Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений

Прощанье в Туркмении

Ночь, уходя, мне смотрит в спину…

Махмуд аль-КашгариУшёл ты, сердар песков, чёрных, словно икраостроулыбчивых рыб, чей запрещён отлов.Закончилась игра. Беспамятные ветракарты смели со столов наследников и послов.Огуз-намэ, Шах-намэ оборачиваются воследупавшей птице Рух: завершился круг —испуганными словами весьма искусно воспеткометы кровавый след. Хотя бы один был друг…Шёлковые пути выбелили виски,гул подземный на миг затих в незримом огне.Где тот старый масон, видевший сквозь пески,ведавший всё в веках на петербургском дне,собравший под тюбетейку остатки надежд и волос? —не вынес хитрый мудрец утраты божества.Всё это твой уход: сколь многое прервалось,безмолвьем отозвалось в миг скорби и торжества.Под эхом согдийских звёзд с тобою погребенаэпоха твоей мечты, какою бы ни была:в ногах у тебя лежит задушенная жена —доверчивая страна, в её устах – удила.Пали великие кони, сошли с атласных страниц,в серебряных ошейниках, в начельниках из грёз,властители погони, дороже библейских цариц:удобрит барханы рая их царственный навоз.Издохли пятнистые псы – хмурые пегие львы,хранители серой мглы, искатели горькой воды,поводыри овец, слушатели молвы:и наши дети всё чаще видят волчьи следы.Выцвели и рассыпались – не прячься, нетленный прах! —орнаменты прежних вселенных, сакральные миры,из чёрных рук мастериц расцветшие сквозь страх,чудесные, беззащитные, бессмертные ковры.Погас изумрудный город – пламенных окон нет,враз загоравшихся, имя затверживавших мольбой,где золотой человек и вечный солнечный светне расставались и ночью, заклятые тобой.Живы еще, сердар, заказанные враги,проплаченные либералы, надкушенные толмачи,уподобившие себя Махтумкули Фраги,между Исой и Пророком ползающие в ночи.Уже не взломает хакер вкладов твоей мечты,поскольку вместе с тобой ушла и мечта твоя,а банковские счета ведаешь только ты:ах, если б ты так же верно знал коды бытия…Сердца не рвёт теней безглазая череда,в руке телохранителя не вспыхнет оскал небес —с вешних иранских холмов льнёт к тебе Фирюза,льёт бирюзовых всплесков лживый женственный блеск.И только одно осталось за гранью всех прочих смут —землетрясенья хрип, немота термитных ночей:древняя смерть приходит в час, когда все уснут,когда ни Бога, ни дьявола, и ты – один и ничей.Отстраняется саксаул от поцелуев стрекоз,в тысячелетней мгле тоскуют глазницы могил,волосяной аркан сплетён из маминых кос,вот и вернулся час, и ты его не забыл:вновь, с безнадежной верой, на вздыбленной землехранит священный бык отрока на спине! —но Ад улыбается молча, крышка дрожит на котле.И дремлет город мёртвых – и вздрагивает во сне.

На ранних поездах

Какая ширь! Какой размах!..

Б. Пастернак. «На ранних поездах»В вагоне, из тех самых, ранних,что в путь нелёгкий собрались,стоят —глухонемой карманник и деревенский гармонист.Стоят, не видя и не знаяодин другого,и для нихжелезных рельс река живая —живой, спасительный родник.Тиха украинская мова.Скользя по мутному стеклу, упорный взгляд глухонемогоупёрт в глухонемую мглу.Смыкая даль горизонталей в двухмерной плоскости стекла,толпу неслышимых деталей размазывает молча мгла.И длятся – дольше жизни целой —на полустанке часовой,винтовки взор оцепенелый над предрассветною травой,улыбка трактора-фордзона,дыханье чьё-то у лица,настигшее в конце вагона отступника и беглеца.Красивый, двадцатидвухлетний,отец мой в тамбуре стоити эхо родины последней в себе, не ведая, таит.И на ремне его двухрядка на стыках голос подаёткак эхо высшего порядка —и будит 33-й год.С фальшивой справкой сельсовета и эхом выстрела в ушахон промотал свои полсвета,с эпохой соразмерив шаг.Он полон юности целебной, что очень скоро пролетит,он верует, что Город Хлебный его, изгоя, приютит,и молча сжалится,и скроетв степи без края и конца,в огнях периферийных строекотступника и беглеца.Чем громче оклик паровоза,тем молчаливее вагон,и дыма огненная роза чадит и стелется вдогон.Молчит толпа.В тужурке чёрной опять на станциях конвой,он ходит, словно кот учёныйс тысячеглазой головой.…О, только б не избыть сегоднянадежд безумье,сумрак, страх,кровь, грязь, бессилие Господнена тех,на ранних поездах…

Украина. Гнездо аиста

«Лелеко, лелеко! До осенi далеко…»

Дмитро Бiлоус

«Аист, неба око! До осени далёко…»

Господи, опять никому не верим,и Тебя не видим мы, Свете тихий,аист ладит дом, ветер верен перьям,ангелы беседуют с аистихой.Снежная столица в печатном шагеоглядит пространства с державным гневом:должно Карфаген привести к присягепрочим в назидание карфагенам.Площадь с тюркским именем, с чёрным дымом,матерь городов, что родства не имут:зря, панове, съехались с Третьим Римом,не в пример нежней европейский климат!Хаммеры библейской толпой пасутся,издали всем лыбится оклахома,в боевых объятиях камасутрыпользует хохлацкого охламона.Не болей душой о чужих юропах,ешь тушёнку родины, рашен воин:полстраны отцов, век назад в холопах,полстраны других – оплели конвоем.Бесы точку тронули на экране —упокоен боинг на звёздном танке,побратайтесь, добрые громадяне,лётчицы, наводчицы да вакханки!Рвётся ярый огнь из несытой пасти,загасить бы тостом – ан выпить не с кем:с новым годом, родичи, с новым счастьем,уж кого – с луганским, кого – с донецким.Сыну мать прошепчет: дай, кровь замою,ты простись со мною, с судьбой обидной,вознесись, безвинный мой, над землею —красносинебелой, жовтоблакитной!На доске разбросанные фигурки,тронутые тленом слепые клетки,родин двух растерянные придурки,рано поседевшие малолетки.Выжить ли птенцам на исходе гнева? —брезжат в чащах боги, во тьме дубовой,рушатся снежинки с немого небаместной бессловесной всеобщей мовой.…Чьи провидим кости в песках пустыней,чей раскол в масонах, инцест в державах? —в прошлом настоящее упустилина волнах безродных, на рельсах ржавых.…О каком грядущем своём восплачем? —счёт проплачен, только чужой аортой,карфаген у каждого здесь утрачен,или рим – какой уж? никак четвёртый?Сердце опустело – чья ж это кража? —воровская висельная арена —ты ли, обеспамятевшая Раша,или ты, обдолбанная Юкрейна?Всех нас, что друг друга в песок стирали,ах, как беззастенчиво отымели! —где всё то, что запросто растеряли,птицы наши, гнёзда и колыбели?Кто мы, мёртвых пажитей аборигены? —нежить и предательство пахнут псиной,где же наши римы и карфагены?Все – иуды,все встанем перед осиной.

Полночное

…в полнеба? да какие тут полнеба! —одна бравадалетишь и радуешься: ты – планетаЗвезды Барнардаколь в карусели той не поквиталисьтак уж не сетуйни разу – мёртвые – не повидалисьзвезда с планетойв руках давно исчахнувшего светатьма изнываетпланета знает, что она – планетазвезда – не знаетне зря бессонный телескоп смыкаетслепые очипланета безымянная стекаетслезою ночи…звезда моя двоюродная мамавглядись так что же —фантом приблудный ёжик из туманавдруг мы похоживерни забытым языку и зреньювосторг и пламяСверхновая – я твоему гореньюмешать не вправеа нет так отвернись чужая сроду:лети мол с миромползком по галактическому сводухоть к чёрным дырам!

Толстожурнальное

Чем не роман!.. Однако ж не роман:«Вот жизнь моя…» Чем в толчее беззвучнойне эпопея суеты фейсбучной,беспамятства застёгнутый карман…Чем не судьба! Кто ж спорит – да, судьба:архивов тлен, гербарии империйплюс дактилоскопия суеверий,что редко доживают до Суда.И чем не зоркой зрелости годаи скрытой грустью полные страницы —не отстраниться, не посторониться.И чем это не знанье навсегда —что мы затем, быть может, не умрём,что все-таки умрём – и, видно, скоро.Былого спора доблестная свораподстережёт и там нас – за углом,творцы и их подельники, вчернеусопшие – они придут за нами,чтобы однажды чьими-то словамипризнать:нас было много на челне…

«Нас было много на челне…»

Я гимны прежние пою…

А. П.Нас было много на челнесо знаком пепла на челе —и, подчинясь каким-то рунам,мы за каким-то, блин, руномгребли куда-то там с трудом…Но что поделать: мир был юным.Нас было много на челне,когда заплакал в тишине,в хлеву – малыш, дитя мигрантов,и Вифлеемская звездапокрыла светом навсегдамечты пигмеев и гигантов.Нас было много на челне.И жизнь мы прожили вчерне,и все зарыты в чернозёме —за родину ли, за царя,за первого секретаря,за то, чтоб мыши жили в доме.Нас было много на челне,когда в Афгане и Чечнекричала в нас пригоршня праха,и луч по танковой бронескользил – и в вышней глубинемы шёпот слышали аллаха.Нас было много на челне —в который век? в какой стране?О, по какой мы шли трясинеи не запомнили святынь:звезда Полынь, земля Аминь,но веры нету и в помине.В дерьме, в огне, в родной стране,но с Божьим словом наравнев аду, в раю, идя по краюи повторяя «Мать твою!..»,я гимны прежние поюи родину не укоряю.Нас было много на челне…

Зеркало

Так и не отгремела, через все времена,в зеркале архимеда пламенная война:век твой, твоя работа, скрытый в песках закон —в зеркале геродота полчища языков,век твой, слепой охранник, неуловимый вздохв чёрном огне органик, ставших песком эпох,в смутной заре Корана, в вещем сплетенье снов,в рыжих слоях кумрана – овеществленье слов,прежде всех назореев – чуждого мира мгла,жадный всхлип мавзолеев, злобные купола,это твоя крамола, сретенье, гнев и страсть,это твоя каморка – свод мировых пространств,это твоя кручина, привкус чужой травы,капелька сарацина в чёрной твоей крови,это ведь твоя карма, край твой, судьбы кремень,ночь разрушенья храма, утро и судный день,твоя мольба о здравии, странствий твоих зюйд-вест,русского православья старый двуперстный крест,камень в конце тропинки, тризны умолкший звук —малой земной кровинки, выскользнувшей из рук,вкус просфоры слоёной, мизерный твой итог —капля волны солёной, пены морской виток…

Вечерний звон

Ино, братие рустии християня,

кто хощет пойти в Ындейскую землю,

и ты остави веру свою на Руси…

Афанасий Никитин

Жизнеописание

детствоогромное одиночествов маленьком городкелиц переклички и клички без отчествав памяти накороткепесни казачьи язычество ёрничестводевичий смех вдалекетворчества золотое затворничествоутросиница в рукеюное непобедимое зодчествобудущим хищным обглодано дочистаслово предлог и глагол и наречиеликованье воды в арыкегор безначальное надчеловечиена неземном языкеотрочеството бишь первопроходчествоиго несбыточного пророчестваслед на песке

«Ночь августа…»

Ночь августа.В примолкнувшие травы,прочёркивая чёрный небосвод,монеткой брошенная для забавы,звезда неназванная упадёт —нечаянная чья-то там утрата,осколок взора, уголек в росе,бездомная, последний вздох заката.Ей в унисон в серебряном овсевдруг перепёлка прокричит спросонья.И – далеко видны, освещеныпожарищем всплывающей луны,прекрасныеначнут свой танецкони…

Еtnographica

Дотлевает в плошке керосин.Чей залив закатом обрамлён —Николай Михалыч Карамзин иль Саул Матвеич Абрамзон?..К сходству, жизнь, легко не торопи, но и задержаться не могиу славянско-аглицкой степи,у киргиз-кайсацкия тайги.Наважденье, что на берегу бег лавины гиблой укрощён,что Семёнов племенем Бугу взят да и Тянь-Шанским окрещён.Наважденье, что чужой язык примет голос твой в чужих ночах:конь к чужому строю не привык,не согреет нас чужой очаг.Правда то, что властный комиссар прорычит по тройке корешам —и рыгнет в приёмной есаул: – Возвращайся в свой аул, Саул!Каждый здесь утратил, что обрёл.Гаснет разгорающийся свет —и чугунный рушится орёл, треплющий оливковую ветвь.Николай Михалыч,гражданин,то ль Пржевальский,то ли Карамзин,поддержи беззубого орла!..Нет!Уже надежда умерла.Ваши позабудут именаи стряхнут наитье племена,предаваясь вековой мечте в радостно-прекрасной барымте.[4]Что же толку было – годом год поверять, чужую грязь месить? —незачем врастать в чужой народ,двух стволов, Мичурин, не срастить!Катит на наместника народ, тянет на Мазепу – Кочубей.Что ты рвёшься к скифам, Геродот! —дома те же скифы, хоть убей.Меркнет юрта, врезанная в склон, прозреваем ложь своей любви.Позже это объяснит Леви —Стросс. Но то совсем иной резон,ибо двуязычные слова, дар очередному палачу,прячут – русско-аглицкая Чуи киргиз-кайсацкая Нева…

Киргизская охота

Срубленная, пала в разнотравьеСолнца золотая голова.Сворой разномастною затравлен,Волк искал последние слова —Те ли, что вначале были Словом,Или что-то, может быть, ещё? —В мутном мареве солончаковомСмерть дышала в спину горячо.Кони от плетей осатанели,В их глазах был красный волчий свет,И на склонах отшатнулись ели,Ибо смерти не было и нет.Каменный обрыв – конец ущелья,Каменный мешок сухой реки:На чужом пиру творись, похмельеБоя – боли, жизни и тоски.Серой грудью пав на серый верескВ миг, когда живому всё равно,На закат малиновый ощерясь,Зверь дышал протяжно и темно.И камча, что лошадь кровянила,Шевельнулась, подавая знак,И тотчас же в сторону аилаПоскакали известить зевак.Спешились и двинулись неспешно,Ибо злобе в мире места нет:Всё, что совершается – безгрешно,Лишь в глазах – тот красный волчий свет.Равнодушен перед псовой ратью,С пьяным ветром сглатывая кровь,Волк молчал —И смертный свет во взглядеБыл уже бесплотен, как любовь.Ночь сквозила сумеречной тучей,Скоро обещая холода.Плакал, бился родничок в падучей,Первая прорезалась звезда.Жизнь кончалась, серая и злая,Знающая, что она – права.И тяжёлой кровью, догорая,Пропиталась жёсткая трава.…Для того ль моя – бурлит по жилам,Чтобы в горле вспоротом моёмГде-то, за каким-нибудь аиломПлач и песня хлынули огнём?!.Время и любить, и ненавидеть,Умереть, когда тебя казнят.Мне бы только их глаза увидеть —Красный свет, малиновый закат.

У памятника Семёнову-Тянь-Шанскому

Рыжий Лось и Олень золотистыйот века стоят на рассветных холмах,ноздри вздрагивают – в них вползает зарядикокаменной эры.И за дымкой ущелий,возлежа на своих пестротканых полях,в смуглом золоте зноя Хивапротянула к ним нежную лапу пантеры.Виноградный Коканд стал игрушкой в руке кочевой —беки режутся лихо, усмешка в прищуре манапов.Но и принц, и дехканин —одинаково нищи над горной рекой:жизнь прошла,и ложится соха на траву, и скипетр падает на пол.– Отрешимся от русских! – надсадно кричит Калыгул.Что ж, будь им, я бы те же слова, словно соль,сыпал светлым ущельям в разверстую рану.Пусть сдерут с меня кожу,я так же кричал бы в лицо Ормон-хану!..Но хозяин тотема прищурился жёстко —и мира я не всколыхнул.Это – правда твоя:что с того, что, поэт Калыгул,ты проспорил тогда? —все ошибки политика в прошлых и прочих эпохах —прозренья поэта.Ах, кому это нужно…Кремнистых столетий шальная водаистощит ледники, всё нам скажет поэт,но последняя песня – не спета.Скачут всадники редкой цепочкой.Посольство?..В дремоте – манап,в средоточии юрт – средоточье родов,и для племени – времени бег не имеет значенья.Спрыгнул с лошади стройный поручик Семёнов —он духом не слаб,он ещё наречётся Тянь-Шанским, сенатором станет,но это не вспомнят кочевья.Бесконечная Азия счёт своим дням не ведёт,век не движется, ибо бессмысленно это движенье.Всё вернется на прежние тропы.Мирозданья невидимый ход,кочевая звезда – кочевого костра отраженье.Кто постиг бормотанье весенних ручьёви свободы осмысленный свет?Кто дробящий напев табуновпровожал под струны перебор затуманенным взглядом?..Вы ошиблись, правитель родов и сановный поэт!Ну и что? – где ошибка, где истина…Нет её, да и не надо.Это время гремит, низвергаясь, но нет перемен,ибо все неизменно —плач ягнёнка, призыв жеребца и смех молодухи.Молчаливый старик оглядит, не привставши с колен,весь свой мир —и увидит забытые руны, затекшие руки.Что – союз государств?Мимолётных влечений играв древней пляске за власть – лишь младенчество краткого ига.О, певец Калыгул, пусть подули иные ветра,всё – солжёт,не солжёт лишь надежды изустная книга.А она говорит, что деяний людских не поймёти не примет природа:спокойно осенний ковыль догорает,если русский придёт, то его неизбежен исход —минет год или тысячелетье,ибо Время – никогда ничего не теряет.Для чего, Колпаковский,ты склоны над Верным лесами одел?Для чего, сын султана Чокан,степь живую ты с книжной сравнил Илиадой?Есть предел – все мы вместе ошиблись,и наша мечта – не у дел:лес посаженный вырос и высох – и вновь зашумел.Твой бессмысленный ветер, свобода,над могильной оградой звучитнадмогильной наградой…

Цирк «Молодая Киргизия», 60-е годы

Александру Баршаю

В довоенном цирке деревянном, где легко сбываются мечты,пели «а я еду за туманом» – и цвели бумажные цветы.Партия с правительством решили вырастить лозу на пустыре,у социализма на вершине, на чумном заброшенном дворе.Господи, откуда знать тогда нам, как легко стирают в пыль годавсё, за что платили чистоганом тот, что молод, та, что молода!Если и не знали, что ж такого – жаль, бессонны времени труды.Чёрный конь Никиты Кочакова!.. Новака летящие пуды!..В золоте и газе мавританки! Дромадеров тягостная прыть!А по клеткам дышат минотавры, и нельзя вчерашнее забыть.Вот я – стихоплёт-девятиклассник,                              высшим смыслом крепок, сердцем чист,то ль подгузник, то ль уже подрясник,                              рок-н-ролл сбивается на твист,кучка слабонервных идеалов плюс коктейль конюшни с кабаком,круговерть икаров и дедалов, пахнущих вином и табаком,запах травоядных и опилок, маленького сердца грозный стук,циркового купола обмылок, выси галактический тюндюк[5],ощущенье силы и простора посреди советской голытьбы,и на постаменте командора – статный стан министра Кулюйпы.Я дружу с поэтами, весёлый, никогда я не был – где Босфор?..Объявляют в цирковую школу юных конных варваров набор.Полстолетья из щелей задуло – скудости простительная грусть.Время вас одело и обуло. В общем-то – обуло… Да и пусть.Из минкульта сытые холопы строго бдят, куда растет лоза:нежный профиль мальчика Телёпы, лошади кровавые глаза,вздох листвы – и небесами мая зачарован мир на полчаса,вспухнет под камчою кыз-куумая[6] алая на теле полоса,замирает Чуйская долина, но полвека длится этот сон —юные взлетают лебедино и трепещет музыка «Чолпон»!..Небо их под куполом манило, жаждой славы мучило и жглотех, кого вскормило и – споило это золотое ремесло.Как они случайны и мгновенны – жизни человеческие! – тьма,мальчики и девочки арены, юная Киргизия сама…Что потом случилось с ними всеми – о, куда арены алый круграспрямило и швырнуло время, и поводья вырвало из рук?Как, не слыша праведного гула в чёрной запредельной высоте,в мастерской художника Джамбула, на его умолкнувшем холсте,юной, распластавшись на мольберте, умирала в синей тишинета, что стала прахом раньше смерти                              и спилась в затерянной стране.Сумрачным районным декадансом рысь твоих коней оборвалась,время поглумилось над пространством,                              выпросталась тройственная связь,где под звёздной чёрною рекою, тайной плоти распалив сердца,клоунесса тонкою рукою обнимает сына и отца,старятся юнцы, гниёт эпоха, зло идет по курсу за добро —профиль молодого скомороха, фас у фаллоса политбюро…Журналист состарится, уедет навсегда, на вечную войну,где земное солнце долго светит, в ближнюю восточную страну,бедный, там трясущиеся пейсы гладит, не спросив у стариков,с Македонцем доходили ль персы до его синайских берегов.Помнит ли о юности в Союзе, улицей Дзержинкою рожден,выставив короткорылый «Узи», как правозащитный микрофон?..А в ответ, вся в небесах Шагала, на метле, прекрасная, летитцирковая юная шалава, вечности оживший трансвестит!..Не сорвись, любимая, с небесной скользкой и нечистой высоты,жизнь тебе дарована над бездной – если это ты. Но вдруг – не ты?Вслед нам строгий Пётр и кроткий Павел смотрят, с губ срывается:– Почто,Господи, почто ты нас оставил?!..Но безмолвен купол шапито.

Вечерний звон

Реквием русскому паломничеству в Киргизию

Атанды олтургондо – эненди бер!..[7]

1Путь из Верного через перевал Кегень: надеждаГосподи благословиалеет восток смуглеет восторг далёко где-то истоккипящий поток надежды глоток детей на бричке с пятокчуждого неба яростный день облака лоскутоккрутой Кегень обрывов кремень жри с голодухи ременьчуждого дела горький итог империи дымный чертоггляди-ка первый осенний листок сказано не солгислова надежды веры любви не спрашивая ловипорастеряли гнёзда свои курские соловьиГосподи благословине тронешь Воронеж чёрной земли – а на чужой замриповыпили кони ночные ручьи Россия реки твоиблизка высота Каракол-ата напомни про новый деньу колкой зари нам дверь отвори мановеньем Чёрной Рукисердца на весу над речкой Ак-Суу – над маревом Белой Рекиказачий пост отчий погост рукою достать до звездзаплачет душа иди не дыша вот хрупкий небесный мостбездомный с Боома ветер-улан воздастся каждому по деламкак в сказке течёт по горам и долам в зелёной мгле Джергаланзеленоволные очи земли с небом напополамцветок до озера доплывиГосподи благословиесли она отовсюду видна и всем нам на все временаземля и пашня и тишина дарована ль сужденано вырастут дети и вот она мировая войнахоть звёзды во мгле и мир на земле и мягкий свет на челеюродивый навеселекто знает когда их вышвырнут вон восплачет вечерний звонотринутых слов забубенных голов сброшенных колоколоввсеведущим злом запроданных слов затерянных душ уловоставь где родился надежды своиГосподи благослови2Путь через Боомское ущелье: предчувствиешли наобум да вышел облом встретил в тучах Боомбом-мо милых днях в краю родном в холодный гранит горячим лбомв закатной дали забыв о былом новый мир за угломкак опостылел путь-костолом сядем за общим столоммонетка упала двуглавым орлом у Боомской щелибом-мза возом воз русский обоз вечный русский вопросдым кочевий ветер донёс далёкий залаял пёсснилось сбылось и привелось услышать голос грозузнали землю но путь непрост где-то у самых звёздне от ямщицких ли враньих стай глохли Байкал и Валдайне рыдай мене мати душой не блуждай о сыне зря не страдайконей распрягая молча гадай где встанет ям Бурулдайесли добро схлестнётся со злом в этой полынной пылибом-мплач тетивы шёпот листвы солнцем согретой травывидели б вы как дрожат волхвы от немереной синевыте кто живы были тогда а нынче давно мертвымогли не упасть и выжить могли да только упали как шлилыко в строке всадник в пике салам алейкум байкевверх по реке что налегке каменья крошит в кулакевот она даль в белом платке распахнутая вдалекеотмаливай прошлое той земли о будущем не молиморе величиной с небосклон волн грозовой озонморе в белом огне ледников белые сны стариковв некованых рощах грохот подков голос новых вековсильная синева без оков будущность без дураковбом-матлантика старых наркотроп любой верблюд автостоппотомки выкопают окоп от индий до европошибок и проб повапленный гроб пуле подставить лоба время рывком берёт на излом историки бед не сочлидолгого дня вечерний склон ночи лунный полонпрощальных объятий шёпот и стон гром колёс под уклонвенчальный звон лечебный звон вечный вечерний звончужая земля где я любил где брошу отчий домбом-муж коли успели всё полюбить и разлюбить не смоглигрустную новь русскую кровь в тёплых руках донесликуда это делось поди сосчитайв глазах синеву продливсё тот же итог пришли и ушли мосты и судьбы сожглипод тяжкий ков тепловозных гудков через полтораста годковбом-м3Два ручейка крови: 1916, побего-оминбританских морей дунганский духан опийных троп дурманветер-борей чужбина туман предательства талисмананглийская ложь германская дрожь заговоривший ножимперских границ затраченный грош бессмысленный аламанкаждому свой кровавый кусок хунхузам маковый сокинглизам весь мир вильгельму на миг                              хотя бы брусиловский штыккиргизская кровь и русская кровь польются не дрогнет взоргорячая тень обманутый день а в церкви багдадский воро-оминджигиты в седло вам повезло неверное выжечь злопока в окопы оно уползло пока перевалы не замелонаш грозен ураан наш предок Шабдан так нам велит Кор’ано-оминрыбачье сельцо ветер в лицо песок секущий високи только запад смотрит высок и прячет зрачки востокдети молча глядят из-за спин хмель укрывает тынот смерти бегут от синих теснинна север на запад и в Чу и в Кемин кони храпято-оминс незримых низин и горних высот изгой гражданских невзгодгде взор имперский всего веселейсредь елей парада аллейпарад-алле переворот предчувствие не соврётв терновом венце параллелей пролей чашу но не хмелейнезваный грядёт Шестнадцатый год недоеный плачет скоти мы бежим беззащитны вдвойне мужья и отцы на войнерусские матери и детвора а вслед летит лавина с буграв далёкой стране в чужой стороне нас Господи не отриньаминьай да верзила Захар Буханцовиз хохлов ли донцов беглых петровских стрельцовбрешут ударом кулака ты джигита убил батракаи был ли батрак и бил ли кулак неважно коль нужен врагпокуда Россия на дальних фронтах покуда мутна рекапридумать врага вот вся недолга задача милорд легкавливается ложь в твои берега святая озёрная синьаминьу Буханцовых глаза остры ещё побежит эмир Бухарылишь кони быстры спасут до поры до ближней афганской норыот этой игры пылают костры и нынче трясет мирыи мчится над мглою горных теснинказачья лава небесная стыньаминьс фронта придут бросив редут на полстраны пластуныгорек труд да характер крут усадьбы разореныно развернётся казачий гурт и запылают решётки юртзаписанный турком сановный курд спрячет глаза ata yurtаилы опомнятся побегут но не скроет ночь беглецовах что же творится Захар Буханцов нет под дугой бубенцоврука не поднимется тяжек грехна этих соседей всехлихих удальцов узкоглазых мальцов обманутых беглецовнет Бога в душе у этих и тех кровавая мгла утехкровью и гарью пахнет полыньаминькочёвок плачущих пёстрый вал киргиз мол всегда кочевалогонь не выветрился из жил в Кашгаре цветет инжирно ураганом накрыт перевал и каждый беглец загореваллишённым сил у детских могил ветер сны навевало-оминвстретил киргизов простор чужой полон морозной мглойкак злобный нар их грыз Кашгар наносил за ударом ударулыбчиво хмур прибрал уйгур богатство киргизских отарсквозь свет и мрак разил калмак старое вспомнил врагничто не забыто никто не забыт и руны древних обидмолча истлели в чужих снегах на чужих берегахне русской рукой но злобой чужой надежды развеяны в прахне дланью людской но лютой пургой убит тот кто убито-оминкиргиз ты не видел лица у отца но коль ты отеческий сынв огне перемен стряхни этот тлен помнишь ведь Семь Коленнет у народа мудреца остался народ одиннадолго срублены тополя устала бедная эта землябудут ли хлебом полны поля оцепеневших долинлондонский сплин да хищный берлинвыйдет вам русский блино-оминдруг друга кликнули на чаёккиргизской кровушки ручеёк да русской кровушки ручеёквстретились молча два ручейка вот река и горькаи длится побег под скрип телегв двадцатьпервыйвек