Харка, сын вождя

Все как будто было по-прежнему – никаких изменений, никаких подозрительных следов. Харка внимательно осмотрелся. Здесь, у ручья, они должны были встретиться с Солнечным Дождем.

На другом берегу из-за кустов наконец показалось лицо младшего вождя. Они посмотрели друг на друга, и каждый по взгляду другого понял, что тот ничего особенного не заметил. Солнечный Дождь едва уловимым движением головы велел Харке, оставаясь на своем берегу, идти вверх, к водопаду. Потом лицо его исчезло, и если бы Харка не знал, что воин тоже крадется вверх вдоль берега, он бы этого не заметил. Может, где-нибудь рядом так же ловко и скрытно передвигался по лесу и неизвестный враг? Напряжение мальчика усиливалось по мере того, как он приближался к месту, где лежал его раненый или мертвый отец.

Вскоре Харка нашел укрытие, откуда, спрятавшись за ветвями и небольшим камнем, мог видеть отца, сам оставаясь незаметным. Здесь его ждало радостное открытие: отец был жив! Не поворачивая головы, он осторожно смотрел в ту сторону, где спрятался его сын.

Харка не шевелился. Он зорким взглядом ощупывал каждый сантиметр земли, каждый камень. То же самое, наверное, делал и Солнечный Дождь, потому что его не было ни видно ни слышно, хотя на своей стороне он наверняка тоже не отставал от Харки.

Индейцы – Четан на скале, Харка и Солнечный Дождь в лесу по обе стороны ручья и даже неподвижно лежавший Маттотаупа – напрягали слух и зрение, чтобы не быть застигнутыми врасплох.

Солнце заливало маленькую поляну у водопада. Над ней с жужжанием кружили две пчелы, первые после таяния снега. Они, верно, так же страдали от голода, как и люди, израсходовавшие свои зимние запасы пищи. Пчелы искали нектар, люди – бизонов, но ни те ни другие пока не находили желаемого.

Спокойно летали пчелы, вдоль берега по сухим камням полз паук, птица спорхнула к воде, чтобы утолить жажду, – индейцы затаились так искусно, что даже звери и птицы не замечали их. Но не было ли где-нибудь рядом еще кого-нибудь, кто прятался так же искусно? От этого вопроса всегда зависело очень многое.

Харка спросил себя, почему отец лежит так странно – головой вниз, раскинув руки, как будто споткнулся и упал. Он внимательно присмотрелся к камням. Маттотаупа и в самом деле, скорее всего, упал. Следов не мог различить даже зоркий индейский глаз. Харка подумал, что отец, наверное, стоял у ручья, чуть ниже водопада. Об этом говорил едва заметный отпечаток ноги на песке. Маттотаупа стоял спиной к водопаду и к скале и смотрел вниз, на мгновение повернувшись в противоположную сторону; возможно, что-то привлекло его внимание – какой-нибудь звук. Когда Харка на рассвете уходил, оставив отца одного, он успел отметить про себя, как ловко тот спрятался, чтобы наблюдать за водопадом. Зачем же он вышел из своего укрытия? Этого он объяснить не мог. Отец, судя по всему, не был ранен. Его смуглая спина, смазанная медвежьим жиром для защиты от холода и влаги, блестела на солнце. Иссиня-черные волосы были гладко расчесаны на пробор. Невредимы были и повязка из змеиной кожи на лбу, и два орлиных пера на затылке. Кожаные штаны и мокасины не были испачканы, нож оставался в ножнах, лассо – на поясе. Единственное, что вызвало подозрение Харки, был странный угловатый камень причудливой формы, лежавший неподалеку от Маттотаупы и непохожий на обточенные водой голыши. У него была грубая, шершавая поверхность, как у тех маленьких каменных пирамид, что росли из земли в пещере и доставили им с отцом немало хлопот.

Маттотаупа вдруг пошевелился. С ловкостью ящерицы он юркнул за камень, служивший укрытием для Харки. Несколько секунд они молча прислушивались. Им не надо было обмениваться мыслями. Они без слов понимали, что Солнечный Дождь все видел и постарается как можно скорее незаметно перебраться на их берег.

Они не ошиблись. Вскоре Солнечный Дождь подполз к ним, и они потеснились, освобождая для него место. Теперь они втроем стали наблюдать за водопадом. А там тем временем происходило нечто странное и удивительное: бивший из расселины поток вдруг ослаб, разделился на несколько струй, как будто наткнулся внутри горы на какое-то препятствие. Потом с удвоенной силой вырвался наружу, вышвырнув два камня величиной с кулак, один из которых с грохотом упал на кучу голышей, а другой врезался в ствол дерева. Харка впился взглядом сначала в один камень, затем в другой. Они были такими же угловатыми и шершавыми, как и тот, что привлек его внимание. Индейцы переглянулись. Мужчины заговорили друг с другом на языке жестов.

– Эти камни бросил не человек, – сказал Маттотаупа на языке жестов.

– В воде прячутся злые духи, – так же молча ответил ему Солнечный Дождь.

Оба поднесли руку к губам. Харка последовал их примеру.

Маттотаупа начал осторожно отходить к лесу, Харка и Солнечный Дождь двинулись вслед. Отойдя на безопасное расстояние, где их не могли услышать, Маттотаупа полушепотом рассказал о том, что с ним произошло.

– Когда Харка ушел, я спрятался и стал наблюдать за водопадом. Вдруг я услышал в лесу косулю. С пищей у нас совсем плохо, поэтому я решил заколоть ее. Но я поторопился. Покинув укрытие, чтобы перебраться на поляну, откуда все лучше видно и слышно, я лишь на мгновение повернулся спиной к водопаду и вдруг почувствовал удар в затылок. В глазах моих потемнело, но сознание не покинуло меня. Я упал.

Маттотаупа умолк.

– В тебя попал камень? – спросил Солнечный Дождь.

– Да. Он еще лежит у ручья. Вы видели его? Это не простой камень.

– Я видел его, – сказал Харка.

– Вскоре мрак у меня перед глазами рассеялся, – продолжал Маттотаупа. – Но я знаю, что камни сами не летают по воздуху, и подумал: если его бросил враг, я перехитрю его. Я остался неподвижно лежать на земле, чтобы он принял меня за мертвого. Я решил, что, когда он придет, чтобы снять с меня скальп, я вскочу и убью его. Но враг не пришел. Пришли вы.

– Да, – кратко ответил Солнечный Дождь и надолго задумался. – В пещере и в воде живут злые духи, – наконец вновь заговорил он, подчеркивая каждое слово. – Шаман Хавандшита всех нас предостерегал. Ты поступил неразумно, Маттотаупа, отправившись в эту пещеру ночью перед выступлением в поход, да еще взял с собой мальчика. Злые духи еще раз предостерегли тебя. Может, это дурной знак для всех нас.

Кровь отхлынула от лица Маттотаупы. Он побледнел так, что его смуглая кожа стала серой.

– Дурной знак? – глухо произнес он. – Что же он предвещает?

– Что нам грозит опасность на новых землях.

Маттотаупа нахмурил брови:

– Стада бизонов ушли из наших прерий. А мы не хотим умереть от голода.

Солнечный Дождь не решался смотреть вождю в глаза.

– Идем к вигвамам, – ответил он.

Мужчины поднялись, но тут Харка жестом попросил слова.

– Ты хочешь что-то сказать? – спросил его отец.

– След, отец! Ты же знаешь, я видел ночью след, след чужого человека. И Солнечный Дождь тоже знает это.

– Мы можем на обратном пути еще раз осмотреть это место, – помедлив, ответил Маттотаупа.

Солнечный Дождь неохотно согласился с его решением, но не стал противоречить. Мужчины позвали Четана, подав ему условный сигнал – троекратный крик птицы, – и индейцы вчетвером отправились к тому месту в лесу, где Харка ночью обнаружил загадочный след.

Поиски их не увенчались успехом. Впрочем, единственным, кто искал след упорно и самоотверженно, был Харка, который не сомневался, что мужчины и Четан под влиянием случившегося слишком рано прекратили поиски. Но он был всего лишь мальчик. Хорошо еще, что взрослые вообще дали ему слово. Второй раз они вряд ли стали бы его слушать. И ему не оставалось ничего другого, как безропотно последовать за ними обратно в стойбище.

Битва с волками

Когда мальчик вернулся в отцовский вигвам, на душе у него было тревожно, но он ничем не выдал своих мыслей и чувств. Мать позвала его есть. Она жарила зайца на огне посредине вигвама. Харка вместе с братом, сестрой, матерью и бабушкой сел к очагу. Жареное мясо восхитительно пахло, и сбежавшиеся к вигваму полудикие собаки жадно облизывались. Когда мясо было готово, каждый взял свой нож и глиняную миску. Ножи имелись у всех, даже у младших детей. Бабушка взяла себе голову зайца, мать и сестра Уинона получили по передней лапке, мальчики, Харка и Харпстенна, – по задней. Спинку оставили отцу, которого сейчас не было в вигваме и который, по обычаю племени, не ел вместе с женой и детьми.

Подкрепившись, Харка встретился с Четаном. Ему хотелось поговорить со старшим другом обо всем, что случилось. Он готов был еще раз сбегать в лес и поискать следы поблизости от входа в пещеру. Человек не может появляться и исчезать, не оставляя следов. Но Четан больше не говорил об этом, а Харка не решался поведать ему о своих сомнениях. Он молчал, но мысли о таинственном следе не давали ему покоя. Чтобы скрыть, заглушить свою тревогу, он созвал отряд Молодых Собак, и они помчались вниз к реке. Мальчики играли, прыгали в ледяную воду и, проплыв немного, проворно выскакивали на берег. Они были очень закаленными. Слишком хрупкие, болезненные дети, неприспособленные к суровой жизни в дикой природе, быстро умирали. Те же, кто сумел пережить младенчество, могли преодолевать многие лишения.

Харка заметил идущего лесом к реке Шонку, сына Белого Бизона, и, решив подшутить над ним, спрятался в зарослях ивняка на берегу, к которым тот направлялся. Уже смеркалось. Облака и вода мерцали в розовом закатном свете, росли и сгущались тени, постепенно погружая листву во мрак. Шонка, ничего не подозревая, приближался к берегу. Он был широк в плечах и крепок. На его юном лице уже едва заметно обозначилась ожесточенность, которая становилась отчетливей, когда его сверстники и даже младшие товарищи не оказывали ему того уважения, которого он от них требовал. Никто не понимал, отчего он не пользовался желанным авторитетом, ведь он не уступал другим ни в скачках, ни в метании камней, ни в плавании. Впрочем, был у него один соперник, который превосходил его во всем, несмотря на более младший возраст, – Харка Ночное Око Твердый Камень. И его уважали даже больше, чем Шонку. Это вредило сыну Белого Бизона в глазах юношей и девушек.

Шонка поравнялся с ивняком, не замечая Харки. Тот неожиданно схватил его за левую ногу и дернул, так что Шонка, потеряв равновесие, плюхнулся животом в воду под громкий хохот и улюлюканье Молодых Собак. Харка же в три прыжка – по камням и через остов старого дерева – очутился на середине реки, где она была глубокой и стремительной. Повернувшись к сопернику, он издал гортанный торжествующий крик. Шонка, весь мокрый, вскочил на ноги и бросился на Харку, но тот, подпустив его на расстояние вытянутой руки, щукой бросился в реку и поплыл под водой вниз по течению.

Шонка не стал его преследовать. Взяв в руку камень, он ждал, когда Харка вынырнет из воды.

Харка чувствовал, что перестарался в своем удальстве: вода в реке, питаемой тающими снегами, была обжигающе ледяной. У юного пловца сразу онемели руки и ноги. Он решил доплыть под водой до ближайшего извива и, вынырнув за большим валуном, незаметно для Шонки уйти с берега. Холод уже наполнял его члены опасной соблазнительной усталостью, которая сковывает мышцы и делает переход к обмороку приятным, как погружение в сон. Но он пришпорил себя мыслью о том, что было бы глупо и смешно погибнуть во время игры. Из последних сил проплыв еще несколько метров и почувствовав, что изгиб реки остался позади, он вынырнул, нащупал ногами дно, вылез на берег и, дрожа от холода, спрятался за валуном. Он видел Шонку, который медленно шел по песку и гальке вдоль берега, все еще держа в руке камень. Молодые Собаки бросили все игры и забавы и с увлечением следили за поединком. Некоторые из них подбежали поближе.

Шонка устремился прямо к камню, за которым сидел Харка. Возможно, он хотел осмотреть с него берег. Харка втянул голову в плечи и прижался к камню. Теперь он не мог видеть Шонку, поэтому напряг слух.

Сумерки быстро сгущались, уже заблестели первые звезды.

Харка услышал, как его противник вскочил на валун. Этого момента он и ждал. Молниеносно вскарабкавшись на камень, он бросился на Шонку, не ожидавшего нападения. Вместе они упали на песок. Харка вырвал у Шонки из-за головной повязки оба вороньих пера и с громким победным криком помчался в лес. Молодые Собаки откликнулись на эту окончательную победу своего вожака еще более громким хором одобрительно-торжествующих воплей.

Четан и еще трое товарищей встретили Харку среди деревьев радостным смехом и осыпали похвалами.

Тем временем Шонка поднялся на ноги и покинул место так бесславно закончившегося для него поединка с наигранной улыбкой презрения. Однако в груди у него все кипело от злости. Он не мог понять причину своего очередного поражения. Ведь он был силен и ловок. Если бы ему удалось схватить Харку, тому сейчас было бы не до смеха. Но этот мальчишка каждый раз оказывался хитрее его. Мысли Харки были быстрее, чем его мысли, и поэтому Харка всегда опережал его в своих неожиданных действиях. Харка лучше соображал. Ему было известно наперед, что в той или иной ситуации станет делать он, Шонка. А самому ему никогда не удавалось разгадать намерения Харки.

Он медленно обошел стойбище, ломая голову над тем, как вернуть себе прежнее уважение и проучить Харку. То, что каждое поражение требует реванша и каждая вина – искупления, для юных индейцев не подлежало сомнению.

После долгих раздумий Шонка решил ничего больше в этот вечер не предпринимать, а дождаться удобного случая, чтобы отомстить сполна. С тяжелым сердцем вошел он в отцовский вигвам.

Там все было по-прежнему, как утром, когда Харка рассказал о том, что случилось в пещере. Белый Бизон лежал в горячке на своем ложе. Мать вышла Шонке навстречу и что-то зашептала ему на ухо. Ее мучил страх, что Белый Бизон умрет. Может, еще раз призвать на помощь шамана, который ночью уже пытался помочь больному и заклинания которого оказались бессильны? А может, отнести больного в палатку-потельню и полечить его паром? Или обратиться к Унчиде, матери Маттотаупы, лучше всех женщин в деревне знавшей целебные травы и как знахарка почитаемой даже воинами?

Об Унчиде Шонка не желал даже слышать: все связанное с вигвамом Маттотаупы и Харки было ему ненавистно. При мысли о шамане ему становилось не по себе. А вот паровая баня и в самом деле могла помочь отцу. Шонка, как и мать, очень боялся его смерти: ему исполнилось пятнадцать лет, его уже брали на охоту, но воином он еще не был. Сможет ли он один прокормить мать и себя? Это будет очень трудно. Если отец умрет, им с матерью придется перебраться в другой вигвам и у него будет другой отец. Мысль об этом приводила его в трепет, и страх перед смертью отца вселял в него еще больший страх за его жизнь. Да, паровая баня должна пойти больному на пользу.

Шонка завернул больного отца в бизонью шкуру, а мать тем временем поспешила к потельне, посмотреть, не остыли ли камни. Она еще раз положила их в огонь. Когда те раскалились, они с сыном принесли Белого Бизона в палатку, и женщина стала лить воду на камни, так что палатка вскоре наполнилась паром. Как только тело Белого Бизона покрылось потом, Шонка с матерью отнесли его к реке и окунули в холодную воду. Это был обычный способ лечения ревматизма и лихорадки. Больной съежился, и когда они вытащили его из воды, его тело обмякло, а руки безжизненно повисли. Сердце Шонки застыло от ужаса: он понял, что отец мертв.

Они отнесли его к вигваму, достали толстые рогатины и, вбив их в землю перед вигвамом, подвесили завернутое в шкуры тело вождя, привязав за голову и ноги к рогатинам. По обычаям индейцев, мертвый не должен был больше касаться земли.

Только после этого вдова Белого Бизона принялась оплакивать мужа и разразилась причитаниями, разбудившими всю деревню. Ей вторили протяжным воем собаки.

Харка с братом Харпстенной лежал в отцовском типи. Брат уже уснул, а Харка еще бодрствовал и услышал, как перешептываются мать и бабушка. Отец еще не вернулся: он был на совете в вигваме Солнечного Дождя.

Прошлой ночью на рассвете Харка уснул под открытым небом у водопада, а сейчас, в родном жилище, не мог сомкнуть глаз. Он думал о тайне пещеры, которую так и не узнал, о следах, об отправлении в путь завтра утром и час за часом слушал причитания, доносившиеся от соседнего вигвама. Белый Бизон умер.

Известие о его смерти испугало и Харку. Утром все они отправятся в новые земли, и в этих землях их ждет встреча с новыми врагами-соседями. А в их племени Сыновей Большой Медведицы стало на одного храброго и умного воина меньше. Монотонные жалобные вопли его вдовы звучали зловеще и напоминали волчий вой.

Харка вслушался в звук приближающихся шагов. Это был отец. Когда Маттотаупа вошел в вигвам и опустился на свое ложе, на Харку наконец снизошел глубокий покой. Он еще успел услышать ровное дыхание отца, потом крепко уснул. Последнее, что он увидел, погружаясь в сон, были завтрашний восход солнца и начало долгого пути в незнакомые прерии.

Но то, что его разбудило уже через несколько часов, не имело ничего общего с этими мирными картинами. Сильный ветер, дувший уже не первый день, вдруг перешел в ураган. Он пронесся по прерии, врезался в Черные холмы, зашипел в кронах деревьев и обрушился даже на вигвамы, стоявшие на укромной лесной поляне, раздувая их стены и сотрясая длинные еловые жерди. В горах стоял треск, грохот и визг – такие звуки издают, падая, сокрушаемые ветром деревья. Они сразу же подняли на ноги всю деревню. Харка быстро надел набедренную повязку и разбудил брата. Бабушка уже проснулась. Мать будила Уинону. Харка поискал глазами отца, но того уже не было в вигваме. Треск и грохот усиливались. Ураган, казалось, сбривал лес целыми склонами.

Харка осторожно, на четвереньках выполз наружу, опасаясь, что ветер собьет его с ног. В кронах деревьев стоял оглушительный шум, стволы гнулись, и сверху, из горного леса, то и дело доносился грохот падающих деревьев, от которого стыла в жилах кровь. Вигвамы тряслись. Их нельзя было даже разобрать, потому что стоило лишь снять с кольев полотнища и они мгновенно опрокинули бы и разрушили весь каркас.

Женщины, дети и старики собрались посредине поляны, где было безопаснее всего. К ним пугливо жались лошади и собаки. Мужчины и юноши оставались у вигвамов, чтобы удержать полотнища, если их сорвет ветром. Типи, как и оружие, было самым ценным из всего, что имела каждая семья. Лишившись жилища, нелегко было его восстановить. Для этого требовались шкуры бизонов, которых нужно сначала выследить и загнать, а на выделку кожи, надежно защищающей от холода и влаги, уходило очень много времени и сил.

Харка с Четаном следили за вигвамами Маттотаупы и Солнечного Дождя. Они глубже вбивали в землю расшатавшиеся колья и натягивали прикрепленные к ним ослабевшие веревки, сделанные из жил бизонов.

Ветер дул неравномерно. Он то ослабевал, то усиливал натиск. Страшнее всего была опасность смерча. И он, кажется, уже родился где-то в вышине. Харка увидел, как с горы полетело, кружась в мутно-молочном воздухе, целое дерево с корнями и сухими ветвями. Он мог проследить лишь часть его полета. Наверное, смерч уволок свою добычу далеко в прерию.

С горы с грохотом покатился огромный камень, по-видимому вырванный каким-нибудь поваленным деревом из размякшей от талой воды земли. Подпрыгивая и все сметая на своем пути, он быстро приближался к поляне, и людям не оставалось ничего другого, как ждать и с ужасом гадать, куда упадет смертоносная глыба.

Но вот он глухо врезался зазубренным краем в землю на самой границе поляны и застыл. Все облегченно вздохнули.

Буря наконец стала стихать, натиск ветра на вигвамы постепенно ослаб. Животные вновь оживились. Маттотаупа вскочил на высокий камень, откуда он всем был виден, и знаком показал, что пора принимать пищу и отправляться в путь.

Бабушка Унчида приготовила скудный завтрак. Дети и женщины получили немного тертых ягод и корней, хранившихся в кожаных мешках, Маттотаупа съел маленький кусок сушеного бизоньего мяса, оставшегося еще с осенней охоты. Эти крохи должны были утолить голод на целый день. До вечера пищи больше не будет.

Бабушка Харки, мать Маттотаупы, считалась теперь самой уважаемой женщиной в деревне, так как после смерти Белого Бизона до выбора нового вождя мирного времени ее сын стал единовластным предводителем племени.

Она вышла из вигвама и отвязала первое полотнище, которое стало биться на ветру, как знамя. Это был сигнал к началу общих сборов.

Сборы продлились недолго, потому что добра у индейцев было не много. Женщины забирались по шестам наверх вигвамов и отвязывали веревки, стягивавшие жерди каркаса. В этой работе участвовала и десятилетняя Уинона. Харка и его товарищи готовили лошадей. К тягловым лошадям прикрепляли волокуши: передние концы двух длинных жердей привязывались к упряжи лошади, задние же, на которые натягивались шкуры, волочились по земле. На шкуры укладывали домашнюю утварь и сажали детей, слишком больших, чтобы путешествовать на спине матери, и слишком маленьких, чтобы ехать верхом. Повозок у индейцев не было, поскольку они не умели делать колеса.

У Харки и Харпстенны уже были собственные лошади, и они вместе с другими мальчиками и воинами разъезжали вокруг выстраивающейся колонны. Женщины и девочки ехали на тягловых лошадях. Во главе колонны уже стоял шаман Хавандшита, восьмидесятилетний согбенный старец, худой и жилистый. Прежде чем колонна тронулась в путь, он прочел древнюю утреннюю молитву о ниспослании им пищи и мира.

Как только шаман сделал первый шаг, Маттотаупа выехал вперед на своем пегом коне, чтобы вести людей через изуродованный бурей лес в прерию.

Индейцам предстояло переправиться через реку, в которой мальчики играли накануне вечером. Хавандшита и Маттотаупа повели людей вдоль реки вниз по течению, до переката, где было легче перейти на другой берег. Харка знал, что брод находится в тысяче шагов, и поскольку здесь, вблизи бывшего стойбища, им вряд ли могла грозить какая-нибудь опасность, а значит, всадникам пока необязательно было строго соблюдать порядок следования, они с Четаном немного опередили колонну. Харка нашел место, где русло расширялось и вода тихо струилась по мелкому песчаному дну. Они остановились и в последний раз окинули взором родные, знакомые с раннего детства места, которые им теперь приходилось покидать, и, возможно, навсегда. Новые охотничьи угодья, цель их путешествия, находились южнее, в нескольких днях пути.

Харка засмотрелся на оставленные ураганом следы разрушения. Гибкие заросли ивняка остались невредимыми, но два молодых деревца, укоренившиеся в нанесенной водой земле, были вырваны с корнями, и образовавшиеся воронки заполнились водой. Харку привлек какой-то необычный блеск в этом месте, и он подъехал ближе, чтобы узнать, что за предмет ловил и отражал мутные солнечные лучи. На первый взгляд это был обыкновенный речной голыш, но от простых камней он отличался красивым красновато-желтым мерцанием, и Харка, соскользнув с неоседланной лошади, принялся разглядывать находку: по виду и в самом деле просто занятный камень, когда-то принесенный сюда водой, погребенный под слоем песка и земли и теперь вновь вывернутый на поверхность вместе с корнями дерева.

Харка взвесил его на ладони и сунул в висевший на поясе мешочек, чтобы увезти с собой на память. Он даже не подозревал о значении и ценности этой находки.

Колонна, напоминавшая длинную змею, приблизилась к перекату и вскоре, пройдя через лес, вышла на широкую равнину.

С северо-востока дул сильный ветер, развевая гривы лошадей и волосы мальчиков. Солнце, светившее с юго-востока, куда лежал их путь, слепило глаза. Все щурились и всматривались в даль, в безбрежную ширь прерии. В первый день они шли по знакомой местности: им часто приходилось бывать здесь в поисках бизонов, и сейчас можно было не опасаться неприятных неожиданностей, ведь они находились в охотничьих угодьях, на которые могущественные племена дакота имели неоспоримые права.

Погода к полудню прояснилась. Мутно-молочный воздух стал прозрачным, как хрусталь, а стихнувший северо-западный ветер лениво ласкал пожелтевшие мокрые травы. Харка был огорчен тем, что луговые собачки[4], эти маленькие хитрые бестии, завидев людей, мгновенно прятались в своих норах и он не успевал даже прицелиться. Дети в волокушах сердились на лошадей, то и дело хлеставших их по лицу длинными хвостами. Слышался мерный глухой перестук множества неподкованных копыт. Колонна оставляла позади себя широкий след, который будет отчетливо виден на траве еще несколько дней, а может, и недель. Время от времени Харка вспоминал оставшуюся далеко позади пещеру на склоне горы. Никто из его спутников не знал и даже не подозревал, что́ в этот миг происходило у пещеры и в лесу.