Пляски розовой лошади

– Эх, Витя, набрал же ты в весе, скажу я тебе! В прежние времена тебя бы и на борт-то не пустили.

За такие слова на него никто не обижался, потому что, во-первых, делал он это по-доброму, а во-вторых, все понимали, что шутит-то он над собой. А со своим лишним весом он ничего поделать не мог – или не хотел.

Так, перекинувшись еще несколькими фразами, Судьбоносный и Фридман вышли из лифта и двинулись в сторону столовой.

– А ведь лет пятнадцать назад нас с тобой в рейс не взяли бы! – сказал Фридман.

– Из-за твоего живота? – уточнил Судьбоносный.

– Почему сразу из-за моего? – изобразил удивление Фридман.

– Потому что он на десятерых тянет!

– В другой раз так и скажу: значит, это килограммы за меня, за Судьбоносного и еще… Вон еще за Блока.

Они остановились у двери столовой, куда в то же самое время с другой стороны коридора подошел Иван Блок.

– Что это – за меня? – спросил он, здороваясь за руку с Фридманом и Судьбоносным.

– Да, говорю, из-за тебя я тут… из-за тебя. Не изобрел бы ты этот прыгучий движок – так и сидел бы я сейчас дома, смотрел «Рабыню Изауру», как в старые добрые времена…

– Это почему? – спросил Блок.

– А кто бы пустил на борт мои сто пятьдесят килограммов?!

И он залился смехом.

– Да, топливо экономить мы научились, – сказал Блок. – Так что добро пожаловать! Можешь еще немного добрать!

– Вот сейчас и доберу!

Приятели засмеялись, перешагнули порог столовой, но вдруг где-то в коридоре, сзади, услышали звук рвотных позывов.

– Что за?.. – спросил Блок, развернулся и выглянул в коридор (он вошел последним и потому стоял ближе всех к двери).

Он посмотрел направо – пусто, налево – и глаза его расширились, а на лице появилось выражение крайнего удивления. В нескольких метрах от входа в столовую, согнувшись пополам и опершись рукой на стену, стоял Капитан Назаров. Его рвало. Рядом с ним с одной стороны валялась еще дымящаяся сигарета, а с другой – бутылка водки, из горлышка которой вытекали остатки.

Рвотные позывы еще раз сотрясли его тело, он издал: «Бэ-э-э», выдал на стену небольшую порцию жидкости и произнес что-то нечленораздельное, эмоциональным посылом похожее на ругательство.

Блок повернулся к товарищам:

– Господа, по-моему, там капитан.

Фридман вытаращил глаза и переспросил:

– Ка-пи-тан?

Судьбоносный молча сделал шаг к двери и выглянул в коридор.

– Да. Это он.

– Дайте-ка поглядеть!

Фридман растолкал приятелей и вышел в коридор.

– Матерь божья! – воскликнул он, увидев пьяного блюющего Капитана Назарова.

А тот точно почувствовал, что на него смотрят: не разгибаясь, повернул голову на бок, увидел Фридмана, какое-то время как будто соображал, кто это, а затем, словно вспомнив, заорал:

– Эй, чучело! Ты чё, ослеп?! Не видишь, кто-то на палубе насрал! Бегом взял тряпку и вытер!

Фридман повернулся к Блоку и Судьбоносному, которые вслед за ним тоже вышли в коридор, пожал плечами и сказал:

– Судя по всему, и правда капитан.

Судьбоносный поморщился, глядя на Капитана Назарова, а потом сказал товарищам, приобнимая их и провожая обратно в столовую:

– Пойдемте есть, господа.

Когда они взяли себе еду и разместились за столом, разговор возобновился.

– Слушайте, вы, может, мне все-таки расскажете, что это за кадр там был? – спросил Фридман, кладя в рот большой кусок омлета.

– Все вопросы к Судьбоносному, – ответил Блок. – Это его друг.

– Друг? – чуть не подавился Фридман.

– Да не друг он мне! – возразил Судьбоносный. – Просто пассажир нашего корабля.

– Да, и по совместительству капитан, – добавил Блок и ухмыльнулся.

– Может, я что-то упустил, – произнес Фридман. – Но, по-моему, капитаны – это, как бы сказать, «было, но прошло».

– А это у кого как, – съязвил Блок.

– Ну что вы заладили? – притворно возмутился Судьбоносный в своей привычной манере. – В конце концов, может ли быть на борту этого судна капитан? Хотя бы чисто гипотетически?

Блок и Фридман переглянулись.

– Он-то, конечно, может, чисто гипотетически… – начал было Фридман.

– Вот он и есть! – перебил его Судьбоносный.

– Понял, – сказал Фридман и замолчал.

Через минуту он спросил:

– А можно еще один глупый вопрос?.. Чтобы я вообще все понял.

– Спрашивай, спрашивай, – ответил Судьбоносный, жуя запеканку.

– А что он делает?

– Кто?

– Капитан этот!

– Этот – готовится!

Фридман посмотрел на серьезное лицо Судьбоносного, понял, что больше ему, скорее всего, ничего узнать не удастся (если только эти двое вообще его не разыгрывают), и сказал:

– Что ж, теперь все понятно. Вопросов больше нет.

– Ты, главное, вот что запомни… – начал Блок.

– Что? – спросил Фридман.

– Зовут его Капитан Назаров.

– Ага, хорошо, что сказал.

– Нет, Леша, боюсь, ты не совсем понял, – заметил Блок, отставляя тарелку с кашей и подвигая к себе десерт и чашку кофе. – Я вчера пытался понять – и знаешь, почти смог. Но в итоге все же плюнул, достал свою тетрадь с дифференциальными уравнениями относительно маневрирования и принялся их решать. И даже кое-что решил. Представляешь!

– В том, что решил, и в том, что скоро мы будем летать еще быстрее, я нисколько не сомневаюсь, – заверил Фридман. – Лучше скажи, чего ты так и не смог понять. А то, может, у нас схожие ситуации?

– Понимаешь, тут какое дело… Если, конечно, я вчера правильно понял нашего коллегу и друга господина Судьбоносного, то капитан в этом случае – не просто капитан, то есть как должность, а нечто большее. Это имя. Или как имя. Понимаешь, «Капитан Назаров» должно произноситься и писаться как имя и фамилия.

– Та-а-ак, – озадаченно протянул Фридман и осторожно спросил: – А отчество у него какое?

– Вот! – воскликнул Блок, улыбаясь. – Наша с тобой проблема, как и большинства ограниченных людей, в том, что мы мыслим стандартно. Нам дай фамилию, дай имя, а мы сразу: а отчество? Надо избавляться от этого! Надо быть выше! Мыслить шире! Это я себя упрекаю, потому что вчера спросил у Судьбоносного то же самое. А он мне отвечает: «Нет у него отчества». Так и я тебе теперь говорю: нет у него отчества. Вот. И не спрашивай.

Фридман молчал и с удивлением смотрел то на одного, то на другого.

– И еще… Еще вот что… – продолжал Блок. – Опять же, если я правильно понял… – Он лукаво посмотрел на Судьбоносного. – Его полное имя – Капитан Дальнего Плавания Назаров. Поэтому вчера я думал-думал и пришел к выводу, что вот это самое «Дальнего Плавания» можно считать отчеством.

– Чудеса, – сказал Фридман, не понимая до конца, разыгрывают его приятели или говорят серьезно.

– Так что, Леша, в другой раз, когда он прикажет тебе убрать фекалии с палубы, или, например, туалет почистить, или кофе ему подать, ты отвечай не как сегодня, а: «Так точно, Капитан Назаров!» А если сильно хочешь прогнуться, то прямо: «Так точно, Капитан Дальнего Плавания Назаров!» Не знаю, лично я так это понял, – пожал плечами Блок.

Фридман ничего не сказал, вытер руки салфеткой и положил ее на тарелку.

Судьбоносный, до сих пор молчавший и только поглядывавший на товарищей, мусоливших тему капитана, наконец сказал:

– Я смотрю, этот человек вызвал у вас много вопросов и большой интерес. Давайте поступим так. Сегодня часов в шесть приходите ко мне, я вам все расскажу: кто это и зачем он здесь.

– С удовольствием, – согласился Фридман. – Лететь еще долго. Пообщаемся, послушаем увлекательный рассказ. А то скука смертная.

– Что есть, то есть, – сказал Блок. – Я вот уравнения решаю, а Саша даже книжку писать начал.

– Книжку? – переспросил Фридман. – Опять какой-нибудь научный труд?

Судьбоносный промолчал, а Блок ответил:

– В том-то и дело, что нет. Художественную! Фэнтези!

– О-го-го. Вот это тебя пробрало здесь! – сказал Фридман Судьбоносному. – А ведь только неделю летим. И о чем книжка?

– Да так, про единорогов, – ответил тот, вставая из-за стола. – Спасибо, коллеги, за хорошую компанию, приятно было с вами пообщаться, но, как говорят, надо и честь знать.

Все трое встали и направились к выходу.

«Пляски розовой лошади»

Глава 2. Ежиный лес

После событий, описанных в первой главе, мужчина принял облик Розового Единорога. Очень досадно было ему это преображение. Злая ведьма, которая сперва показалась обычной (и весьма соблазнительной) женщиной, его заколдовала – превратила в лошадь, в единорога. Поманила шикарным телом, назвалась Милой, привела к себе домой, заставила как бы в шутку надеть дурацкий розовый костюм… Вроде неплохо все начиналось, а закончилось вон как! А потом еще дала идиотскую кличку и каталась на нем верхом по своему двору, воспитывая единорожьи повадки: шагай так, хвостом маши вот так, мордой мотай так, говори вот так. И постоянно твердила про какое-то пророчество, и что все – ему же на пользу, потому что иначе вообще не выжить здесь, и что скоро большие дела они будут вершить. Она – здесь, наверху, а он – там, внизу. Где – внизу? Больная идиотка! И женщина его там ждет! «Большая птица уже отнесла ее!» Какая женщина?! Какая птица?!

Наговорила всякой ереси, а потом прогнала со словами: скачи, скачи, единорог, во славу великого пророчества, навстречу своей мечте! Какого пророчества? Какой мечте? Был человек, стал лошадь! Какие теперь мечты?! Мила, Мила… Будь ты проклята!

Но ладно бы только это. Это все еще полбеды. Он не мог вспомнить абсолютно ничего до той самой встречи с этой женщиной в лесу. Кто он? Откуда? Что он там делал? Как вообще оказался в лесу? Как он ни напрягал память, не мог вспомнить ничего, даже собственного имени. Именем его теперь была дурацкая кличка, которой наградила его эта проклятая ведьма.

Что делать дальше, он не знал, но понимал одно: прежде всего надо снять заклятие и опять стать человеком. Вот, одна мечта теперь! Это бы только сделать! Но как? Хоть бы сказала, стерва…

И поскакал он куда глаза глядят, в надежде, что судьба приведет его к исполнению желания. А чтобы сократить путь, он забрался на радугу и помчался по ней.

– Вот оно, преимущество единорогов! – думал он, ощущая, как ветер обдувает его голову.

Скакал Единорог быстро, почти, как ему казалось, со скоростью звука, прыгая с радуги на радугу, так что в ушах свистело. И от быстрой скачки он даже воспрянул духом и стал подбадривать себя мыслью, что быть единорогом, может быть, не так уж и плохо. Через какое-то время он начал считать себя лучшим единорогом, а затем и вовсе лучшим существом на планете.

Попадались ему и другие единороги. Некоторые скакали навстречу, и он окидывал их надменным взглядом, а некоторых, бегущих в том же направлении, он обгонял, показывая всю свою прыть. Встречались ему птицы, маленькие и огромные, и их он вообще не считал за разумных существ. «Низшая форма жизни. Безмозглые курицы!» – шипел он и еще больше гордился собой. Вдалеке он увидел огромную птицу, несущую в когтях женщину, которая молча смотрела вниз и, похоже, была в шоке, потому что даже не кричала. «Сожрет», – подумал он и на всякий случай поскакал еще быстрее.

Через какое-то время он почувствовал, что нужно справить нужду, и, когда стало уже совсем невмоготу, спрыгнул с радуги и поскакал вниз, в темный лес, искать местечко поукромнее.

Он спустился сквозь густые ветви, поцарапав морду, бока и выдрав пару клоков шерсти из гривы и из хвоста.

– Главное, хвост не оторвал! – подбодрил он себя. – А то не хватало еще.

Почему-то хвост его волновал более всего.

Он огляделся по сторонам. Темно. Вокруг толстые стволы деревьев. Вверху качаются ветки… Где-то вдалеке раздался вой. Не иначе, гигантский волк. Вроде далеко. Ладно. Не так уж и страшно… Так он себе говорил, а на деле ноги его подкашивались от ужаса.

Тут он услышал шуршание травы совсем рядом.

– Змея, точно змея!

Он прислушался. Шуршание усиливалось и расползалось.

– Змеи! Много змей! Все, это конец! Хоть помолюсь перед смертью.

Он опустился на передние ноги, уткнулся мордой в землю, закрыл глаза и принялся молиться, дрожа от страха. Молиться он решил богу единорогов, хоть и не был уверен, что такой существует, поскольку вообще ни в какого бога не верил. Но мало ли, как оно здесь, подумал он, вдруг такой бог есть и это мой единственный шанс. Молитву он пытался сделать максимально раболепной, чтобы в глазах бога выглядеть как можно большим ничтожеством, что, по его мнению, сильно увеличивало шансы на успех:

– Единорожий бог с самой густой гривой среди всех единорогов и лошадей и самым длинным хвостом, раб твой смиренный с драной гривой, поцарапанной мордой и ободранным хвостом… можно сказать, вообще без хвоста, потому что, если ты спасешь меня, я хвост сам себе оторву, ибо зачем мне эта лишняя красота в моем смирении, и в любви к тебе, и в никчемной, ничтожной жизни моей… Смиренный твой раб, протерший колени, обращается к тебе: спаси мою грешную душу, прости мне мои грехи…

– Грехов твоих тебе еще на семнадцать жизней хватит! – вдруг услышал он писклявый голос у самого уха.

– Даже не мечтай сдохнуть так быстро! Ха-ха! – раздался такой же голос возле другого уха.

– Какого дьявола?! – вскричал Единорог, вскочил на ноги и стал разглядывать, кто это посмел кричать ему в уши такие дерзости. – Что за свинья это сказала?!

Он уже забыл о боге и своем раболепстве.

– Послушай! Мы ежи, и этот лес наш! Так что аккуратней тут! – прозвучал писклявый голос откуда-то из-под ног.

– А то сейчас хвост выдернем! – раздался голос сзади, и последовал истерический хохот.

– Хвост не надо! – испуганно воскликнул Единорог и развернул голову назад – проверить, все ли там в порядке, однако увидеть ему ничего не удалось.

– Не переживай ты так. Не нужен нам твой хвост. Нам нужно… нам нужно…

Он уже не мог разобрать, откуда идет этот писклявый голос. Казалось, он был повсюду. Единорог принялся озираться по сторонам. Тут слева закрутился маленький вихрь, затем справа, затем еще один слева, и так дальше, пока вокруг не начало вертеться с десяток маленьких вихрей. Затем они выстроились в хоровод вокруг Единорога, принялись гудеть, пищать, верещать, а после собрались в один огромный вихрь у него перед мордой. От ужаса происходящего глаза его чуть ли не вылезли из орбит, а зубы застучали. Вихрь закрутился еще быстрее, превратился в большое облако пыли – а когда оно рассеялось, перед ним оказался огромный еж, размером с него самого.

– Мама дорогая, – сказал Единорог.

– Я – ежиный дух этого леса! Я – хозяин этого леса!

– Ты меня сожрешь? – испуганно спросил Единорог.

– Это зависит от того, кто ты!

– Я… Я – Единорог! Но вообще меня заколдовала ведьма, и теперь я вот… единорог… А раньше… – Голос его задрожал. – …Раньше я им не был… Раньше я был… я был… Я не зна-а-ю…

Он упал на колени и зарыдал.

– Я такого в нашем царстве не припомню, – сказал один писклявый голос.

– Я тоже, – ответил другой. – Но он вроде безобидный. Как там было сказано? В пророчестве-то?

– «И упадет он с неба, и произойдет невероятное: изменится всё и утонет в смердящем…»

– Ты с неба упал? – спросил огромный еж.

– Я? – испуганно переспросил Единорог и запричитал, перемешивая слова с завываниями и мольбами: – Да-а-а… ы-ы-ы… Я по небу скакал… По радуге… А потом мне захотелось в туалет… Я спустился… сюда… А тут вы… Да-а-а… Я с неба упал… А-а-а… Пощадите!..

– Не похож он… – сказал один писклявый голос.

– Да, обычный единорог. Только трусливый, – подтвердил другой.

– Видать, опять ведьма шутки шутит: превратила в единорога какого-нибудь таракана… Уже пятый за месяц…

– Ладно, – решил огромный еж. – Продолжай свой путь. Ты не тот…

Он завертелся, пока не образовался огромный вихрь, разделившийся на десятки маленьких вихрей, которые разлетелись по сторонам, опустились на землю и исчезли. Со всех сторон раздался писк и шуршание, и вскоре все затихло. Единорог стоял один среди леса.

Конец второй главы

Людей на корабле находилось немного. Собственно, основной состав команды был следующим: Судьбоносный – директор программы, Блок – научный сотрудник, инженеры Фридман, Иваницкий и Петренко, биолог Заброшенный, социолог Конюхов, психолог Картавый, врач Дудин, шеф-повар Жилкин, главный по чистоте Пестрюков и специалист по безопасности Проторгуев. Также у некоторых из этих основных специалистов имелся в подчинении младший состав. Так, у инженеров было шестеро помощников-техников, у шеф-повара – еще один повар и официант, у главного по чистоте – трое уборщиков. Итого общее число находящихся на борту составляло двадцать три человека. Не считая, конечно, Капитана Назарова.

Каждый из команды знал всех прочих и имел определенное представление об их функциях. Судьбоносный был главным. Он выступил идеологом этого путешествия и лучше других знал в деталях, зачем оно затевается и что они должны получить в результате. Остальные эту цель представляли только поверхностно. И дело не в том, что от них что-то скрывалось. Ни в коем случае. При подготовке к полету всем желающим принять участие в этой экспедиции было в общих чертах рассказано, куда и зачем направляется корабль.

Кто-то слушал с интересом и даже пытался рассуждать или предлагать свои корректировки к первоначально намеченному плану. Так, безопасник Проторгуев сразу предложил огромные звезды обходить подальше, «а то рванет еще, так что мало не покажется». Блок посмотрел на него и, чтобы не обижать, сказал, что вычислитель обязательно учтет этот риск при проработке маршрута корабля. Проторгуев, как человек военный, не выразил особых эмоций по поводу такого решения, однако по всему было видно: он доволен (вроде как уже начал обеспечивать безопасность полета).

Шеф Жилкин, выслушав всю концепцию, заявил только, что ему вообще «по барабану, куда и зачем лететь, но главное, как долго лететь и сколько будет людей». На это Судьбоносный ответил, что все путешествие займет около двух с половиной месяцев и расчетное количество людей на борту – двадцать, не считая шефа и его команду. Тогда Жилкин заявил, что завтра принесет список всего, что должно быть куплено и доставлено на корабль, а команда его будет состоять из трех человек – собственно он, еще один повар и официант. «Разбудите меня перед полетом», – сказал шеф и удалился.

Инженеры особо вопросов не задавали. Во-первых, они их почти никогда не задают. А во-вторых, им и без того было известно, что придется делать. А нужно будет следить за работой всех систем, отмечать особенности, делать выводы, что работает правильно, что – не слишком и что можно улучшить. Здесь, хотя все три инженера были разной специализации (энергетика, вычислительные системы и связь и механика), лидерскую роль играл Фридман, который был механиком, а в остальных дисциплинах знал лишь основы. Но никто и не оспаривал такого решения. Во-первых, авторитет Фридмана как специалиста был очень высок, а во-вторых, его любили как человека. Короче говоря, инженеры вопросов не задавали, назначение Фридмана главным остальные двое приняли как должное, и все трое стали готовиться к полету.

Сложнее всего дело обстояло с биологом Заброшенным и социологом Конюховым. На совещании их чрезвычайно взволновала цель экспедиции, и они то и дело задавали вопросы, которые, казалось, не кончатся никогда: «А кто там?», «Какие у них поведенческие особенности?», «Они похожи на нас?», «В какой степени они развиты физически и психически?», «Достоверно ли наше представление о той среде?» – и так далее, требуя на каждый вопрос обстоятельного ответа, а получив его (насколько это мог сделать Судьбоносный), только качали головами да вздыхали: «Ну это, конечно…», «Да уж…», «Так это, считай, ничего…», «Всё – только предположения…», «Э-э-э…». Наконец Судьбоносный волевым решением прекратил эту бесполезную дискуссию:

– Коллеги, в действительности нам неизвестно, что там да как. Все, что мы знаем и предполагаем, я вам только что рассказал. Остальное – будем смотреть на месте, изучать и думать, что делать дальше. Давайте пока на этом закончим. Да и, в конце концов, нам предстоит месяц полета, чтобы обсудить все как следует.

– Но с летящего корабля, говорят, не сойдешь, – с растерянным видом произнес Конюхов.

– Зато проанализировать информацию времени будет предостаточно, – сказал Судьбоносный, и все засмеялись.

Врач Дудин тоже ограничился тем, что спросил о составе экспедиции, попросил предоставить на каждого из них медицинские карточки с результатами полного обследования, а также сказал, что через неделю подготовит список всех медикаментов, материалов и инструментов, которые нужно будет взять с собой.

Безопасник Проторгуев, уже осчастливленный тем, что умнейший авторитет Блок так охотно прислушался к его рекомендации обходить огромные звезды (видать, не все учел великий ум), тоже сказал, что подготовится как следует и инструктажи по безопасности начнет проводить еще до полета, а специально для экспедиции разработает программу по развитию навыков самообороны и владения оружием, чтобы за месяц, как раз к моменту прибытия на незнакомую землю, каждый из членов команды был в лучшей форме. Все, конечно, подумали, что вояка – он и в Африке вояка, но перечить не стали. Хочет сделать доброе дело – пусть делает. Тем более, действительно, отчего бы и не поразмяться, пока летишь? Все равно свободного времени уйма. А поскольку Проторгуев был человеком простым и компанейским, он сразу стал называть всех участников экспедиции на «ты» и к себе попросил обращаться так же.

Специалист по чистоте Пестрюков попросил уточнить, будет ли что-то – или, может быть, кто-то – вывозиться с этой планеты. Все тут же поддержали его вопрос: «Да, да, ведь это важно!», «А то уехало двадцать три, а обратно полетит сорок», «И четыреста мешков каких-нибудь камней», «Верно, Пестрюков, спрашиваешь!» – и тому подобное. Судьбоносный сказал, что пробы грунта там, само собой, отберут, а вот увозить оттуда кого-нибудь из живых существ – таких планов нет. Потом он, однако, призадумался, странно усмехнулся и добавил:

– Может, наоборот, там кого-нибудь оставим!

– Да, кто будет плохо себя вести! – поддержал Проторгуев. – Так что смотрите у меня!

– Вы так уж людей не пугайте-то в самом начале, – сказал психолог Картавый. – Или хотите мне еще до путешествия работки подкинуть?

Все засмеялись, и на этом совещание было окончено.

В шесть часов вечера у Судьбоносного собрались, кроме него самого, ученый Блок, инженер Фридман, психолог Картавый и безопасник Проторгуев. Они сидели в одной из нескольких комнат просторных апартаментов Судьбоносного, которые включали в себя небольшой рабочий кабинет сразу при входе (где вчера они с Блоком курили сигары и пили ром), спальню, где размещалась широкая кровать, шкаф для одежды и пара тумбочек со светильниками, и эту комнату для переговоров. Здесь находился большой стол на десять человек, стояли кресла и аппаратура: для слежения за параметрами полета, для видеосвязи со всеми членами команды и наблюдения за каждым помещением, а также для записи ежедневных отчетов Судьбоносного с целью последующего рассмотрения их на Земле.

Каждый день в десять часов утра по самарскому времени, какими бы ни были параметры полета, Судьбоносный должен был на камеру под запись лично докладывать о ситуации, несмотря на то что никакой трансляции на Землю не было и быть не могло. Не придумали технологии передачи радиоволн на нашу планету таким коротким путем, чтобы они там, на Земле, могли общаться с кораблем в прямом эфире. Не прикажешь же радиоволнам скакать обратно по туннелям, по которым скачет корабль? А если и прикажешь, то между туннелями они как летать будут? Абсурд, казалось бы: нашли возможность перемещать огромный корабль, но не придумали способ передавать сигналы связи. Впрочем, некоторые уважаемые ученые, в том числе и Блок, считали, что такого способа вообще не может быть. Другие же, высокие руководители полета там, на Земле, считали, что это, скорее, просто недоработка ученых. И, пока она не устранена, хоть способа передачи сигнала не существует и трансляцию устроить нельзя, это еще не повод отменять запись ежедневных отчетов Судьбоносного. «Пусть записывает, а мы потом рассмотрим…»

Именно в этой переговорной комнате сегодня был накрыт ужин. Судьбоносный решил совместить одно с другим: и поесть, и пообщаться на тему, которая, судя по вчерашним и сегодняшним событиям, требовала обсуждения. Ну а говорить на такие темы, само собой, лучше не в столовой, где и другие слушатели так или иначе могут найтись, а в обстановке конфиденциальности.

– Коллеги, я попросил вас всех прийти в гости, потому что наступило время обсудить одну деталь нашего путешествия. А заодно и поужинать, – сказал Судьбоносный. – Поэтому прошу вас. Всем приятного аппетита. А пока вы едите, я введу вас в курс дела.