вычисления, могла сохранять полученные результаты и использовать в дальнейших расчетах. Именно перфорированные карты определяли то, что фактически делала машина.

Его взгляд устремился в окно, затерялся в отдалении, не имеющем ничего общего с видом города по ту сторону стекол.

– Я однажды видел оригинальную аналитическую машину. Она выставлена в Британском музее в Лондоне и до сих пор исправна. По крайней мере, была в то время. Два раза в день подавали пар, вставляли перфорированные карты, а потом она совершала расчеты. Грифели начинали ходить туда и сюда, они сделаны из латуни, но блестят как золото! А как жужжали и щелкали бесчисленные шестеренки, настоящая симфония машинных звуков! Бесподобное устройство. Вершина механического искусства. Беббидж строил его на протяжении двадцати лет, нанимал лучших в мире специалистов по точной механике и часовщиков, а его инвесторы и меценаты едва не обанкротились из-за проекта. Но в один прекрасный день машина была готова. И она осталась не единственной. Она требовалась ученым, прежде всего астрономам. Затем банкам и страховым компаниям. Британская империя не стала бы тем, чем стала, если бы не аналитическая машина.

Хелена рассматривала чучело головы антилопы, висевшее на стене над дядей, пыльное и с паутиной между ушами, и тихо сказала:

– Теперь у меня еще больше опасений, чем прежде.

Дядя Зигмунд улыбнулся. Это была не абсолютно веселая улыбка, которую она помнила, а почти веселая. Он постарел в тюрьме, постарел, похудел и поседел.

– Значит, мне пора рассказать тебе о том, что называется классическим разделением рабочего процесса при обработке информации. Ведь Чарльз Бэббидж не в одиночку предпринял этот грандиозный проект, а у него была партнерша.

– Леди Ада. – Хелена кивнула. Это она тоже знала.

– Точно. Леди Ада Августа, графиня Лавлейс. Она была дочерью знаменитого поэта лорда Байрона и уже прославилась как математик, когда вступила в контакт с Бэббиджем. И пока он возился с механикой аналитической машины, леди Ада раздумывала, как же управлять машиной, если она когда-нибудь будет закончена, чтобы получить приемлемые результаты. Именно она придумала для этого слово «программировать», опираясь на программы концертов, которые управляют ходом концерта, устанавливая порядок исполняемых музыкальных произведений. – Дядя Зигмунд сделал еще один глоток кофе и снова поморщился. – Так само собой сложилось то, что с тех пор воспринимается как оптимальное разделение рабочего процесса: мужчина строит машину, то есть создает технические основы, а женщина определяет, как лучше всего управлять этой машиной, то есть создает непосредственную пользу. Ни одна из двух областей не будет иметь смысла без другой, ни одна из них не важнее другой. – Он поставил чашку на место. – Леди Ада так никогда и не увидела готовую аналитическую машину, она умерла в молодом возрасте, задолго до того, как аппарат был завершен. Но программы, которые она создала, все заработали с первой попытки. Она разработала все основные методы программирования, в одиночку и без возможности протестировать свои программы. Это огромное достижение. Неудивительно, что сегодня она является чем-то вроде покровительницы всех наборщиц программ.

– А мужчины действительно не умеют программировать? – удивилась Хелена.

Дядя Зигмунд покачал головой.

– Ну… не совсем. Есть некоторые, кто этим занимается. Но говорят… в общем, люди, которые что-то в этом понимают, говорят, что по программе видно, когда ее написал мужчина. Что в ней чувствуется своего рода демонстративная поза, потому что мужчины не могут держаться в стороне достаточно далеко. Так что выполнение такой задачи дается им с трудом.

– Но ведь мужчины становятся солдатами, – возразила Хелена. – Разве солдаты не должны тоже подчиняться?

– Хм. – Дядя некоторое время размышлял над этим аргументом, затем всплеснул руками. – Ах, видишь ли, вероятно, это просто вопрос предубеждений. В принципе, мужчины также могут и мыть посуду, и готовить, и пеленать детей, но они этого не делают. Почему? Потому что они боятся утратить свою мужественность, когда делают что-то, что считается типично женским. Наверное, в этом и кроется настоящая причина. Подожди, я тут кое о чем вспомнил…

Он поднялся с заметным усилием, зашаркал в соседнюю комнату и вскоре вернулся оттуда с толстой книгой и вручил ее Хелене. «Введение в программирование» – гласило название, ниже было написано: «С особым вниманием к языку структурированных запросов». Обложка выдержана в розовых тонах и украшена цветочным орнаментом в стиле немецкого модерна, составила книгу проф. д-р Элена Кролль.

– Книга немного староватая, но, полагаю, она по-прежнему считается фундаментальным трудом, – пояснил дядя Зигмунд. – Я купил ее давно, вскоре после того, как обзавелся компьютером, но так и не прочел ее основательно. Сначала у меня было слишком много дел, а потом… Ну, ты и так знаешь. Кажется, я вообще открывал ее один-единственный раз. Возьми с собой, почитай. Надеюсь, это поможет тебе принять решение, а может быть, и потом.

– Спасибо, – застенчиво сказала Хелена, прижимая книгу к себе.

– Это направление, в котором развивается мир, – задумчиво произнес дядя Зигмунд. – Те, кто умеет обращаться с компьютерами, в конечном итоге определяют то, что происходит, к ним стекается вся информация. Это придает им влияния, даже силы. А сила – то, что необходимо. Или, скажем так, куда лучше, если сила есть у тебя, чем у другого. – Он вздохнул. – Я это недооценивал.

Хелена посмотрела на него и внезапно почувствовала себя такой эгоистичной.

– Что же ты собираешься теперь делать? Путешествовать тебе ведь больше не разрешат, верно?

Дядя Зигмунд покачал головой, устремив взгляд в окно.

– Я пока не знаю. Путешествовать? Нет, конечно, нет. Мне все еще запрещено публиковаться. Посмотрим, возможно, смогу заниматься переводами. Все-таки я знаю несколько языков, которыми мало кто владеет. Или буду вычитывать корректуру, тоже было бы неплохо. Посмотрим.

Тут он повернулся к ней и тихо сказал:

– Раньше у взрослых был свободный доступ к форумам других стран, ты об этом знала? Американский форум, французский, русский… Все кончено. Во всех местах, где кабель пересекает границу, они расставили компьютеры, которые контролируют и отфильтровывают все, что не одобряет правительство, и таким образом до мельчайших подробностей регулируют зарубежный доступ. – Он заговорил еще тише, почти шепотом: – Я не единственный, кого держали взаперти. Нас всех держат взаперти. Даже тебя.

13

Кабинет, в котором работал Ойген Леттке, был запоздало разделен перегородкой и потому казался больше тесным, чем высоким. Только изображение фюрера украшало голые стены, мебель определенно осталась со времен кайзеровской империи, а достаточно современными были одни только компьютеры. Но даже это были неуклюжие послевоенные модели, с клавиатурами, издающими адский шум.

Этот кабинет он делил с ворчливым уроженцем Вильгельмсхафена по имени Пит Ханзен, который был не очень разговорчив и, кроме того, иногда переходил на нижненемецкий диалект, что мешало Леттке понять, чего тот хочет. Впрочем, чаще всего он ничего не хотел, а только отрешенно сидел перед своим экраном, уставившись на какие-то списки, и задумчиво поглаживал свой партийный значок, который носил на свитере.

Ежедневная рутина предусматривала, что по утрам в десять часов они проводили совещание с программистками, находящимися у них в подчинении. Их было тоже две: одна старая уроженка Берлина, которая при каждом удобном случае сообщала, что это она самолично училась у фрау профессора Кролль. Ее звали фрау Штайн, она не была замужем и старше того возраста, когда что-то еще можно было бы изменить. У нее были седые волосы, собранные в пучок, и чаще всего она носила подходящие к цвету волос серые бриджи, которые ее тоже вполне устраивали. Ее вальсирующий шаг был слышен уже издалека.

Другую звали фройляйн Брунхильда, это была робкая девушка из Франконии, с женской стрижкой под мальчика и очками в толстой черной оправе. Ее уши были словно из папиросной бумаги, и она имела роковую склонность к темным платьям свободного кроя.

Утром они объясняли этим двум женщинам, какие им требуются расчеты, и, как правило, получали их в течение дня по внутренней защищенной электронной почте. Чаще всего это были относительно длинные списки, которые им приходилось читать на экране. Их, конечно, можно было распечатать, но это не приветствовалось. «Бумага выдается согласно норме выдачи» – гласило одно из распоряжений, отданных А.; но даже если пока это было не так, все равно неизбежно в ближайшем будущем.

Но эти меры были ему только на руку, когда он, после того как весь день читал дневники американских и английских подростков и жен, по вечерам преследовал собственные цели.

О двух девушках, которых еще предстояло наказать, он знал только, что их звали Цецилия и Вера – это выдала ему Дерте в обмен на совершенно бесполезную пленку «Минокс». Больше она ничего не знала, и, глядя на то, как она тряслась и уверяла его, совершенно голая и полная страха, что он потребует от нее еще чего-то большего, он все-таки решил, что она говорит правду.

Но как искать девушку, если знаешь только ее имя?

Даже если бы он знал фамилию, это было бы сложно. К тому же обе девушки также выросли, возможно, вышли замуж, сменили фамилии и считай, что исчезли.

Сколько бы он ни размышлял, он не представлял, с чего ему начать.

Однажды, когда Пит заболел и кабинет оказался полностью в его распоряжении, он решил кое-что попробовать. Он позвонил в отдел программирования и сказал, что, поскольку сегодня он один, ему понадобится только фройляйн Брунхильда. Та послушно пришла семенящими шажками одна, и, когда она села с блокнотом за стол переговоров, он объяснил ей, что ему нужен список всех женщин, родившихся в Берлине между 1913 и 1917 годами с именем Цецилия.

– Это всё? – спросила фройляйн Брунхильда.

– Да, – ответил он. – А что?

– Я могу сделать это прямо здесь, если хотите. Это простая команда запроса.

– Раз так, – сказал Леттке, – то делайте.

С любопытством он освободил стул и предоставил ей свой компьютер. Но он остался стоять позади нее, потому что хотел увидеть сам, как она это делает.

Она открыла программу под названием СЯЗ. Затем набрала команды:

ВЫБОР ИЗ Жители

ВСЕ (Имя, Фамилия, Улица, Город, ДатРожд)

ДЛЯ (

ДатРожд: год >= 1913

ДатРожд: год <= 1917

И

МестРожд = «Берлин»

И

имя = «Цецилия»)

Потом она нажала на кнопку, и текст исчез. На экране появилось сообщение: «СЯЗ – выполняется».

– Что означает СЯЗ? – спросил Леттке, чувствуя себя неловко, затрагивая вещи, которые его не касаются.

– Это аббревиатура от «Структурированный язык запросов», – ответила она, глядя на него так, словно он должен был это знать. – Так быстрее получить результат для запросов, необходимых на один раз.

– Понимаю, – произнес Леттке, хотя ничего не понял. Как связана скорость компьютера с тем, как часто требуется результат? В любом случае, от одного вида ее командных строк у него мозги плавятся. Он понял только, что речь идет о запросе из таблицы жителей, но все, что после, было для него слишком сложно. Женские штучки, вот именно. Для мужчины это такая же загадка, как содержимое женской сумочки.

Он уставился на экран, на котором по-прежнему оставалось одно только сообщение.

– Сколько времени это займет? – спросил он.

Фройляйн Брунхильда робко поднялась и сказала:

– Трудно сказать. Таблица жителей очень большая… может быть, час. Но затем результат будет сразу на вашем компьютере.

– Спасибо, – озадаченно произнес Леттке. А потом, когда она собралась снова сесть за свой блокнот, он добавил: – Это всё на сегодня.

– Хорошо. – Она быстро схватила свои вещи, прошептала «Хайль Гитлер» и выскользнула из его кабинета.

После этого он сидел перед компьютером и не мог ничего сделать, потому что это сообщение все заблокировало. Или он может параллельно пользоваться другой программой, пока не будет получен результат? Ему казалось, что такая возможность должна быть, он просто не знал, как это сделать. Он вытащил книгу с инструкциями, истрепанную, пожелтевшую и напечатанную готическим шрифтом времен Вильгельма II, которая пролежала на полке, вероятно, уже лет десять. Не мешало бы воспользоваться вынужденной паузой, чтобы немного подучиться пользоваться компьютером.

Когда он пролистал вводные главы и попытался выяснить, что означает клавиша «СИСТЕМА», сообщение исчезло и на экране появился список. Одни только Цецилии, их было 27, с фамилиями, адресами и датами рождения.

Его руки стали влажными от волнения. Одна из них должна быть той, которую он ищет!

Стоит ли ему рискнуть и распечатать список? Лучше не надо. Кто-нибудь мог случайно взять его в комнате для печати, прежде чем он туда придет. Сохранять их он не хотел и подавно.

Наконец он взял в руки лист бумаги и ручку и просто переписал список. Он быстро справился. И все-таки двадцать семь Цецилий за пять лет – это было больше, чем он ожидал.

Когда он закончил, он удалил список результатов и посмотрел на свою запись. Кто же из них та, кого он искал? Одна из тех, кто еще живет в Берлине? Это не было сказано, а даже если бы и было, то кто из них – она?

Была ли вообще Цецилия, которую он ищет, в этом списке? Что, если он неправильно определил ее возраст? Что, если Дерте неверно поняла имя? Она заверяла, что не была знакома с девочками. Или что, если имя писалось по-другому, например, по-французски – Сесиль?

Он вызвал программу ИД – «Инспекция Дневника» – и сравнил свой список со списком участников. По крайней мере, шестеро Цецилий из его списка использовали программу «Дневник». Может быть, он найдет там.

Несмотря на то, что у него могли бы возникнуть огромные неприятности, если кто-то обнаружит, что он не уделяет внимания задачам, ради которых его наняли, Ойген Леттке не мог не провести остаток дня за чтением дневниковых записей этих шести женщин, в поисках хоть какой-то зацепки.

Конечно, безрезультатно. Одна записывала только свои эротические фантазии, где каждая третья была связана с Адольфом Гитлером. Другая писала в основном о своем младенце, отслеживала его вес, сколько он пил и как долго спал. У третьей были любовные интрижки с женщинами, и она фиксировала все свои мысли в ожидании телефонных звонков: мысли, снова и снова вращавшиеся по кругу.

Собственно говоря, он понял это сразу. Девушки, которые тогда там были и принимали участие в том, чтобы его подставить и обнажить в прямом смысле этого слова, наверняка давно уже не думали об этом. Не говоря уже о том, чтобы изображать это в своих фантазиях.

В течение нескольких дней ему уже не так хотелось идти на работу. Несколько дней он действительно делал только то, что было его непосредственной задачей: он копался в дневниках иностранцев. В обстановке предстоящих Олимпийских игр актуальным вопросом было то, как Германский рейх воспринимается за рубежом, особенно в Америке, и прежде всего принимая во внимание их политику в отношении евреев. Поэтому он ввел ключевые слова germany[4] и jews[5] в функцию поиска, которую, к счастью, можно было использовать без ввода сложных команд, а дальше читал найденное в источниках. Время от времени ему приходилось искать английские термины в словаре, потому что его английский был не так хорош, как хотелось бы, но он справлялся.

А потом он наткнулся на запись, в ней говорилось: «Сегодня снова пришло хорошее старомодное письмо от моей старой подруги Алисы Фришмут из Веймара. Как всегда, она сильно ругает Гитлера».

Алиса Фришмут из Веймара? Что-то интересное. Леттке переключился на хранилище данных с немецкоязычными дневниками и стал искать по этому имени. И нашел. Одна Алиса Фришмут пользовалась программой на компьютере почтового отделения, где, по ее собственному утверждению, она тогда работала. Однако вскоре после прихода национал-социалистов к власти она перестала пользоваться программой. Последняя запись была сделана 1 февраля 1933 года и звучала так: «Это случилось».

Интересно, интересно.

Он просмотрел записи в обратном порядке. Большая часть ее дневника была о том, сделает ли наконец некий Винфрид долгожданное предложение руки и сердца, но потом он наткнулся на запись от октября 1930 года: «Гитлер снова в Веймаре. Вокруг отеля „Элефант“ люди ведут себя как полчища пьяных обезьян, радуясь этому человеку, чья голова похожа на мешок, наполненный экскрементами. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь застрелил его, лучше сегодня, чем завтра».

С этим, сказал себе Ойген Леттке, уже можно что-то сделать.

* * *

Сотрудникам Управления национальной безопасности категорически запрещалось использовать данные, к которым они имели доступ, для частных изысканий и расследований – так было написано не только в его трудовом договоре, ему потребовалось подписать еще и отдельную соответствующую инструкцию.