Харка, сын вождя

Сыновья Большой Медведицы шли весь день, до самого вечера. Поскольку выступление задержалось из-за урагана, они до захода солнца успели пройти не больше тридцати пяти километров.

Воины выбрали удобное место для привала. Справа возвышался небольшой холм, пологий склон которого спускался к ручью. Влага уже начала стекать с этих наклонных лугов, так что земля, на которой индейцы установили вигвамы, была не очень сырой. Ручей утолил жажду людей и животных. Ни деревьев, ни кустов вокруг не было, разжигать костры было нечем. Этой ночью в лагере тлели лишь угли негасимого огня в выдолбленной колоде, который берегли как зеницу ока. Днем его несли старики. Это был древний способ хранения огня, почитаемого почти как святыня.

Волокуши отцепили, поставили вигвамы. Вдова Белого Бизона с сыном тоже возвели свое жилище. Старейшины еще не решили, какой семье надлежало отныне заботиться об их защите и пропитании.

Все устали и после скудного ужина быстро заснули. Лошади щипали полугнилую зимнюю траву и искали первые свежие ростки зелени. Собаки мирно спали, сбившись в кучу и согревая друг друга.

Небо по-прежнему оставалось ясным, и, хотя ветер улегся, ночью было очень холодно. Прерия тянулась до самого горизонта, напоминая волнистую поверхность моря.

Шли часы.

Было уже далеко за полночь, когда Харка вздрогнул и проснулся. Его разбудил пронзительный крик. Это не был боевой клич, известный каждому ребенку, – слишком часто им всем приходилось просыпаться под этот звук, вскакивать и хвататься за оружие. Это был предостерегающий крик. У Харки, как и у отца, нож висел на груди. Вождь в эту ночь не снимал оружие. Лук и стрелы лежали рядом с его ложем, и он мгновенно схватил их, вскочив на ноги. Снаружи царил переполох. Собаки выли, злобно и испуганно. Харка, услышав топот копыт, выбежал из типи. Мустанг Маттотаупы, привязанный к колышку у входа, испуганно бился и рвался с привязи.

– Останься с конем! – крикнул вождь сыну и бросился в сторону холма по склону, полого поднимавшемуся на запад.

За ним устремились другие мужчины. Харка узнал Солнечного Дождя и нескольких юношей. Ему было досадно, что вместо того, чтобы бежать вместе с ними, он должен был торчать у вигвама и стеречь коня. Но ослушаться отца он не мог.

По поведению лошадей, собак и мужчин он понял, что к лагерю, скорее всего, подобрались голодные волки. Если бы это были маленькие трусливые койоты, собаки легко разделались бы с ними. Они боялись только огромных серо-белых волков. Харка пытался удержать отцовского жеребца за кожаные поводья, но мустанг, считавший себя вожаком табуна, был так взбудоражен, что мальчик, не доверяя ни колышку, ни поводьям, вскочил на коня, чтобы не упустить его, если он сорвется. Верховой езде маленькие индейцы обучались с четырех лет, и Харка уже многому научился у отца и у Четана. В свои одиннадцать лет он был способен удержаться на спине дикой, необъезженной лошади. Он знал характер отцовского мустанга и понимал, что с ним происходит: тот чувствовал себя как связанный по рукам и ногам воин при виде женщин и детей, которым грозит опасность. Недолго думая, Харка перерезал ножом ремень привязи и пустил его в галоп, направив в сторону табуна. Лошади встретили своего вожака приветственным ржанием.

Мужчины тем временем вступили в битву с волками. Не столько по пляске ночных теней, сколько по доносившимся с холма крикам Харка понял, что пять волков уже были убиты. Собаки, особенно большие и сильные, осмелели и бросились людям на подмогу. Осторожно сжимая коленями бока мустанга, Харка скакал вокруг табуна, не давая ему разбежаться.

Вдруг жеребец застыл на месте, развернулся и взбрыкнул. В тот же миг Харка увидел в траве два горящих волчьих глаза. Крепко обхватив ногами бока мустанга, он прицелился в хищника из лука. Но волк метнулся в сторону, решив, видимо, обойти лягающегося мустанга и врезаться в табун. На ночь лошадей стреножили, чтобы они не могли ускакать в прерию, поэтому они сейчас оказались беззащитны перед хищником. Табун охватила паника. Харка выпустил стрелу туда, где только что был волк, но в ту же секунду понял, что промахнулся: волк бросился на одну из кобылиц, и та сделала единственно возможное для своей защиты – повалилась на бок и начала кататься на спине. Мустанг, словно обезумев, брыкался, вставал на дыбы, храпел. Вой собак сливался с криками воинов. Был темно, потому что луна повисла где-то за холмом.

Харка спрыгнул с коня. Теперь он мог себе это позволить, зная, что вожак не покинет стреноженный табун. Проворно повесив лук через плечо, он выхватил нож. Волк, уже готовый вцепиться лошади в шею, ничего не замечал вокруг. Харка подскочил к нему и метким сильным ударом вонзил ему в шею нож по самую рукоятку. Вытащив клинок, он издал победный вопль. Но, опьяненный победой, он на секунду утратил бдительность и чуть не разделил участь своей жертвы: с ужасом увидел он перед собой целую свору хищников. Ему стало ясно: волчья стая разделилась; одна половина напала на лагерь с холма и хоть и понесла потери, но отвлекла на себя мужчин и собак, другая тем временем незаметно подкралась к лошадям и взяла табун в полукольцо. У лошадей ночью всегда выставляется охрана. Вечером Харка слышал имена тех, кому надлежало караулить табун, в том числе Четана и Шонки. Но сейчас их здесь не было. Они наверняка поддались соблазну принять бой с волками на холме вместе с воинами!

Харка издал предостерегающий крик. Три волка уже терзали одну из лошадей. Вероятность того, что они нападут на него, пахнущего «человеком» и потому опасного для них, была невелика; у них хватало другой, беззащитной добычи. Но вот один матерый волк, более рослый, чем остальные, вероятно вожак стаи, вдруг устремился на него. Харку спасло только то, что он в последний момент успел вскочить на отцовского мустанга, который все же не выдержал и в страхе поскакал прочь от табуна.

Метров через пятьдесят маленькому всаднику удалось повернуть жеребца, и тот, оправившись от испуга, с готовностью помчался назад – вероятно, чтобы увлечь за собой табун. Тем временем многие мужчины и подростки и даже женщины и девочки поспешили к табуну и принялись перерезать путы и вскакивать на лошадей, чтобы спасти их от хищников. Несколько волков, терзающих туши поверженных лошадей, были уже убиты всеми видами оружия, оказавшимися под рукой.

Харка больше не решался спешиваться. Мустанг явно старался увлечь за собой табун, и мальчик не мешал ему. За ними наконец последовало множество лошадей с седоками и без них. Так людям удалось предотвратить беспорядочное бегство животных. Описав широкий круг по пустынной ночной прерии, табун вернулся в лагерь.

Волки уже сами спасались бегством, поэтому лошади безбоязненно скакали назад.

Но какое ужасное зрелище представлял собой лагерь! В серой полумгле, предвещавшей близкий рассвет, индейцы сразу увидели масштабы постигшего их бедствия. Двенадцать лошадей были зарезаны волками и отчасти растерзаны. Еще девять получили такие тяжелые ранения, что их пришлось заколоть. Пятнадцать бесследно пропали. Наверное, умчались в прерию, порвав путы. Табун Сыновей Большой Медведицы насчитывал сто пятьдесят лошадей. Теперь они лишились каждой четвертой. Это была тяжелая потеря, особенно в пути.

Индейцы собрали лошадей вместе, на этот раз на другом конце лагеря: запах крови тревожил и волновал их. Женщины резали мясо погибших животных, а Хавандшита и Маттотаупа справедливо распределяли его между вигвамами по количеству едоков. Самые голодные сразу же съедали по маленькому куску сырого мяса.

Харка снова привязал отцовского мустанга перед вигвамом и обошел лагерь, разглядывая мертвых волков и следы ночного побоища. Отыскав убитого им волка, он отрезал ему уши как трофей. Его брат Харпстенна с восхищением смотрел на него. Харка знаком подозвал его и стал объяснять значение тех или иных следов и ход битвы, чтобы тот тоже постигал премудрости охотничьей жизни. Матерого волка, которого он увидел перед собой в самый опасный момент, нигде не было. Харка вместе с братом еще раз обошел лагерь, внимательно изучая следы вожака стаи. У того были более сильные лапы, и прыжки его были длиннее, чем у других хищников. Ему удалось уйти.

– Этот волк – вожак стаи, – объяснял Харка брату. – По его следам видно, как он подвел стаю к лагерю и как разделил ее, чтобы перехитрить нас. Много волков убито, но другие наелись досыта, хотя вокруг нет бизонов.

Мальчики вернулись в отцовский вигвам. Там они увидели Четана и Шонку, пристыженно стоявших перед Маттотаупой. Харка хотел сразу же вывести брата из вигвама, чтобы тот не слышал упреков в адрес его старшего друга Четана. Но не успел: Харпстенна уже бросился к матери вглубь палатки. Поэтому и он остался стоять у входа, слушая сердитую речь отца.

– Вы вели себя как маленькие девочки, не умеющие владеть собой! – сказал вождь, и для индейских юношей это был самый обидный упрек, какой только можно было придумать. – Вы бросили лошадей ради волчьих ушей. Сами знаете, к чему это привело. Воины племени Сыновей Большой Медведицы считают, что вы не достойны носить эти трофеи.

Харке было очень стыдно за своего друга. Какой позор! Чтобы смыть его, Четану придется совершить не один отважный поступок. Все это, конечно, относилось и к Шонке, но о нем Харка не думал. Он отвернулся, сделав вид, будто ничего не видит и не слышит. Ему не хотелось подвергать Четана дополнительному унижению – выслушивать упреки в присутствии одиннадцатилетнего мальчишки.

Бледные, с закушенными губами, покинули юноши вигвам вождя, который сказал им то, что теперь им самим предстояло говорить себе день и ночь, пока они не искупят свою вину.

Маттотаупа отдал приказ отправляться в путь. Тридцать вигвамов были быстро разобраны. Кому-то из детей пришлось продолжить путешествие на спине у матери или довольствоваться местом на волокуше, поскольку лошадей теперь не хватало. Несколько женщин шли пешком, как Хавандшита.

Харка, Убивший Волка, снова ехал на своем пегом мустанге в одном строю с воинами.

Счастливчик

В то утро, когда на стойбище Сыновей Большой Медведицы обрушился ураган и им пришлось на несколько часов отложить выступление в поход, в пещере на склоне скалы происходило нечто странное.

Глубоко в недрах горы, в кромешной тьме, изнемогая от духоты, боролся за свою жизнь человек. Его кожаные куртка и штаны, босые ноги и волосы были мокрыми. Он сидел в выемке почти вертикального ответвления пещеры и лихорадочно на ощупь изучал свое крайне неудобное укрытие. Голова его гудела от оглушительного шума воды, которая чуть ниже, всего в нескольких метрах от него, со страшной силой неслась по пустотам горы. Он только что каким-то чудом вырвался из лап этого смертоносного подземного потока. Ему еще самому было непонятно, как это могло случиться, но он уже немного пришел в себя. У него все болело: голова, плечи, колени. Вода играла с ним, как с мячиком, била его о стены, швыряла в бездны. Ружье, шляпу и нож он потерял, зажигалка намокла. У него не осталось ничего, кроме собственной шкуры и мокрой одежды. И это в темном чреве горы, притом что он не имел ни малейшего представления, как из нее выбраться!

Он заставил себя дышать спокойно и попытался обдумать свое положение.

Вода унесла его вниз, значит отверстие, через которое он проник в пещеру, находится где-то над ним. Прямым путем, вверх по руслу водопада, ему туда уже не вернуться. Ничего не оставалось, как попробовать вскарабкаться чуть выше и посмотреть, нет ли там какого-нибудь бокового ответвления. Перспективы, конечно, далеко не радужные, к тому же он очень устал, но и пищи у него не было, и если в нем еще теплилась хоть крохотная искра надежды, то он должен немедленно отправляться в этот опасный путь. От жажды он уж точно не умрет: воды он наглотался впрок.

Он снова принялся руками и босыми ногами ощупывать камни, потом медленно, осторожно, цепляясь за трещины и выступы в стене, двинулся вверх. Этот способ передвижения был необычайно утомительным. Он уже не понимал, день сейчас или ночь и сколько времени прошло с тех пор, как он начал свое восхождение. Трудно было судить и о том, сколько метров ему уже удалось преодолеть. Но то, что усилия его не напрасны, он не сомневался. Русло становилось все более пологим, и двигаться вперед ему было все легче.

Это придавало ему силы. Стиснув зубы, он карабкался вверх. Неожиданно оказавшись на развилине, он растерялся и не знал, в какую сторону двигаться. В конце концов он принял естественное решение: выбрал более широкий и удобный ход. Терзаемый страхом, что этот путь приведет его в тупик, он полз все дальше и дальше. Сердце его колотилось, пот струился по телу ручьями.

Вдруг надежда вспыхнула в нем с такой силой, что это было больше похоже на испуг: ему показалось, что он увидел впереди слабый проблеск света; он даже на секунду закрыл глаза ладонью, а потом вновь стал всматриваться во тьму, желая убедиться, что ему не померещилось. Нет, он не ошибся. В неясном мерцании он увидел камни и свою собственную руку. Он уже готов был броситься вперед, насколько позволяла узость прохода, но у него словно отнялись ноги: то, что он увидел, был не дневной свет, а отблеск огня. Огонь в пещере!..

Застыв на месте, он неотрывно смотрел на загадочный свет. Ему показалось, что он слышит какой-то звук. Человек? Возможно ли такое? Он затаил дыхание.

И вот они стоят лицом к лицу.

Он увидел два пальца, державшие горящую щепку, а в дрожащем свете – лицо. Лицо мужчины. С ножом в руке. Пока он не мог понять, старого или молодого. Тот был изумлен не меньше, чем он.

– Разрази меня гром! Черт побери! – произнес его визави.

– Черт побери! – эхом откликнулся он.

Голоса в пещере звучали зловеще.

– Три тысячи чертей!.. Откуда ты взялся, глиста черноволосая?

– Из воды, приятель. Как отсюда выбраться?

– Очень просто. Если я захочу тебя выпустить.

Щепка погасла. Тьма в пещере стала еще черней.

– А почему бы тебе не выпустить меня отсюда?

– А на кой черт мне тебя выпускать отсюда, ищейка вонючая, крыса пещерная, мокрая курица?

Громкий резкий голос в темноте звучал еще более угрожающе. И не предвещал ничего хорошего.

– Я не знал, что это твоя пещера.

– Теперь знаешь. Что ты тут искал?

– Искал? Ничего.

– Не ври, каналья! Или тебе жить надоело? Золото – вот что ты искал! Где оно у тебя?

– У меня ничего нет! Ничего!

– Где ты его нашел?

– Я ничего не нашел…

– Ну погоди! Я тебя научу говорить правду! Прощай! Я ухожу. Только не вздумай увязаться за мной. Это будет стоить тебе жизни. Стой там, где стоишь, и подыхай поскорей. Приятных сновидений!

Судя по звукам, он и в самом деле направился прочь.

– Постой! Постой, приятель! Не будь таким жестоким! У меня ничего нет, я ничего не видел, я все скажу, я все сделаю!

– Ну и болван же ты! Пошли! Ты мне все расскажешь!

– Расскажу, расскажу!

В ответ послышался ехидный смех.

– Ладно, пошли, мокрая курица!

Они гуськом двинулись вперед, то ползком, то на четвереньках. Путь был длинным, очень длинным. Наконец впереди забрезжил свет. Дневной свет! Мокрая Курица испустил радостный вопль.

– Заткни пасть, идиот! В лесу индейцы!

– Знаю. Молчу. Благодарю тебя, Господи!

– Мне плевать, благодаришь ты Господа или нет, но, если ты не хочешь сейчас же отправиться к черту в преисподнюю, прикуси язык.

Мокрая Курица вылез из пещеры, вход в которую был скрыт корнями и ветвями деревьев, и в изнеможении повалился на землю. Почувствовав на себе недобрый взгляд своего спутника, он вздрогнул.

– Хорош, ничего не скажешь! – презрительно произнес тот. – Ты сейчас похож на бизона, с которого содрали шкуру. Говори, что ты тут искал?

– Золото! – ответил Мокрая Курица со слезами страха и злости. – Но из этого ничего не вышло.

– Золото! А кто тебя приглашал сюда искать золото, а?

– Ах, у нас прошел слух… Да и торговля моя шла плохо.

– Что за торговля?

– Меха и бренди.

– Вот и сидел бы за своим прилавком! Это как раз для таких придурков, как ты. Где ты посеял свои зубы, а?

– В Миннесоте, сэр, у индейцев дакота. В прошлом году.

– Какой я тебе сэр, болван!

Мокрая Курица, немного успокоившись, сел и посмотрел на собеседника. Тот оказался молодым парнем, лет двадцати трех, и имел скуластое обветренное лицо. Резкие складки у губ придавали ему злобное выражение. Мокрая Курица решил не доверяться ему и быть с ним начеку. Не хватало ему после всех этих злоключений в пещере напоследок еще и лишиться жизни.

– У нас там пошли разговоры, – продолжил он. – Никто толком ничего не знал… Слышали только, что где-то у Черных холмов кто-то что-то нашел, но никто ничего не видел. А тут это проклятое восстание дакота в прошлом году! Мне и лавку разгромили, и зубы выбили… Ну, я и подумал…

– Да-да, ты подумал: а вдруг здешние индейцы – приветливые ребята? Могу тебя порадовать, дружок: они заключили договор, по которому эти земли навсегда поступают в их владение, и, если ты им попадешься на глаза с твоей белой рожей, они тебя сначала помучают всласть, а потом без зазрения совести зажарят живьем. А твой скальп будет болтаться на шесте.

– А я не собираюсь попадаться им на глаза.

– Собираешься ты или не собираешься – ты уже почти был в их лапах. Куда ты дел свои сапоги?

– Сапоги?

– Не прикидывайся идиотом, я этого не люблю. Я от этого становлюсь еще злее. Ты топал в них там, внизу, по лесу, как слон, и оставил роскошные следы.

– Следы?.. – испуганно переспросил Мокрая Курица.

– Да, милый мой, настоящие слоновьи следы. А потом ты полез в пещеру, верно?

– Да…

– И тебе там никто не встретился? Кроме меня?

– Встретился…

– Счастье твое, что ты честно признался. Ну и как прошла встреча?

– Я и сам толком не понял. Страшно вспомнить!.. Я попытался вскарабкаться наверх вдоль водопада и свалился в воду. Я цеплялся за все, что попадалось под руку, и вдруг в темноте схватился за чью-то руку. А этот тип вовсе не горел желанием полететь вниз вместе со мной и дал мне на прощанье хорошего пинка, так что я плюхнулся обратно в воду и пошел считать камни…

– Хм. Недурно. А главное – смешно! Ха-ха! Во всяком случае, от души советую тебе как можно скорее исчезнуть из этих мест. Беги, дружок! И не просто беги, а со скоростью мустанга!

– Не знаю, найду ли я теперь свою лошадь.

– Зато я знаю. Потому что ее нашел я. Так вот ты сейчас сядешь на нее и поскачешь отсюда, и если появишься в этих лесах еще хоть раз, считай, что ты труп! Понял? Это моя кормушка!

– Понял. Твоя кормушка.

– Как видишь, я соображаю лучше тебя, согласен?

– Да.

– Ну так вот слушайся меня. Я отдаю тебе твою лошадь – мне эта дохлая кляча не нужна, – и ты убираешься ко всем чертям. Как тебя зовут?

– Бен.

– Подсказать тебе настоящий бизнес?

Бен вздохнул и с благодарностью посмотрел на него.

– Езжай на Найобрэру и открывай там лавку. У тамошних мест большое будущее. А я позабочусь о первых клиентах для тебя, чтобы ты поскорей опять встал на ноги. Порох и свинец – вот чем тебе нужно торговать. И водкой. Тогда к тебе потянутся охотники, а потом и индейцы. Значит, будут и меха.

– Как – индейцы?..

– Ты – идиот, я тебе уже это говорил. Рыскать по их прериям и лесам, вынюхивая их секреты, когда они сами голодают, – это самоубийство. Во всяком случае, для тебя. А продавать им порох и свинец…

– Да, да, да, верно! Но… все это для меня как-то… слишком быстро…

– У меня всегда все быстро, и в жизни, и в смерти. Запомни это. Ну так что, ты согласен?

– Я попробую.

– Ты понял, болван, как выгодно дружить со мной?

– Понял!

– Твое счастье! Пошли.

Еще ошалевший, Бен потащился за своим новым другом по лесу. Это был долгий и утомительный путь. От усталости Бен то и дело спотыкался и падал. Он уже успел разменять пятый десяток, и его силы даже в обычных условиях не шли ни в какое сравнение с выносливостью этого молодого рыжего парня. Когда они наконец добрались до лошадей, Бен сразу же открыл седельную сумку и жадно накинулся на свой неприкосновенный запас – кусок вяленого мяса.

– Я великодушно оставил это тебе, – насмешливо сказал Рыжий. – А теперь проваливай!

– У меня нет оружия…

– А мне плевать. Нечего было его терять. Вперед! И до конца жизни забудь даже думать о Черных холмах, ты меня понял?

– Понял.

Бен сел на лошадь и осторожно поехал в лес, чтобы потом через прерию покинуть эти места, двигаясь на юго-восток. Он промерз до костей в своей мокрой одежде, но в голове у него было только одно: поскорее скрыться от этого человека. И в то же время тот вселял в него такой страх, что в глубине души он твердо решил открыть на Найобрэре лавку, которая ему там зачем-то понадобилась. С таким пройдохой лучше не портить отношения… К тому же, возможно, там, на Найобрэре, он и в самом деле снова разбогатеет, причем с меньшим риском, чем в этой проклятой пещере с ее темными лабиринтами и свирепыми водопадами.

Его рыжий спутник тем временем влез на дерево и, увидев, что Бен действительно пустил лошадь в галоп, рассмеялся.

– Болван! – повторил он. – Золото найдет только один счастливчик, и этот счастливчик – я.

Он вернулся к своей лошади, съел, не разводя костра, остатки своей охотничьей добычи и лег рядом с лошадью поспать часок-другой. Проснувшись – ровно через столько времени, сколько он сам себе отвел на отдых, – он не огорчился, что уже стемнело. Его планам это не могло помешать. Зная, что Сыновья Большой Медведицы ушли со своими вигвамами, он без опасения направился к лесному склону, где находился вход в пещеру, которым воспользовались Маттотаупа и Харка. Он тоже спустился вниз с помощью лассо и осторожно вошел в пещеру. На ощупь продвигаясь вперед, он слышал нарастающий шум водопада, который чуть не угробил Бена. Добравшись до подземного потока, он сел на землю и высек огонь, чтобы как следует осмотреться. Все внимание его было приковано к боковому ответвлению пещеры по правую руку, из которого низвергался поток.

– Проклятье! Чтоб я сдох! – сказал он сам себе. – Три тысячи чертей! Это единственное, чего он мне не рассказал, этот недоумок: зачем ему приспичило лезть именно вверх, откуда идет вода? Что-то тут не то…

Он еще раз внимательно осмотрел стены.

– Нет, вскарабкаться наверх именно здесь – это никому не под силу, даже мне, Рыжему Джиму. На кой черт они все пришли сюда – и краснокожие, и эта Мокрая Курица? Именно сюда?.. Что-то тут не так, но никак не пойму, в чем тут фокус, чтоб мне сдохнуть! И эта Мокрая Курица тоже не знал секрета, иначе не полетел бы вверх тормашками ко всем чертям…

Огонь погас.

– Ладно, на сегодня всё. Надо придумать что-то другое. Изловчиться как-то иначе. Но это мои владения, и я никого к ним не подпущу. Это говорю я, Рыжий Джим! – прибавил он, зло сверкнув глазами.

Он вернулся к лошади и поспал еще час.

Утром Рыжий Джим выехал на опушку леса и осмотрел все еще отчетливые следы, которые оставили Сыновья Большой Медведицы, покидая стойбище. Щурясь на солнце, он еще раз порадовался своей ловкости, с которой так лихо спровадил отсюда Беззубого Бена. Он не сомневался, что этот торговец, контрабандист, золотоискатель и кем ему там еще довелось быть в своей жизни, будет слушаться его, Рыжего Джима. Идея с магазином на Найобрэре была импровизацией, но пришла ему в голову не случайно. Когда он скакал к Черным холмам, он с досадой отметил, что в пограничных землях ему не попалось на пути ни одной лавки, в которой можно было бы разжиться всем необходимым для его опасной экспедиции. А такой предприимчивый малый, как Бен, мог бы наладить здесь торговлю. Главное – чтобы он не зарывался и действовал осмотрительно. Но охота к самостоятельным приключениям, похоже, у него прошла.

Такой властью, какую он возымел над Беном, он пользовался еще мальчишкой в отношениях со своими сверстниками, будучи шустрым, сообразительным, ловким и бессовестным, из-за чего они все его и боялись. Он лишний раз порадовался своей злой силе, но его по-прежнему мучила досада, что он так ничего и не нашел ни в пещере, ни в речном песке. Ни зернышка, ни пылинки золота! А ведь, по слухам, в этих местах сокрыты несметные сокровища, и он хотел стать первым, кто их отыщет. И он станет первым! Только он один. Теперь это – его владения.

Придя к такому обнадеживающему решению, он вдруг сделал нечто, что, казалось, не имело никакого отношения к его заветным мыслям: не спеша поехал по следу, оставленному Сыновьями Большой Медведицы.